Резеда Летфулловна Кафидова
Коробка с маленькими сокровищами
Глава 7 Линейка
Обломок линейки гремит в глубине коробки.
Знаю, почему он сломана. Её разломил надвое одноклассник. Просто так, от тупой злобы. Чтобы досадить мне. Он сломал новенькую, любимую линейку и с интересом следил за моей реакцией. Ловил каждую тень страдания на лице. Ждал, что заплачу. Но я не выдаю никакой эмоции. Мне безумно жаль линейку, но плакать нельзя. Иначе он добьётся своего, будет торжествовать. А я уже привыкла давить в себе любую досаду. Назло, потому что упрямая и гордая. До сих пор остался этот инстинкт. Первая реакция на неприятность – оцепенение лица, полный контроль и отсутствие эмоций. Изживаю до сих пор.
Школа стала для меня испытанием на эмоциональную выносливость. Всех ужасов психологического насилия не перечислить. Да и нет никакой нужды. Если в начальных классах ещё как-то удавалось находить общий язык с одноклассниками, то в старших противостояние стало невыносимым. На уроке, сидящий впереди парень, мог повернуться и помочиться на мою парту. Прямо на учебники. Или на перемене высунуть свой член и показать его мне. Внезапно ударить по лицу портфелем, обозвать дочерью потаскухи и жиртрестом. И всё сходило с рук. Я отстаивала свою честь, как могла, кулаками. Дралась жёстко и часто. Уходила в себя. Сидела дома и читала запоем. Книги уводили меня от повседневности. Дарили иной мир, где благородные рыцари сражались за сердце дамы, а бесстрашные моряки покоряли океан. Где мудрые мама и папа любят друг друга и своих детей. Где умные, смелые, честные пионеры творили добрые дела. Крепко и преданно дружили.
В фильмах красивые школьники говорили правильные речи, тонко чувствовали, влюблялись и совершали подвиги. Поступали по совести и получали по заслугам.
Всего этого не было в моём окружении, и это разрывало сознание.
Однажды в награду за добросовестный труд и общественную активность дирекция школы решила наградить меня путёвкой в «Артек». Счастью моему не было предела! Но на общем собрании класса почти все мальчики одноклассники проголосовали против и в итоге поехала другая девочка. Когда решение было принято, все они смотрели на меня торжествующе. Ждали реакции. Сжав зубы, я улыбнулась и сказала, что не хотела ехать. А дома ревела до утра. Было невыносимо больно. Но этого они не узнали. Последствия такого «весёлого» детства аукаются мне до сих пор. Например не умею в себе распознавать сразу же недовольство или печаль. Я их давлю автоматически. И только спустя какое-то время позволяю им дойти до сознания. Но всё таки от всей души прощаю их, и говорю спасибо всем своим соученикам за эту жестокую школу жизни. Я стала сильной. Искалеченной, но си
Глава 8 Нашатырь
По дну перекатывается пузырёк из тёмного стекла. В нём ещё чуть слышен резкий запах аммиака. Несколько раз он безотказно возвращал меня в сознание.
Три раза меня угораздило надышаться углекислым газом. Проще говоря – угореть. Первый раз это случилось в бане нашей тёти по папиной линии. Мы с сестрой мылись и дурачились, а потом полная тьма. Пришла в себя от резкого толчка в нос аммиачных паров. Мне сказали, что нашли нас без сознания на полу. Обошлось головной болью.
Второй раз случилось отравление дома. Мать, уходя на работу, рано задвинула вьюжку у печки. Не дала полностью прогореть дереву. Я кружилась на середине комнаты, представляя себя снежинкой. И снова провал в небытие. И опять тот же отвратительный запах нашатыря вернул меня в мир.
А в третий раз угорела уже по глупости. В пятнадцать лет гостила у подруги в деревне. Стирала в бане, а потом и помылась. Рядом, во дворе рубил дрова её отец. Когда я почувствовала дурноту, круги перед глазами и головокружение, то успела шагнуть за порог и потеряла сознание. Отец подруги успел подхватить меня. Дальше не помню. И снова пришлось дышать нашатырём. С тех пор я совсем не боюсь смерти. Она так часто ко мне приходила, что уже и не страшно. Там ничего нет и очень темно.
Глава 9 Щенок
В самом уголке примостилась маленькая, смешная плюшевая игрушка. Милый щенок с белым пятном на боку.
В детстве меня постоянно окружали животные. Кошки, собаки, лошади, коровы, голуби и куры. В селе они близко соседствует с людьми. Иногда даже слишком тесно.
Мама долгое время не имела собственного угла. И почти каждый год приходилось переезжать. Дома нам доставались старые, полуразрушенные, без удобств. Воду носили из колонки, туалет был либо на улице, либо его вовсе не было. Справляли нужду в ведро. Мылись в общественной бане. То ещё удовольствие! Единственно, что мне нравилось в походах в баню, это дом, мимо которого мы ходили. Сам он был обычным, но на передней стене, высоко под крышей находился барельеф, изображавший расшитое полотенце, а на нём пухлый каравай с солонкой. Ниже лежала гроздь винограда и всякие плоды. Лепнина была корявой, кустарной. Явно хозяин сам изваял. Но это буйное изобилие притягивало мой взгляд.
