Сергей Николаевич Прокопьев
От Гудзона до Иртыша крыша едет не спеша
Полюби через стёклышко
В воскресенье обитатели отстойника один за другим разошлись. Миша остался один, повалялся без дела и направился в долину сексшопов. Так обозвал злачное место Антон Хохлов.
– Русский мужик в Нью-Йорке не бывал, коли той клубнички не едал, – говорил назидательно.
Будучи в студенчестве в Москве, Миша с трудом (купил билет с переплатой) прорвался на выставку «Сто картин музея “Метрополитен”». Эль Греко, Гойя, «Портрет русской балерины» Пабло Пикассо, импрессионисты и другие европейцы, хранящиеся за океаном. Музей находится на Манхеттене, на Пятой авеню, это Миша разузнал. Даже номер дома запомнил – 1000. Если Таню удастся вытащить в США, обязательно надо сводить на шедевры живописи и скульптуры, а пока почему бы другую экзотику не отведать. Ту, что на том же Манхеттене под боком у Бродвея. Бродвей гремит на весь мир своими театрами, мюзиклами, другой развлекаловкой высокого пошиба. Именно здесь Метрополитен-опера, на Бродвее престижные выставки проводятся, мюзиклы каждый вечер в большом количестве. Здесь Фёдор Шаляпин демонстрировал нью-йоркским любителям музыки, как может петь русский бас, и концерты сверхпопулярного в США Сергея Рахманинова проходили с бешеным успехом.
Это что касается уникальности Бродвея, однако параллельная ему авеню не менее популярна у жителей Нью-Йорка и его гостей. Во времена оные данная улица борделями славилась. В борьбе за нравственность на проституцию в Нью-Йорке наложили ограничения. Постановили: хорош смертный грех разводить, переходим на здоровые рельсы. Однако на каждый болт с секретом всегда есть ключ с подходом. В альтернативу проституции расцвели сексшопы.
Зарулил Миша в один с сугубо познавательными целями. В предбаннике развалы интимных товаров. Фильмы, журналы, причиндалы для гурманов. Американцы и здесь обошли запрет. Скажем, красотка в печатной продукции без всего дана. Да не совсем. И не лоскуток белья на фотографии интим прикрывает. Нет. Залеплено. Не моги каждый всякий глаза почём зря задарма пялить. Купи, отлепляй и хоть ложкой ешь. Право первой ночи, так сказать, обеспечено законом штата.
Миша ничего покупать не стал, прошёл вглубь заведения. Залище!.. Конца края не разглядеть. По периметру индивидуальных кабинок понаделано – собьёшься считать… И в центральной части зала не меньше. Штук сто пятьдесят или даже двести с хвостиком. Афроамериканцы на обслуге, то бишь – негры. Один салфетками торгует, другой со шваброй вдоль кабинок шныряет в поту чёрного лица, то в одну освободившуюся занырнёт, орудием подтирания поелозит, то в другую… Стоять некогда…
Миша в кабинку зашёл, на стул сел, доллар сунул в машинку, запускающую сервис. В него два телевизора входят. Один над другим. На верхнем в каждом углу порно продукция себя рекламирует. Выбирай в зависимости от секснаклоностей. Можно научной терминологией описать товар на экране, можно проще изложить. Короче, в одном углу «М» и «М» изображены, в другом – «Ж» и «Ж», в третьем – банально-классический «М» и «Ж» вариант, а четвёртый с привлечением зоологии.
Выбирай, кнопку дави и переводи зрение на нижний телевизор, где тебе три минуты демонстрируется кино в соответствии с половыми пристрастиями… Никакой лирики с признаниями при луне и без оной. Исключительно деловой подход без сю-сю, му-сю и телячьих нежностей. Как говорится: пришёл, увидел, наследил. Только что изнутри процесс не показывают. Артисты вовсю стараются, личным примером вдохновляя зрителя…
Вышел Миша из кабинки. В салоне народ по-деловому снуёт, деньги не жалеет. Среди публики процентов двадцать-тридцать женщин зафиксировал глазом инженера-аналитика и удивился: «А они чё здесь делают?»
