Сергей Колков
Суровая Родина. Нехороший путеводитель Кемерово

Глава 5

Мытищи – это всего 16 километров от центра Москвы, а уже совсем другая жизнь. Завод находился на окраине города. Покосившиеся столбы ворот венчал металлический пояс, на котором когда-то было выбито: «Народ и партия – едины». Буква «е» отвалилась, и надпись теперь категорически утверждала, что и те, и другие – редкостные динозавры во всех смыслах этого слова.

Что вскоре и подтвердилось.

Карла Ивановича встретили весьма прохладно. Он вёл долгие разговоры с директором и начальником отдела сбыта про фонды, недобросовестных поставщиков, про Кузбасс и про трудности везде и во всём. Заводчане понимали его чрезвычайный интерес к предмету переговоров и прощупывали, какую бы поиметь выгоду с сибиряка за сверхплановый труд. "Липкая" восточная дипломатия шла уже второй час, но конца и краю ей не было. В иной ситуации он развернул бы все эти привычные вымогательства провинциальных москвичей и в два счёта легко получил бы желаемое. Ещё сами бы и должны остались. У него были нужные рычаги «где надо». Но сейчас он почувствовал, что очень сильно устал. Он хотел побыстрее вернуться в родной Кемерово к будущему внуку и дочке Светлане. Вся эта возня смертельно ему надоела. И тут он вспомнил про обещанную награду – автомобиль:

– Бронза, бронза… А если трудящиеся Кемерово вам в плане шефской помощи передадут очередь на автомобиль?

– Да? У вас есть такая возможность? А какой? – ещё минуту назад вялый директор вдруг "проснулся" и проявил живой интерес к делу Карла Ивановича.

– Наша «Победа»*, – спокойно и твёрдо ответил он.

– О-о-о, Карл Иванович, что ж вы нам сразу-то не сказали, как важен памятник Пушкину для Кемерово? Кстати, а сколько бронзы нужно? Всего-то тонна? Мы можем и больше. Может быть ещё что-то хотите отлить? Приходите завтра, мы подготовим все небходимые документы.

Через три дня Карл Иванович уже был дома. Успел. Светлана дождалась его, как и обещала.

А ещё через три дня она родила богатыря – 3 600!

Счастливый дед настоял, чтобы внука назвали Александром, и всем доказывал, что Александр Андреевич Блинов, то есть, конечно же, Тихонов, звучит гораздо внушительнее и современнее, чем Максим. Ну вы, уважаемые читатели, понимаете, в силу каких обстоятельств он изменил своё мнение.

Матвей Генрихович Манизер отлил скульптуру точно в срок, как и обещал.

15 декабря 1953 года тщательно упакованный в деревянный саркофаг "бронзовый гость" прибыл в Кемерово в пломбированном железнодорожном вагоне. Все посвященные в детали нехорошей истории городские чиновники ждали этот день с таким же нетерпением, как когда-то в революционном Петрограде в апреле 1917-го большевики встречали вагон-посылку из Швейцарии, где томились в изгнании наши самые отъявленные "гидры революции" – Владимир Ленин и сотоварищи.

Вопрос, ставший причиной "бронзового бега", был благополучно закрыт. Константин Иванович пережил ревизию без серьёзных замечаний и остался главой вверенного ему города при полном доверии партии и правительства. Все прочие управленцы, полгода жившие в страхе громкого разоблачения, облегченно "выдохнули" и бережно поместили ценный груз на склад, а потом с чувством исполненного долга… спокойно про него забыли.

В августе 1954, Карл Иванович прогуливался по площади Пушкина и , к своему удивлению, обнаружил на своём привычном месте всё тот же пыльный "школьный" бюст Пушкина на том же самом покосившемся белённом кирпичном постаменте. "А где же тóт памятник, за который я так бился? Что за дела?" – сердито подумал он, вспоминая все свои мытарства по пыльным закромам искусства.

Придя домой, он тут же набрал приемную горисполкома:

– Людочка, это Карл Иванович, соедините, пожалуйста, с главным, – селектор прошелестел и в трубке без промедления появился бодрый голос городского головы.

