Петр Анатольевич Елизаров
Однажды в Челябинске. Книга вторая
Вадим никак не ожидал, что непрезентабельный алкоголик способен выдать столь душещипательную историю. Она надолго западает в память. Попутчик словно наяву видел то, что пережил. Алкоголь для Вадима после услышанного будет пахнуть по-особенному мерзко.
– Теперь я понял, о чем он думал и что готовил. Сегодня он просто ушел, – закончил рассказ Михаил Григорьевич, опустил голову и снова залился горькими слезами. – Останови машину. На воздух хочу, – Вадя без разговоров выполнил просьбу.
Свежий снежок тонким слоем накрыл дороги в округе, будто тополиный пух летом. Слесарь в слезах вышел из «Жигулей» и опустился на колени перед ближайшим сугробом на обочине, потянулся к снегу, зачерпнул его в ладони и искупал в нем раскрасневшееся лицо. Не отдышаться толком; замучила изжога.
– Мы вроде бы как почти на месте, – произнес Вадим.
И правда. Впереди возвышается бескрайний бетонный забор, за которым бесчисленные горы и лабиринты металлолома, которые сегодня должен сторожить Андрей. Михаил Григорьевич готов хоть сейчас идти туда – с пылу с жару.
– Точно.
– И какой у тебя план?
– Идти к нему.
– Туда, что ли?
– Здесь недалеко дыра в заборе. Лом там подворовывается.
– Ты еще и с работы сына воровал? – Вадику не ответили. Он задал иной вопрос. – Помощь нужна? – любой другой на его месте давно бы унес ноги. Приключений у Вадима сегодня в достатке. Кореша явно предъявят. Но ему стремно бросить мужика в беде. Вадик мельком слышал об Андрее (ходили разговоры в шараге), но не знаком с ним.
– Езжай домой. Ты и так сделал для меня предостаточно.
– Пестик свой возьми, – напомнил Вадим, протянув оружие Михаилу Григорьевичу. Тот и позабыл про неожиданную находку в бачке рядового с виду унитаза.
***
Пробираясь сквозь горы металлолома, Михаил Григорьевич очень хотел увидеть сына. Сомневался, найдет ли нужные слова для тяжелой беседы и захочет ли Андрей видеть горе-отца? Мужик решил идти до конца, однако порывы слабости стали одолевать все чаще. А сердце в один момент стало стучать как заведенное. В глазах темнело. Пришлось припасть к земле, отдышаться и брести дальше. Сильнейшее желание реабилитироваться боролось с уставшей, немощной, потрепанной физической оболочкой, которая отказывалась работать. Дорога от ограды до будки скупщиков оказалась неимоверно длинной.
На время нечто заставило Михаила Григорьевича забыть о боли, промокшем бинте и шалившем сердечке – где-то впереди прозвучал выстрел. Михаил Григорьевич побежал на звук, интуитивно прикоснувшись к пистолету за пазухой.
– Неужели опоздал? – шептал слесарь, преодолевая метр за метром.
Он терялся в догадках, что происходит впереди. Ежели стрелял Андрюша, он зайдет к нападавшим с тыла и умертвит их всех без промедления. Папаша следовал воле Голоса, при этом не желая верить в самый плохой исход событий. Нет сомнений: смена сына именно сегодня.
Открытая площадка предоставила хороший обзор на то, что происходило у вагончика. Григорьевич узрел, как полицейские схватили его отпрыска, причем тот явно ранен. Менты упорно этого не замечали, только допытывались до Андрея, переговаривались друг с другом. «Подонки продажные! Он же ни в чем не виноват!» – отец Андрея уперся об трубу, почувствовав озноб. Пришла и сумасшедшая мысль, которую захотелось немедленно реализовать. «Smith & Wesson» Владимира Озерова очутился в руках слесаря-сантехника. Он принялся целиться в сотрудников ППС из укрытия – расстояние приличное, но убойной силы должно хватить. Мысли о сыне так затмили сознание, что он готов отправиться в ад и убить Люцифера ради воскрешения Андрея. Назвать мужика ангелом-хранителем язык не повернется, однако обстрелять полицейских Михаил Григорьевич хотел, не представляя, за какие заслуги Андрея вяжут легавые. Вряд ли за полезное и общественно значимое дело. Вряд ли таким чудовищным поступком можно загладить вину перед сыном. Хорошенько прицелиться не получается – давненько он не стрелял. Нужно вспомнить, каково это и что необходимо сделать, чтобы вышло поточнее и хладнокровнее, иначе ответным огнем его шлепнут в два счета.