Позже на логические полки разложил явление интереса слабой половины американского человечества к сексшопстрастям и пришёл к выводу. В Штатах Соединённых на улице не познакомишься с интересующим полом. Мужики на женщин смотреть боятся. Расценит твой взгляд как сексуальное домогательство и суши гамбургеры – закатают в казённый дом с зарешёченным видом из окна. Едешь в автобусе, не вздумай место даме уступать! Какая бы ни была староколенная с клюкой, сиди, как парализованный. Боже упаси дёрнуться место уступить, помочь войти-выйти или чемодан внести-вынести. Пусть у неё хоть пуп от натуги развязывается, никаких джентльменств не проявляй. Дави на корню позывы галантности. Перед входной подъездной дверью даму вперёд себя не пропускай, тугая не тугая дверь, ни за что слабому полу не открывай, сама пусть корячится. Какая бы раскрасавица ни встретилась на пути, смотри как на пустой нуль. Иначе можешь в криминальную историю вляпаться! Профессора Кузнецовы, кои упоминались ранее, в первый день загремели бы со своими интеллигентскими замашками в американскую каталажку и научные достижения перед математикой не спасли.
Страдают от таких законов не только граждане мужественного пола, слабосильные защищаемые тоже к сексшопам прибегают. Она и рада внимание на себя обратить, да он глаза в пол уткнёт от тюрьмы подальше. Потому американки наряжаются как попало. На кой ляд из кожи лезть? Идёт такая краля, на плечах шикарная дублёнка, на ногах кроссовки спортзальные. В сумме – как на корове седло. Иначе не скажешь. Ей бы сапоги на высоких каблуках, походку от бедра, она будто подстреленная идёт. Или платье за тысячу долларов на ней, а к нему носки, в коих только на лужайке за бабочками прыгать. В автобусе при всём честном народе дама запросто может брови выщипывать… Казалось бы, полно народа, мужчины, а ей наплевать с высокой горы…
Иная русская женщина на троечку, но наведёт марафет-макияж – тут подкрасится, там подмажется и – обаяшка. Смотришь и жизни радуешься. Здесь считают, зачем макияжиться, коли мужики в упор не видят. Ещё и демонстративно физиономии постные воротят?
И получается: где уж нам уж выйти замуж – нарисуем, будем жить.
Вышел Миша из телевизионной будочки, глядь – ещё один тип кабинок предлагается. За пять долларов. Взялся за познавательский гуж – продолжай экскурсионные траты. Сунул в машинку деньги в соответствии с таксой. В этой кабинке телевизора с возбудительным киноискусством не было, зато жалюзи открылись, и… вот те раз, слушай песня на заказ – за стеклом живая деваха. Да не просто живая! Фигурашка! И самый-самый чуток одета. Музыка заиграла, она хоп-хоп – пару раз вильнула тем местом, что пониже спины, сценический наряд – бюстгальтер, трусики – долой, согласно сценарию предстала во всей телесной наглядности. Где надо гладко, где надо рельефно.
«Малазийка!» – определил Миша. Нет, географию установил, как жалюзи упали. А то подумаете – у малазиек национальные особенности под минимум одежды запрятаны. Лет двадцати от роду. Небольшенькая с отличной тазобедренной конструкцией, плавными обводами всех выпуклостей. Миша предположил: будет исполнять танец живота, демонстрировать гибкость тела, возможности сочленений опорно-двигательного аппарата. Отнюдь, никакого танца, как повихляла лениво бёдрами, избавлялась от лоскутков одежды, так и замерла. Стоит в наряде Евы-прародительницы, глазами хлопает.
«Пяти долларов мало?» – по-американски расчётливо подумал Миша.
Малазийка будто мысли клиента прочитала, цапнула телефонную трубку и маячит: хватай свою.
