Сергей Николаевич Прокопьев
Афганский календарь. Сборник рассказов
Агенты сообщали о продвижении душманов, появлении бандитов в том или ином кишлаке, подготовке терактов. При Николае в Мейменовку прислали эскадрилью вертолётов. Что давало возможность при получении информации быстро принимать решение о проведении операций. Вылетали на вертушках и бомбили духов, их базы. Брали с собой агентов. Жизнь показала – так вернее. Во-первых, наведут лучше, во-вторых, надёжнее. По первости были случаи сведения счётов между афганцами руками шурави. Укажет такой хидромудрый агент на дом обидчика, а то и кишлак, дескать, моджахеды там, на самом деле – никаких духов, бомбы летят на мирных жителей.
Агент Давид служил в царандое. Сообщил: в его родном кишлаке в одном доме отдыхает группа душманов. Давида тайком доставили на аэродром. Николай вместе с ним сел в вертолёт. Пара вертушек поднялась и пошла на бомбометние. Над родным кишлаком Давид растерялся – не узнал нужный дом, где расположились духи. Одно дело на земле ориентироваться, другое – сверху смотреть. Вертушки пошли на второй заход. На этот раз у Давида сложилась картина в голове: радостно указал пальцем – вот крыша, под которой душманы жируют! Вертолёты встали на боевой курс, отбомбились. Ещё раз прошлись над кишлаком – удостовериться в результатах проделанной работы, и вдруг Давид дико закричал, побледнел, за голову схватился, лопочет, лопочет, в глазах ужас. Его родители жили вблизи дома с духами, Давид увидел: бомбы упали на маму с папой. На что вертолётчики сказали: на какой дом было указано, тот и обработали. На Давиде лица нет, ничего слышать не хочет.
Вернулись в Меймене. Николай отвёз агента в город, скрытно высадил. На душе было скверно. Давид как агент звёзд с неба не хватал, но работал старательно. По заведённому правилу информацию «Кобальта», «Каскада», ГРУ, и ХАД (афганского КГБ) обобщали, Давид не один раз попадал в точку. Надо понимать, не лучшую ночь в своей жизни провёл он после той операции. Рано утром побежал на базар. Многие агенты-царандоевцы собирали информацию на базаре, общаясь с жителями города и близлежащих кишлаков. На базаре были также осведомители из гражданских. Один из них – владелец кафе Гулям. Каскадовцы прозвали его кафе «Вырви глаз», Гулям готовил отличные шашлыки, но водку подавал из разряда «вырви глаз». Николай с Саней не один раз заглядывали к нему на шашлыки. Давид на базаре встретил земляков из родного кишлака, те рассказали о результатах бомбёжки – духов подчистую уничтожили, а родители Давида живы и здоровы, их дом не пострадал. Тут же Давид побежал к Николаю поделиться радостью.
С Саней Киселёвым встретились, когда Николай обжился в Меменовке, бородищу отрастил, лицом по цвету сравнялся с афганцами. Бывали ситуации, приходилось под местных подделываться – чалму наматывать, в халат наряжаться. Николай колоритно смотрелся. Борода не такая окладистая, как у деда Трофима была, но тоже ничего. Не зря Кастро звали. Примерно как у команданта растительность на лице, даже лучше. Улетая домой, прежде чем избавиться от неё попросит в Кабуле солдата-парикмахера измерить бороду, тот вытянет её, приложит линейку – пятнадцать с половиной сантиметров намерит. Борода как смоль, а из зарослей глаза чёрного огня. Один агент, откровенничая, скажет: афганцы говорят – есть у шурави злой Коля с бородой, лучше к нему не попадать. В методах оперативной работы Николай физического воздействия на допросах не применял, но психологически умел обрабатывать.
Жарким июльским днём Николай вернулся из Мазари-Шариф, к нему с новостью сержант Юра Поворознюк, разбитной хлопец из Тюмени. Сержанты и прапорщики были в отряде в качестве охраны.
– Дядя Коля, с вас сто граммов, новые каскадовцы прилетели и земляк ваш.
– Какой земляк? – не понял Николай.
– Из Красноярска.
Сердце ёкнуло: неужели Саня? Не может быть!
