Сания Шавалиева
Шаманский бубен луны
Глядя на мытарства Вишневской Ася радовалась, что не такая пышная. Далеко не такая. Она бы точно сошла с ума от такого внимания.
Когда Вишневская убежала в другую школу, Костя расстроился, посчитал ее чокнутой. Читать так и не научился, словно боялся сдохнуть от учебы. По настоятельному требованию мамы, учителя дотянули его до восьмого класса. Потом Костя с дружками переместился в училище химзавода и в тамбур «Восхода». Естественно, Ася боялась этой многолюдной толпы, обходила кругами.
– Ася, Ася, – запело где-то рядом, и Ася остановилась. Нет не сама, какой-то внутренний тормоз застопорил движение. – Ася, Ася. – словно мед, просачивалось сквозь воздух.
Стараясь распознать направление, вслушалась, огляделась:
– Татьяна Сергеевна?!
Теплым днем Татьяна Сергеевна открывала окно и сидела в нем как сказительница в «Гостях у сказки». На подоконнике волшебного окна стояли кружка, чайник, сахарница. Время от времени старушка щипчиками ломала головку сахара, кропотливо собирала осколки в рот, запивала кипятком. Пила негромко, с внутренним урчанием, словно находилась в шкурке кошечки – мурлыканье спокойное, уютное, какое-то сытое.
Из окна первого этажа открывался вид на пригорок, – лопухи, отцветающие ромашки, землистые проплешины. На верхотуре пригорка – забор детского сада, стена веранды, голоса малышни. И над всем этим синее-синее небо, золотое солнце.
Татьяна Сергеевна – пенсионерка по инвалидности, у нее заметный горб, маленькая голова с остатками седых волос, тонкие ручки, ножки. Под густыми бровями ютились крохотные глазки, как хобот мамонта, над губами нависал длинный нос. Из носа торчали седые жесткие волоски. Старушка напоминала бледный полупрозрачный месяц. Ее еще можно было сравнить с полуистлевшим телом, выдернутым из склепа, но нет, такое гнусное сравнение никак не подходило к Татьяне Сергеевне. Странным образом, при всей дисгармонии тела, она выражала невероятную душевную красоту. Обладала способностью восторгаться пустотой, свежестью ветра, запахом сырой земли, щебетом воробья. Она бесконечно всех любила и обожала. Казалось, это был ангел, которого злой волшебник наказал телом горгульи.
Летом Татьяна Сергеевна открывала окно, это слегка освежало ее жизнь, а зимой, в морозы и снегопады, когда снег наваливал выше окон, она отогревала пальцем на стекле глубокие лунки и видела… только темно-синий провал, с отражением комнатной лампочки.
– Куда торопишься? – улыбнулась глазами старушка.
– Татьяна Сергеевна! Здравствуйте! Как ваша спина?
Спрашивать Татьяну Сергеевну, болеет ли она, было так же бессмысленно, как собирать в ладони капельки дождя. Старушка носила в себе несчетное количество болезней, от которых у других людей случались катастрофы и смерти. А она спасалась чудесными пророчествами и исцелялась добрыми мыслями. Непременно добрыми и позитивными.
– А что спина? – радостно воскликнула она. – Болит. Работа у нее такая.
– Хотите компресс?
– Асенька, ляля моя, никогда не откажусь.
Как удачно, порадовалась Ася.
– Асенька, а вот подними мне вон тот листик, – вдруг загорелась желанием Татьяна Сергеевна.
Увядший лист был похож на мышку. От ветра мышка покатилась по жухлой траве. Ася догнала, поймала за хвостик, передала старушке.
– Какая прелесть! – радовалась Татьяна Сергеевна, нежно скользила пальцем по «спине» мышки. – Ты моя ляля. Пи-пи-пи, – сказала мышка. Я малышка-шалунишка. Серым мехом ширк-ширк, голосочком пирк-пирк.