Только сейчас Миша разглядел – с его стороны тоже аппарат для речевого контакта. Как вошёл не заметил его, всё внимание малазийка на себя взяла.
«Секс по телефону?» – подумал и сказал по-русски в трубку:
– Аллё!
Ответ прозвучал английском, был он краток и конкретен:
– Двадцать долларов!
При этом собеседница показала на прорезь в стекле. Дескать, бросай и продолжим общение.
«С каких это щей-борщей?» – недовольно подумал Миша.
А вот с каких. Малазийка села на столик, что стоял у неё за спиной, в смелой позе, и принялась пальцах разъяснять: я буду делать так, а ты у себя эдак. В результате получится как в той песне «и тебе, и мене хорошо!»
Миша пожал плечами, дескать, не понимаю, гражданочка, что вы от меня хотите. Жалко было двадцать баксов совать куда попало.
– Ноу андестенд инглиш! – сказал Миша в трубку.
Да при чём здесь английский?! – возмутилась девица всем своим обнажённым видом. Мол, при чём здесь английско-американские разговоры.
– Русо туристо облика морале! – сказал Миша, вспоминая знаменитый фильм «Бриллиантовая рука». Про себя подумал: чем же всё это закончится?
Финал получился прозаичным, пока перепирались, сеанс иссяк, жалюзи закрылись.
Или малазийка поняла: с «облика морале» навару не будет. Нажала на педаль: прощай, голубка, до новых журавлей. Уступи «русо туристо» место щедрой клиентуре.
Побрёл Миша прочь из шопа, двигаясь навстречу ручейку сосредоточенных мужчин и женщин, спешащих к телевизорам и малазийкам…
Солнце над Манхэттеном светило нежаркое, денёк разгорелся в самый раз для прогулок, но радости в душе не было, закралась в сердце тоска зелёная. Миша побрёл по Манхеттену куда глаза глядят и уткнулся в художественную самодеятельность, которая тоже потребовала с него денег. Там малазийка, здесь афроамериканец. Штук пять негров на тротуаре концерт устроили, вместо барабанов вёдра полиэтиленовые из-под строительных смесей, трое ритм ладошками выколачивают, четвёртый выделывает пляску руками-ногами, и всей подвижной фигурой – на голову встаёт, винтом на ней крутится… Но самый главный в ансамбле народной музыки пятый, тот, что с прохожих за погляд деньги сшибает. Настырно так, дескать, ничего не знаю, раскошеливайтесь, платите за негритянское творчество!
– Да пошёл ты в пим дырявый! – грубо сказал приставале Миша. – Самому бы кто подал! Я и не смотрел, больно нужна дремучая самодеятельность!
И повернул коня восвояси.
Черкануть по Европе
Вернулся Миша домой и вспомнил: сегодня Троица.
Аннушка Речева говорила.
Аннушка приехала в США такой же верующей, как остальные в отстойнике. На подлёте к Нью-Йорку захотела перекреститься на счастье в новом месте, и зависла рука необразованная: справа налево или в обратном порядке кладётся крестное знамение. Суеверно побоялась перепутать – кабы наперекосяк после этого не пошло. Не защитила себя крестом. А мысль запала. Заглянула однажды в православную церковь в Нью-Йорке, подглядеть, как крестное знамение накладывается, и просто из любопытства. С той поры каждое воскресенье стремилась съездить в церковь. По натуре контактная, быстро завела знакомства среди прихожан…
В это воскресенье тоже с утра пораньше засобиралась на службу.
– В молельный клуб, – сыронизировал Антон Хохлов.
Накануне Аннушка принесла пару зелёных веток, украсить отстойник в традициях праздника.
И ещё Миша вспомнил, как ходил в детстве с бабушкой в Троичную поминальную субботу на кладбище.
– Почившие сродники наши сидят в этот день на скамеечках у своих могилок, – говорила бабушка, – и ждут, придём к ним, расскажем про житьё-бытьё. Помолимся за них, вспомним добрым словом.