Частенько мама брала на откорм телят. Зимой им отделялся загончик прямо на кухне и без того очень тесной. Запах коровы и навоза стойко ассоциируется у меня с детством. Однажды телёнок дотянулся до моего пальто и хорошенько пожевал его. На утро это обнаружилось слишком поздно и пришлось идти в таком виде в школу.
Ранней весной появлялись цыплята. И почти до лета жили в комнате с нами. Они вырастали, перелетали импровизированные ограждения и гуляли по дому.
Несколько кошек успело пожить со мной . Помню двух очень умных близнецов кошечек. Они имели необычный трёхцветный окрас и выглядели до жути идентичными, как клоны.
Голубей я отлавливала на чердаках. Птицы имели невероятное множество вариантов окраса : рыжие с белыми подпалинами, белые с чёрными пятнами, серые в крапинку, абсолютно чёрные или кипельно белоснежные. Самых красивых, с необычным окрасом, сажала в клетку и пыталась разводить. Не получилось.
Лет в одиннадцать я увлеклась лошадями. В УЧХОЗе имелся замечательный конный завод. Туда я бегала ухаживать за лошадками. Мыла их, чистила, изготавливала сбруи, объезжала, кормила. Особенно любила огромного тяжеловоза по имени Илья Муромец. Белый жеребец – исполин. Он был так огромен, что для него не находилось подходящего хомута и его шили на заказ. Однажды я села ему на спину и она оказалась на столько широкой, что мои ноги даже не дотянулись до боков. Я сидела на его спине в шпагате.
Однажды я совершила ошибку, чуть не стоившей мне жизни. Мы с подругой объезжали кобылу. Она было слегка нервной и видимо знакома с кнутом. Потому что когда подруга сидя верхом на ней, попросила подать ей прутик, и я зашла сзади и протянула палку, лошадь с испугу, лягнула меня. Удар пришёлся под дых. Под самые рёбра. Спасла меня моя же рука, которая попала между копытом и животом. Кисть потом немела и болела месяц.
Но особенное место в моей тогдашней жизни занимали собаки. В
каждом доме, а сменили мы их с полдюжины, пока маме не дали двухкомнатную квартиру, с нами жили собаки. В память и душу запали две. Один огромный пёс – помесь охотничьей и дворняги Динго и дворняга Лейси. Динго был так силён, что я запрягала его в санки и он возил меня, вызывая невероятный восторг. Прожил он года три. А потом его застрелили прямо на моих глазах. Вёлся отстрел бездомных собак. И мужики не стали разбираться на счёт принадлежности Динго. Это сейчас, если бы на глазах ребёнка убили животное, вся общественность была бы в шоке и поднялась бы буря возмущения, а тогда никому в голову даже не приходило оградить меня от жуткой картины жестокой расправы над любимцем. Его подстрелили, добили, ударив головой о колесо грузовика и швырнули в кузов в кучу таких же бедолаг.
А Лейси была умнейшей из всех собак, каких мне довелось знать. Маленькая, изящная, с закрученным, лохматым хвостом. Её глаза были почти человеческими. Казалось,что она понимает каждое слово и даже больше. Однажды она принесла помёт из четырёх щенков. Троих съели крысы. Сожрали живьём. Даже она не смогла их спасти. От щенков остались только головы. И от этих голов Лейси не отходила ещё месяц. Лежала рядом, почти не ела и не пила. Её тоже застрелили. Горю моему не было предела.
Потом, много лет спустя мама вспоминая, изумлялась тому, как мы вообще выжили в соседстве с такими полчищами огромных крыс?
Выжил только один рыжий с белым пятном на боку щенок. Его назвали Илюшкой. Он был очень толстым и неуклюжим. А ещё невероятно ленивым. Однажды мы его потеряли. Только что был в доме и нет! Пол дня кричали, искали, звали. А когда уже отчаялись и мысленно схоронили, он вдруг нехотя выполз из под газовой плиты! Лениво потягиваясь и сладко зевая. И мы поняли, что всё это время он слышал наши крики, но не вышел, потому что было лень! Долго мы с сестрой потом вспоминали этот случай и смеялись.
Глава 10 Стекляшка
Маленький осколок оконного стекла поблёскивает среди прочего. Он напоминает об одном случае.
Мне двенадцать лет. Мы вернулись домой из города. Ездили за покупками. Войдя в комнату, застали разгром. Все три окна были разбитыми. Кое где повреждены и ставни. Форточки оторваны. Стекло валялось повсюду, усеяло весь пол. Подметая, стёрли об острые края до основания два веника.
Оказалось, что совершила это женщина, заподозрившая своего мужа в измене с моей матерью.
