Петр Вяземский
Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1824-1836

8-го.

Сейчас скушал я два блинка за твое здоровье. То ли дело московские блины! Иростии! Мои тебе вседушно кланяются, а я тебя обнимаю и желаю тебе здоровья телу, сердцу и рассудку. Аббату Мезофанти пришлю наш петербургский «Cent et un», как скоро он выйдет. Где Киселева? Что знаешь о ней? Что знает Зенеида о поэте Мицкевиче?

На обороте: А son excellence, monsieur Alexandre Tourguenetп, chambellan de s. m. l'empereur de Russie etc., etc., par Memel а'Rome. Poste restante.

729.
Князь Вяземский Тургеневу.

15-го февраля 1833 г. С.-Петербург,

Comme tous chemins mènent à Rome, я пишу к тебе через Берлин и Швейцарию, то-есть, через Смирнову, Северина и Жуковского. Авось, дойдет, а когда – Бог весть; но едет курьер в Берлин: посылаю книгу Смирновой и при сей верной оказии хочу и тебе сказать несколько слов, хотя сердце теперь и не словоохотно. Я в ужасном беспокойствии о Карамзиных: у них сын Николай отчаянно болен d'une hémorragie des poumons. Кажется, доктора мало надеются. В последнем письме было известие несколько успокоительное, а с того времени ни слова; вероятно, за вскрытием рек, почта, которая должна была прийти уже 12-го числа, не пришла еще и сегодня. Страшно и подумать о бедной Екатерине Андреевне. Недаром сердце у неё так не лежало к Дерпту. Господи, помилуй ее и нас!

Сегодня получил я твое письмо и книжонки от Демидова. Письмо к Нефедьевой послал я сегодня же в Москву. Татаринов твой был у меня; Я передал ему говоренное тобою о молчании Арженитинова. Он отвечал мне, что сам переслал он тебе во Флоренцию post restante письма от него. Впрочем, хотел он опять писать ему о твоих делах и отвечать тебе сам в Рим. Бог знает, что делается с письмами с тебе; право, отбивает охоту и писать! Булгаков сказывал мне, что писал тебе. Князь Александр Николаевич и он, и получа свидетельство от Гурьева, будет теперь исправно пересылать тебе казенные деньги. Я писал к тебе недавно по почте. Хотелось мне поговорить тебе о праздниках наших, о кадрилях de la lampe merveilleuse, o баядерке-Дубенской, но бедные Карамзины не дают мыслить об ином. Вот тебе вместо моих рассказов рассказы Норова о Москве. Каково ему будет? Кажется, отца присудили к очистительной присяге под звон московских колоколов по делу с стариком Гагариным, которое, вероятно, известно тебе. Вчера говорили мы про тебя с графинею Вьельгорскою; она очень тебя любит и принимает живое участие в тебе. Но вот беда: как ни принимай в тебе участие, а пособить тебе нечем.

Не скажешь: «Будь!» тому, что было;

или

«Не будь!» тому, что есть.

Кроме тебя самого, никто поправить дела твоя или, лучше сказать, расположение твое не может. Стоит только покориться необходимости: легко сказать! Я согласен, но я ты согласиться должен, что другого исхода нет тебе, чтобы выпутаться из мытарства тоски, ажитаций, препятствий, невозможностей, об которые ты бьешься, как рыба об лед, когда мог бы ты плавать себе, если не совсем сколько душе и где душе угодно, то все-таки довольно сносно. Кому из нас судьба не отмежевала заповедных вод, куда и хотелось бы, да грехи не пускают! Мера и оценка всему определяется по сравнению: сравни себя со многими и не гневи Господа Бога.

Старик Мятлев умер сегодня. Он давно уже был полумертв. Язык не повиновался ему, и он говорил всегда не то, что хотел, и сам это чувствовал.