– О, Карл, рад тебя слышать. Как растёт Блинов-младший?

– Спасибо, справляемся. Костя, а что там с памятником Пушкину? С декабря же на складе лежит. Как же так? 6 июня, вот недавно, был день рождения поэта. Почему же не приурочили? – в голосе участника "великих дел" были и обида и праведный гнев. Ему было больно не столько за себя, сколько за державу.

– Карл, прямо сегодня об этом думал. Ко дню рождения не получилось – были отдельные обстоятельства, о которых не по телефону. Но есть у нас на примете пара интересных дат. Специально придержали, потому как понимаем, что второго такого случая не будет. Как только определимся, сразу дам тебе знать, – талантливо, но малоубедительно соврал Константин Иванович. Признаваться "ветерану битвы за взятие Манизера" в том, что как только вопрос с ревизией был закрыт, то он тут же забыл о "солнце русской поэзии" не было никакого желания.

После звонка возмущённого горожанина Константин Иванович немедленно вызвал к себе зама по культуре и поручил срочно найти ближайшую подходящую дату, к которой и следовало бы "подтянуть" открытие памятника.

Назавтра план действий был готов. Самым удачным решением на расстоянии вытянутой руки оказалось 6 ноября. Вы можете подумать, что этот выбор означал "ровно пять месяцев со дня рождения поэта". И ошибётесь. В это день, в 1830 году Пушкин закончил последнюю из «маленьких трагедий». Его и утвердили как "день П". Мудрый и видавший виды заместитель благоразумно умолчал, что она называлась «Пир во время чумы».

Вы спросите, а в чём же здесь интрига? Шёл 1954 год. В воздухе витал то ли "ветер перемен", то ли "запах жаренного". И разобраться в такой резкой перемене розы ветров было непросто. Сначала внезапно рассыпалось "дело врачей", а все зрители уже заняли лучшие места в партере и приготовились к впечатляющему второму акту. Всё-таки так замечательно сидеть с хорошим видом на сцену и в нужный момент вскидывать руку с большим пальцем вниз: "Добить!", благоговейно чувствуя, что в этот раз не твоя очередь стать ужином для львов. Потом "мингрельское дело", а после начался массовый исход осуждённых ещё вчера одним росчерком пера на десяточку-двадцатку "врагов народа" на свободу. А выпускали на волю их по личному указанию тех же самых особистов, которые их "пачками" туда и отправляли. Мумия Сталина при этом продолжала безмятежно прохлаждаться в Мавзолее на Красной площади, аккурат рядом с мумией Ильича, и даже мизинцем не пошевелила, пропустив начавшийся в стране стремительный передел власти. Ещё не прозвучали слова исторического доклада "О культе личности и его последствиях" Никиты Сергеевича Хрущева на ХХ съезде КПСС в 1956, но аппаратчикам всех уровней, которые имели внушительные послужные списки заслуг "по старым понятиям", вдруг стало очень неуютно в своих "тёплых" креслах. И нюх их не подвёл. Атмосфера в кабинетах власти стала прямо-таки предгрозовой. Никто толком не знал, как далеко зайдут намечавшиеся разборки в том, кто и чем лично отличился при "хозяине". А ведь, как метко говорил товарищ Бендер: "У нас все ходы записаны". И это чувство приближающегося Судного дня мешало многим ответственным товарищам не только привычно отовариваться в столах заказов, но и просто спокойно спать.

6 ноября 1954 года на площади по случаю торжественного открытия памятника А. С. Пушкину собрались «лучшие люди города» – партийцы и немногочисленные кемеровские деятели искусств. Большинство из приглашённых были в серых или черных плащах и таких же одинаковых фетровых шляпах. В народе их за глаза называли «проходимцами», поскольку они в обязательном порядке участвовали во всех официальных мероприятиях: «легко на них проходили». За ходом митинга бдительно наблюдали товарищи Ленин и Сталин, портреты которых окружали герб СССР на трибуне слева и справа.

