Платон Абсурдин
Писец. История одного туриста
Дело в том, что для тела туриста время как будто останавливается, пока сознание не вернётся обратно. Там, в другом времени, можно прожить жизнь, потом вернуться, затем уйти вновь и прожить ещё одну, и ещё одну, и так до бесконечности, если повезёт, и вы, вместе со своим милым Kewpie, не откинете свои копыта от чумы в лондонском вест-энде или от шальной пули какого-нибудь якобинца.
Причём, каждый раз можно жить в другой эпохе, жизнью разных добрых людей. Это ли не лучший аттракцион во Вселенной? Всё-таки Каннингем – великий выдумщик и прекрасный массовик-затейник, как его ни покрути.
– А как выбирается Kewpie?
– Случайно. Тот, кто оказывается ближе всех к дырке в момент перехода, становится Kewpie.
– А пол? Если ближе всех окажется женщина – быть мне женщиной? А если собака? Что насчёт животных?
Патриция рассмеялась.
– Нет, – сказала она. – Мужское и женское сознания несовместимы. Мужское сознание не может вытеснить женское, и наоборот. Такого у нас ещё не было. И мы не знаем почему. А Kewpie из мира животных не возможен в принципе из-за большой разницы в долбаном сознании. Животный разум находится на другой волне, на другом уровне.
– А сколько времени ты провела ТАМ?
– В общей сложности около ста лет.
Я подумал, что у Патриции крепкие нервы, ведь сто лет в другом мире – это вам не фазана на завтрак зажарить!
Но она каждый раз возвращалась, чтобы вернуться ТУДА опять.
– Мне нравится так жить. Опасно, но круто! Каннингем прав – это как наркотик. Ты скоро в этом убедишься.
– Каннингем – большой учёный. Удивительно, как он…
– Он был не один!
– Не один?
– У него был напарник, тоже физик, с которым они открыли эти дырки и всё остальное.
– И где он?
– Он исчез.
Патриция замолчала и вернулась к чтению, а я представлял в своих мыслях свой чудесный тур, из которого мне предстояло вернуться живым, чтобы получить-таки самую красивую девушку из тех, которых я видел.
Я сомневался в своих силах, но влечение к Патриции оказалось сильнее всех моих долбаных сомнений. И я дал себе слово, что если пройду это испытание, то Патриция будет моей во что бы то ни стало – она не сможет отвертеться! Так я думал тогда и настраивал себя на неминуемую и великую победу.
А вечером пришёл наш клиент. Точнее, их было трое – та самая женщина с азиатскими глазами лет пятидесяти, которую мы видели у Каннингема, и молодой парень с глазами печального европейца – он тоже приезжал тогда к профессору. Их чудесный телохранитель остался у двери.
Парень вёл себя не так, как ведут себя его сверстники – собирал кубик и был так увлечён, что не обращал на нас внимания. Я читал про аутистов, но никогда их до тех пор не встречал.
Патриция предложила гостям сесть за стол, но женщина настояла, чтобы парень побыл в другой комнате, пока мы будем с ней беседовать.
Телохранитель усадил аутиста на кровать в спальной, а мы втроём сели за стол в гостиной комнате.
Азиатская женщина держалась с завидным достоинством – если бы я встретил её в Риме, то решил бы, что она из древнего и знатного патрицианского рода. Правда, разрез её чудесных глаз мог бы меня смутить, но тем не менее – держаться на людях она умела.
– Как мне к Вам обращаться, мадам? – спросила Патриция.
– Мадам.
Патриция кивнула.
– Мой муж покинул этот мир не так давно, – сказала женщина. – Это его сын.
– Мадам, Вы понимаете, что он не вернётся?
– Мистер Каннингем объяснил мне. Гийом, он… Вы сами видите. Так будет лучше. Для него.
Судьбу того несчастного парня решала его добрая мачеха. Лучшим выходом для него она считала перемещение в неизвестность, знаете ли. Это, конечно, не убийство в привычном значении слова, но это был однозначный приговор для человека, который не мог постоять за себя даже в сытое и мирное время, а тем более во временном туре, где опасности могут поджидать за каждым углом и под каждым оливковым деревом.