И ведь на самом деле Саня. Первые отряды комитетчиков работали по полгода, Саня прибыл с третьим отрядом КГБ – «Каскад-3». Комитетчики по своей линии занимались оперативно-агентурной деятельностью, разведкой и контрразведкой, плотно контактировали с ХАД. «Кобальт» работал только с афганской полицией. «Каскад» и «Кобальт» дополняли друг друга, у первых статус был выше, совместными операциями они руководили.
Саня к тому времени, как и Николай, носил капитанские погоны. Николай бросился звонить каскадовцам.
– Саня, неужели и ты здесь?! – кричал в трубку.
– А кто же больше!
– Ну, ты молоток! Надо отметить это дело!
– Непременно!
Устроили вечер встречи, затянувшийся далеко за полночь. Сидели втроём, ещё каскадовец Жорка, тоже красноярец, тоже капитан. Выпили три капитана шесть поллитровок водки, правда, за минусом кружки – налили сержанту Юрке за радостную весть. Вспоминали с Саней Луговатку, походы на аэродром с зерном для куриц.
– Счастливое время, – скажет Саня, – после Луговатки жил в другом мире, интересном, но такого больше не было: тайга за огородом, рано-рано утром на крыльцо выйдешь, солнце поднимается, бабушка в стайке корову доит, дед готовится на покос ехать, и я с ним. Не забыть. Мои дети не знают этого… Совсем городские…
С жаром, перебивая друг друга, говорили, что, вернувшись в Союз обязательно выкроют время и полетят в Луговатку, заедут в Якшу. Родственников ни у одного, ни у другого не осталось там
, но надо, убеждали друг друга, надо побывать. По деревне пройтись. На кладбище постоять. Оба искренне верили – так и будет.
Первого октября, в день рождения Николая, Саня прилично опоздает к застолью, дела задержат, но приедет поздравить друга. Тогда и ляжет его голос на магнитофонную кассету. Саня подарит Николаю нож.
– Дамасская сталь, – скажет, вручая.
Характерный волнистый узор клинка подтверждал происхождение стали.
Через три недели после дня рождения, двадцать первого октября, они поедут на операцию. Разрабатывали и проводили её комитетчики. Получили информацию: душманы замыслили провокацию на строительстве мостоперехода через Амударью. Берега соединяли советские специалисты, моджахедам это не нравилось. Информация поступила из нескольких источников: в ночь с двадцать первого октября на двадцать второе группа духов планирует подобраться как можно ближе к мосту и устроить теракт. Комитетчики наметили уничтожить террористов на подходе. Тропа, по которой лежал путь к мосту, проходила вдоль старицы Амударьи, там густо рос тальник, самое место засаду устроить. На усиление боевой группы каскадовцы призвали милиционеров.
Перед этим Николай летал по делам в Кабул. Как водится при поездке в столицу, получил от однополчан список заказов. В Кабуле выбор товаров шире, чем в Мейменовке, цены – умеренней. Саня попросил привезти наушники и американскую рубашку. Последние имели идеологически невыдержанную для советского офицера символику – американскую, но качественные и практичные, хлопок для жаркого климата – самая одежда. Наушники Николай купил, рубахи Саниного размера не нашёл.
Из Кабула Николай прилетел в Мазари-Шриф, его задействовали в операции с каскадовцами, Саня тоже был в группе. Засаду делали серьёзную, банда была серьёзная. Николай вечером позвонил на базу каскадовцев, доложил другу о покупке наушников и не покупке рубахи.
– Из-за твоих наушников чуть в мешок не попали!
– Чё такое?
– Потом расскажу.
Рассказать не удалось, а случилось вот что. Отовариваться пошли с переводчиком Саидом. Саня заказал японские наушники «сони». Николай ещё пошутил:
– Саньке – «Соньку»!
В Кабуле в одно место сунулись – не понравилось, цена на уровне Мейменовки, в другое – такая же обдираловка. И торговаться не желают столичные декхане. Николай обратился к афганцу-прохожему. Так и так, подскажите. Средних лет, с виду интеллигентный мужчина. Он с готовностью указал на здание, дескать, там купите, что надо по сходной цене. По-русски говорил сносно, всем видом показывая: нужные наушники стопроцентно есть. Николай, анализируя «после драки» ситуацию, пришёл к выводу: афганец опередил их и приготовил в «торговом центре» встречу. Большое трёхэтажное здание, Николай с Саидом пробежались по первому этажу – нет магазинов, на втором аналогичная картина, по третьему идут, длинный коридор, слева и справа двери. Одна открылась, мужчина голову высунул, зыркнул и тут же исчез, вторая дверь открылась-закрылась, третья. Длинный пустой коридор и хлоп-хлоп, хлоп-хлоп. Никаких магазинов, никакой радиоаппаратуры…
Саид говорит:
– Не нравится мне эта петрушка.