Посылаю Жуковскому Смирдинское «Новоселие» и напишу ему, чтобы он поделился с тобою, а между тем по первой оказии пришлю и тебе экземпляр для Мезофанти. Это книга животных, в которой вся наша братия наповал, и некоторые даже в лицах: Греч, Булгарин, Крылов, Пушкин, Хвостов. Тут тоже, как у Мятлева: если не язык, то перо многим не повинуется, с тою только разницею, что они того не чувствуют. Из Москвы пишут, что там довольно вяло и бледно: нас нет с тобою. Одна певица Корадори привела в движение уши и карманы москвичей и сердце Александра Булгакова. Жена и дочь его еще здесь. Прости пока.

16-го февраля.

Все еще нет письма из Дерпта, и сердце не на месте. Княгине Зенеиде дружеское почтение. Думал я писать и к пей сегодня, но не пишется. Все мои тебе кланяются. При сем письмо от Норова.

730.
Князь Вяземский Тургеневу.

26-го марта 1833 г. С.-Петербург.

Уж я собирался писать тебе:

Умолк соловушко. Конечно, бедный болен (то-есть, обкушался),

Или не мною ль недоволен?

Я, кажется, не за что. Я писал к тебе несколько раз и чрез все пути, держась пословицы, que tous chemins mènent à Rome, но, кажется, с тех пор, что ты в Риме, то и Рим сбился с пути. Между тем, нечаянным образом попалось мне твое письмо от 12-го февраля и при нем книга «De l'administration commerciale», par Ferrier и вот как: однажды в четверг или в понедельник (или правильнее в пятницу или во вторник, потому что являюсь всегда за полночь) Булгаков дает мне прочесть письмо твое к нему и говорит, что он многого в нем не понимает и не знает, к чему прислал ты ему книгу будто по его части, но в которой, однако же, нет ни слова о почтовом управлении. Что же вышло? – Ты на имя его надписал письмо ко мне. Смотри, ты пожалуй так светреничаешь и с любовным письмом! Как бы ни было, спасибо за письмо и книгу. Мы все это время провели в жестоком беспокойствии о Николеньке Карамзине, но Бог помиловал, и последние вести были уже очень успокоительны. Бедная Екатерина Андреевна недели две была прикована к кровати больного без пищи и сна. Кажется, Мойер очень хорошо попал на болезнь. Они им очень довольны.