Поэт стоял весь в белом. Праздничную речь произнёс первый секретарь обкома КПСС, потом горкома, далее слово дали председателю горисполкома Константину Ивановичу Горюнову.

Верёвки обрезали, белые одежды пали. И Кемерово увидел «нашего» Пушкина.

С площади вёл прямую трансляцию корреспондент областного радио Миша Ялин:

– Наш микрофон установлен на площади имени Пушкина. Сегодня, 6 ноября, здесь открывается памятник великому сыну русского народа, гениальному писателю Александру Сергеевичу Пушкину. На торжественное открытие памятника собралось несколько тысяч трудящихся областного центра. Пришли представители советских, партийных, профсоюзных и комсомольских организаций, рабочие заводов и фабрик, студенты, учащиеся школ и ремесленных училищ. Многие из них в знак любви к великому поэту принесли огромные венки, живые цветы.

Карл Иванович обошёл вокруг памятника, в судьбе которого он принял такое живое участие, и оценил его:

– Совсем как живой. Ну здравствуйте, Александр Сергеевич!

Уголь – не сахар

– Что получает шахтёр после смерти?

– Три дня отпуска, а потом снова под землю.

Хроника давно минувших дней

Площадь Советов

Главная площадь Кемерово, на которой расположены здания Администрации Кемеровской области и города, Правительства Кузбасса, регионального управления отделения ФСБ. В центре – классический памятник Ленину.

По её центру ещё до середины 50-х стояли взъерошенной кучкой старинные деревянные щегловские усадьбы с вековой историей. Со всех сторон их окружили махины из кирпича, стекла и бетона с ненашенскими колоннами в каком-то заморском стиле.

Так или иначе вся «громкая» история Кемерово связана с этой площадью. Здесь собирались шахтёры с требованиями в 1991 году. Выступал пред ними трибун Тулеев. Потом пришли люди в день объявления ГКЧП. Последняя народная сходка – шок после «Зимней вишни».

Застройка площади велась размеренно – в период с 1940-х по 70-е. В эти годы в СССР произошел резкий переход от торжественного сталинского ампира к лаконичному функционализму строгих прямых линий. Если посмотреть на площадь от памятника Ленину, то этот архитектурный ансамбль покажется случайной эклектикой, а кому-то даже хаосом, но стоит отойти от него метров на сто к Советскому проспекту, и его монументальная фигура свяжет разношёрстные здания в единое завершённое решение. Чудеса оптической иллюзии!

– Ты из Кемерово, а я – из Тагила. Мы – земляки! – мой случайный знакомый в сочинском баре просто светился от счастья, что встретил «земляка».

– Ну, Кемерово – это не так уж и близко от Нижнего Тагила, – попробовал уточнить я.

– Братан, да ты не понял. Знаю я, где Кемерово – Сибирь, кедры-шахты, Новосиб у вас рядом. Ты в корень зри! Мы же духовные братья – соль земли русской! Тебя как зовут? Сергей? Будем знакомы – Виктор!

– Виктор, был я как-то в Германии, немцы спрашивают: «Ты откуда?» Я им: «Из Кемерово». Полезли они в интернет, нашли политическую карту мира с фокусом на Россию и прилегающие страны и говорят: «А, понятно, это почти Монголия!» – ещё раз уточняю я географическое расположение Кемерово.

– Москва, Питер – там же русских уже нет вообще – одни пришельцы. А мы с тобой кто?

– Ушельцы? – развиваю я его мысль.

– Правильно! Мы всех их уйдём! – он залпом опрокидывает в себя вискарь. – Помнишь, как в восемьдесят девятом ваши шахтёры весь Союз расшевелили? Вся эта заваруха с вас и началась! Кузбасс – не продаст!

