Сергей Семенович Монастырский
Страсти в тихом местечке, или Переживания Хаи Нусьевны
– А где мое заявление?! – добравшись до девушки из приемной комиссии, грозно спросил он.
– А вы подавали? – весело и откровенно нагло глядя в его явно еврейскую физиономию, спросила она.
Арик понял.
– Отдайте хотя бы документы, – вяло попросил он.
Девушка порылась и отдала.
– Значит, заявление не подавал, а документы у вас оказались?! – издевательски спросил он.
– Кто-то подбросил! – весело засмеялась она, и каким-то другим, женским изучающим взглядом посмотрела на Аркадия.
– Могли бы вечером встретиться, – тихо, поманив его пальцем, сказала она.
– Ну, если кто-то Вас мне подбросит! – нашелся Арик.
Ни девушка, ни провал в институт, его сейчас не интересовали.
Во-первых, весной все равно в армию, Во-вторых, нет, это конечно, во-первых, Арик был влюблен!
Это была его первая, и как всегда кажется в его годы, единственная настоящая любовь!
Любовь звали Зоей, и к несчастью Ариковой семьи и всех его родственников, она была русская. Нет, никто ничего не имел против русских! В конце концов, в России живем! Но, жениться все-таки надо на еврейке!
– Подумай о нас! – кричала Ревека, – нас и так мало осталось. Если мы не будем себя сохранять, скоро на земле евреев не останется!
Мы веками себя сохраняли! – вторила ей Фредерика, – знаешь, каким ты по счету в своем роду! Тысячный! И все – Геровичи!
А Нюра вообще била кулаком по столу!
– Только через мой труп!
– Тебя, Нюрка, вообще никто не спрашивает, – как всегда вступала с ней в ссору Хая.
– Девочка хорошая, – примирительно говорил Наум, – люби ее, Арик, и пусть она будет твоей любовницей! А женится надо все же на нашей! Вон, посмотри на дочек Розы. Красавицы!
– Что ты мелешь, старый дурак! – кричала Хая, – мой Аркаша никогда не будет иметь любовницу! Это ты в своих шалавах запутался!
Сказать, что в семье Зои были тоже недовольства – значит, ничего не сказать!.
Там просто стояли каменной стеной!
– Нет, мы ничего не имеем против евреев! – говорила Зоина мать. – Но ты же знаешь, как к ним относятся! Он никуда не поступит, и нигде не будет на хорошей работе. Ты что обрекаешь себя на убогую жизнь? И подумай о детях. К ним будет такое же отношение – они ведь тоже будут евреи!
– Наполовину, – заметила Зоя
– Этого вполне хватит! Слушай, а ты не боишься, что опять начнутся еврейские погромы?! Нет, уж, пусть они живут сами по себе, а мы – сами по себе!
– А ты вообще, не рано ли о глупостях думаешь!? – кричал отец. – Тебе сначала институт нужно закончить – только ведь поступила. На хорошую работу устроиться! А ты думаешь, если ребенок родится, ты учиться сможешь?
– А мы не сразу рожать будем! – возразила Зоя.
– Знаем мы эти «не сразу»! – кипятился отец.
– Они вообще этим заниматься не будут! – ехидничала мать.
– «Этим» – это чем? – насмешливо спрашивала Зоя.
– Ты меня за дурочку не считай! – сердилась мать, а то я проверю, может вы «этим» уже занимаетесь.
Зоя вспыхнула и ушла, хлопнув дверью.
***
… Прохладный осенний вечер опустился над сквериком, затерянном среди извилистых улочек местечка. Сухие листья, подгоняемые легким ветерком, перебегали дорожки, звезды уже бледно выступили в еще непогасшем небе над любимой скамейкой двух влюбленных, на которой они проводили вечера и на которую по непонятным им обстоятельствам, никто кроме них никогда не садился.
Здесь они сидели и молчали, здесь ссорились и мирились друг с другом, здесь, забыв обо всем на свете, как будто на всей земле кроме них никого и не было, взахлеб целовались и мечтали о своей будущей жизни.