– А на Радоницу ждут? – спрашивал любопытный Миша.
– И Радоница их день. Ко мне будешь ходить на могилку в родительские дни?
– А как же? Но ты живи, бабушка.
Она рассказывала про другие родительские субботы – не запомнил.
В отстойнике было тихо, Миша стал набирать Казань.
Условия самые благоприятные для разговора, никого из сотоварищей нет, прятаться в ванну, таиться по углам от чужих ушей не надо.
– Здравствуй, родная! – выдохнул радостью в трубку.
– Здравствуй, милый! Здравствуй!
– Танюша, а какие ты знаешь родительские субботы?
– Кроссворд разгадываешь?
– Да нет!
Таня тонкостей православного календаря не ведала.
– Бабушка говорила, – Миша поудобнее сел в продавленное кресло, – в родительские дни нас усопшие ждут на кладбище. А вчера была Троицкая родительская суббота. Я перед отъездом так и не собрался на могилку к отцу. Кто знает, может, и вправду ждал меня?
Миша начал рассказывать про отца. Его рассказ, преодолевая Атлантический океан, достигал Казани, Таня слушала затаив дыхание.
– Сам не знал, – начал повествование, – что к чему до двадцати четырёх лет. Домой в Омск после института приехал, полез в документы и наткнулся на казённую бумагу, из которой следовало, что отец зеком пять лет оттрубил. С 1948 года по 1953-й. Не успел переварить лагерный факт семейного прошлого, ещё одно здрасьте: лейтенант Иван Михайлович Прянишников на Нюрнбергском процессе в караульной роте служил. Мне в книжках приходилось читать, какая это была честь. И документ про Нюрнберг солидный – с красной печатью. Дождался мамы и говорю: давай-ка, родная, рассказывай, хватит секреты разводить, не 1937-й год на календаре.
История оказалась достойная пера. В 1941-м отец школу закончил и не успел с одноклассниками в добровольцы записаться, Калининскую область, вместе с родным Андреаполем немцы захватили. Парни, воспитанные в патриотическом духе, подались в партизаны, преисполненные желанием бить, крошить уничтожать захватчиков. В лесном отряде одна винтовка, а то и охотничье ружьё на трёх бойцов. Один стреляет, двое в очереди стоят, когда боевого товарища убьют, вместо выцеливать врага. Командир слабо утешил молодёжь, рвущуюся в бой. Сказал новобранцам: оснащайтесь, ребятки, оружием, кто как может, ничем помочь не в силах.
Отец был не хилого десятка – два метра три сантиметра ростом. И решил не ждать у моря погоды на получение винтовки или дробовика. Наметили с дружком провести гоп-стоп военного времени. Офицера подкараулить поздним вечером и разжиться пистолетом. Немецкая винтовка, что там говорить, убойнее агрегат. Ею вооружён патруль, что всю ночь по городу ходит. Но три немца – это не одного взять голыми руками. На первый раз остановились на офицере. Всё шло по намеченному графику операции, да не успели придушить жертву, тот самый патруль с винтовками выскочил. Пацанов скрутили и на допрос. Кто? Что? Как посмели?
Парни не бросились из себя строить героев-мстителей, кричать «смерть фашистским оккупантам!» Их не придушенная жертва – офицер – дал показания и ушёл спать. Немецкому парней в школе хорошо учили. Давай партизаны применять на деле знания, гансам по ушам тереть, что офицер к девушке одного из них приставал, они как рыцари заступились за честь барышни.
Начало войны, партизаны с раскладом «три ружья на одного лесного воина» захватчиков обозлить не успели. Парням поверили. Немцы в те месяцы соблюдали международные конвенции по отношению к мирному населению.