Я не знал, в наследстве ли было дело, или в долбаной ненависти, но я помню, что почувствовал сильную неприязнь к той прекрасной мадам. Да и к себе, пожалуй, тоже, заодно.
– Это будет выглядеть как несчастный случай. Следов насилия не найдут – можете быть уверены, – сказала Патриция.
– Это хорошо. Мне не хотелось бы доказывать свою невиновность. Полагаю, это утомительно.
– Он понимает, что ему говорят? – спросила Патриция.
– Понимает. Он сделает всё так, как вы скажете.
– Завтра утром дайте ему это, – сказала Патриция и положила на стол небольшой футляр. – Там таблетка. Ровно в шесть будем ждать его на мосту Иена. Остальное объясню ему на месте.
Женщина взяла футляр, и гости ушли.
– Патриция, ты же понимаешь, что это убийство? Причём, сразу двоих – Kewpie тоже не выживет! – сказал я.
– У него будет шанс. Его могут посчитать за сумасшедшего и отправить в лечебницу. Хочешь яблоко?
– Куда откроется дырка?
– Восемнадцатый век. Французская революция или около того.
Патриция достала из своего рюкзачка красное яблоко и принялась его кусать.
– Около того? Мы не можем знать точно?
– Мы можем знать примерный, вероятный временной диапазон. Как правило, он не более двадцати лет. Парню повезло, что завтра откроется эта дырка, иначе пришлось бы воспользоваться другой по соседству, а это – Средневековье.
– Повезло?
– Конечно. Он же аутист! В Средние века он из дырки сразу же отправился бы на костёр!
В самом деле, парня иначе как «удачливым» не назовёшь, не так ли?
В шесть часов мы стояли на мосту Иена. Я любовался отличным видом на башню Эйфеля, а Патриция изучала путеводитель по Парижу.
Гийома с кубиком привёл тот же телохранитель мадам, которого мы видели на съёмной квартире. Он велел парню идти с нами, а сам остался на мосту.
Парень кивнул, но от кубика не отвлёкся.
– Гийом, слушай меня внимательно, – сказала Патриция, пока мы шли. – Как только я дам тебе знак, сосредоточься на теле, и не расслабляйся ни на секунду! Ты увидишь другой город, ты не узнаешь его, но не пугайся. Иди наверх, к мосту, и проси помочь тебе. Хорошо? Ты понял меня? Говори, что ничего и никого не помнишь. Что хочешь быть кавалеристом, как и твой отец.
Парень как будто чувствовал, что в его жизни происходит что-то не самое хорошее – он покраснел от волнения, а шаг его укорачивался с каждой секундой.
Честно сказать, я и сам разволновался – во мне боролись двое.
С моста мы спустились на набережную – если я не путаюсь, то она называлась Де Бийи.
Людей на набережной не было – туристы предпочитали прогулки по мосту, а под мостом лишь парочка добрых парижских клошаров устроила пикник.
Патриция сказала парню, чтобы он сел у дерева за стоявшей на набережной повозкой. Я не выдержал – во мне тогда победил гуманист-библиотекарь – и схватил Патрицию за рукав чудесной кофточки с яркой полосой на тёмном фоне. Надо сказать, кофта с успехом дополняла стильный образ девушки и Патрицию было не отличить от обычной студентки-француженки.
– Патриция, давай спрячем его! Скажем, что всё прошло отлично! – сказал я. – Его не найдут! Отправим на какой-нибудь остров! Пускай живёт там на бананах – собирает кубики! Патриция, не нужно этого делать! Не нужно!
– Ты с ума сошёл! Отпусти! Ты понимаешь, что говоришь? Ты хочешь стать следующим кроликом Каннингема? У меня такого желания нет! Посмотри наверх!
Я поднял голову и увидел на мосту охранника нашего парня. Он стоял с группой азиатских туристов, курил и смотрел на нас свысока.
Аутист стоял с нами и, казалось, что он расплачется. Да и Якоб Гроот мог прослезиться от жалости, пожалуй. Да, как я уже писал, я в то время был молодым и не в меру сентиментальным человеком.
Якоб сдался-таки, отпустил руку Патриции и отошел в сторону.
Но в этот момент наш аутист побежал по набережной вдоль Сены. От неожиданности мы на мгновение даже замешкались, как дети, которым не хватило игрушек.