Что сказать тебе нового? Разве то, что князь Ливен пошел в отставку, а Уваров вступил в управление министерства по званию товарища. Он на днях читал в Академии наук на французском языке статью о Гёте и, по замечанию злоречивых, нашел способ по поводу «Фауста» сказать, что он министр. Я на заседании не был и потому прошу не мне приписывать. Козлова и Языкова стихотворения вышли, два антипода, но тут не по шерсти им дано, и забодает не Козлов. Оба издания очень красивы; при оказии доставлю тебе. Мы здесь как в раю: поют да и полно. Каждый день концерты, с тою разницею, что в раю ноют даром, а здесь давай каждый раз красненькую бумажку. Слава Богу, вот Страстная неделя, которая искупит нас не только от всех грехов, по и от всех концертов. Гагарин с сыновьями еще в Москве. Скажи пожалуйста княгине Зенеиде, что сын её нас очень дурно трактует и ни разу у нас не был, как я ни зазывал его; он не в маменьку и меня не жалует. Булгаков сказывал нам, что он отправил тебе все твои деньги. Татаринова твоего я давно не видал, а теперь не успею послать за ним; но в последнее свидание наше обещал он прямо писать тебе по почте о делах твоих деревенских и уверял, что родственник твой симбирский несколько раз писал к тебе и давал отчеты по управлению своему. Графу Гурьеву говорил я, но он от брата ничего еще не получал о покупке имения твоего. У Завадовского умер благодетельный двоюродный брат и оставил ему 600000 чистых денег, да сынку тысячу двести душ. Вот как умирают! Я чаю, Завадовская очень похорошела с того времени. Жаль, что нашей птичке-Дубенской не свалится с неба подобная животворительная смерть. Она все очень мила, по вижу ее редко. Я устарел и осовел. В последний раз видел ее в каруселе. Она и на коне сидит такою же птичкою, как на ветке кокетства. Смерть Завадовского имела и на литературу нашу благодетельное влияние: он оставил Шаликову 25000 рублей; авось, перестанет писать. Он был ему родня по матери. Чтобы очистить некрологическую статью, довожу до сведения твоего и о смерти Голицына, женатого на Апраксиной, и графа Куруты. Конец животы окажет. Он перед смертью бредил все по-гречески и принял все греческие ухватки. А вот сейчас сообщенное мне от Екатерины Андреевны известие также по части смерти, но очень европейское. Ай да симбиряки ваши: они просят позволения воздвигнуть памятник земляку своему Карамзину! Не даром еще в биографии Дмитриева отметил я Симбирскую губернию светлою краскою, а еще не знал я тогда, что симбирское дворянство отправляло из среды своей уполномоченного для закупки французских вин на месте их происхождения. Не даром и Киндяковское семейство из Симбирска. Все одно к одному. Жаль, что Шатобриан в предисловии своем не сказал: «Homme de toute sorte de savoir et pomeschik du gouvernement de Simbirsk». Впрочем, он не силен в географии. Я читал письмо его к Мери Голицыной, в котором, жалея, что она не в Париже, говорит ей: «Au reste, étant à Mittau, vous êtes encore parmi nous, car les polonais et les franèais ont toujours été compatriotes». Кстати o том: София Лаваль помолвлена за Борха, и старик Лаваль не стоит на ногах от радости, а зыблется. Вчера во дворце у всенощной, с вербою и свечою в руке, il avait l'au d'un feu follet. Других свадеб не предвидится. Закревская родила, но впрочем это не по части супружеской, а особ-статья, и никто не знает, под какое именование подвести ее. Здесь и в Москве было много воспалительных болезней и корей, между и взрослыми, и в числе прочих была в сильной кори и опасно больна Долгорукова, сестра Потоцкой, но теперь ей гораздо лучше. Что и где Потоцкая? Прошу передать ей мое сердцеколенопреклонение, когда ты встретишься с нею где-нибудь на солнечном пути. Была здесь Тимашева: привезла сыновей для отдачи в военную школу. В Москве все по старому, кроме двух новых финляндских звезд: Пушкиной и сестры её Авроры, воспетой Боратынским и мною. Сказывают, что все светила побледнели пред ними, и московский Ришелье – Норов все так и норовит, чтобы быть при них. В самом деле, они замечательно милы внутренно и внешне. Не воротиться ли тебе в Москву? Le bureau d'esprit et de poésie все еще держится под председательством Свербеевой. Альманах Боратынского упал в воду. Загосвин готовит новый роман и читал здесь отрывки, но я не слыхал. Свиньин читает главы из истории Петра I. Лучите писать бы ему историю Лже-Дмитрия. Устрялов издал первую часть «Сказаний князя Курбскаго» в самом подлиннике, и потому не легко читается: язык тяжелый и не всегда или не всем понятный. Есть еще несколько новых романов: «Камчадалка» автора «Дочери купца Жолобова», сибирского романа; «Последний Новик», который очень хвалят; повести Бестужева Александра, на которые большой расход. При открытии навигации можно будет все это отправить к тебе на баластовом судне, чтобы прочел ты, хотя сидя на судне, потому что тогда только и есть время тебе читать, как Дмитриев говорил, что Василий Львович только и сочиняет, что в карете. Наконец, дошла ли до тебя моя мюнхенская посылка? Право, скучно писать к тебе в неуверенности, что попадется ли выстрел в тебя. Того и смотри, что метишь в ворону, а попадешь в корову. Знал бы, сидел на одном месте, а то чорт носит тебя, как угорелого, и не только письмами, да и собаками не отыщешь тебя. Пока прости, мой странствующий рыцарь, мой скитающийся жид, моя моркотная молоденька, моя всемирная трясогузка, мой старец Ueberall und niergends. Да угомонись же, проклятый! Дай отдых старым костям! При сем бравурная ария и поклон от всех моих. Бог с тобою и с нами!

731.
Князь Вяземский Тургеневу.

9-го или на полночь 10-го мая 1833 г. [Петербург].

