Пётр Петрович Африкантов
Саратовские байки об игрушке, гармошке и калаче
Аннушка сидит у окна на табуретке и смотрит на дорогу. Нет, не на ту дорогу, что идёт по селу, а на ту, что извиваясь, поднимается за селом на взгорок. Там, за семь километров, находится её родная деревня – Малая Крюковка, там мама с папой. А ещё у неё есть младшенький братик – Петя. Он учится в третьем классе, только в своей деревне, в начальной школе. Когда он закончит четыре класса, то тоже придёт учиться в Большую Фёдоровку, здесь школа восьмилетка, тогда Аннушке будет веселее.
В зимнее время ученики из Малой Крюковки стоят в Большой Фёдоровке на квартирах, кто у кого, а весной и осенью они в школу, как позволяет погода, или ходят пешком, или ездят на велосипедах.
Аннушка квартирует у своей родной тёти по матери – Филипповой Марии Ивановны. Аннушка смотрит на дорогу, ей грустно. Грустно потому, что завтра праздник – день 8 марта, и она не сможет вручить маме свой маленький подарок – бусы. Бусы очень дорогие, они стоят аж целых пятнадцать рублей. Их девочка купила на свои личные сбережения – просто экономила от тех денег, что родители давали ей в школу, вот и наэкономила. Бусы просто замечательные. Они состоят из ограненных стеклянных шариков розоватого цвета на серебристой ниточке. Когда Аннушка приходит в магазин, она обязательно втыкается носиком в стеклянную витрину прилавка и смотрит… смотрит на это невообразимое чудо. Продавец, тётя Настя Муругова, ей не мешает: «Пусть смотрит. Глядишь, и сбудется мечта у ребёнка». Она знала от девочки, что та хочет подарить эти бусы маме на День 8 марта.
Наконец, в канун праздника, необходимая сумма накоплена. Аннушка из магазина несёт драгоценную коробочку с бусами и не может не нарадоваться. Только пойти в свою деревню и подарить маме бусы она не может – школьные учителя строго-настрого запретили одним детям выходить из села и даже поодиночке кататься на горе. Дело в том, что в селе Кувыка, что недалеко от райцентра, этой зимой волки съели мальчика. Об этом детям рассказали классные руководители. Гора находится не в самом селе, а на отшибе, на сельских задворках, у деревенского пруда. Там всякое может случиться. Люди, услышав крик, прибегут на помощь, но могут и не успеть, волк – зверь сильный и коварный, Удастся ли ещё закричать и позвать на помощь?..
Об этой опасности Аннушка знала и уже согласилась с тем, что бусы она точно на 8 марта не вручит, так как никто её из села, чтоб идти в свою деревню, не выпустит. Плохо, что День 8 марта в среду, а не в воскресенье. Если б был в воскресенье, то тогда другое дело. В субботу вечером их родители привозят в санях в Малую Крюковку, домой, на побывку, а в понедельник отвозят назад. И не пошла бы Аннушка, на ночь глядя, к себе в деревню, если б не случай. Вчера Братка, (муж тёти) ездил в Саратов, по колхозной надобности и привёз из города настоящий Саратовский калач.
Если вас имя – Братка смущает, так это не его настоящее имя, так его все двоюродные зовут и Аннушка тоже. А вообще – он Анатолий. Его бабушка Даша (мама Братки) зовёт Анатолькой. У неё это немного смешно получается. Но Аннушка никогда не смеётся. Как можно смеяться над бабушкой Дашей? Она в Большой Фёдоровке ей вместо мамы: и причешет, и накормит, и проверит валенки – сырые или нет… Одним словом – заботится. Таких бабушек вообще больше на свете нет.
…………………………………………………………………………
– Вот вам подарок на 8 марта, – говорит весело Братка, входя в дом и улыбаясь. – Настоящий Филипповский калач, можно сказать наш, семейный.
– А почему семейный и Филипповский? – Недоумённо спрашивает Аннушка, – его же не бабушка Даша в печке испекла? – Братка поясняет:
– Потому, что основал пекарню, в которой в Саратове калачи выпекают, один очень деловой человек и большой знаток хлебопекарного дела Дмитрий Иванович Филиппов. Слышала про такого?
– Нет, не слышала… Может быть в школе и говорили, а я забыла…
– Так вот знай! – продолжил Братка. – Калач из Филипповской хлебопекарни известен во всём мире. Это слава земли саратовской. Видишь, какой он пригожий. Корочка просто светится. – Братка ставит на стол калач с румяной золотистой корочкой.