Конечно, я помнил, как 11 июля 1989 года в Кузбассе началась массовая забастовка шахтёров, которая вскоре распространилась на все угольные регионы СССР. Профсоюзы тогда не поддержали бастующих и встали на сторону руководства шахт. Возникла типичная революционная ситуация, впервые сформулированная В. И. Лениным в работе «Маёвка революционного пролетариата» (1913 год): «Для революции недостаточно того, чтобы низы не хотели жить, как прежде. Для неё требуется ещё, чтобы верхи не могли хозяйничать и управлять, как прежде». Стачкомы в шахтёрских районах фактически взяли на себя функции местной власти. Рабочие предъявили около 20 экономических требований: повышение дополнительной оплаты за вечерние и ночные смены и пособий семьям погибших шахтёров, совершенствование механизации и техники безопасности, улучшение снабжения, расширение строительства жилья, благоустройство городов, но – на тот момент – ещё не лезли в политику.

– А потом, как вы Ельцину дали прикурить в 98-м, когда «легли на рельсы»? Мы в Тагиле на нашем заводе за вас каждый второй тост с мужиками поднимали. Сила силу гнёт, да?!! – Виктор не может остановиться в своей гордости за Кузбасс.

– За Тагил! И за Кузбасс! – мой новый друг заказал нам с ним ещё по сто вискарика и обнял меня за плечи, как старого друга.

В 1991-м я был уже студентом-историком, и все события того времени для меня остались «не из газет».

СССР пал в один день. Вчера мы жили в совке, а завтра – уже нигде. Однако проблемы, которые были при нём в шахтёрских городах, никуда не делись и в конце 90-х в новой стране – России.

1 мая 1998 года в Кузбассе в шахтёрском городе Анжеро-Судженске несколько горняков объявили голодовку с требованием выплатить огромные долги по зарплате. Этому никто не придал значения – подобные акции тогда были повсеместным явлением. Через несколько дней в голодовке уже участвовали десятки шахтёров, и она была перемещена к зданию местной администрации. Со стороны властей – нулевая реакция. С 10 мая во многих городах Кузбасса шли уже не голодовки, а шахтёрские митинги. Власть по-прежнему оставалась глуха.

13 мая «киндер-сюрприз» – премьер-министр Кириенко, – выступая в Госдуме по поводу многочисленных акций протеста, заявил, что «такому давлению правительство не подчинится, а вместо этого продолжит “реструктуризацию” отрасли по требованиям Международного банка реконструкции и развития». Это и стало последней каплей.

14 мая шахтёры Кузбасса перекрыли движение по железным дорогам Кузбасса – началась «рельсовая война». На следующий день их примеру последовали шахтёры Ростовской области и Республики Коми. В последующие дни протест нарастал по кривой. Вся Россия оказалась охвачена волной перекрытий. Кроме шахтёрских регионов, были крупные перекрытия в Тюмени, Туле, Пермской области. Шахтёры требовали уже не только возврата долгов по зарплате, а выдвигали требование отставки президента. Такое было впервые в истории. Ежедневные сводки МВД начинались словами: «Сегодня обстановка в России остаётся напряжённой». Наивысшего накала борьба достигла 20-21 мая 1998 года.

В Кузбассе власть фактически оказалась в руках шахтёрских стачкомов. Их название – «Комитеты спасения». Газета «Трудовая Россия» назвала эти события генеральной репетицией Всероссийской политической стачки.

Власти через несколько дней наконец-то опомнились и отправили своих эмиссаров в шахтёрские регионы, дав им установку «обещать какие угодно уступки, лишь бы заставить шахтёров уйти с рельсов». Иногда доходило до совсем комичных ситуаций. Например, в одном из протоколов, подписанном властями и шахтёрскими профсоюзами в Кузбассе, в первом пункте было сказано: «…отправить Ельцина Б. Н. в отставку. Срок исполнения – 1 июля 1998 года. Согласовано – вице-премьер Сысуев, губернатор Тулеев».

11 июня 1998 г. в Москве у Дома Правительства РФ начался многомесячный пикет Независимого профсоюза горняков с требованием отставки Президента, получивший в СМИ название «пикет на Горбатом мосту». Он угрожал Кремлю не меньше рельсовых войн. Из Кузбасса в Москву приехали суровые сибирские мужики-шахтёры. Они долбили касками по Горбатому мосту у Белого Дома и требовали выплаты зарплаты и выполнения других требований. Это серьёзно испугало Кремль. Позднее Борис Ельцин в своих воспоминаниях напишет: «Может быть, сейчас уже мало кто помнит знаменитую “рельсовую войну” лета 98-го года, но уверен, что Сергей Кириенко, кстати, как и я, с содроганием вспоминает ту волну шахтёрских забастовок.