И радость по времени может быть скорбью: приехала к нам Мещерская со всею своею семьею проездом в Дерпт и не знает, что она там найдет брата уже в могиле. Мы оставили ее в этом неведении, и муж скажет ей о несчастья, только подъезжая к Дерпту. «C'est autant de pris sur l'ennemi». Ей нужны силы для дороги; а силы поддерживает в ней одна надежда, что она брата еще застанет, хотя и знает, что он отчаянно болен. Больно смотреть на нее, хотя и грустную, но не безнадежную, и больно лукавить с нею. Она в удивительном ослеплении; кажется, и посторонняя могла бы десять раз догадаться по многим приметам, что удар уже совершился, а она, которая – вся чувство, вся любовь, ничего не понимает; как будто природа её, по какому-то инстинкту, отталкивает истину. Жену мою она здесь уже не застала. Она тотчас по получении печального известия поскакала туда. Несчастная мать приняла свой новый крест с удивительною твердостью и покорностью; но и тут чувствует, как сердце её глубоко и страдательно уязвлено. Бедный Николай скончался 21-го апреля тихо и не догадываясь о своей кончине. Мать с самого начала болезни не надеялась на выздоровление, за исключением нескольких дней, нескольких часов. Письма её чрезвычайно трогательны. «Il s'est endormi doucement dans le sein de.son père qu'il trouvera sûrement aux pieds de l'Eternel; plaigniez-moi, mais sans trop d'amertume». Можно было надеяться, что после всех утрат, испытанных ею, она уже в пристани, и что Провидение даст ей сберечь до конца оставшееся при ней. Это новое несчастие должно быть еще чувствительнее в Дерпте, где и то жизнь была для неё испытанием и пожертвованием. Каково же оставаться после в этом чулане, где скорби, так сказать, негде рассеяться и выдохнуться, и где она будет с глаза на глаз со смертью сына и с страхом за других, потому что, как ни хороши дерптские врачи, а все невольно скорбь будет искать себе пищи и в том, что в Петербурге она сохранила бы его. Хорошо, что Катенька едет к ней на все лето, а может быть, и на зиму. Мне прежде сентября никак и думать нельзя быть у них потому что занятия мои по службе временно удвоились, Жена теперь поехала одна, но в продолжение лета, вероятно, еще съездит к ним с старшими дочерьми.

Вчера получил я твое длинное письмо из Рима от 13-19-го апреля; на-днях получил прежнее, также и приписку в Булгаковском письме. Вероятно, и все письма твои дошли до меня исправно; но теперь некогда сделать им перекличку, потому что глубокая ночь и спешу (или, лучше сказать, поверхностное утро) писать к тебе. Днем за приезжею гостьею не успевал писать, потому что все был на-стороже, чтобы как-нибудь кто-нибудь не проговорился; а завтра отправляется Гагарин на пароходе, и надобно рано утром доставить ему письмо. Я ему уже отдал для тебя тяжелое отправление, заключающееся в «Онегине», новое полное издание; в «Новоселии», для выходца из Вавилонской башни; в почтовой бумаге, с видами московскими и петербургскими; с письмом ко мне Александра Булгакова, которое, как щи и бок с кашею, обдаст тебя Москвою; с «Философическими письмами», которые, по просьбе Бравурши, взялся я доставить к тебе, но на которые отвечайте прямо, а не через меня, потому что боюсь тяжести и страховых издержек философической переписки. Твоих писем к князю Александру Николаевичу Голицыну я не видал и не знаю, когда увижу; но заранее скажу тебе, что остаюсь при своем мнение. Не зачем и не должно тебе ехать во Францию, пока обстоятельства не умирятся. Просить тебе в свою пользу исключения также не кстати. Мудрец ищет его во время бури. Живи там, где никакая щепка не может задеть тебя; где твои поступки, твои речи перетолкованы быть не могут; где газеты, болтливее и лживее всех московских и петербургских сплетниц, не могут тебя ни к селу ни к городу компрометировать и навалить на тебя всякую небывальщину. Comme le juste milieu, attendez le désarmement généra. Особливо теперь, по женитьбе брата, еще менее нужно тебе ехать: он не один; поздравляю. А чтобы утешить тебя и подсластить горечь моих слов, скажу тебе, что Свербеева едет в Эмс; что, кажется, Бравурта едет за границу; по крайней мере в последнем письме говорит мне о поездке, которая даст ей случай увидеть меня в Петербурге; и, наконец, скажу тебе, что наша Суткова помолвлена за молодого графа Ростопчина второго, который еще не был в объятиях святой Нелагеи и, следовательно, еще не разорен. Говорят, что от этой свадьбы все московские матушки рвут и мечут; Сушкова совсем обворожила старуху Ростопчину, которая сначала не хотела дать согласия и призвала ее к себе, чтобы представить ей все опасности этого брака, основанные на молодости, на шалостях, на непостоянстве сына. Но не робкую душу Бог вложил в Суткову: она отвечала, что грядет на вольную смерть и, наконец, так понравилась будущей теще, что та говорит, что не могла никогда угадать лучшего счастья для сына. Боюсь, не обязалась ли Сушкова обратить в римскую веру старуху Пагикову и в придачу нашего Норова: иначе мудрено растолковать нежность Ростопчиной, заслуженную уж верно не стихами.