– А ты что, этому хлебопеку родственник? Он Филиппов и ты Филиппов? – спрашивает Аннушка.
– Возможно и родственник, – уклончиво отвечает Анатолий Петрович. – Мы Филипповы, он Филиппов, – как знать?.. Нас здесь полдеревни Филипповых… Может быть, в каком-то колене и соприкасаемся с родом Филиппова – пекаря?
– А нигде в бумагах посмотреть это нельзя? – интересуется Аннушка.
– Может быть и можно, только я не ходок по архивам. Не мужицкое это дело. А вот разговорами сыт не будешь. Я тебе особенный калач привёз, персональный, домой отвезёшь, – мать поздравишь с праздником. Калачу все всегда рады и взрослые и дети… – Братка протянул ей калач, завёрнутый в желтоватую бумагу.
Ах, как разгорелось желание у пятикласницы, пойти в родную деревню и вручить матери этот калач вместе с бусами. Вот это был бы настоящий праздник. «Калач – не бусы, – думает Аннушка, – долго не пролежит, зачерствеет и какой это будет тогда подарок? Мама, когда в доме появляется Саратовский калач, разламывает его на несколько частей. Аннушка знает – свежий калач не режут ножом, а обязательно ломают, так приятнее, так вкуснее. А если калач будет чёрствый? В его духовитую мякоть с носом тогда не залезешь и в ней не утонешь. Нет! Надо в Малую Крюковку идти именно завтра, в среду, и сразу после школы. Жаль только, что их класс учится во вторую смену, раньше 16 часов уроки никак не закончатся». Она подсчитала – дорога из школы до Филипповского дома и сборы в дорогу займут не меньше часа. А там уже будет смеркаться.
«Хорошо б до темна половину пути осилить… – рассуждает она. – Дойду до Мордовины, потом ещё чуть-чуть, а там и огоньки своей деревни завиднеются. Мордовина – это поросший лесом крутой овраг; мимо него проходить всегда боязно. Начало своё овраг берёт прямо у дороги по которой должна идти Аннушка. Только об этом лучше не думать».
На следующий день в школе Аннушка своими соображениями поделилась с лучшей подругой Ниной Чудаковой. Как назло сегодня они дежурные по классу, а это значит, что после занятий обе должны остаться в школе и заниматься уборкой. Как это было не вовремя… Нина выручила – она согласилась навести после уроков порядок в классе одна, ведь её подруге предстоит проделать нелёгкий путь.
Сразу из школы уйти у Аннушки не получилось, зашёл в класс дежурный педагог. Постоял, поговорил. При нём не уйдёшь. Только, когда проверяющий ушёл – подруги расстались. Аннушка заторопилась – надо взять сумку с учебниками и сумочку с калачом, коробочка с бусами легко умещается в кармане. «Главное, чтоб бабушки Даши дома не было, – размышляет девочка, – она её точно ни за что не пустит, а тут ещё кувыкские страхи со съеденным мальчиком. Только Кувыка от Большой Фёдоровки далеко…, взрослые говорили, что двадцать вёрст с гаком по прямой». Аннушка, по своей малости, считала, что двадцать вёрст пути – это невообразимо далеко, а вот чему равняется «гак», девочка не знала.
И вот она первая удача – бабушки Даши дома не оказалось. «Видимо ушла к соседке», – подумала Аннушка. Она быстро собралась в дорогу, надела валенки, прикрепила к ним лыжи, пересекла улицу и направилась в проулок Анны Ивановны. Этот проулок идёт мимо её дома и огорода, потому так и называется. Анна Ивановна – директор школы, но её сейчас дома нет, она в школе, стало быть, никто Аннушку не остановит. И никто бы не остановил, если б ни этот восьмиклассник Славка из их деревни. Он стоит на квартире у Костиных и в это время рубит во дворе дрова.
– Куда направилась, малявка? – немного заносчиво спрашивает он.
– Домой! – просто ответила девочка и зашагала быстрее. – Хорошо Славка не прицепился с расспросами: «куда? зачем? почему?».
– Ну-ну. – Ответил подросток, посмотрел вслед и взмахнул топором.
