Сергей Алексеевич Виль
Смотри, Довлатов
– Дело! – он широко улыбнулся и пожал нам руки.
За дверьми вагона, в котором мы прибыли из аэропорта, нас ждал центральный вокзал города Амстердам. Артур остановил нас, чтобы найти бумажную карту города. Я проголодался и хотел курить, но Ника признала его идею хорошей, и мы пошли искать путеводитель. С туристической стойки мы взяли три. Артур восторженно воскликнул: «Летс гоу!», и сквозь крутящиеся двери мы вышли в солнечный город.
Дома из оранжево-крапового камня, смешные окошки в крышах, будто нарисованные ребёнком, велосипеды у парапетов, слипшиеся в бесконечную цепь. Никины глаза блестели от живого, неподдельного упоения. В них отражались европейские фасады, не тронутые ни временем, ни глупостью современных градостроителей, каналы, в которых, как скорлупки в ручье, раскачивались нарядные лодочки. Так выглядит европейская девушка: органичная в городе, где я вечно был бы приезжим. Тонкая, нежная, с огромным синим рюкзаком, косолапящая, когда останавливается в раздумье.
Я влюбился в неё в сентябре. В изящную, смешную, живую, умную. Я не помню, в какой момент узнал, что у неё есть парень. Кажется, я знал это всегда. Я наблюдал за ней, как за оранжерейным цветком, – через запылённое стекло в ботаническом саду, – и не питал заблуждений, что насаждения можно срывать и уносить. Да и не стоило, не хотелось. Мы только начали общаться, и вечер просидели на скамейке около университета, болтая о чепухе. Обгоняя ночь на пути домой, я скользил под улицами столицы, а из наушников, перекрикивая лязг вагона, пела «Океан Эльзы».
«Моя Джульєтта, кажуть, що любов уже не та,
Хіба б ти сьогодні мовчала, Джульє-єтта?»
Мне казалось, что у неё нет в жизни цели – и я ужасно раздражался. Я бурчал, когда она в очередной раз рассказывала мне про новомодного французского режиссёра, снимающего фильмы вверх ногами и задом наперёд – а потому ужасно концептуального. Иногда мне рядом с ней было душно – от её спокойной неопределённости и блестящей поверхностности. А всё потому, что той Никой, которая поразила меня в сентябре, – взволнованной на новом месте, неизвестной, как исход игры в казино, глубокой и болящей, как я сам, – я хотел её видеть всегда. Мне тоже хотелось, чтобы каждая наша встреча поселяла в её сердце волнение и задор – но она спокойно ходила со мной на занятия, думая о своём, и убегала в театр, когда я звал её в кино.
А я и так был счастлив. Потому что она есть. Потому что можно по ней иногда страдать. Нужны такие люди в жизни. Вот она, со мной, в эту минуту: щурится на солнце, широко улыбаясь памятникам европейской архитектуры. А я…
А я через дешёвые солнцезащитные очки ищу вывески с листом характерного растения.
– Я не вижу пока, – озадаченно сказал я, повернувшись к Артуру.
– Спокуха, найдём по запаху!
Через минуту он действительно учуял аромат, который не распознать трудно, и повёл нас в закоулок, где зелёный неон высвечивал: «Coffeeshop». Невысокий голландский домик загораживал здесь солнце, а стены, жмущие улицу, как плечи в толпе, не пускали в подворотню много туристов. Впрочем, от вокзала мы отошли недалеко: здесь работали и летние веранды, и сувенирные лавки. Фантастически, здесь было прохладнее, чем на улице в пяти метрах отсюда.
Дверей в заведении не было. Может, спрятаны в стену? Мы вошли в помещение с низким потолком, опускающимся к дальней стене. В персиковом полумраке на дешёвых диванах сидели, раскинувшись, апатичные люди. У входа слева стояла барная стойка с товарами разных калибров и мастей. «Атмосфера!» – подумал я и занял место в середине продолговатого зала.