…Надо сказать, шахтёрские лидеры быстро оценили ситуацию. Они поняли, что в условиях надвигающегося кризиса их действия вызывают громадный политический резонанс, подобный тому, какой вызывали их забастовки в мою поддержку в 1990 году. Тогда они выдвинули лозунг: Горбачёва в отставку, Ельцина в президенты!

…В 1998 году шахтёры использовали уже не только привычные экономические лозунги – возвращение долгов по зарплате и так далее. Впервые за последние годы, в столь массовом порядке, согласованно они вновь выступили с полномасштабной политической программой. Долой правительство! Ельцина в отставку!

…Это тяжёлое противостояние продолжалось больше трёх месяцев. Шахтёрский пикет, который расположился в Москве, прямо у Дома Правительства России, на Горбатом мосту, стучал касками, объявлял голодовки, развлекал журналистов.

…Но за шахтёрами, уныло сидевшими на Горбатом мосту, стояла огромная сила: озлобившиеся шахтёрские регионы, начавшие “рельсовую войну” с правительством». (Выдержки из книги Ельцина Б. Н. «Президентский марафон». М., 2000. С. 207-208).

Председатель Независимого профсоюза горняков А. А. Сергеев вспоминает: «11 июня мы высадились. В конце июня ФНПР принял решение о проведении акции с такими же требованиями. Дума начала процесс импичмента. Ушло правительство после 17 августа. А ведь мы предупреждали, если не изменить политику, будет крах. Ещё раз “обули” народ. 30 сентября мы провели переговоры с Маслюковым, и правительство сменило курс. Мы заставили это сделать. Предыдущее правительство мы убрали, поставили новое. Примаков внушает доверие. Задачу, таким образом, мы выполнили и ушли с Горбатого моста: Россию пробудили, властную элиту впрягли… А что нам было ещё делать? Брать штурмом Кремль и силой заставить Ельцина подписать отречение? Элита поняла, что пикет и рельсовые войны – это мирное развитие протеста. А что будет завтра?»

Следом в августе 1998 года случился дефолт, и страна оказалась на грани реального экономического банкротства. Широкой рабочей солидарности в стране, оказавшейся на грани распада, не было. Шахтёры были вынуждены идти на компромиссы со сформированным коалиционным правительством во главе с Е. Примаковым.

30 сентября 1998 года первым заместителем Правительства РФ был подписан Протокол с представителями шахтёров, пикетирующих здание Правительства РФ. Для погашения задолженностей по заработной плате государством было выделено 1,98 млрд рублей, это составляло две трети от общей задолженности по их заработной плате.

– У нас в Тагиле тоже крепкая рабочая косточка, но всё же настоящий русский характер – он в Сибири! А что, вот в Кемерово, да! У меня однокашник один в Москве осел – ну он из этих… из «фартовых»⁹, – говорит: «Кемеровским всегда в столице среди братвы – уважуха. Если с “кемерунцами”¹⁰ по рукам ударил, то так тому и быть. Никто в зад пятки не пойдёт».

Не стал я разубеждать Витьку, что бывало по-разному.

До начала 90-х слово «Кемерово» в СССР не звучало. «Где это?» – спрашивали в Москве. Москвичи часто ошибались и по созвучию Кемерово – Кемери думали, что речь идёт о престижном районе в Юрмале с соснами и песчаными пляжами.

Сначала о Кемерово заговорили, когда начались массовые шахтёрские забастовки, а потом он надолго стал криминальной медиа-зоной, когда в лентах новостей появились кемеровские братки.