Миновав проулок, девочка свернула на дорогу, что идёт на подъём. Идти в гору тяжеловато. Аннушка пока усталости не чувствует. Предвкушение радости встречи с родителями переполняют её и потому ноги двигают лыжи неутомимо и бойко. Девочка поднялась на гору, дошла до перекрёстка. Из этой точки – одна дорога идёт в Большую Крюковку, а другая в Малую Крюковку. Аннушка свернула вправо, на дорогу, идущую в родную деревню. С этого момента и начались неприятности – неожиданно пошёл густой липкий снег. Лыжи перестали скользить. Аннушка сняла лыжи, подхватила их под мышки и пошла дальше уже пешком. У неё ещё была возможность вернуться назад, потому, как отошла от Фёдоровки совсем немного, могла просто воткнуть лыжи в снег и идти без них, но она не сделала ни первого, ни второго.
Не дошла она ещё до Мордовины, как назло к снегу добавился порывистый ветер. И не поймёшь, откуда он налетает: то с верху грянет, то с боков валит, а то, как вздыбится, вроде как из под сугроба вылетел; кутерьма сплошная. Наконец выплыла из снежной круговерти Мордовина, можно сказать – половина пути пройдена. Заснеженные деревья пестрят стволами, а кустарники представляют из себя, заваленных снегом, заколдованных чудищ. Немного Аннушке боязно – вдруг кто из этого угрюмого оврага выскочит? или эти чудища проснутся? Она старается об этом не думать, отвлекая себя разговором с ветром:
– Мы так с тобой не договаривались. – Говорит девочка ветру. – Ты мне идти мешаешь… Ишь чего удумал! – дорогу загораживать и в грудь толкать… Я тебя не боюсь… Мама говорит, что я упорная и трудолюбивая, понял?
Только, как бы Аннушка не храбрилась и не подбадривала себя подобными размышлениями, силы её таяли: она шла и загребала сырой снег валенками, потому как сил, поднимать ноги выше, совсем не было. Сумка с калачом и портфель с учебниками, до этого, казавшиеся ей, лёгкими, вдруг значительно прибавили в весе, да ещё эти лыжи с палками, то и дело в сугробы втыкаются. Рыхлый мартовский снег облеплял валенки и если отваливался, то отваливался от них комьями. Впереди замаячил омёт соломы.
– Здесь я и отдохну, и ты меня не тронешь, – сказала девочка ветру. Она подошла к омёту, ногами и руками проделала в соломе углубление и тихо опустилась в приготовленную пещерку.
В проём в соломе она видела быстро темнеющую окрестность. Мордовина начала сливаться с заснеженным, идущим под уклон, полем. Всё смешалось – усталость, нега и дрёма навалились на ребёнка. Ни хотелось: ни шевелиться, ни думать, ни плакать. Плакать она совсем не умела. Да и не считала она своё положение безвыходным: так просто устала от снега и ветра. Вот отдохнёт немножко и пойдёт дальше.
Веки у Аннушки смыкаются, она борется со сном, но не в силах его победить. В щёлку между ресницами пробивается ночная панорама пустынного поля и вдруг появляется Браткин дом, бабушка Даша вынимает из печи деревянной лопатой настоящие зарумяненные хлебные калачи, ставит их на широкую, до желтизны выскобленную доску и накрывает их белым полотенцем с вышитыми красными петухами. Голова бабушки Даши убрана ситцевым платочком с синими крапинками по белому полю. Она улыбается.
Аннушка видит в комнате и маму, и папу, и тётю, и Братку. Вдруг в комнату входит ещё один мужчина, не из Фёдоровских. Он троекратно целует бабушку Дашу, подходит к Братке, обнимает его, и встаёт рядом. Они улыбаются. В глаза бросается удивительная их похожесть. Они не только одинакового телосложения, но и одинакового роста и даже круглые головы у них совершенно одинаковые, и даже лысины в полголовы. Однако более всего впечатляют девочку глаза. Что у Братки, что у незнакомца, они большие и чуть навыкате. Правда, у Братки нет усов, когда лицо гостя украшают пышные усы.
– Знакомьтесь… – говорит Братка. – Это – Дмитрий Иванович Филиппов! Прошу любить и жаловать.
Дмитрий Иванович всем кланяется. Затем Братка берёт калач, что испекла бабушка Даша, отламывает каждому по куску и, отдавая в руки, приговаривает:
– Откушайте нашего Филипповского калача… Откушайте…
– Да-да. Вот именно. – Поддакивает Дмитрий Иванович и подмигивает Аннушке. Картинка размывается и нет уже ни Дмитрия Ивановича, ни бабушки Даши, ни Братки. Крепкий сон овладевает Аннушкой.