Пока старушка баловала лист-мышку детскими стихами Ася увлеченно собирала букет. К желто-красным листьям рябины добавляла кипрей, ромашку, лопухи. Получилась достаточно внушительная композиция цветов осеннего Урала.
– Красота, красота, – привычно повторяла Татьяна Сергеевна и крючковатым носом вдыхала запахи осени: рябина, земляника, подорожник. Все яркое, спелое, горьковатое, но уже приправленное тленом. – Теперь о лете можно забыть. Пятнадцать месяцев в году зима. А у нас в Крыму сейчас сажают тюльпаны. У них луковицы, как куриные яйца.
Кто осенью сажает? Осенью выкапывают. Ася уверена, что Татьяна Сергеевна оговорилась. Иногда такое бывает у старушек.
– Давай через окно. А то меня заперли.
Как только Ася спрыгнула на пол, на нее сразу набросилась шустрая мелкая собака. Ася взвизгнула.
– Екатерина Алексеевна вчера купила, – пояснила старушка. – Сегодня будем придумывать имя.
Щенок увлеченно кружил вокруг Аси, подпрыгивал, вставал на задние лапы.
– Ты ему нравишься, – улыбнулась старушка. – Со вчерашнего дня под диваном сидит. Похоже, привык. Да и как не привыкнуть. Кормят, поят, играют. Только Василий Сергеевич недоволен.
– А Василий Васильевич?
– Внучок счастлив.
Василий Сергеевич – это глава семейства. Молчаливый, кудрявый. Особо примечательно, что форму очков в точности повторяли кудряшки на голове. Когда Василий Сергеевич приходил с работы, Ася всегда сбегала домой. Знала, что он жутко не любил учеников жены, Екатерины Алексеевны, и ученики это чувствовали.
В целом, Василий Сергеевич был неплохим человеком: не пил не курил, не ругался, ходил на работу. Но по пустому холодильнику, простым чулкам, резиновым сапогам Екатерины Алексеевны, было понятно, что семья жила в нужде. Даже если соединить зарплату мужа, жены и пенсию Татьяны Сергеевны, получалось совсем плохо, особенно для городского жителя. В первую неделю месяца Екатерина Алексеевна шла на почту, платила за свет, квартплату, садик. Потом покупала рис, макароны, подсолнечное масло. Сомневаться, какую брать колбасу не приходилось, во-первых, в магазине была только ливерная, а во-вторых, даже на нее не хватало денег. Однажды Екатерина Алексеевна, настраивая домру, пожаловалась Асе, что Василий Сергеевич поменял нелюбимую работу на интересную. – А разве это плохо? – не поняла Ася. – На интересной платят на шестьдесят рублей меньше! – вздохнула от тупости ученицы Екатерина Алексеевна. И тут на домре визгливо лопнула струна, это она в сердцах ее перетянула.
Из чего же, из чего же, из чего же? Сделаны наши девчонки? – сыграла Екатерина Алексеевна на двух оставшихся струнах… – Из чего же, из чего же, из чего же? – сделаны наши мальчишки?
Три раза в неделю Асю ходила в музыкалку: в понедельник на сольфеджио, среда, пятница – на спецу, по домре. У Аси нет ни слуха, ни способностей, ходила в музыкалку только ради Екатерины Алексеевны. Сорок пять минут тренькала на домбре про капитана, который объехал много стран, грызла старые мозоли на подушках пальцев, болтала с учительницей. За четыре года учебы Ася так и не выучила эту пьесу, а у Екатерины Алексеевны не хватило духу Асю прогнать. Учительница всегда говорила еле слышно, не поднимая головы, как будто пела серенаду из глубины сердца. Каштановая челка лезла ей в глаза, она поправляла ее безымянным пальцем. Ноготь пальца был поврежден лопнувшей струной, рос половинкой, вторую часть заполнял красный рубец.