В отличие от коллег, например, из Екатеринбурга или Санкт-Петербурга, «кемеровские» не дошли до уровня национальных или городских вертикально организованных группировок типа Уралмаш или «тамбовских» ночного губернатора Питера – Барсукова. Эти контролировали всю жизнь в городе от мелкого бизнеса до промышленных гигантов, не упуская из виду никого и ничего. Не было в Кемерово и глобальных разборок типа Великой рэкетирской войны в Тольятти, в которой было убито более 400 человек. Здесь среди очень пёстрого круга «своих» сложилось относительное равновесие интересов, где чаще договаривались, чем стреляли. Вот такая была «дипломатическая» столица воров России.

– Вот у нас в Тагиле, чехи¹¹ всем хлебным¹² заправляют. Я тут с одним тёр по своим делам, так он между прочим сказал «перед кемеровскими рот не разевай – гланды вырежут, ты и не заметишь».

«Есть блатные, и есть спортсмены, а кто ты такой?»

Воровской мир Кемерово в 90-е был с мира по нитке – синие, спортсмены, чеченцы, грузины, ингуши. Центров силы было много, и несмотря на то, что время от времени на кладбищах появлялись мощные монументы с фотографиями в мраморе и граните пацанов в кожаных куртках и ключами от мерседесов на пальце, «по беспределу никто не борзел».

Многие из будущих «тузов» начинали свой путь с самого малого – стандартного рэкета ларёчников и челноков и постепенно поднимались до крышевания крупных региональных банков, выполняя при них роль одновременно службы безопасности и кредитных коллекторов: ничто не ново под луной!

Бизнес развивался, вместе с ним росли и амбиции. Появились казино и ночные клубы, большие магазины, оптовые склады – все в той или иной мере отстёгивали «крышам». Те из «блатных», которые зону не топтали и не были связаны «воровским законом», активно присматривались к коммерсантам и сами начинали обрастать бизнесом.

Слово «блатной», кстати, до середины 90-х обладало универсально широким значением и покрывало собой почти все виды привилегированных граждан. Не поехал со всеми копать картошку – блатной, знаешь кого-то в продмаге – блатной, купил машину – блатной, ну а если отбывал срок и занимал там любое место в воровской иерархии – «настоящий блатной». Затухая в своём былом величии, оно даст корни и в новые времена: «на блатных номерах», «блатные песни», но это уже будет от рыбы чешуя.

До определённого момента никто из авторитетов не ставил всерьёз целей единолично захватить всю «ночную» власть в Кемерово и далее в области. Здесь была своя движуха, в Новокузнецке – другая, а в Осинниках не признавали ни тех, ни других. Вооружены группировки были не хуже москвичей: автоматы Калашникова и «Agran-2000», пистолеты Макарова и Стечкина, снайперские винтовки, килограммы взрывчатки, гранаты и обрезы. Многие отличались религиозностью и регулярно посещали церковь. Считалось неприличным «работать» в святые праздники.

Единственная попытка стать «королём воров» в Кемерово, а далее – и в Кузбассе (аналог итальянского: capo dei tutti capi – босс боссов), была сделана Владимиром Сивороновым. Начинал он свой путь, как и многие другие, с торговли водкой, одно время работал коммерческим директором Новокемеровского пивзавода. В 1993 году учредил для легализации бизнес-ассоциацию «Союз предпринимателей Кузбасса». С высоких трибун полились цветастые речи о поддержке и развитие местного бизнеса и о необходимости всем слиться в «едином порыве». К коммерсам ту же устремились ходоки из нового союза с настойчивыми предложениями сменить «крышу» – обещали, что членство в новой структуре даст предпринимателям возможность платить в «котёл» фиксированный процент с оборота вместо произвольного «договорняка» с другими ворами, который мог идти и по беспределу. Деловым людям рассказывали про иммунитет от ментов и пожарников и решение их разных проблем не только с криминалом, но и в коридорах муниципальной и областной власти, помощь в банковском кредитовании. В ассоциации был свой нотариус, юридический отдел, «оружейка»¹³. Всё как в Италии.

Потом кое-кто будет говорить, что Сиворонов был «не при делах и не из этих», а первым пытался сформировать цивилизованное бизнес-сообщество Кемерово. Ну да, сказки в соседнем отделе.