– За ним! – крикнула Патриция.
Мы рванули за парнем, но он оказался быстрым бегуном и припустил как североамериканский бизон, за которым гонятся добрые, но меткие охотники с луками.
Под мостом мы растолкали клошаров, а они в ответ выругались на чистейшем французском языке и кинули в нас пустой бутылкой из-под недорогого напитка.
Как ни странно, но эти мерзавцы попали мне в голову, а бутылка даже не разбилась и рикошетом улетела в реку. Я, конечно, почувствовал боль вкупе с теплом и приложил к ране свою правую руку. Из раны сочилась красная кровь и пачкала мою новую и красивую одежонку.
– Не останавливайся! – кричала Патриция.
Но я и не думал останавливаться.
Хоть я и считал, что преуспел в беге ещё в школе, когда мне приходилось удирать от добрых одноклассников, но я вынужден был признать, что тот аутист бегал быстрее меня.
У меня были, пожалуй, самые длинные ноги на свете, но я бежал последним в нашей бодрой тройке – Патриция тоже оказалась более подготовленной для таких внезапных забегов.
Она кричала по-французски что-то вроде «Полиция! Расступись!» и немногочисленные, но доверчивые прохожие расступались.
Бежали мы не минуту, и не две – долбаная набережная казалась бесконечной.
Я уже начал выдыхаться, как нам навстречу выехала чёрная повозка. Она чуть не сбила нашего аутиста – он остановился и расплакался, как плачут на похоронах родственники и друзья ушедшего от них доброго человека.
К счастью или нет, но мы нагнали-таки чемпиона, а я не мог отдышаться и сел на мостовую.
Из повозки выскочил охранник, мы затолкали в неё аутиста, залезли сами и поехали куда глаза глядели.
– Что будем делать? – спросил надёжный мужчина невероятных размеров, когда мы пересекли мост. – Возвращаться на то место нельзя – наверняка там уже полиция. Уже стуканули, что по набережной бегают какие-то мудни. И я не могу вернуть его обратно! Он не может вернуться! Его нет!
Патриция молчала, да и я тоже, потому что мы растерялись и не знали что делать.
– Думайте! Думайте! – сказал охранник и ударил рукой по рулевому колесу. – Это ваша работа, и вы её не выполнили! И перевяжи ему рану – салон только сегодня вычистили!
Он кинул нам бинт.
– Едем на квартиру! – сказала Патриция.
Патриция перевязала мне голову и моя кровь перестала покидать тело Якоба Гроота.
Мы приехали на ту самую квартиру, где встречались с мачехой чудесного аутиста. Его снова заперли в соседней комнате, а мы втроём сели за стол в гостиной, чтобы подержать совет.
Патриция достала из бара бутылку коньяка, налила три стакана – один оставила себе, другие раздала нам. Я выпил глоток, но охранник по какой-то причине пить коньяк не стал.
– Попробуем ещё раз. В другое место! – предложил я.
– А если он опять сбежит? Хочешь давать показания в полиции, а потом разделить нары с добрыми уголовниками? Он нам больше не доверяет! – сказал мужчина.
После короткой паузы, Патриция достала из рюкзака знакомый флакон с «духами» от Каннингема.
– Нашла время! – сказал охранник.
– Другого выхода нет!
– Я не буду в этом участвовать! – сказал я.
– Справимся и без тебя! – сказала Патриция.
– Вы о чём? – спросил мужчина.
– Заткни ему рот и держи, чтобы опять не сбежал! – сказала ему Патриция.
Они вдвоём зашли в спальную комнату, где томился наш аутист. Поначалу была слышна возня и негромкие стоны, а потом щёлкнул чудесный аппаратус. Спустя пару-тройку минут Патриция и строгий мужчина вышли-таки из спальной комнаты.
– Никогда такого не видел, хотя и повидал не мало!
– Больше не увидишь! Держи язык за долбаными зубами! – сказала Патриция. – Уходи! Скажешь Мадам, что работа выполнена, но тела не будет. Мистер Каннингем свяжется с ней.
Удивлённый обыкновенным растворением человека в пространстве охранник ушёл.
А мы с Патрицией снова сели за стол и принялись пить коньяк, чтобы побороть усталость.