– Был случай с моей бабушкой по маминой линии, – рассказывал дальше Миша. – Мама тоже ведь из Андреаполя. Дед был председателем колхоза, перед войной умер, бабушка с тремя маленькими детьми на руках осталась. Осенью свинью зарезали, и было сало. А тут рейд контрибуционный по заготовке продуктов для немцев. Полицейский заваливается: «Анастасия, давай, что у тебя есть?» – «Ничего, кроме трёх дочерей!» – «А мы посмотрим!» И прямой наводкой к тайнику в подполье. Сало нашёл. Бабушка ему: «Что ты делаешь? Без него умрём, зима на носу!» – «Ничего не знаю, председательская жёнка!» Забрал, как бабушка ни просила. Она в ужасе: всё – семья не выживет! Помощи ждать неоткуда. Дети умрут на её глазах. Схватила верёвку и в лес. Отчаялась жить дальше. Односельчане перехватили: ты в своём уме? И кто-то сказал о грабеже немцам. Ночью стук в дверь. Бабушка открывает, стоит солдат, подаёт мешок: «Матка, сало».
Отца с другом расстреливать не стали за неуважение к немецкому офицеру. Но и отпускать с миром – немцы тоже не дурнее русских. Сильно жирно будет. Это уже не сопливые пацаны, а завтрашние солдаты Красной Армии, а сегодня – дармовая рабсила на благо третьего рейха. Отправили в Германию.
– Отец погиб в 1968-м на стройке, мне уже одиннадцать лет было. Но про войну не рассказывал никогда. За что, спрошу, орденов столько? За дело, смеётся. Были они с другом вначале в Германии, потом во Францию перегнали на виноградники. Любили немцы французское вино.
На виноградниках парни наладились драпака задать.
В мозгах не укладывается, как решились через всю Европу пройти? «Бежал бродяга с Сахалина» – это не только в песнях было. Бежали каторжники, через тайгу пробирались. Но там «хлебом крестьянки кормили меня, парни снабжали махоркой». Тайга, дикий зверь, бурелом, жандармы… Да своя территории. На одном языке говоришь. А тут сплошь чужие города и веси. Понимали парни – никто им хлебца не подаст, водичкой у колодца не напоит. Замышляя побег, выкраивали из голодной пайки заначку на длинную дорогу.
Летом 1943-го по теплу пошли в отрыв. Ни карт, ни компаса, ни у прохожего спросить, как из Франции в Россию пробраться. Идти можно только ночью. Вся Европа под немцем, и вдруг русские ходят-бродят. Географию парни учили в школе не абы как, рассчитали, чтобы в Италию не забуриться, а через неё в Грецию и Турцию не упороть, надо держать по диагонали – на восток и в то же время на север. Значит, через Швейцарию. Вектор верно проложили и упёрлись в Альпы. Горы хоть и не Гималаи, а тоже не шутейные. Во время перехода попали в снежную бурю на перевале. Одежонка летняя. Друг простудился. Что такое в горах переохлаждение? Стопроцентная пневмония, протекающая моментом. У отца на руках друг умер.
Отец двигается дальше один. Скорее всего, черканул часть Швейцарии, Австрии, может, кусок Германии прихватил, затем – Чехия, Польша. Каждый день мог погореть. Где под дурачка косил, а когда Францию миновал, бывало, французом прикидывался. Языки на лету схватывал, французский освоил на виноградниках. Однажды в сарай забрался пересидеть дождь. На чердаке прилёг, задремал, вдруг слышит – немцы. Два дня пролежал ни вздохнуть, ни пикнуть, ни по надобности сбегать.
Лето в дороге кончилось, за ним – осень, потом как положено – зима, хоть и европейская, а тоже холодно. Дорожная торба давно опустела, держался на подножном пропитании. Когда подобрал польский крестьянин, отец от голода плохо соображал. Скелет и кожа. Но уже был в приграничье. В районе Гродно. Слегка промазал, круто на север взял. В сторону Бреста было короче. А так всего километров сто пятьдесят не дотянул до границы.
– Поразительно! – выдохнула в трубку Таня.