……………………………………………………
Первой пришла от соседки баба Даша. Увидев дверь запертой, она подумала, что Аннушка ушла к подружкам. С ней в одном классе учились ещё двое Филипповых – Нина и Лида. Стало темнеть. Выждав какое-то время, бабушка Даша встревожилась – квартирантка не приходила. Старушка пошла к Нине и Лиде, благо они жили неподалёку, тут же в Серафимовке. Поясню: (Серафимовкой называется часть Большой Фёдоровки. Кроме Серафимовки ещё есть Грачи, Та Сторона и Бутырки.) Нина и Лида были дома. Аннушки с ними не было. Она к ним и не приходила. Баба Даша поохала и, обвязавшись шалью, потому как стало ветрено, зашагала на Бутырки к Ниночке Абрамовой. Это она по отцу Абрамова, а по матери всё та же Филиппова.
На улице стало не просто ветрено. Отдельные порывы невидимых вихрей останавливали старушку, а хлопья снега залепляли глаза. До Абрамовых было идти далековато. На Бутырках девочки тоже не оказалось. Тут баба Даша не на шутку встревожилась. Решила сходить на Ту Сторону за речку, к её подружке – Ниночке Чудаковой. Когда пришла к Чудаковым – стало совсем темно, и там она узнала страшную новость. Подружка сообщила, что Аннушка после занятий ушла в Малую Крюковку.
Узнав это – все в доме Филипповых переполошились: тётя побежала в правление звонить в Малую Крюковку родителям, Братка стал зажигать фонарь, чтобы идти на поиски. К нему присоединились его дядья. Мария Ивановна никак не могла дозвониться до Малой Крюковки. Это был межбригадный телефон и чтобы дозвониться, на той стороне провода должен сидеть обязательно человек. В Малой Крюковке бригадным телефоном заведовала тётя Саня Смыслова. Она обладала громовым голосом, а ещё больше громовым криком. Если кого-то требовалось позвать к телефону, то она, если холодно, выходила на крыльцо и кричала, а летом телефонная депеша передавалась в открытое окно. Информацию обычно слышала вся деревня. На сей раз тётя Саня, возможно, пошла корову доить, или за дровами для печки вышла, только первого звонка она не услышала. Звонок из Большой Фёдоровки для неё прозвучал гораздо позже. Тётя Саня, узнав о случившемся, не стала кричать, а тут же пошла к родителям Аннушки.
С порога загремел её голос:
– Сидите! На печке греетесь! А ваша дочь замёрзла! Тебя, Полюшка, решила поздравлять с праздником! Вот так вот… Мне щас только твоя сестра звонила. Так говорит и так, ушла на ночь глядя, мать поздравлять!!!».
…………………………………………………
Мы пока оставим на время переполошившихся родителей, родственников и сочувствующих, и перенесёмся к тому самому омёту, где и нашла приют среди мартовской непогоды уставшая девочка. Сколько Аннушка проспала – она не знала, только очнулась в смутной тревоге. Спала она видимо недолго, потому как ноги не замёрзли, только пальцы рук немножечко. Снег уже не сыпал и не метался от ветра, да и сам ветер поубавил свою прыть. Перед ней, в ночной мути чётко проступало серое с белёсыми плешинами поле, телефонные столбы с заснеженными проводами, да торчащее тут и там быльё прошлогоднего сухостоя. Среди этого сухостоя Аннушка не сразу заметила большую серую собаку, очень похожую на соседского Джульбарса. Девочка, в начале, подумала, что это и есть Джульбарс, такой же лобастый, острые строгие уши, длинная морда… Он почти сливался с полем и только качающиеся бустылы нескошенных трав выдавали зверя. Он был на их качающемся фоне неподвижен.
– Джульбарс! Джульбарс! Как ты меня нашёл? Иди ко мне… Джульбарсик, – позвала обрадовано девочка. Но тот, кого девочка приняла за Джульбарса, не шевелился. Пришелец внимательно разглядывал Аннушку и, приподняв голову, втягивал носом воздух, видно проверяя – не пахнет ли здесь кем ещё? Потом он стал втягивать воздух в направлении девочки.
Нюх у волка был отличный. То, что перед ним человеческий детёныш ему сомневаться не приходилось. Его запах он учуял за километр. Но, вместе с этим запахом прилетел ещё один, более сильный и не менее сытный. Этого запаха волк не знал, генетическая память ему ничего о нём не говорила, но то, что этот, второй запах ему не враждебен он понимал чётко и ясно.