Странно, но никто и никогда в эти вечера и не проходил мимо. Бог охранял их. Или боги, потому что боги у них были разные.
В восемнадцать лет, в великую пору первой любви не существует никаких логических доводов кроме одной бешеной мысли:
– Мы хотим быть вдвоем, круглосуточно и не разжимать своих объятий никогда, ни на одну минуту, ни ночью, ни днем!
На этой скамейке ни предстоящая армия, ни предстоящие студенческие годы, ни будущий ребенок, ни где, и на что они будут жить – не обсуждалось! Об этом даже не думалось! Думали только об одном: когда же мы, наконец, окажемся вместе?
–Давай сбежим – шептал, прерывая поцелуй Арик, – сбежим и уедем!
– Куда? – спрашивала тоненькая и кудрявая теряющая от счастья разум, Зоя.
– Не знаю! Куда-нибудь!
– Тебя не будут искать?
– Будут!
– И меня будут!
– Ну, давай что-нибудь другое придумаем!
… И они придумали.
Сказать родителям, что Зоя беременна. Ну, так получилось, и само это не рассосется. Куда родителям деться! И они, попереживают и согласятся!
Зоя вдруг покраснела, промямлила что-то и, наконец, выдавила:
– Аркаш! Но мы с тобой, ну это, ну у нас же ничего не было!
– Скажем, что было!
– Ты мою маму не знаешь! Она меня к гинекологу поведет!
Оба замолчали, не решаясь сказать друг другу, при чем тут гинеколог, и что он там увидит!
Тема эта в ту пору к их восемнадцати годам была еще запретная. И хотя Зоя, выходя на свидание и захлопнув дверь своей квартиры, останавливалась на темной лестничной площадке и, подняв юбку, закатывала до последнего, синие байковые рейтузы до колен, для того чтобы не дай бог Арик случайно не увидел этот позор, да и саму юбку закатывала в поясе, чтобы была она до колен, а не спускалась к щиколоткам. Тема секса была для обоих табу, молчали.
– Заяц, – нерешительно сказал Аркадий – Я тебя люблю! Значит это надо сделать! Какая разница, до свадьбы или после свадьбы это произойдет?!
Зойка вспыхнула и прижалась к нему:
– Мне стыдно, Аркаш!
… Местом грехопадения была выбрана квартира Зойкиной подруги, чьи родители уехали на отпускную неделю к бабушке в деревню.
Подруга маялась во дворе, ожидая подробностей.
Был вечер. Осенний и темный. Свет они не включали. И стояли друг перед другом.
– Аркаш, а ты умеешь? – шепотом и прерывающимся от волнения голосом спросила Зоя.
– Нет, – также тихо и прерывисто от волнения, ответил Арик.
– Что мне нужно делать?
– Сейчас, сейчас – заторопился Аркадий, инстинктивно понимая, что нужно раздеть Зою.
Он подошел и начал делать только то, что подсказывало провидение – стал целовать Зойку в губы, в шею, за мочкой уха, не решаясь спуститься ниже и не зная, как это там дальше снимать и расстегивать.
Постепенно страсть овладела обоими, и Зойка, сама того не понимая, но инстинктивно догадываясь, расстегнула на спине бюстгальтер, в один момент, прервав поцелуй стянула через голову кофту и опустила руки Арика к своему поясу. Он лихорадочно нащупал застежку, и юбка сама упала на пол.
Кое-как, на ходу раздевая друг друга, они дотянули до кровати.
– Не сюда! – поняв, что Арик лихорадочно тыкается в нее, стремясь попасть, прошептала Зоя, – ниже!
И вдруг, решительно взяв его набухший член, ввела в себя!
… Напрасно подруга маялась во дворе. Вышли влюбленные, держась за руки, и пошатываясь от пережитого, только в полночь.
… Ребенок был. Может, не с самого первого раза, но от бесчисленных потом раз, когда они ходили в недалекий лесок на окраине местечка.
Осень благоволила влюбленным. Почти сразу после той первой ночи наступило длинное бабье лето. Серебристый мох на полянке прогревался до самой земли и был для них ложем. И последние летние бабочки садились на их голые тела во время любви.