Николай тоже почувствовал холодок на спине. До конца коридора метров двадцать и тупик.
В арсенале у них по пистолету и гранате эфке. С автоматом не разрешалось разгуливать. Николай вытащил гранату, зажал в руке и тихо скомандовал:
– Бежим! Если что – бросаю.
Они развернулись и рванули на выход. За спиной с треском распахнулись двери, раздался топот погони. Николай с Саидом посыпались по лестнице. Второй этаж, первый, выскочили на улицу. Белый день, люди как ни в чём ни бывало ходят.
– Гранату спрячь, – сказал Саид, когда отбежали от дома. – Бой окончен.
– Жаль не швырнул в них! Вот же сука духовская, как он нас купил!
– Ты будешь смеяться, когда шли по коридору, в один момент физически почувствуй мешок на голове.
– Чё бы я смеялся.
Николай в красках собирался рассказать Сане о покупке наушников, не получилось. От «Кобальта» на операцию комитетчиков по предотвращению теракта были посланы трое. Командовал их группой заместитель командира территориальной зоны по оперативной работе майор Олег Бинер, был ещё переводчик, старший лейтенант Рашид Камалов.
– Слушай, – обратился Бинер к Николаю, – с нами просится Вася Смолин, охранник партийного советника, проветриться захотел. Возьмём?
– Ещё как возьмём! Он ведь не с пустыми руками – коньяк возьмёт.
– Откуда ты знаешь?
– Обижаешь оперативника. У партийного советника обязательно хороший коньяк есть.
– Не только коньяк. И виски, и вино сухое!
– Виски не мой профиль, самогонку мы и сами выгоним, а вот коньяк в Афгане большой дефицит.
Поехали на «Ниве». «Кобальт» из боевого транспорта оснащался БТР и «Нивой». Последняя машина, прямо скажем, не для войны. Бывали пиковые ситуации, когда двух её дверей, третью не считаем – не для пассажиров, не хватало. Если «Нива» попадала под обстрел, и покидать надо было всем четырём бойцам – возникали неудобства, которые могли стоить жизни. Поэтому по возможности «Кобальт» старался разжиться «тойотами».
Была такая в Мазари-Шариф, но накануне попала в аварию.
За рулём сидел Бинер, водителем он был классным, руль никому не доверял, рядом с ним сел Рашид, Николай и Вася разместились сзади.
– Мышеловка у вас! – оценил Вася боевой транспорт.
– Если что – стреляй через стёкла, – сказал Николай.
По-осеннему грело солнышко. Всегда бы так. Летом чрезмерная щедрость светила утомляла. А сейчас в самый раз. Ещё до поворота на Хайратон встретили два бэтээра каскадовцев, стояли на обочине.
– Отлить остановились, – предположил Бинер. – Я слышал, комитетчики вчера пивом разжились, мочегонный продукт просится наружу.
Два незнакомых Николаю каскадовца курили рядом с БМП.
– Земляк мой здесь? – подошёл Николай.
– Какой земляк? – спросил комитетчик.
– Санька Киселёв из Мейменовки!
– В той машине.
Николай постучал по борту второго БТР:
– Саня, ты здесь? Это Николай.
Саня вылез из люка, обнялись. За ним вывалился Жора Немченко.
– Залазь к нам, – предложил Жора, – поговорим. А то едешь в еврейском броневике.
– Почему еврейском?
– Помнишь, первый «запорожец», его звали в народе еврейским броневиком? «Нива» не намного лучше.
– Не сыпь соль на рану! – засмеялся Николай. – Но к вам не полезу. В еврейском броневике, но со своими.
– Ну, смотри, тебе жить.
– Мы в Хайратон заскочим, – сказал Николай.
– Нам тоже надо туда. Времени до вечера вагон. Всё успеем.