Я получил роспись посылаемых тобою вещей. Все будет отдано по принадлежности. Татаринова здесь нет; по возвращении его из Симбирска дам ему твои письма и велю списать для сестры твоей. Вьельгорскому читал я сегодня утром отрывки из твоего последнего письма. Он очень хорошо характеризировал их, сказав, что в них много individualité. И в самом деле, и там, где ты педантствуеть или списываешь какой-нибудь itinéraire, все выпечатается что-то Тургеневское. Ты был бы клад и Провидение для журнала: так бы целиком и чебурахтать тебя. Не даром судьба свела тебя с Стендалем: в вас есть много сходства, но тебя не станет написать «Rouge et noir», один из замечательнейших романов, одно из замечательнейших произведений нашего времени. Того и смотри, что ты не читал его. Я Стенлаля полюбил с «Жизни Россини», в которой так много огня и кипятка, как в самой музыке героя.

Завтра, то-есть, ныне большой парад на Царицыном лугу. Жаль, что тебя нет: можно было бы маневрировать пред фрейлинскою каретою. После завтра, то-есть, опять завтра, открывается выставка; и тут можно было бы кое-чем промышлять Скажи Жуковскому, что послал ему чрез Северина «Пестрые сказки» Одоевского, а Гагарину отдал для него мешок с турецким табаком, три фунта. Не пишу потому, что не знаю, куда писать, да и все тебе выписал; а ты расскажи ему мое письмо вкратце. «Большой выход у сатаны» и «Незнакомка» – Сенковского, ориенталиста, ценсора и прочего, теперь, но вступлении Уварова, уже не ценсора. Когда будет к нам министерша и министершенька просвещения? Киселевой, Потоцкой, Зенеиде – сердечное приветствие. Вот тебе для любезничания еще несколько листков бумаги. Прощай! Четыре часа утра, а в восемь надобно встать. Обнимаю тебя.

732.
Князь Вяземский Тургеневу.

16-го мая 1833 г. С.-Петербург.

Не имея времени писать, а имея случай, пересылаю к тебе несколько книжных гостинцев. Обозрение писано, сказывают, Сперанским. Жена моя все еще в Дерпте. Ты, вероятно, уже знаешь о печальной смерти бедного Николеньки. Мещерская также теперь в Дерпте. Екатерина Андреевна здорова и переносит скорбь свою с твердостью и кротким смирением. Жена пишет мне, что она удивительно трогательна. Я писал к тебе по первому пароходу с Григорием Гагариным и много кое-чего переслал. Писал я прежде через него и к Деликати. Моден умер, и смерть его была, сказывают, прекрасная, по присутствию духа, спокойствию и, так сказать, хозяйской распорядительности, с которою все придумал и для себя, то-есть, для трупа своего, и для будущего всей семьи своей.