Некоторые обиженные высокими расходами «на подогрев»¹⁴ братвы предприниматели стали переходить на членство в ассоциацию, а значит, у других бригад касса пустела. Спустить такое без ответа

Вопреки штампам из сериалов, отношения между коммерсом и крышей обычно выстраивались на принципах «всем добра» и «помоги ближнему своему».

Специально для тихо шелестящего коммерса разыгрывалась постановка с классической дилеммой вечной борьбы добра или зла или, как говорят в Голливуде, злого и доброго копа. «Вот “те”, которые с Пионерки, они у-у-у – звери, но мы решим с ними вопрос, чтобы они к вам больше не лезли. Работайте спокойно. Никто вам мешать не будет». Выпускники КемГИКа (кемеровского института культуры) их консультировали, что ли?

Показываемые в сериалах про 90-е паяльники, утюги и прочий горячий реквизит – это тоже, конечно, было, но это уже не рэкет, а чистый бандитизм.

Бандитизм – это продукт, как и революция, одноразовый: напали, отобрали, покалечили или убили и сгинули в ночь. Два раза царя не свергают. В отличие от него, типичный рэкет работал по схеме долгосрочных, тонко выстроенных дипломатических отношений, где важен был постоянный доход и широкая клиентская база. Чем не банк? Как и банк, рэкет только до подписания договора был мягкий и пушистый, а если что-то шло не так, ну дальше вы знаете: «Нужно было внимательно читать условия Договора». Например, клиент мог наивно подумать, что в его родном городе стало и так достаточно безопасно, чтобы и дальше тратить деньги на бесполезные услуги по защите от возможного геморроя, тогда ему аккуратно объясняли, что он неправ. Не прямо в лоб, а красиво, как в рыцарских романах.

На точку залетала пара наглых хулиганов – коротко стриженных ребят в чёрных кожаных куртках из кусочков каких-то неведомых зверей. Представители знаменитой кемеровской породы борцов-боксёров, с переломанными ушами-носами и толстыми накачанными шеями, начинали прямо с порога кидать предъявы:

– Вы чьи, лошары¹⁵, будете? Чё, не в курсе, что это наше место?

– Да мы тут давно уже. Мы работаем под Сергеем Бугаром, – на этот случай внутри ларька на стене было крупными буквами написано имя защитника – «СЕРГЕЙ БУГАР», чтобы с перепугу никто из продавцов не растерялся и не мямлил, с кем же у них подписан договор.

В это время дерзкие парни начинают хаотично хватать, что попадётся под руку в киоске: шоколадки, жвачку, рассовывая всё это по карманам – просто так, по праву сильного. Если продавец попытается «дёрнуться», то его осаживают:

– Слышь, ты чё, бессмертный? По ушам захотел? Щас выпишем. Скинь своей репе, чтобы завтра к десяти были здесь на месте. Посмотрим на них, – сплюнув для убедительности на пол, в знак презрения к поганым торгашам, микро-бригада уходит.

Коммерс, пребывающий в шоке от того, как оно, оказывается, в жизни бывает, бежит звонить куда надо, и на том конце провода его успокаивают:

– Не переживай, никто вас не тронет. Нас все в городе знают. Завтра приедем к десяти – решим все вопросы. Работайте спокойно.

На завтра к условленному времени на чёрных и вишнёвых «девятках» приезжали сильные и благородные «рыцари» ордена «золотой печатки» и, бесполезно прождав с полчаса соперников из ордена «отмороженных ушей», объясняли:

– Вот видишь, что творится, мы сами в шоке! Сейчас столько шпаны расплодилось. Если что – сразу обращайся, подъедем. Ну, будь здоров!

Коммерс доволен. Платёжная дисциплина восстановлена. Воспитательная работа проведена по плану.