Однако полицай, что пониже ростом, отправился в вагончик. Сержант же – на удивление безутешного отца – схватился за аптечку и стал оказывать помощь Андрею. Адекватное восприятие действительности ненадолго вернулось к слесарю: однозначно, люди не заслуживают шквального огня из укрытия. Решено затаиться и подождать, пока вся компашка вдоволь наговорится теперь уже в полицейском «УАЗике». Сидеть без движения на морозе вскоре стало невыносимо: все затекло и замерзло. Выпить бы, закралась мыслишка. Отличный ведь способ согреться и времечко скоротать. «Jack Daniel’s» уже выветрился: Григорьевич ведь выпивоха со стажем – этого напитка ему маловато для насыщения. И вновь он решил, что сию секунду нападет на машину и, угрожая пистолетом, заставит ментов отпустить Андрея. Или же самому взять на себя вину? Допустим, сына освободят – и что потом? В голову лезли спонтанные соображения без всякой логики – действия во имя сына походили на помешательство, словно иного пути не существует, словно его время на общение с Андреем стремительно истекает.
Когда же Михаилу Григорьевичу стало совсем невмоготу ждать у моря погоды, он, кряхтя, поднялся, чтобы подойти к «УАЗику», как пришлось вновь броситься в укрытие, поскольку автомобиль решил наконец отчалить. Вот сейчас слесарь напугался по-настоящему, ибо ни годы, ни состояние здоровья не позволят ему преследовать «Бобик» – проще лечь посередине дороги и помереть. Мужчина обратил внимание и на бежевую «Победу», одиноко стоявшую напротив вагончика: «Вряд ли на ходу», – заключил он. Посему пришлось бежать за набиравшим скорость «УАЗом», что удалялся все дальше и дальше. Михаил Григорьевич еле поднимал ноги, что вязли в снегу, а ледяным воздухом невозможно было полноценно дышать. Он несколько раз падал, но находил в себе силы подниматься и продолжать следовать за сыном. Откуда взялась полиция и куда она направлялась, непонятно.
– Стойте… Прошу… Пожалуйста… Стойте…
Задыхаясь, отец Андрея продолжал шевелить ногами, понимая, что его глаза застилают слезы от досады, что он опоздал на объяснение с собственным ребенком, что не уберег его от несчастья и что жестокое пророчество Голоса из старого парка сбывается – это начало конца для его семейства. Чем дальше уезжал «УАЗик», тем меньше Михаила Григорьевича подпитывала надежда – отечественный автомобиль словно служит спасательным кругом в беспощадном течении реки жизни, в которой беспомощно барахтается слесарь. Захотелось достать пистолет и пальнуть в воздух, привлечь внимание. Но в округе нежданно-негаданно завыли собаки.
Пистолет направился к виску, но не добрался до него, ибо Михаил Григорьевич достиг ворот скупки, не представляя, в какую сторону бежать. Полиция успела скрыться. Мурашки укрыли тело броней, сердце болезненно стучит, но все еще подсказывает верный путь – бежать в левую сторону. И он побежал, словно по инерции. Знал, что движение поддержит в нем жизненные силы и веру. Если он остановится, то конец, провал, проигрыш… смерть. Он надеялся до последнего…
Позади послышалось тарахтение двигателя. Превозмогая боль и продолжая шагать по обочине, Михаил Григорьевич повернул голову и узрел уже знакомую «Копейку».
– Дядя Миша! – приветливо воскликнул Вадик, заметив, в каком тяжелом состоянии находится его полуночный знакомый. – Я как знал, что вам еще пригожусь.
– Я велел тебе ехать домой, – закашлялся слесарь, продолжая идти вперед, словно древний старикашка, вышедший на пробежку впервые за 50 лет. – Почему ты еще здесь?! Уезжай, я сказал!
– Тебе же плохо, я вижу.
– Заслужил я. А ты не ввязывайся и живи спокойно.
– Посмотри же правде в глаза – без меня ты не справишься, – настаивал Вадим.
– Не с чем справляться. Я упустил его, – всхлипывал мужичок.
– Прыгай давай. Мы их нагоним.
– Кого ты пытаешься обмануть?
– Тащи свою жопу сюда, старик! – повысил голос хозяин «Копейки».