Свербеева приехала с мужем из Москвы сегодня и дней через 15 отправляется на пароходе и будет в Эмсе, куда и тебя приглашает. А Бравурша, сказывают, будет на лето в Ревель. Не в Ревель ли и тебе ехать? Птичка-Дубенская велела тебе кланяться и сказать, что весна напоминает ей прошлогоднюю весну и тебя. Вижу ее редко; она для меня, то-есть, в глазах моих, немного полиняла. Погода у нас ужасная, и Елагин пустеет. Прости! Обнимаю тебя и обнимаю Жуковского письменно или своеручно и поцелуй его чернильно или слюнно.

Государь угощал обедом во дворце всю выставку, всех православных бородачей, ремесленников, более 400 человек. Он и императрица представляли им детей своих, и обласкали их, как более нельзя.

733.
Князь Вяземский Тургеневу.

2-го июнея 1833 г. С-Петербург.

 
Узнай, и с зависти растрескаешься шкурой:
Пишу с Свербеевой и остаюсь с Бравурой.
 

Так, сегодня Свербеева и Бравура еще здесь, но не надолго. Завтра одна отправляется в вашу сторону, то-есть, в Эмс, а другая едет в середу в Ревель. Одну может увидеть во всяком-случае, потому что она едет на год и, вероятно, будет в Женеве. Подарки, то-есть, часть твоих подарков, сюда дошла моим дочерям и Татариновой; но Татаринов еще не возвратился из Симбирска, и подарки ждут его. Жена возвратилась из грустного своего дерптского пилигримства. Оставшиеся, слава Богу, здоровы; в том удостоверяют и письма, после её возвращения уже полученные. Екатерина Андреевна в недоумении: оставаться ли в Дерпте или нет. По всем соображениям, она не нашла там, чего искала; не нашла той стихии, той атмосферы учености, научительности, любознания, которой надеялась найти. «Tutto il mondo è fatto comme la nostra famiglia». Кажется, и Дерпт не лучше или не многим лучите других наших университетов. Впрочем, дело не в профессорах. Карлсбадские воды в худом климате не могут производить того действия. Главное не в лекарствах, которые везде равно достаточны, но в пище, в воздухе, в испарениях почвы, которые глотаешь, и проникают все поры: вот что укрепляет организм человека. А между тем и больно видеть бедную Екатерину Андреевну, прикованную на кладбище и к надгробному камню сына. Как ни вертись она, а все этот камень в глазах. Тяжело, а если бесполезно, то еще тягостнее. Увидим, что скажет осень.

Теперь поговорим о свадьбах. Михаил Алексеевич Обресков женился на какой-то вдове полковнице, которая, впрочем, перешла все чины, или в которую – ; по крайней мере такова слава о ней, но мое вицедиректорство ничего о том не ведает. Здесь и в Москве уверяют, что Ивап Иваеович Днитриев тайно женился на вдове Севериной, но я тому не верю. Мария Осиповна идет замуж за конно-гвардейского Бреверна. Бравура меня уверяла, что известная султанша полагала, что ты на ней женишься. Жаль, что не совершилось бракосочетание французского кухмистерства с русскою кухнею, союз d'un pâté de Pérïgord (виноват, de foiegras) с православною кулебякою. То-то спали бы вы! Ты часто всхрапываешь, а она всегда сопит. Удивительно скучная особа!

Я пишу к тебе настоящим отцом семейства. В одном ухе скрыпка или волынка, по которой медвеженок мой Павлуша, пляшет с m-r Beaulier; в другом – солфежио Полины, которая учится петь с Рубини. Сегодня или через несколько часов минет моему Павлу тринадцать лет. Более грустно и страшно, нежели радостно. Бог с нами и с тобою, и с вами!

Дубенская была у нас недавно вечером; порхала, головку в перья завертывала, ворковала, миловалась и прочее, и прочее. Она всегда говорит о тебе, и не только слышно, но и видно, что помнит, – в чем большая разница. Свербеева может дать тебе живой отчет о ней…

Знаешь ли, что Чадаев надел черный галстук? C'est tout dire. Он в Москве кажется сен-симонствует. Впрочем, и здесь та же посылка от меня: «Voyez m-me Sverbéeff», которая рассказывает много забавного о нем.