Николай сел в «Ниву». Вскоре достигли развилки, прямо поедешь – в Кабул попадёшь, налево свернёшь – Хайратон не минуешь. В Хайратоне работали советские мостостроители, соединяющие берега Амударьи. Заместителем начальника по безопасности строительства был полковник Омельчук. У Бинера имелся разговор к нему.
Дома полковника не застали.
– Обещал скоро быть, – сообщила его жена, Ольга Павловна, – Подождите, я вас сейчас оладушками накормлю. Минутное дело. Сметанка свежайшая у меня!
Ольга Павловна, женщина чуть за сорок, в меру в теле, короткая стрижка. Миловидная и легендарная. Проводив мужа на войну, не села у окошка в скромном платочке, изображая соломенную вдову. Не хотела никакой соломенности. Рванула в Москву требовать отправки её вслед за благоверным. С жёнами разрешалось в Афгане быть только советникам, полковник Омельчук был в этом качестве, но находился в таком месте, что не только жену привезти, сами жили едва не в окопах. Жена знать ничего не хотела, слышать не желала. Доказывала в министерстве: она должна быть рядом с мужем, хоть в окопе, хоть где. А если нельзя гражданской ехать – берите на службу, надевайте погоны! О деталях этой битвы не распространялась, рассказывала коротко, как дрова рубила: плакала, кричала, истерила, её из высоких кабинетов выгоняли, выталкивали, выносили, да не на ту напали – снова и снова возвращалась, требуя отправки в Афган. Ничего не останавливало. Дошла до министра и добилась своего. Разрешили поехать, а мужа перевели в Хайратон, здесь условия были приемлемыми для семейной жизни.
Ольга Павловна мигом завела тесто, вскоре большая сковорода заскворчала и процесс пошёл.
– Такие только у мамы ел! – оценил Николай.
– Наговоришь! – пококетничала Ольга Павловна. – Вы просто одичали без домашней пищи.
– Вкусно-вкусно! – подтвердил Бинер.
Вася с полным ртом, присоединяясь к товарищам в похвале хозяйке, закивал головой и выставил большой палец. Рашид тоже уплетал за обе щёки.
Ольга Павловна едва успевали печь. А когда тесто закончилось, сказала:
– Как в том анекдоте: зять умёл полную тарелку блинов. Тёща последний сняла со сковородки и говорит: «Как и не пекла». А он губы вытирает: «Как и не ел!»
– Да вы что? – сказал Николай, – наелись под завязку! Спасибо!
Полковника не дождались, решили заехать после операции.
Минуя поворот на понтонный мост, увидели солдата в окопчике, решили узнать: проехали бэтээры каскадовцев.
Солдат Советской Армии непонятной национальности при близком рассмотрении являл собой удручающую картину. Сидел в маленьком окопчике с автоматом, всё как полагается, но чумазый донельзя, панама засаленная, бушлат, как из-под колеса машины вытащенный.
– Ты что здесь делаешь? – строго спросил Бинер.
– Охраняю.
– Ты откуда?
– Оттуда, – боец махнул рукой в сторону Хайратона.
Отвечал солдат с жутким акцентом.
– Ты наш? – Бинер решил уточнить принадлежность бойца. – Советский?
И почему-то добавил перевод:
– Шурави?
– Наверное, – плаксиво сказал боец.
– Ладно, – Бинер перешёл к цели обращения к охраннику, – здесь два бэтэра проходили?
– Не знаю.
Собственно, бойца тоже можно понять. Подъехали мужики в светской одежде, двое бородатых, кроме Николая ещё переводчик, и спрашивают, сколько в отряде сабель.
– Ты давно здесь? – не унимался Бинер.
– Давно.
– Так проходили бэтэры? Два?
– Не знаю.
Николай тем временем посмотрел дорогу, по следам было видно – бэтээры прошли.
– Вот чмо Советской Армии! – ругался Бинер, садясь в машину. – Какой из него охранник? Автомат бы не отобрали! Ну, и блок-пост у Омельчука. Скажу обязательно! Такому мешок на голову надевай, он и сопротивляться не будет, ещё и поможет.
Дальше поехали по хорошо накатанной полевой дороге, идущей вдоль Амударьи.