Волк приблизился к девочке ещё на пару сажень, неизвестный запах усилился. Он забивал ему ноздри, глотку, шерсть, он вошёл в каждую жилу его сильного тела и дезориентировал зверя, заставляя его действовать не по вечным правилам звериной жизни. Хотя, какие там вечные правила… Правило всегда было и есть одно – набить живот мясом и залечь где-нибудь в лесной чаще, чтоб никто не мог потревожить, пока желудок не опустеет. Сегодня волк мог полежать в зарослях оврага ещё часа два, пока окончательно не проголодается, но, неожиданно прилетевший с ветром, необыкновенный запах, заставил серого подняться и пойти на него, когда вся стая отдыхала. Он ушёл один тихо и почти незаметно. Волчица подняла голову и проводила вожака долгим полусонным взглядом. Она тоже уловила этот странный запах, но интереса к нему не проявила.
Непонятный запах усилился. Он усилился потому, что девочка пошевелилась и высвободила сумку. Волк понял, что запах идёт из матерчатой сумки. Серый приблизился ещё. Незнакомый запах мешал матёрому бросится на девочку и насытить своё кровожадное чрево. Зверь, несвойственно для себя, выжидал. Нет, он ничего и никого не боялся, просто его организм столкнулся с неизвестным, и это неизвестное влекло и обезоруживало, дурманило своей чрезвычайной навязчивостью.
Аннушка истолковала бездействие волка по-своему.
– Иди ко мне… Джульбарсик…– нежно и ласково позвала она серого. – А хочешь, я тебя угощу Филипповским калачём?.. Хочешь?.. Братка из Саратова привёз, из Филипповской пекарни… Интересно, правда?.. А ещё, наш Братка носит знаменитую фамилию. Я считаю, что Дмитрий Иванович Филиппов его родственник, вот… Я даже сон такой видела. Когда я вырасту, то обязательно составлю Браткино родовое древо и этим докажу, что они родственники.1 – Аннушке не хотелось, чтобы Джульбарс уходил. Вдвоём веселее и не так страшно. Его надо было как-то задобрить, чтоб не убежал. Она вспомнила о калаче, засунула руку в холщёвый мешочек, нащупала корочку калача, отломила от неё часть и бросила волку. Тот резко отступил на один шаг, из глаз его брызнули искры. Так с ним его жертвы ещё себя не вели. Однако, чувство настороженности, тотчас сменилось чувством голодного любопытства. Волк осторожно подошёл к упавшему кусочку.
Духовитость и сладчайшая нега пахнули ему в нос. «Ах! Вот это оказывается, чем пахнет…» – подумал зверь и мягко взял калач в зубы. Серый не стал сразу проглатывать еду, а достаточно долго пережёвывал, буд-то наслаждался, а затем проглотил. Волку понравился калач. Никогда в своей звериной жизни он не ел ничего подобного. Серый облизнулся.
– А хочешь я тебе дам ещё? – спросила Аннушка волка, – вкусно… правда?.. Только весь калач я тебе не отдам, много хочешь, но мало получишь. Его Братка моим родителям купил, – и бросила зверю ещё кусочек. Волк с большой охотой съел и его.
Пока Аннушку ничего не настораживало. Настороженность пришла тогда, когда зверь доедал третий кусок. Аннушка вдруг заметила, что на Джульбарсе нет ошейника. Она помнила, что когда соседский Джульбарс срывался с цепи при помощи снятия ошейника через голову, то на шее у него выделялся след от ремня. А здесь никакого следа не было. И тут – девочка поняла, что это никакой ни Джульбарс, а какая-то неизвестная собака, и даже не из Большой Фёдоровки, и не из Малой Крюковки. «А может быть это волк?» – резанула сознание мысль. Волков она видела только на картинке, на вид такие же собаки, только не лают. Но, подумав, Аннушка отвергла эту мысль: «Если б был волк, то он давно бы её съел, а не стоял и не нюхал воздух и не уплетал за обе щёки калач». И тут она догадалась, что животное принюхивалось ни к ней, а к запаху калача. Для него это было ново.
– Вот оно что? Тебе, серый, калачика хочется… – проговорила, уже насторожившись, Аннушка.