– Нужно сжечь одежду, – сказала Патриция.
Я кивнул.
– Лучше отдадим долбаным клошарам.
– Он бы всё равно не выжил. Но Якоб… В другой раз держи себя в руках. Работа – есть работа. Ты подписал контракт с Каннингемом и обязан выполнять то, что тебе поручено, а не пускать розовые сопли по всему Парижу. Про сопли в контракте ни слова! Если бы ты не устроил истерику на набережной, всё могло бы сложиться иначе, и не пришлось бы менять планы на ходу. В нашей работе это может дорого обойтись!
– Что скажем Каннингему?
– Правду.
Я захмелел и думал о том, что иначе я сегодня поступить не мог. Или-таки мог?
Позвонили в дверь, а я взял и открыл её.
За дверью стоял тот самый строгий и удивлённый охранник с ещё одним таким же верзилой в чёрном костюме. Оба улыбались, как будто хотели продать нам какую-нибудь милую безделушку.
– Позволите войти, или как? – спросили мужчины хором.
Я не успел ответить – верзила поднял меня и внёс в комнату, а дверь мужчины за собой закрыли.
– Мне показалась интересной та штука. Ну… вы понимаете. Мы бы хотели её посмотреть, – сказал охранник растворённого аутиста.
Он не стал ждать ответа – взял рюкзак Патриции и вытряхнул его содержимое на стол. Кроме прочих женских принадлежностей, из рюкзака выпал тот самый флакон.
– Не тронь! – крикнула Патриция.
Она попыталась схватить флакон, но мужчина лёгким движением руки отбросил девушку, и она упала на пол.
Охранник достал большой, но позолоченный пистолет и направил его на Патрицию. Я схватил его сзади, потому что мне не понравились те два джентльмена с самого начала нашего доброго знакомства, но второй верзила ударил меня по шее, и я тоже упал на пол.
– Держи его! Сейчас я тебе покажу как это работает!
Второй схватил меня за руки и надавил коленом в спину, так что я не мог шевелиться. Затем тоже достал пистолет, но чёрного цвета, и приставил к моей голове.
Номер первый взял флакон, подошёл ко мне, и я услышал знакомый до боли щелчок.
Болезненные ощущения в ягодице подтвердили худшие опасения – по венам Якоба Гроота полился чудесный растворитель Каннингема.
Затем номер первый подошел к Патриции и сорвал с руки чудесные часы. Он держал мою подругу на своей мушке, но вернулся ко мне.
– Что ты там набирала? – спросил он Патрицию.
– Ты не сможешь им пользоваться, он настроен на мои отпечатки.
– Так в чём же дело? Набери сама!
– Я не стану!
– Тогда мы пристрелим этого хмыря к чертям собачьим!
– Да и пёс с ним! – сказала Патриция. – Стреляй, морда!
Я напрягся – у Патриции было хорошее чувство юмора, но в тот момент я не был готов оценить его в полной мере, потому что не знал, шутит она или нет.
Мордоворот подошёл к Патриции и с размаху ударил по красивому женскому лицу своей волосатой, как у гориллы, рукой. Такого обращения с девушкой я стерпеть не мог, как вы, наверное, сами понимаете.
– Не смей! – крикнул я.
– Заткнись! – сказал номер второй и ещё сильнее прижал ствол своего красивого, но чёрного пистолета к моей голове.
Я от боли дёрнулся, и ствол задел бинт и рану, а бинт взял и сполз на пол вместе с моими дорогими очками – из раны просочилась тёплая кровь.
Красная библиотекарская кровь испачкала собой рукав доброго бандита.
– Дьявол! Изгадил новый костюм! Ты знаешь сколько он стоит, собака очкастая?
Мужчина так расстроился, что ослабил-таки свою железную хватку. Я высвободил руку и услышал голос Патриции.
– Пистолет! Быстро! – крикнула она.
Я не мешкал в тот ответственный момент и выбил освободившейся рукой оружие из руки сидевшего на мне мордоворота.
Пистолет отлетел на пару-тройку шагов, а верзила растерялся, но потянулся-таки за стволом, скотина.
Номер первый отвернулся от Патриции, а она вскочила и с силой ударила ему ногой в бандитское междуножие.