Екатерина Алексеевна имела стальные нервы, поэтому Ася приходила строго по расписанию и была здесь собой – бездарной, бесталанной, немузыкальной. У матери от Асиной бесперспективности нервы рвались в бисер. – У людей дети как дети! – тыкала она пальцем в Могучеву Елену. Елена с экрана телевизора радостно пела, как ей весело шагать по просторам. Детский хор поддакивал … по просторам… по просторам… – Могучева Елена –… И конечно запевать лучше хором… – Детский хор. – Лучше хором! Лучше хором!
Мать еще долго размазывала эту кашу, и надоела до такой степени, что однажды Ася парировала. – У всех матери как матери…Теперь уже Ася стояла перед телевизором. Ее палец сновал по экрану вверх-вниз за знаменитой певицей, которая душераздирающе страдала то на яхте, то на стадионе.
По лицу матери поняла, что ядовитая стрела дочери разорвала ее сердце в клочья…
Татьяна Сергеевна сидела на краю дивана и копалась в старых тряпочках для компресса: цветастые, серые, в полоску. Тут же стояли мрачные бутылочки со снадобьями.
Ася не видела разницы в лоскутах, но по оценкам Татьяны Сергеевны от цвета и размера зависел характер знахарства, его сила и энергетика. Сегодня выбрала обветшалую наволочку с выцветшими цветочками. Всю ту часть тряпки, которая придется на гребень спины, щедро промокнула жидкостью: запахло спиртом, купоросом, бензином.
Спина старушки походила на лист капусты: бледная, с кривым выпирающим позвоночником и острыми ребрами. Повязка легла парашютом, краями прилипла к груди, животу. От холода кожа покрылась мурашками.
Пока Ася накрывала спину пленкой, тянула дырчатую майку к пояснице, которая делала тело еще горбатее, собака радостно вылизывала Асе лицо. Язык у собаки горячий, шершавый. Бултыхался ремешком, оставлял на коже бесцветные слюни.
– Должно быть, ты не понимаешь, как это опасно? – погнала Татьяна Сергеевна собаку с дивана и тут же прочитала целую лекцию.
Теперь Ася узнала, что собаки являются переносчиками паразитов. Важно знать о стригущем лишае. Ася прекрасно его помнила, могла любому слить ощущения в подробностях. Потом пошел рассказ о паразитах. Самым агрессивным был эхинококк, его личинки образовывали в организме людей паразитарные кисты. Потом о раке. Потом о сердечно-сосудистых заболеваниях. Потом еще о каких-то кошмарных болезнях. Асе надоело это слушать, захотелось сбежать. И тут ей на радость пришла Екатерина Алексеевна, удивилась присутствию Аси.
– Пригласила через окно, – призналась Татьяна Сергеевна.
Наверное, Екатерина Сергеевна приготовилась поругать мать за неосмотрительность, но в присутствии ученицы сдержалась.
– Сейчас будем делать коктейль, – радостно объявила она. – Ася, ты любишь коктейль?
Ася честно призналась, что не знает про коктейль.
– Никогда не пила? – не поверила учительница.
Ах, значит его пьют? Хорошо хоть не брякнула, с чем его едят?
– Это так вкусно!
Кто бы сомневался!
– Сейчас сделаю. Мороженки купила. – Екатерина Алексеевна вытащила из сумки пять бумажных стаканчиков.
Честно говоря, Асю взбесило, как учительница обошлась с мороженым. Смешала с молоком, налила в кружку.
– Ну как? – По глазам видно, что Екатерина Алексеевна ждала Асиного восторга. А Ася чуть не плакала. Зачем надо было портить мороженое? Эти взрослые странные. А еще учительница! Ну вот повезло купить мороженое, быстро ешь, давись слюной, наслаждайся. Почему жизнь так несправедлива? Купить жесткое мороженое – это удача, а пить его растаявшим – это неудача. Мороженое в магазины привозили в деревянных коробах. Иногда во время перевозки мороженое таяло и тогда его никто не покупал. Зачем? Ведь это уже не мороженое. Сегодня четвертый день полнолуния, и, наверное, оно сказалось и на Екатерине Алексеевне.