Михаил Григорьевич взглянул Вадиму в глаза – в них искреннее желание помочь, а прежнюю подозрительность как рукой сняло. Слесарь решил подчиниться настырному пареньку, которому не было и 18-ти лет.
– Уйдут, – изрек Михаил Григорьевич, оказавшись на переднем сиденье.
– Догоним, если плакаться не будешь. Сомневаюсь, что твой сын желает увидеть перед собой размазню. Ради чего тогда ты проделал такой путь? Чтобы руки опустить? Или чтобы заново заставить себя жить, а?
– Ты прав.
– Здесь всего одна дорога. Никуда мусора не денутся.
– Не ошибся я в тебе, – безутешный отец видел все больше сходств между Вадимом и Андреем.
– Просто я вспомнил, что мне частенько матушка говорит: когда тебе трудно и что-то не получается, судьба обязательно подошлет к тебе помощника, главное – не отвергать его. Думаю, твой помощник – это я, – Вадик взглянул на мужика и нашел понимание в его уставшем взгляде. – Но ментов гасить я не буду.
Старенький «Жигуленок» вдруг весьма резво разогнался, подключаясь к преследованию затерявшегося в декабрьской ночи «УАЗика».
– Не думал, что твое корыто способно на такую скорость.
Как же часто Вадик слышал подобное.
– Я с моими умельцами немного модернизировал ласточку. Даже хотел одно время в уличные гонки податься. Собирал тут как-то раз отчаянных один тип – Генерал у него кликуха. Может, слышал?
– Ты серьезно хотел гонять на этой штуке? Она же асфальт скребет.
– Поверь, дядя Миша, некоторые ее свойства нам сегодня сгодятся.
***
За без малого час Вадим насмотрелся всякого. Причем ненавязчиво преследовать полицию, дабы не привлечь внимания на пустых городских улицах, стало легчайшей прогулкой по парку. Далее пришлось наблюдать за всем происходящим – тяжеловато, если не знаешь всей подноготной: словно смотришь увлекательный фильм без звука и даже без субтитров.
Для начала менты тормознули неподалеку от клуба «Хамелеон». Сходили внутрь на разведку, а после выволокли из машины Андрея. Вадик наконец смог его как следует разглядеть. А сколько же раз слесарь порывался кинуться туда. Вадим всеми силами уговаривал его не делать этого, поскольку чувствовал подвох, который крылся в первую очередь в нетипичных действиях патрульных.
– Нужно вмешаться, – то и дело повторял Григорьевич. А ведь совсем недавно он еле дышал на переднем сиденье, водрузив ладонь на солнечное сплетение.
Вскоре легавые вылетели из клуба, прихватив оттуда еще троих. При этом Андрея приковали наручниками к одному из полицейских. Вадим среди арестованных узнал-таки человека, которого прождал сегодня на морозе полночи: «Вот, значит, где лазила эта гнида», – речь о Глебе. Вадик толком и не успел удивиться, как всех отвлекло иное событие (ставшее впоследствии эпохальным) – слаженный штурм СОБРом клуба «Хамелеон».
Михаил Григорьевич не спускал глаз со сценки неуклюжей посадки задержанных в «УАЗик». Мужчина буквально с мясом отодрал внимание Вадима от клуба, когда у ППСников что-то пошло не так. «В этом весь Глеб», – подумал Вадим, когда увидел, как лидер шайки малолеток схватил девчонку, что вышла со всеми из заведения, и принялся размахивать ножом, угрожая ментам.
– Что происходит? – изрек наконец Вадик.
– Шанс сбежать, – Григорьевич с надеждой следил за Андреем.
Беспомощные полицейские один за другим освобождали задержанных. Глеб подозрительно указывал на Андрея.
– Будь наготове, Вадик. Мы должны подобрать Андрея, как только будет безопасно.
«Не хотелось бы, чтоб в спасительную машину запрыгнул Глеб», – Вадим не мог допустить такого стечения событий, при котором он помогал бы этому невыносимому человеку.
– Они что, все заодно?
Развязка конфликта наступила внезапно. Андрей вырвался и побежал наутек. Его отец встрепенулся:
– Газуй! Надо забрать его! – к мужику вернулись сила и уверенность (будто ради последнего рывка).