Всё выглядело мирно, уверенно урчал мотор, через стекло машины припекало солнце, под колеса бежала дорога. Даже боевой вертолёт Ми-8 со звёздами на борту, стоящий на берегу Амударьи, не портил картину. Скорее всего, вертолётчики отдыхали. На боевые операции летают не менее как парами. Тут одна машина.
– Не иначе рыбачат летуны, – предположил Вася, – рыбкой захотелось полакомиться. Я бы в такой денёк с превеликом удовольствием посидел на бережке.
– Да с коньячком! – повернулся к нему Николай.
– Без него какой клёв! – захохотал Вася.
– А с ним зачем рыбалка, – засмеялся Рашид.
– Одно другому поперёк не встаёт! – не согласился Вася.
На дороге читались чёткие отпечатки шин БТР.
– Смотри, как они оторвались, – удивился Бинер.
– Их-то оладьями никто не угощал, – сказал Николай, – чё рассиживаться.
– Да со сметаной, – поддержал вкусную тему Вася.
– Не перестаю удивляться жене Омельчука, – произнёс Бинер. – Моя близко бы так не смогла.
Дорога пошла на подъём, впереди небольшая возвышенность, и вдруг раздался взрыв, из-за горки появился чёрный дым. «Нива» влетела на горку, внизу метрах в двухстах стояли бэтээры «Каскада». И как в немом кино люди метались около них. Бинер добавил газу и резко затормозил у первого БТР, второй стоял метрах в пятнадцати.
У БТР лежал человек без рук и ног, в крови. На БТР сидел сержант.
Николай бросил взгляд на окровавленного, подбежал к сержанту:
– Земляк мой где?
Сержант тупо смотрел на него и молчал.
– Где мой земляк? – повторил Николай в нетерпении. – В этом бэтэре?
– Какой земляк? – разжал рот сержант.
– Саня из Мейменовки!
– Вон! – рукой указал сержант на окровавленного.
– Ты что охренел? – закричал Николай.
И шагнул к лежащему на земле, наклонился, в нос ударил запах крови, затошнило, кинулся к речушке, текущей в пяти метрах, зачерпнул пригоршню воды, бросил в рот и тут же выплюнул, вода тёплая, как моча.
Вернулся к окровавленному, рядом с ним на коленях стоял Вася.
– Держи руку! – шумнул Вася.
– Как?
– Пережимай! – Вася показал на обрубок руки. – Вот здесь пережимай!
И начал перетягивать обрубок бинтом.
Вася умело перебинтовал остатки рук, перешёл к ногам. Левую оторвало выше колена, торчала кость. Перетянули. Правая была подвёрнута и держалась на сухожилии. Освободив её, Николай начал громко звать:
– Саня, Саня, это я – Николай, земляк. Ты меня слышишь? Держись, дружище! Держись! Сейчас отправим на вертолёте в госпиталь! Тут вертолётчики рыбачат. Повезло тебе.
– Жорка, вот невезуха, – раздалось в ответ.
Глаза, лицо Сани были залиты кровью. Не узнать. И только светло-русые усики говорили – Саня. Верхняя губа подёргивалась.
– Жора, вот невезуха! – с трудом говорил Саня. – Жора, ногу больно, поправь ногу!
– Саня, это я, Николай, земляк твой! – повторил Николай. – Колька из Ачинска.
– Жора, в животе жжёт.
Подошёл подполковник, руководитель операции. Он связался со штабом. Операцию отменили.
– Там вертолёт на берегу, – сказал Николай подполковнику. – На нём в надо в госпиталь в Термез, у них есть вертолётная площадка. Сейчас в «Ниву» погрузим.
Вариант с «Нивой» забраковали. На одеяле подняли раненного на площадку БТР. Николай хотел лететь сопровождающим, подполковник взял это в свои руки, сел в БТР с Саней. «Нива» поехала следом, БТР свернул к вертолёту, «Нива» остановилась на дороге. Вскоре увидели, как вертушка поднялась и полетела вдоль реки.
– Запрашивают добро на перелёт границы, – сказал Бинер.
«Ну, скорее-скорее», – повторял про себя Николай.
В один момент вертолёт повернул в сторону Союза.
– Слава Богу, – Николай неожиданно для себя перекрестился.
Они сели в машину.
– Ну, почему так нелепо? – с болью сказал Николай.