В прихожей появился Василий Васильевич. Екатерина Алексеевна обрадовалась сыну, поцеловала, вручила стакан с коктейлем. Пока он наслаждался, помогла снять с плеч ранец.
С Асей он поздоровался голосом молодого мужчины, с бабушкой участливым и душевным. Непонятно, откуда у первоклассника столько внутреннего тепла и очарования. Он больше похож на ангела: кудрявый, белый, воздушный. Потом, может – да и наверняка израстется, – огрубеет, зачерствеет, поссорится с родителями. Около «Восхода», за пачку «Астры», «Беломорканала» его примут шестым, за «Мальборо» рангом выше. Потом станет хуже: восстановить прежние отношения с родителями окажется в сто раз сложнее. И все из-за обиды, порой пустяшной, порой неразрешимой. Не, с Василь Васильевичем такое не может произойти.
В дверь позвонили. Ася ожидала увидеть Василия Сергеевича. Но на пороге объявилась Вера.
– Я так и знала, что ты здесь! Здрасти, Екатерина Алексеевна, здрасти, Татьяна Сергеевна, привет, Василек. До свиданья, Екатерина Алексеевна. До свиданья, Татьяна Сергеевна. Пока, Василь Васильич.
Схватила Асю за руку, потащила на улицу.
– Я пойду, – попрощалась Ася.
Глава 3
Бубен
Вышли во двор, уселись на бортик пустой песочницы: щедро пахло кошками, собаками. У одной из стен валялась крышка от консервной банки, видимо ею и нацарапали на стене пакость «щекастого писуна». Трава вытоптана до земли. Слева от песочницы железная горка, сквозь ржу протекала полированная детскими задами серебристая струйка металла. В воздухе тихо гудела оса, видимо, заблудилась между двух серый домов или прощалась перед зимней спячкой.
Вера пяткой пригребала песок, притаптывала. Ноги у нее – что надо, длинные, ровные. Вера хорошела не по дням, а по часам. Но конечно, как полагается девочкам ее возраста, усиленно находила в себе изъяны, формировала комплексы: то зубы мелкие, то затянулся четвертый просвет. Ася про просветы не понимала, уточняла. Показывая, Вера просовывала ладошку между внутренних сторон ляжек. Ася надеялась, что это несерьезно.
– И долго еще сидеть?
– Торопишься?
– Есть охота.
Подбежала дворняжка, яростно завиляла хвостом.
– Ничего нет, – отодвинулась от нее Ася.
Собака молча улеглась рядом, положила голову на лапы. Глаза тоскливые, задумчивые. Видимо, желудок сыт, насыщалась обществом.
Где-то в окне громко забубнило радио. Деловой мужской голос сообщил, что сегодня в Москве были подведены итоги «Олимпиады-80»: «Тринадцать дней напряжённой борьбы внесли в таблицу мировых олимпийских рекордов десятки поправок, подтвердив еще раз высокий уровень Московской Олимпиады. Спортсмены увозили с собой не только множество свертков, коробочек – сувениров Олимпиады, а главное – незабываемые впечатления о Москве, о гостеприимстве советских людей, о дружбе с молодежью пяти континентов. Главные события разыгрались под металлической крышей спорткомплекса «Олимпийский». Все эти дни утреннее солнце сияло золотым блеском медалей для многих команд мира…» – тут звук убрали и успехи олимпиады пропали.
– Вер, долго еще?
– Обещалась скоро быть.
– Может, пришла уже?
– Как окна зажгутся, так и пойдем.
Ася подняла голову. В некоторых окнах свет уже горел. Хотя еще рано. Мать в это время экономила. Свет шел по счетчику, а газ бесплатно, – для освещения жгли конфорку, таким же макаром экономили спички.