Вадик переключил передачу и надавил на газ, как двигатель крякнул и заглох. Оба мигом залились потом: такое с «Копейкой» Вадима происходит впервые. Парень стал настойчиво крутить ключи в замке зажигания. Но не успел Вадик под капот заглянуть, как Михаил Григорьевич выскочил из салона и побежал за сыном.
– Куда?!
– За Андреем. Я знаю район как свои пять пальцев. Заводи колымагу и догоняй! – с некоторым азартом крикнул дядя Миша.
– Отбитый старикан, – прошипел Вадик, наблюдая, как тот скрылся меж домами. Припомнив его состояние четверть часа назад, Вадим понял, что мужика надолго не хватит, ибо очередной забег, помноженный на эмоциональное потрясение, вполне способен убить Михаила Григорьевича.
Через секунду Вадик машинально припал к земле, ибо позади прогремел выстрел. Глеб, размахивая пушкой, побежал вместе с напарником в ту же сторону, куда унеслись Андрей и Григорьевич. Не хотелось бы пересекаться с Глебом. Однако сумасшедшую семейку без помощи Вадима никто не соединит.
Кто-то схлопотал шальную пулю. Чтобы не последовать примеру доходяги, Вадик опасливо поднялся, пошевелил под капотом парой трубок, после чего механическое сердце машины заработало как часы.
Вадя повел «Жигуль» в дебри здешних микрорайонов, чтобы нагнать бегунов. Во-первых, некоторые могут идентифицировать его наружность и проявить враждебность (даже с использованием оружия). Во-вторых, к гонке наверняка присоединятся ППСники, когда отойдут от шока.
Исколесив полрайона, Вадим осознал, что человек способен пролезть везде, чего не скажешь об автомобилях. Периодически в зеркала то и дело бросался «KIA», тоже кого-то здесь разыскивающий. Спешим актуализировать число преследователей Андрея той ночью – девять человек.
Через несколько минут Вадим все же обнаружил бегущего (уже не столь рьяно) Михаила Григорьевича, явно сбившегося с пути. Старикам у нас почет, но молодым все-таки дорога. Мужик вновь выглядит слабым и отчаявшимся. Он метался по одному из кварталов, потеряв след сына, отчего чуть не утратил рассудок. Огни «Копейки» для него равноценны спасительной руке Господа, сигналом продолжать поиски.
– Кровь на боку у тебя, ты в курсе? – заметил Вадим, когда запыхавшийся слесарь залез в машину.
– Уже все равно.
– Здесь вроде больничка недалеко.
– Нет, – отрезал Михаил. – Мне поможет только…
– Думаю, мне известно единственное лекарство, что тебе поможет.
– Я упустил его, – твердил в забытье Михаил Григорьевич, – потерялся.
Вадим приметил изменения в его внешности: зрачки расширились, кожа побледнела, грудь вздымалась от дыхания, руки непроизвольно поддергивались.
– Сейчас мы его отыщем, – подбадривал мужика Вадик, считая, что попутчик солидно застрял в собственной же утопии. Однако парень твердо решил содействовать ему до последнего. – Он пешком, а мы на колесах.
Вадим терпеливо крутил рулем, исследуя каждый уголок, поворот и тупичок спящих районов и пустырей. С каждой минутой Михаил Григорьевич заметно сдавал. Видно, что безутешный отец уже не надеется нагнать сына. Однако он оживился сильнее обычного, когда заметил вдалеке паренька, похожего на Андрея, что скрылся в лесополосе возле железной дороги.
– Туда, Вадик! Туда, туда, туда!
Либо здесь и сейчас, либо нигде и никогда.
Нестерпимым огнем горит сердце мужчины. Огонь разливается по всему телу, однако Григорьевич намеревается биться до самого последнего вздоха: во-первых, не хочет огорчать Вадика, который искреннее жаждет ему помочь; во-вторых, желает, чтобы сын запомнил отца человеком, что раскаялся, но до последнего сохранял лицо.
Стало невтерпеж. Михаил Григорьевич уверовал, что Андрей ждет его – он хороший мальчуган, он простит непутевого отца. Но никто не мог предугадать, уйдут ли они из всей заварушки вместе.
Прежде чем выскочить из машины практически на ходу, Михаил Григорьевич обратился к человеку, что поддержал его в минуты нужды:
– У меня к тебе последняя просьба.
– Почему последняя?
– Ты сейчас высадишь меня здесь, развернешься и поедешь домой.