Не знаю были ли обвинения правдой или она ошибалась, но маме приходилось трудно. В городе личную жизнь наладить или сохранить её в тайне легче, чем в селе. Тут же всё как на ладони. Женщине с двумя детьми найти мужа было нереально, поэтому маме ничего не оставалось , как вступать в отношения с женатыми мужчинами. Она автоматически становилась потенциальной жертвой коротких ни к чему не обязывающих половых связей. Её статус разведённой и одинокой женщины не оставлял ей никаких шансов на мало мальское уважение в глазах односельчан. А мы с сестрой пожинали плоды этой ситуации.
Соседи рассказали, что та обиженная жена долго кричала, стоя перед домом о том, что здесь живёт проститутка. А потом закидала окна кирпичами. Интересно, знала ли она, что нас нет дома? Или даже не задумалась о последствиях? Ведь могла поранить нас – детей. Комната была небольшая и осколки или кирпич могли убить. Опять Бог уберёг!
Вообще я – чудом выжившая девочка. Это явно так. В моём детстве было так много факторов риска, что я диву даюсь своей везучести!
Мы с сестрой пережили чудовищные выходки пьяного , крайне буйного отца, пожар, крыс, многократные заболевания педикулёзом, домогательства пьяных соседей и случайных гостей, агрессию односельчан в разных её проявлениях, жизнь в антисанитарных условиях, хождение по лесопасадкам и дальним полям, бесконтрольное купание в водоёмах. И многое другое. Но у Господа на меня явно были планы.
Глава 11 Свой среди чужих, чужой среди своих
Шёлковая кисточка от ковра ласкает пальцы.
На стене дома моих бабушки и дедушки по материнской линии висел плюшевый ковёр с золотыми кистями по краям. Ничем не примечательный, не имеющий ценности. Такого ширпотреба тогда было множество. Но, почему – то, я помню его очень хорошо. На нём был изображён незамысловатый сюжет: лунной ночью, лихой джигит похитил невесту из неприступной крепости и скачет с ней на горячем скакуне. Полумесяц висит в тёмном небе, тонконогий жеребец с расширенными ноздрями несётся во весь опор. Дерзкий жених одной рукой натянул нарядные поводья, а одной рукой обнимает стройный стан восточной красавицы. А вдалеке, из ворот крепости, выезжает стража и гонится за ними. В руках воинов сабли, на головах тюрбаны.
Я сидела часами напротив этого ковра и смотрела на него. Воображение маленького ребёнка разыгрывалось не на шутку. Меня поражали напряжённые, печальные лица беглецов. Я вглядывалась в них и пыталась понять их чувства. Иногда мне становилось жутко от того, что вот – вот погоня настигнет несчастных и их навсегда разлучат. Сюжет застыл именно в самом волнующем моменте этой истории. А мне очень хотелось узнать, уйдут ли влюблённые от преследователей? Будут ли они счастливы? А ещё мне до слёз было жалко лошадь, потому что она была изящной, а седоки изображены не пропорционально большими по сравнению с ней. И я боялась, что такая маленькая лошадка не сможет долго продолжать погоню. А ещё поводья были натянуты так сильно, что у жеребца от боли задралась морда, а уголки губ того гляди порвутся.
У деда были мусульманские чётки для намаза из высушенных косточек финика. Мне очень хотелось дотронуться до них, но я знала, что этого делать ни в коем случае нельзя . Они навсегда остались запретным плодом. А ещё у дедушки был деревянный протез ноги. Он вернулся с войны инвалидом. Иногда, когда дед спал, протез лежал на полу, выглядывая из под кровати и до жути пугал меня. Мне казалось, что под кроватью лежит страшный дядя и только нога выдаёт его. А бабушку я боялась. И почти с ней не разговаривала. Она всё время была занята и внимания на меня не обращала. Да и говорить с ней я всё равно не смогла бы, потому что совсем не умела говорить на татарском. Моя родовая деревня была населена исключительно татарами. И общались все на своём языке. Кроме меня. Я понимала , когда мне задавали вопросы, но ответить на них не могла. И представьте всю отчуждённость маленького ребёнка, не говорящего на языке окружающих! Трудно было найти товарищей для игр, сказать о проблеме, высказать своё состояние. Я оказалась иностранкой среди родичей. Поэтому во мне не развилось тёплых чувств к родственникам. Я их не знаю.
Не чувствую своих корней. Язык – определяющий фактор развития детского мировосприятия. И если ребёнка лишить возможности говорить на нём, рушится родовая связь.
Я мучительно ищу ответ на вопрос: почему Господь так ограничил меня в детстве? Разлучил с отцом, не позволил развить эмоциональную связь с матерью и родственниками, не дал познать уют родового гнезда ( а только временные , чужие жилища), позволил пройти сквозь унижения и обездоленность? Может когда нибудь найду ответ. Ведь главное – задавать вопросы.
Может быть, в конце жизненного пути, я вспомню своё детство и ласково улыбнусь ему сквозь года, мудрой улыбкой человека, прошедшего нелёгкую, но такую волшебную дорогу души. И сердце, и всё моё существо замрут в лучах Божественного озарения. И я скажу : « Да, Господи, я поняла! Я нашла ответ. Благодарю Тебя, Милосердный!»