Собака навострила уши. Чего это она? Было совершенно ясно, что смотрела она на горку, на ее площадку с перилами. Никак белка? Белка побежала вниз по краю косоуры, и выход ей был прямо на собаку. Спустилась – нос к носу. Остановилась, ошалела. Тут Ася не выдержала, засмеялась. Белка вздрогнула, собака подскочила, оба помчались в густоту сумрака. Пестрой гурьбой поднялись голуби, прилетела белая метка, словно с неба на землю брызнули каплей кислого молока.
Как бы не замечая двух девиц, на песочницу пришвартовались двое: мужчина со свисающим животом из-под майки, женщина в халате и тапочках. Пили, шушукались, чокались, – хорошо пошла! дай поцелую… – т-с-с… – да ладно ты! – девки услышат…– пошли они!
Первой не выдержала Ася, поднялась.
– Надоело.
– Свет! – заорала Вера. – Свет. Она пришла.
На звонок вышла черноглазая женщина, с тремя длинными косами, одна сзади, две через плечи на грудь. Одета в широкий балахон до пят, цветные вязанные носки. В руке держала трубку с длинным мундштуком, и эту трубку курила. Выглядела она, как шаманка из тундры. На гостей смотрела с любопытством, открыто, без всякого стеснения.
Она открыла дверь шире, дождалась, когда девчонки войдут в узкую прихожую. Трельяж завален газетами, журналами, края зеркал веером утыканы открытками, фотографиями артистов: Тихонов, Боярский, Збруев – Ася фамилии остальных не знала, хотя всех видела в кино. На самих стеклах переводные картинки немецких красавиц – вот эти точно на одно лицо.
Квартира никак не соответствовала образу черноглазой. По мнению Аси, здесь вместо бытовых вещей, должны присутствовать обереги, рога оленей, головы медведей, а посреди комнаты вовсе должен пылать священный огонь. Может и пылает, когда нет свидетелей. Ася глянула на потолок: белехонек, ни грамма копоти.
Женщина ушла в комнату и вернулась с огромным бубном. На внутренней стороне располагалась деревянная вертикальная ручка, с помощью которой шаманка держала бубен. На поперечине висели цветные нити с привязанными камешками, перьями птиц, клыками животных.
– Офигеть! – не сдержала восторга Вера.
Шаманка подняла бубен и ударила по нему колотушкой, проверила, цел ли звук, и только тогда протянула Вере. Ровно в тот момент, когда Вера взяла его в руки, черноглазая сложила руки в кулак, низко наклонилась. И видно, что поклонилась бубну.
– Во время сеанса твое место на бубне здесь. – Шаманка показала на еле заметную красную стрелу у края. – Не перепутай. Иначе унесет на другой край мира. А тебе нужен только дух тайги. Обод не трогай, тебе не зачем столько силы. Она пойдет с тобой? – кивнула шаманка на Асю.
– Да-да-да… – не совсем уверенно подтвердила Вера.
Своим вопросом шаманка вовсе отпугнула Асю. Действительно – сперва бы спросили, посоветовались. Вера поступила эгоистично, напела, что дескать надо подождать знакомую, забрать вещицу, а по итогу их встретила странная особа с бубном, теперь с ним ночью надо переться в тайгу!
Шаманка вытащила из кармана две змейки из переплетённых нитей, желтую завязала на руке Вере, красную – Асе.
– На гору поднимитесь, закройте глаза, где почувствуете силу, там и останавливайтесь. Лучше перейдите на южный склон. С луной не пререкайтесь, коленопреклонитесь. Она поможет осуществить духовное путешествие.