Злодей вскрикнул и сложился вдвое, а Патриция схватила со стола бутылку с остатками коньяка и опустила её на голову потерпевшего от удара её прелестной ножки бандита.
Наконец, он потерял своё сознание и свалился на пол вместе с осколками от бутылки.
Второй бандит дотянулся-таки до пистолета, но воспользоваться им не успел – Патриция выбила оружие ногой, подняла окровавленной бинт с пола и затянула его на шее злодея.
– Кровь… Сорочка… Сука, – прохрипел он три самых важных слова в его жизни.
Даже в такой, казалось бы, неприятной, и даже опасной ситуации, мужчина с криминальными наклонностями переживал за свои долбаные шмотки больше, чем за себя самого!
Я до сих пор удивляюсь людям и думаю о том, что они по-разному воспринимают и оценивают реальность. Порой, их восприятие выходит за рамки полезной разумности и умеренной трезвости.
Всё произошло с такой бешеной скоростью, что я даже не успел сообразить, что к чему.
– Чего валяешься? Хватай бинт! – крикнула Патриция и пнула меня своей ножкой.
Я вылез из-под бандита и схватился за бинт обеими руками. Верзила задыхался, но сознание, скотина, терять отказывался.
– Тяни сильнее! – приказала Патриция.
Я старался как мог, и даже вспотел от чрезмерного напряжения, знаете ли.
Патриция подняла пистолет с пола и опустила тяжёлую рукоять на массивную бандитскую голову.
Это лёгкое движение прелестной женской ручки поставило, наконец, жирную точку в нашей неравной борьбе – злодейское тело с грохотом свалилось на пол.
Я поднял свои дорогие очки – они почти не пострадали в схватке добра со злом – бандиты оставили на них лишь пару-тройку лёгких царапин.
А если бы речной клошар промахнулся и не пробил бы Якобу Грооту голову своей бутылкой? Бывает так, что кажущееся досадным обстоятельство может обернуться спасительным в безнадёжной ситуации. Думаю, не нужно говорить «дерьмо» по любому поводу – возможно, вам повезло.
Но я знаю, что Патриция всё равно что-нибудь бы да придумала – она всегда видела выход из любого и самого трудного положения.
Через пару-тройку минут мы услышали звонок в дверь.
– Дерьмо! – сказала Патриция. – Иди открой, но в квартиру не пускай!
Я встал и направился к двери.
– Стой! У тебя кровь. Я сама.
Она прикрыла дверь в комнату и открыла дверь входную. Было слышно, что Патриция извиняется за шум и ругает тяжёлую, но дешёвую мебель. Через минуту находчивая девушка вернулась.
– Надо заканчивать здесь и валить.
Я кивнул и ждал распоряжений Патриции. А чего мне было ещё ждать?
Патриция осмотрела флакон.
– Должно хватить.
– Ты хочешь их…?
– А ты чего хочешь? Отправить долбаных чудил в больницу? Делай, что говорю!
Первым она растворила того негодяя, который ударил её волосатой рукой по красивому лицу без морщин. Полагаю, её можно понять – женщин синяки украшают реже, чем мужчин, пожалуй.
– Собери пока одежду! Вытащи всё из карманов! – сказала Патриция.
Я повиновался.
– Он сдох! Подонок!
– Кто?
Я обернулся, а Патриция кивнула на лежащее тело.
– Этот крепыш проявил себя не с лучшей стороны.
– Мы не сможем его растворить?
– Теперь нет.
– Оставим здесь?
– Нельзя. Квартиру снимала я, долбаная соседка меня видела – будут искать с собаками.
– Что делать?
– Будем избавляться от тела, – сказала Патриция и подмигнула мне.
Я был готовым ко всему, но мне стало не по себе, как вы, наверное, понимаете.
– Твой отчим рассказывал, что ты работал в его лавке и умеешь разделывать туши.
Я опешил.
– Ты хочешь, чтобы я его разделал… как свинью?
– Я сгоняю за пилой и топором!
– Это уже какое-то безумие!
– Шучу! Времени нет!
– Этих двоих тоже могут искать. Наверное, нам лучше уехать из Франции поскорее, – сказал я.
– Прямо в точку! Белке в глаз! Как говорит наш дорогой профессор. Завернём крепыша в покрывало.