Она решила не вылезать из соломенной пещерки: «Если это волк?, тогда пусть ест калач, а её не трогает». Девочка стала отламывать кусочки калача и бросать их в направлении четырёхногого незнакомца, надеясь его задобрить. Тот, кляцая зубами, хватал кусочки. От этого кляцания ей стало по-настоящему страшно. Аннушка стала бросать серому бродяге кусочки калача как можно дальше. Волк принял условия в отношениях. Он быстро подхватывал вкусные кусочки и, не жуя, проглатывал.
– Господи! Спаси и сохрани… – пришли на память слова, слышанные от бабушки Даши. Больше она ничего не знала, и оборонить себя ничем не могла…
Калач убывал, и Аннушка начала волноваться по поводу его скорого и полного исчезновения в пасти серого обжоры. И вдруг, где-то там, в зарослях Мордовины раздался вой. Нет, это был не вой собаки. Вой собак она слышала. Этот же, ни шёл ни в какое сравнение с воем Шариков и Дружков. Он, казалось, вытаскивал из неё все внутренности, обезоруживал, леденил мозг. А через некоторое время от леска Мордовины, по полю заскользили жёлтые оконьки. «Вот это уж точно волки! – подумала Аннушка. – И этот тоже волк, а никакой не Джульбарс. Собаки боятся волков, особенно дворняжки, а этот стоит и ничего. Ни один мускул не дрогнул, только чуть вильнул хвостом при виде очередной порции калача».
Огоньки приближались. Их было не менее пяти. Они, то гасли, то возникали вновь, но уже ближе. Аннушка бросила последний кусочек калача и тихо заплакала. Она понимала, что убежать даже от одного волка невозможно, а от стаи и тем более. Ей было жаль себя, жаль папу с мамой, а ещё ей было жаль хлебный калач, который съел волк. В это время Аннушка нащупала в кармане коробочку с бусами. Лёгкая ироничная улыбка коснулась её губ:
– Что ж, бусы останутся, а меня – дурёхи, не будет. Хорошо. Пусть хоть они… Бусы найдут и обязательно отдадут маме. Продавщица, тётя Настя Муругова подтвердит… – Но так Аннушка не долго размышляла. Вдруг волк резко посмотрел вправо, в сторону Большой Фёдоровки. Там на дороге замаячил движущийся огонь фонаря. По-настоящему же зверь заволновался, когда бросил свой взгляд влево и стал прислушиваться. Затем зыркнул на Аннушку, перевёл взгляд на приближающийся огонь фонаря, насторожился, вслушиваясь в ночную тьму. В ней волк услышал приближающийся стук копыт и крики людей. Он сделал могучий прыжок в сторону стаи. Огоньки на поле остановились, замерли и вскоре исчезли. Наконец и Аннушка услышала стук копыт. Через несколько минут около омёта остановился взмыленный конь. Он храпел, становился на дыбы и резал воздух передними копытами. Верховой был в одной рубашке. В нём Аннушка узнала отца. Конь под ним плясал, а с его губ падала пена. В эту минуту со стороны Фёдоровки тоже подбежали люди. Отец соскочил с лошади и бросил поводья подоспевшему Братке:
– Держи, убежит, волки сожрут! – сам кинулся к дочери, осматривая её и ощупывая. Ему кто-то из мужиков передал свитер и шарф.
На этом можно бы было и закончить рассказ. Но мне не хочется вот так оборвать повествование. Понятно, что Аннушка подарила маме – Пелагее Ивановне драгоценные для неё бусы, а мать, обливаясь слезами, целовала её в головку и что-то говорила… говорила… говорила… Отец – Пётр Андриянович не поленился и из чистого охотничьего любопытства, взяв ружьё, сходил в Мордовину к тому самому омёту и был не мало удивлён увиденным. Во-первых, он обнаружил около омёта, напротив дочкиной пещерки, много крупных старых, одинаковых по размеру волчьих следов. Они были немного припорошены снегом и воскликнул:
– Ничего не пойму! Танцевал что ли здесь вожак, перед Анюткой? Но ещё больше охотник был удивлён обилию волчьих следов, оставленных буквально перед его приходом. Было видно, как молодые волки кружили вокруг омёта, рассыпались веером, будто чего выискивая, а затем, выстроившись в цепочку, наступая след в след, ушли в сторону сырта. А вот самых крупных следов было совсем ничего. След вожака обрывался около пещерки. Глубокая вмятина в снегу показывала, что вожак здесь лежал, положив морду на лапы.
Ноябрь 2022 года.