Ну а что?.. Сходил, коленопреклонил. Раз, два и обчелся! Это Вере надо найти отца. По крайней мере, постоянно об этом толдычит. А Асе-то зачем? У нее в доме… Ох! Еще утром все было в порядке, а после прихода Нади-разлучницы, словно вша завелась. Может, и вправду ударить в бубен? Но Ася уверена – не поможет. Пусть Вера чудит, оправдывает свои страхи и капризы. Последнее время она обросла приметами, как пенек ложными опятами: Вера съедала счастливые автобусные билеты, рисовала подковы на удачу, вытирала стол тряпкой, а не бумагой, при вранье за спиной скрещивала пальцы и еще много разных прелестей суеверия. Приметы не работали, за исключением пары случаев, кажется, когда увидела соседку с пустым мусорным ведром – и к вечеру мачеху увезли в больницу с аппендицитом.
Шаманка завернула бубен в мешковину, Асю угостила хлебом с маслом. Вообще, надо признаться, подкупила с потрохами… словно сказала, я все знаю: знаю, что голодна, вижу, не хочешь идти. Но поверь! Ничего чересчур не случится.
Хотелось бы верить!
Стали подниматься в гору. Прохладная темнота наводила тоску. Высокие резиновые сапоги оставляли узкие следы в мягком мху. Везде валялись сырые коричневые шишки, тугие и огромные, как чудовищные гусеницы в чешуе. На вершине густой ели запилила сухое «кра-кра-кра!» кедровка.
Ася вдыхала не просто воздух, а ощущение тайги, – всего много: рябины, малины, черники, грибов. Каждый запах под цвет, настроение, высоту. Летом одно с другим не перемешивалось, у каждого аромата своя формула обольщения. Но осенью все нежное и чудесное быстро улетучивалось, оставалось тяжелое сырое, земное. Через неделю на короткий срок придет позднее осеннее дыхание, и сразу явится зимнее, холодное. Ягодная красота окислится в хвойную накипь коры, и начнет постепенно вымораживаться льдинками с привкусом кислорода, металла, речного ила.
– Ну чего ты тянешься? – в который раз нетерпеливо обернулась Вера. Она уже перемахнула лощину, зацепилась за ствол сломанной березы, напугала ворон, одна в темноте порхнула ей в лицо.
– Давай чуть отдохнем, – захныкала Ася.
– Не хочу.
– Я хочу. По корням в сапогах неудобно.
– Опоздаем!
– Вер, а ты откуда знаешь шаманку?
– Она не шаманка, она Надежда Львовна, наша бывшая соседка. Жили на одной площадке, пока мама не ушла.
– Куда ушла? – Под ногой хрустнула ветка. Ася оступилась, приложилась коленом о землю. – Елки-палки!
Присела на камень, стала стягивать с правой ноги сапог. На черном глянце заметила глубокий порез. Сунула палец в дыру.
– Ну вот, порвала.
Теперь мать будет бодать за двенадцать рублей! В эту цену входили шик, блеск, красота резины! Надо попросить отца заклеить. Может, до зимы хватит.
– Хватить хныкать! – прибавила громкости Вера.
– Вер, я не поняла, куда ушла твоя мама?
– Туда, откуда не возвращаются.
Ася задумалась, таких мест, наверное, много.
– Я ее почти не помню. – Верино молчание ненадолго повисло во временной петле. – Только бледное лицо на подушке, как мятая бумага, фартук с мусором в кармане, большую, зеленую кастрюлю. Мать постоянно смеялась, из черпака пробовала суп, дула, остужала, давала мне. Суп всегда был гороховым…Пошли.
Ася горестно натянула сапог на ногу, притопнула. Все, можно идти. Взглянула на гору. Огромная луна боком лежала на вершине. Хотя где у луны бок? Ася вздохнула и испугалась своего вздоха, совсем старушечьего.
На последнем уроке географии учитель рассказывал про перигей – ближайшую к Земле точку, которую проходит Луна за полный оборот вокруг нашей планеты. «Но даже эта близость порой не может создать такую иллюзию большой луны, которую мы сможем наблюдать в ближайшие дни. Особенно она кажется большой в окружении деревьев, домов, гор. Луна, висящая посреди огромного небесного пространства, зрительно уступает в размерах той, которая находится в зените перигея». – По традиции, учитель географии преподавал астрономию, посвящал время звездам, галактикам, обязательно теплым и светлым. Черную дыру не любил, словно лично был с ней знаком.