Мы завернули павшего в нашей неравной битве злодея в кроватное покрывало и завязали его бинтом с двух сторон и по центру. Издалека этот свёрток можно было бы принять за большую конфету.
– Смой кровь с пола! И с себя не забудь!
– Но куртка тоже в крови! Чёрт её побери!
– Надень куртку аутиста, и не истери!
Я сделал так, как сказала Патриция. Правда, куртка паренька была размера на два меньше моего, зато красная кровь перестала сочиться из раны – теперь её не было видно.
Тем временем Патриция нашла и подогнала бандитскую повозку к дверям подъезда. Мы решили дождаться двух часов по полуночи, чтобы остаться-таки незамеченными и свалить из Парижа без лишнего шума.
– Куда денем мерзавца? Чтобы быстро и надёжно. Есть идеи?
– В книгах обычно топят вместе с повозкой, – сказал я.
– Прекрасно! Я в тебе не ошиблась, Якоб. Будем выезжать из Парижа в сторону пролива. Затопим в безлюдном месте.
Я кивнул, а Патриция выключила свет.
Мы сидели и молчали – то ли от усталости, то ли от нервного напряжения. От всего и сразу, полагаю.
Уличные фонари кое-как освещали комнату через окна, и Патриция в тусклом свете показалась мне ещё красивее, как ни странно – чудесные черты её лица подчёркивались тенями. Я смотрел на Патрицию и благодарил богов за возможность быть с нею наедине.
– Нравлюсь? – спросила она меня.
– Очень.
– Это потому, что синяка не видно в темноте.
Под глазом у Патриции и правда проявилось пятно, но я его не замечал даже при свете.
– Ты тоже ничего – не спасовал.
Я засиял и осветил своим сиянием всю комнату. В тот момент похвала Патриции была для меня ценнее всего на свете.
– Только будь увереннее. Если надо бить – бей. Надо бежать – беги. Принимай решения быстро. Тогда у тебя будет шанс выжить. Там, куда ты скоро отправишься, нельзя быть нерешительным задротом.
– Я постараюсь стать решительным задротом! У меня хороший учитель. Самый лучший. И самый красивый. Даже с синяком под глазом.
Патриция улыбнулась.
Как мало я знал о мире в ту пору…
Я не представлял, что можно с такой стремительностью принимать важнейшие решения о жизни и смерти, не только о своей, но и о чужой. Патриция меня тогда многому научила, а, впоследствии, эти навыки не раз спасали мне жизнь. Да и не только мне, знаете ли.
– А сколько времени действует растворитель? – спросил я.
Я вдруг вспомнил, что бандиты ввели в меня растворитель и чувствовал от этого лёгкий дискомфорт – полагаю, вы меня понимаете.
– Ах, это… Пока не выйдет с мочой.
Моча тут же стукнула мне в голову, а я добежал до сортира.
В два часа мы начали нашу секретную операцию по вывозу объёмного тела из парижской квартиры.
Верзила при жизни умудрился нарастить себе гору мышц и был тяжёлым как бочка с гарумом.
По этой причине, спуск с третьего этажа затруднился, и в итоге мы уронили грузную бандитскую тушу на пол. А в ночной тишине это было равносильным мощному взрыву, не иначе.
Мы с Патрицией замерли в ожидании выхода сонных, но любопытных жильцов той инсулы. Хвала богам, французы спят как младенцы, и на шум от падения трупа не вышла ни одна живая душа.
Я предположил, что свёрток может сам скользить по ступеням как сани с горки, и оказался прав – осталось лишь дотащить нашу «конфету» до повозки и положить в её багажник.
Это несложное действие стоило нам некоторых усилий, которые при желании можно назвать титаническими, но предчувствие скорого окончания нашего приключения помогало нам не думать о трудностях и вело нас к победе.
В багажник также положили одежду и аутиста, и растворённого мордоворота, а пистолеты бросили туда же.
Патриция сама села за рулевое колесо, потому что я не умел водить повозку. Мы посмотрели карту – по дороге к проливу было много озёр – в одном из них и решили затопить повозку с «конфетой».
Через полчаса мы выехали из Парижа и наше настроение тут же поднялось до самых небес.