Всё было до ужаса просто – мина пластиковая, миноискатели не брали, противотанковая «итальянка». Человек не танк, каким бы тяжёлым ни был, недостаточно веса, сверху духи поставили противопехотную в качестве пускача – срабатывает и детонирует. Тропку строители моста протоптали к реке, ходили на рыбалку. Саня встал на мину… Жоре, идущему впереди, чуть посекло икры.
– Вы как хотите, а я выпью, – Вася достал коньяк.
Они выпили по стакану. Как будто чай.
Вернулись в Мазари-Шариф, Николай позвонил в «Каскад», сказали: пока неизвестно, будет информация – сообщат.
Спал он плохо, просыпался. Молиться не умел, решил – надо думать о Сане, вдруг поможет ему. В Луговатке они играли в шашки, городки. В шашки с переменным успехом, в городки чаще Саня выигрывал. По его инициативе, Коля не знал эту игру, пошли в лес, нарубили сосёнок, ошкурили, напилили биты, чурочки для фигур. Коля быстро приноравливался, биты ложились вернее и вернее… Ещё бы немного потренироваться, да Костя-истребитель прилетел.
Под утро Николай забылся, проснулся с чумной головой, поднялся, взял полотенце и услышал:
– Марков, к телефону, комитетчики.
Схватил трубку, из неё ударило:
– Твой земляк умер на операционном столе.
Николай положил трубку, умываясь, посмотрел в зеркало – среди чёрной смоли светилось серебро. Всего несколько волосков, но сразу бросались в глаза. Позже попытается избавиться, вырвет, появятся снова… Вернётся домой с седой прядкой.
***
Николай Мефодьевич вставил кассету в магнитофон, включил перемотку, остановил, послушал, снова включил, наконец, наткнулся на запись с Саней.
Саня опоздал к началу деньрожденьского застолья, ездил в тот день в Мазари-Шариф, там у них была центральная группа. Вернулся, когда все были под хороши градусом. Опоздавшему сходу налили стакан до краёв, Саня пытался сказать тост, его перебивали:
– Нет, ты сначала штрафную осади!
– Раз проштрафился – до дна!
– Дайте поздравить! – несколько раз повторил Саня, держа в руке стакан. Шум не прекращался. И тогда он гаркнул: – Стоять!!
Это был голос командира, который мог перекрыть грохот любой канонады. Саня с виду не богатырь, но рявкнуть, оказывается, мог не хуже Соловья-разбойника.
Возникла пауза.
– Ребята, я чё хочу сказать, – заговорил Саня обычным голосом, – моему другу детства тридцать три года. Мы подружились сто лет назад в енисейской тайге. Было дело, кур кормили.
– Курицей закусывали что ли? – пытался пошутить кто-то.
– Сам ты закусывал, готовили птиц к перелету.
– Они что перелётные? – не унимался в желании поюморить тот же голос.
– Да-да-да! Летят перелётные куры! Ну, дайте сказать, черти вы полосатые!
– Стакан не микрофон!
– Ладно. Коля, дружище, я тебя поздравляю с возрастом Христа! Пью за тебя до дна! Ты настоящий мужик, настоящий кержак. После Афгана обязательно состыкуемся и слетаем в мою Луговатку и твою Якшу. Раз нас угораздило встретиться в Мейменовке – это знак…
На этом запись обрывалась.
Николай Мефодьевич прослушал ещё раз. Голос у Сани светлый, солнечный. У него были русые волосы, голубые глаза, тонкие черты лица. И душой светлый человек.
Он просился у командира на похороны Сани.
– Нет, нет и нет! – сказал тот. – Ясное дело, ты заедешь хотя бы на день из Красноярска в Ачинск к жене. Что ты ей скажешь? Скажешь – хоронить приезжал. А мы разве воюем здесь? Нет. Откуда тогда убитый? Не просись… Непонятно, во что твоя поездка может вылиться и для тебя, и для меня.
Таков был ответ.
Николай Мефодьевич отодвинул нижний ящик стола, достал блестящую двухсотграммовую фляжку с коньяком, налил в металлическую рюмку, выпил. Он так и не побывал ни в Якше, ни в Луговатке. Мать в последние годы, пока была на ногах, просила свозить на могилки родителей, не собрался. И на Саниной могиле пять лет не был. На этом кладбище родной брат Костя похоронен, к нему те же пять лет не ездил. Плохо.