Луна действительно выглядела потрясающе, но для этого не обязательно было тащиться ночью в гору, из Асиного окна вполне видно.
Меж тем ночь росла и крепла, наполняясь скрипучими, грустными звуками. В вышине печально стонали макушки, листва шепталась, полный диск луны увеличивался, перекрашиваясь из ярко желтого в голубовато-серый, и проливался на тайгу холодным стальным светом.
Где-то истошно залаяла собака, показалась, что не одна. Лай дробил блеклую тишину на части, рвал холодную ночь на куски. Неожиданно лай резко перешел в завывание и стон.
Обе испугались. Ася остановилась, Вера прижалась к ближайшей ели. Она смотрела на вершину горы, пытаясь понять, откуда идет звук. Голова прикрыта лапником, видна только светло- коричневая куртка. И вдруг Ася увидела на ее спине разные рисунки, которые менялись от дуновения ветра. Они были повсюду, обвисали по краям, уходили под локти, кривились на плечах. Рисунки и буквы были черно-кирпичного цвета с расплывчатыми краями. Читалось: «но», «ух», «зло». Ася смотрела не отрываясь, пыталась понять, что значат эти короткие слова.
Вера прижимала бубен к животу, ласково гладила сквозь мешковину, что-то бормотала. Обернулась к Асе, перехватила ее перепуганный взгляд.
– Чего вылупилась? Давай быстрее.
Лай стих. Где-то в вышине отвратительно заскрипели деревья, наполнили голову страхом. Сердце заколотилось, словно по нему били, как по куску висящего рельса. Скоро подъем закончится, после синего камня небольшой виток по просеке меж пик сухостоя.
Ася тронулась с места и все Верины тени тут же облепили ее. Казалось, они причиняли боль, проникали сквозь ткань, вонзались под кожу. На локте зависло «Э-о-э-у-а…», поползло по руке к пальцам, к земле, растворилось в туманной пыли. Ася чуть не заголосила от ужаса.
– Верка! – не сдержалась она, когда рваная змея букв упала ей на голову.
Вера вздрогнула, обернулась.
– Дура! Чего орешь? Напугала.
– На тебя змея прыгнула, – не совсем уверена произнесла Ася, понимая, что никакой змеи нет.
Вера перехватила взгляд подруги, словно отряхиваясь, дернула плечами.
– Да успокойся ты! Блин, зачем я тебя взяла?
Ася морщилась от скрипов, теней, но терпеливо догоняла.
Вера уже стояла на вершине Крестовой горы и, закрыв глаза, молчала. Чего это она? Ах, да! Шаманка так велела. Ася встала рядом. Задрав голову, смотрела на чистое звездное небо и не могла поверить в эту красоту.
Подготовка к ритуалу шла неспешно. Такое дело не требует суеты. Кажется, природа тоже притихла. Замерла, прислушалась. На вершине лесок хилый, сплошь сухостой, лишь кое-где виднелись рыхлые березы с одинокими желтыми листьями. От всего леса веяло чем-то чужим и опасным.
Вера вытаскивала бубен из мешковины. На лице ни одной эмоции, ни единый мускул не дрогнул. Негоже трусить, твердила ее суть.
БОМ!
Ася впервые слышала такой протяжный круглый звук.
Бум! Бум! Удары шли из глубины, издалека. Словно у них были крылья, и они собой заполняли все небо.
Бум! Бум! Бум!