Патриция включила радио, а там крутили Raindrops keep falling on my head! Я тогда подумал, что это к удаче, не иначе.
И я стал подпевать тому, чьё имя вылетело из моей головы еще в детстве.
Патриция присоединилась ко мне, хотя, мне кажется, петь она не умела так же, как и я.
Наша удача не заставила себя ждать и материализовалась в пробитое заднее колесо.
Мы остановились у тёмной обочины. Трасса была оживлённой и шумной, а вдали виднелась какая-то деревня. В деревне светили фонари, а вокруг неё раскинулись культурные французские поля.
– Надо доставать чёртову запаску, – сказала Патриция.
Я открыл дверь, чтобы достать чёртово запасное колесо.
– Подожди! Там же тело. Если начнём доставать крепыша, а быстро мы его достать на сможем, проезжающие будут освещать нас фарами. Сразу будет видно, что достают мертвеца в одеяльной обёртке.
– Как быть? Развернуть покрывало и выдать за спящего?
– В багажнике? Французы спят в багажниках?
– Не знаю. Нет, наверное, но… Я пойду, посмотрю что можно сделать.
Я вылез из машины и открыл багажник.
Мысли в ту ночь игнорировали мою голову и не приходили в неё с завидным упорством, и Якоб Гроот начал волноваться.
Сзади подъехала повозка с цветными огоньками, какие любят включать уличные хранители законности.
Якоб Гроот принялся волноваться ещё сильнее и захлопнул-таки багажник.
– Проблемы? – спросил голос за спиной.
Я боялся повернуться и смотрел вперёд сквозь заднее стекло. Патриция сидела всё так же за рулевым колесом, но обернулась и смотрела на меня.
Я попытался поймать подсказку в её взгляде, но не поймал ничего подходящего для выхода из моего неудобного положения.
Моё сердце выскакивало из библиотекарской груди, добрый полицейский ждал моего ответа, а Патриция не выходила.
– Нет, – прохрипел я, – решили отдохнуть.
Мне показалось, что я сказал глупость.
Я посмотрел на полицейского как нашкодивший ребёнок, который взял и в один прекрасный день съел все финики в домусе.
Полицейский и сам был молодым парнем чуть старше Якоба Гроота, но почти вдвое ниже него ростом. Он пнул своей ногой мёртвое колесо бандитской повозки.
– У вас колесо пробито.
Я кивнул, потому что сказать ничего не получилось.
– Надо достать запасное. Давайте помогу!
– Багажник заклинило.
– Я только что видел, как Вы его закрыли, месье.
– Я его закрыл – его и заклинило!
Я готов был сорваться и бежать, чтобы не сгореть от стыда, когда полицейский увидит нашу «конфету».
– Давайте посмотрю.
Чрезмерная любезность полицейского выводила меня из себя, но я взял-таки себя в руки.
Наконец, в дело вступила Патриция – она вышла из повозки, а я вздохнул с облегчением.
– Офицер, я жена этого… этого…
Вероятно, она не могла подобрать нужного и в то же время приличного слова, чтобы указать на мою нерасторопность.
– Мы сейчас уедем. Всё нормально, – сказала она.
– Как вы уедете, если у вас пробито колесо? Я предложил помощь, но Ваш муж отказывается. Он Вас бьёт? У Вас – синяк…
Мы с Патрицией переглянулись, а полицейский, похоже, начал нас в чём-то подозревать, скотина, – он пару-тройку раз перевёл настороженный взгляд с меня на Патрицию и обратно. Нужно было действовать, как вы, наверное, понимаете.
Патриция подошла к дотошному мужчине в форме полицейского.
– Меня никто не бьёт – я играю в поло с английским принцем – это его королевская клюшка…
Полицейский человек удивился.
– Офицер, мы уедем. И Вы езжайте. Хорошо? Я вызвала помощь – нам помогут. Не хотелось бы отвлекать Вас от службы своими маленькими дорожными неприятностями. Они того не стоят, поверьте.
– Мадам, я не уеду, пока не уедете вы, – упорствовал парень. – И покажите мне, пожалуйста, ваше удостоверение.
– Позвольте мне Вам показать кое-что другое, месье, – сказала Патриция.