Я послал к тебе недавно каталог выставки, сочинение Сперанского: все в-Женеву. Багреева отправилась на последнем пароходе, также и Огарева, Caniche Saltickoff с племянницами Долгоруковыми, Сторх, Соллогубша с племянницею, которую рекомендую вашей милости: это резеда, да стоит птички. Завтра отправляется графиня Полье со всем семейством. Меня этот пароход в жар кидает. А ты, – сын, еще жалуешься на свою участь! Неблагодарное животное, да перестань гневить Господа Бога! Ведь и он начальник: разгневаться может и заставит тебя дежурить в департаменте без выхода.

Вчера получил я твое старое письмо от 7-го марта в ответ на мое старейшее прошлогоднее письмо мюнхенское. Прошу непременно велеть снять свою рожицу, а литографии мы не хотим.

Во вчерашнем письме из Дерпта рассказывают нам о приеме Уварова студентами со всею университето-рыцарскою торжественностью: депутациями пешими и конными, факелами и виватами. Андрей Карамзин был представителем русской стороны. Уваров был, говорят, очень доволен и очень тронут этою встречею. Вот что София пишет о матери: «Elle est toujours bien triste; depuis quelques jours cependant ш us la trouvons -mieux; elle a l'air moins abattu et elle pleure souvent», чего прежде не было. Посылаю тебе с Свербеевой «La notice sur Goethe», Уварова; в ней, кажется, много заимствовано из Клейна; по крайней мере, судя по прежним выпискам твоим из него; по только выведено у него противоположное заключение. В строфах Боратынского более идеи, истины, нежели в брошюрке, в которой, впрочем, встречаются блестящие фразы шатобрианские, но вообще много легкомыслия и поверхности, что не очень идет к лицу президента Академии наук и министра просвещения в России, которой именно не нужно красноглаголания, а нужны мысли или и мысль. Переведи, хотя на немецкую прозу, стихи Боратынского и дай им известность в журналах. Их перевел стихами саксонский посланник Люцероде, хороший наш приятель, который в несколько месяцев пребывания своего здесь выучился очень хорошо по-русски и два раза прочел «Ивана Выжигина», и русский язык ему не огадился: испытание победительное. Австрийская красавица очень желала, по твоей рекомендации, увидеть нашу тибромоскворедкую красавицу, но я не мог сблизить ее с нею или к ней приблизить в Елагинском театре; она видела ее только издали и то не в авантажном виде: на ней была какая-то головная уборка, затеняющая ее. И здесь та же ссылка: «Voyez m-me Sverbéeff». Дочери мои хотели письменно благодарить тебя за подарки, но вчера, за празднованием новорожденного, засиделись поздно, а сегодня должно мне рано отвезти письмо к Свербеевой. Итак, до другого раза. Пиши иногда к Карамзиным: им будет очень отрадно получать письма от тебя. Может писать им через меня, а иногда мне через них. Вот тебе русский анекдот о выставке: кто-то на ней шумел несколько непристойно; чиновник подходит к нему и просит быть потише, говоря: «Ведь здесь не кабак». – «Не кабак, а выставка», отвечает тот.

Твое последнее свежее письмо – из Неаполя от 9-го мая. Письмо из Чивитта-Веккиа также здесь. Ожидают сюда Софию Волконскую 7-го числа, то-есть, чрез четыре дня. Додо Сушкова теперь уже графиня Ростопчина. В Москве эта свадьба сделала ужасную тревогу. Нахожу под рукою одно из стихотворений её и посылаю его тебе вместе с письмом Норова. Теперь прости! Обнимаю тебя. Вьельгорский, Бобринский тебе кланяются. До свидания!

Я писал Северину о воспитателе и воспитательнице для детей моих. Сделай милость, снесись с ним по этому и постарайтесь сообща.

Смирнова, описывая мне свои похождения, говорит: «Nous avons fait, comme Tourgueneff: après ces excursions покушали рыбки и спать легли».