Вера била по бубну без суеты, сплошным гулом. Получалось само собой, одновременно: ударяла, плакала, пошатывалась, поминутно трясла головой. Затянула нудное горлопение. Получалось неловко, плохо, зато честно, от души. Если бы сейчас из-за камня вышел Верин отец, черный от угольной пыли, с белыми зубами и зрачками счастливых глаз, Ася нисколько бы не удивилась, бросилась ему на шею. Обрадовалась, что подруге больше не надо сходить с ума, доводить себя до исступления.
Хоть бы никто не узнал, что они тут вытворяют!
Воздух продолжал наполняться энергией, уже вибрировал от переизбытка пассов, а заклинания, которые Вера произносила, все тянулись и тянулись. Как-то так получилось, что до какого-то момента Ася не особо вникала в смысл слов, но, когда Вера стало бесконечно требовать: «Зло, уходи!» – это звучало зловеще, словно летели тяжелые ядовитые стрелы. Вера кого-то проклинала, кому-то приказывала, строила, командовала.
«Каждому слову свое время. Можно рано начать, но попутав берега, поздно кончить!» – О чем это она?
Ася вырвала у Веры бубен. Та по инерции колотушкой пару раз ударила по воздуху, удивилась тишине, замолчала.
Повисла пауза. Было видно, как тяжело Вере вернуться в реальность.
– Отдай! – шатаясь, шагнула она к Асе.
– Успокойся!
Вновь повисла пауза. Подруги стояли друг против друга и кипели красными бычьими глазами, а уходящая луна забирала остатки света вокруг них.
Обратно бубен Ася несла сама. Путь домой был быстрым. Спуск занял минут двадцать. Почти бегом перескакивала корни, по дороге ругала себя. Скоро утро, рано вставать в школу. Опять будет засыпать на уроках. Сколько раз решала лечь пораньше, но каждый вечер находились поводы оттянуть сон. Вера догоняла, надсадно дышала в спину.
Вскоре показались коробки домов из серого бетона. Проспект Октябрьский, у Аси дом восемь, у Веры шестой. Быстро миновали автовокзал, кафе «Елочка», где работала мать. И тут Асю покрыл холодный пот. Она вспомнила о матери, о том, что случилось днем. Асе так хотелось все это забыть, и она забыла.
Попрощались, разбежались. Тяжело дыша, Ася поднялась по каменным ступеням, зашла в квартиру и тут же получила по голове. Сложно сказать, чем Асю били, скорее всего это было мокрое полотенце, завернутое жгутом, – тупая привычка матери. Вспыхнул свет. Мать замахнулась для следующего удара, но Ася перехватила петлю мокрого полотенца, дернула на себя. Это неожиданно оказалось легко, ведь Ася уже переросла мать на голову. Мать взвизгнула, кинулась с кулаками.
– Ты куда пропала? Я чуть со страха не умерла!
Защищаясь, Ася машинально ее оттолкнула. Ловя равновесие, мать сделала пару шагов назад и спиной пропечаталась о дверной косяк.
– Это ты так с матерью? – одновременно растерялась и удивилась она, потянулась забрать мокрое полотенце из рук дочери.
– Еще раз так сделаешь, пожалеешь! – предупредила Ася.
– Неблагодарная дрянь! – седые волосы встали дыбом. Она оправилась от шока и включила привычную машину родительских упреков. – Я скорую вызывала. Погибели моей хочешь?
Ася зашла себе в комнату, не раздеваясь, легла на кровать.
Мать, прислонившись плечом к высокому холодильнику, отравляла воздух гадкими словами. Кажется, напугала холодильник. Он содрогнулся всем корпусом и загудел так громко, что перекрыл ее визг. Она добавила, и он добавил. А потом и вовсе затарахтел автоматной очередью, забухал пушками… В окно без прелюдии забарабанил дождь, бил жесткими, металлическими струями. Распахнул форточку, швырнул в комнату аромат палых листьев, скорой глубокой осени. Прогрохотало, полыхнуло, мир на мгновение затянулся сырой пеленой, и в следующую секунду случился прорыв – Асю прорвало на слезы…