Она завела доверчивого офицера за повозку со стороны обочины. Из-за маленького роста офицера с дороги была видна только его фуражка. Потом паренёк зачем-то сел на заднее сидение.
Я расслабился, потому что знал, что Патриция всё уладит.
И, конечно же, я услышал до боли знакомый щелчок чудесного аппаратуса.
– Сюда!
Через секунду я помогал Патриции скручивать доброго полицейского. Тот пытался высвободиться и начал лягаться своими ногами. Уж не из-за этой ли дурной привычки хранителей порядка называют «лягавыми»?
– Держи его руки и не дай вылезти!
Я навалился, схватил офицера за руки и пытался уворачиваться от ударов его ног.
Вскоре парень обмяк – он с жалостью смотрел мне в глаза и не понимал, что же такое с ним происходит.
Печаль захватила и меня, но я не давал волю своим чувствам и держал офицерские руки железной хваткой.
А потом парень перестал сопротивляться – вместо этого он стал мягким как желе.
Он пытался что-то сказать, но издавал лишь гортанные звуки, которые переходили в жалобный писк.
Затем молодой офицер зашипел как змея. Лицо его изменилось до неузнаваемости и стало похожим на рыбью морду – рот то открывался, то закрывался – такое представление при иных обстоятельствах могло показаться забавным. Огромные глаза офицера вразнобой скользили по повозке как будто что-то выискивая. Ноги и руки куда-то исчезли – похоже, что они взяли и слились с размягчённым офицерским телом.
Я в ужасе отпустил офицера полиции, хотя офицером эту штуку уже вряд ли кто-нибудь отважился бы назвать.
А Патриция была спокойной и с интересом рассматривала химерное существо, которое получилось из обычного французского полицейского.
Да, хладнокровия у Патриции было хоть отбавляй – можете не сомневаться!
– Дерьмо! Растворителя не хватило! – сказала Патриция.
– Как так?
Якоб Гроот запаниковал.
– Патриция… Куда его теперь?
Патриция не успела ответить, потому что желеобразное существо издало звук, схожий с криком совы, изменило цвет на зелёный, выползло из полицейского костюма и выпало из машины на землю.
Проснулась полицейская радиостанция, которая была закреплена на ремне – кто-то бодрым голосом вызывал нашего недорастворённого беднягу.
Его называли «Жаном» или «Жаком», а может сразу «Жан-Жаком» – я не помню. Помню, что на другом конце волны интересовались как у него дела и куда он пропал.
«Дела у Жана с Жаком лучше всех – они превратились в желе. Это ли вершина полицейской карьеры?» – подумал я тогда, наверное.
Существо проползло, как удав, между мной и Патрицией, и скрылось в траве.
– Надо поймать его! – крикнул я и кинулся в погоню.
– Оставь! Нет времени! Пускай живёт!
– Живёт? Разве это жизнь?
– А чем не жизнь? Полная свобода тела и души. Если найдут – запишут в загадки природы. Вряд ли опознают. Бери всю одежду и пистолеты! И побыстрее!
Из полицейской повозки Патриция достала камеру и положила в свой рюкзак. Потом выключила передние и задние светильники.
Мы взяли все вещи, оружие, завернули всё это добро в покрывало – крепыша пришлось лишить упаковки.
Затем мы стёрли отпечатки наших пальцев в повозке и с багажника, выждали пока в потоке проезжающих машин не появилась брешь, и стали удаляться в поле сначала спокойным шагом, а потом перешли на бег.
Когда добежали-таки до леса, то решили передохнуть.
– Что дальше?
– Полицейского скоро хватятся, – сказала Патриция, – Если учтут криминальные наклонности мордоворота и его приятеля, то решат, что офицер задержал бандита, перевозящего в багажнике труп своего подельника. Между ними возник конфликт на бытовой почве, исход которого никому не известен – оба исчезли. Пускай ищут!
– Могут прислать долбаных псин, – предположил я.
– Поэтому нам стоит поторопиться.
Мы посмотрели карту – по ней до Па-де-Кале оставалось около ста миль и мы решили добираться на попутных повозках.
Мы двинулись вдоль трассы, а через пару-тройку миль увидели небольшой пруд. Я положил в тюк с вещами камень и утопил его в пруду к чертям собачьим.