В отличие от Москвы и Питера, раздел Кемерово между рэкетирами прошёл по мягкому сценарию – каждый ларёк понимал, что ему надо к кому-то прибиться, и часто сам инициативно находил выходы на нужных людей – кто-то кого-то знал, где-то с кем учился и так далее. Между собой за крышевание конкретной точки группировки никогда не воевали и по улицам торгашей не отлавливали – «кто первый встал, того и бабки». Часто было важным застолбить за собой определённое доходное место в городе, а дальше все, кто приходил туда торговать, проявляли уважение (а как иначе?) и регулярно вносили необходимые донаты в кассу. Крутые места – вокзальная площадь, Старый цирк на Кирова, Кольцо.

Самый большой кусок кемеровского пирога – рынок на Октябрьском –контролировала, кстати, госпожа Новикова наряду с ночным бардаком Венерой, быдло-клубом Марс и многим другим. А начинала она карьеру как сотрудник милиции в ОБХСС и хорошо там росла по служебной лестнице, а потом перешла на другую сторону силы. Вот так всё затейливо переплеталось.

Да и вообще, что мы привязались к этому рэкету как к символу 90-х? Кратковременное социальное явление в эпоху расцвета великой музыкальной группы всех времён и народов – «Ласковый май». В короткий «золотой век» ларёчной культуры и сбивания первых бригад он был для них интересен, как первые деньги на прокорм и школа «юного бойца», а потом романтика ушла – у них наладились гораздо более интересные и денежные дела: уголь, металл, карбамид. Многие от него отошли сами, а те, кто и остался в деле, занимались им уже по инерции – больше для поддержания «общественного» веса и из любви к профессии.

Что там с Сивороновым порешали по итогу?

Ему было сделано окончательное предупреждение: «Не груби, Володя. Без нужды не доставай, без бабы не всовывай».

Владимир не принял это всерьёз, и следующим шагом уже стало покушение на него.

В 1996-м он срочно уехал в ОАЭ, залёг на дно и открыл там какой-то бизнес. С Родины ему прислали весточку: «Володя, живи ровно, мы не в претензиях, но в Кемерово не ждём». Сиворонов чётко понимал возможный сценарий при возвращении и тихо жил в ОАЭ, но выдержки у него хватило ненадолго. Уже в 1997-м, думая, что всё улеглось и обиды «закопали», он прилетел на Родину и ровно через неделю был убит. В тот день Владимир Сиворонов посетил коммерческую фирму «Савтос» на улице Мичурина, 13. Вечером он вместе с сыном вышел из здания и направился к своей машине. К ним подошёл неизвестный гражданин и трижды выстрелил в упор. Сиворонов от полученных ранений скончался на месте, а его сын был ранен. «Вова, ну мы же тебе говорили!»

«Хочешь много бабла – иди на завод».

Особенностью кемеровских криминальных сообществ было по факту относительно низкое проникновение в промышленный сектор. Они пытались влезть на шахты, наезжали на коммерческие отделы заводов по снабжению, чтобы подсунуть «своих» поставщиков, но и часто получали «ответки» – крупняк умел за себя постоять. Вагон селитры с «Азота» они, конечно, могли украсть, но кормиться с больших предприятий на постоянку им была не судьба.

Реальные пацаны из «красных директоров» под «крышей» губернатора угнали всё хорошее раньше них.

Прибыльные промышленные активы Кемерово быстро поделили московские олигархи и местные бизнесмены с такими связями в силовых структурах и в коридорах власти, как, например, у Бориса Зубицкого (АО «Кокс») или у Олега Шарыкина («Топкинский цемент»), что дотянуться до них ни синим, ни спортсменам было не по зубам. Ну и, конечно, за всем крупным бизнесом лично присматривал «народный» губернатор –Тулеев. Тех олигархов, которые считали, что они сидят выше его трона, он ставил на место, как это случилось с Михаилом Живило – владельцем группы компаний МИКОМ. По словам самого Живило, дело было в нежелании МИКОМа перечислять деньги в «фонд риска», созданный администрацией (прообраз модели социально-экономического партнерства). На контролируемый им разрез «Черниговец» зашёл ОМОН, и у Живило его тупо забрали. Его другие активы в Кузбассе тоже сначала сильно обесценились, а потом и вовсе превратились «в тыкву».