– Но я могу дождаться…
– Нет. Ты исполнишь мою волю, понял? И без разговоров. Слушай старшего.
– Уверен?
– Да, уверен. Дальше я сам – это мои грехи, и замаливать их мне… в одиночку. Это мой крест и мое желание.
– Смысл спорить тогда, – Вадик развел руками и опечалился, заметив, что мужик уже на последнем издыхании. Будто сверху ему нарочно продлевают жизнь, чтобы он закрыл гештальт.
– Если б не ты, Вадик, я бы ни за что…
– Знаю, дядя Миша. Не трать энергию на слова, пожалуйста, – он взглянул на попутчика. – Многое ты сделал в своей жизни неправильно, но в конце концов осознал все, признался самому себе и готов исправиться. Будь я на месте твоего сына, я бы простил. Иди, он ждет тебя, – произнес Вадик и печально опустил глаза, лишь бы не видеть, как на самом деле плох Михаил Григорьевич (буквально седеет на глазах).
– Ты редкий экземпляр. С чистыми помыслами и добрым сердцем. Таких уже не встретишь. Все у тебя будет хорошо – ты только на чепуху не отвлекайся. Родителям передавай привет. Спасибо за все.
Григорьевич вылез из машины и направился прямиком в лесополосу. Вадим медленно повел «Копейку» прочь, исполняя волю мужика. Поворачивая за угол, он не приметил, как в зеркало машины попал еще один человек – злейший враг многих из сегодняшних героев.
С каменным лицом Вадик ехал домой. Где-то на середине пути он резко крутанул руль и рванул назад.
***
Защитка у железнодорожных путей стала для Михаила Григорьевича непролазными джунглями. Глубокий снег напоминал зыбучие пески. Мужчина хотел пойти наперерез маршруту Андрея и встретиться с ним лицом к лицу. Отец чувствовал, что сын бредет где-то очень близко, но нечто неизвестное сдерживает его подать клич в столь нужный и ответственный момент. Окрестности подозрительно схожи с тем самым старым парком, в котором слесарь услышал Голос.
Силы иссякали с бешеной скоростью. В один прекрасный момент по телу прошла такая сильная дрожь, что подкосила Михаила Григорьевича. Он упал: сначала на ближайший более-менее надежный ствол, а после и на нетронутый белый снег, оставив кровавые следы вокруг. Тело отнималось, но он продолжал ползти. Дышать становилось все труднее. Воздух не насыщал нутро. Мужчина жадно хватал его ртом. На голову словно нацепили тесные стальные оковы. В груди проснулся самый настоящий вулкан – сердце билось неровно… из последних сил. Слесарь окончательно загнал его работой, алкоголем, переживаниями. Еще с детства мотор пошаливал. Сейчас он уже неспособен терпеть и намеревается опустить занавес, прекратив ужасающий спектакль под названием «жизнь».
Впереди Григорьевич узрел бетонные блоки, сложенные друг на друга – коллектор, из которого обильно выходят клубы пара. Доползти до него неимоверно тяжело. Он не мог и на помощь позвать – лишь еле слышимо хрипел:
– Андрей… Андрей… Андрюшенька… – товарняк заглушил его голос.
На почти безмолвный зов пришел тот, кого Григорьевич столько лет не желал замечать. Мужчина присмотрелся. Меж деревьев впереди себя он узрел Андрея в профиль, что стоял напротив другого типа. Того самого, стараниями которого все и сбежали от полиции неподалеку от «Хамелеона». У мерзкого пацана в руках виднеется пистолет. Без слов ясно – он ненавидит Андрея. Он убьет его…
Руки Михаила Григорьевича подчинялись мозгу неохотно. Резервы быстро таяли: «Боже, дай мне сил. Всего лишь раз. Я не прошу многого…»
Пальцы ухватили рукоятку «Smith & Wesson». Тот весит будто целую тонну. Всеми силами мужик напряг память. Припомнил, как учили в стрелковой секции: выпрямить руку, прицелиться, задержать дыхание и нажать на спусковой крючок, освободив голову от всего, что может отвлечь. Мужчина будто наблюдал за собой со стороны: он еще ребенок, школьник, одно из первых занятий в тире, тренер поправляет руку, легонечко ударяет по локтю, проговаривает на ухо порядок действий. Ствол то и дело гуляет. Нужно хорошенько сосредоточиться, чтобы не допускать этого – второй попытки не будет. Тянуть нельзя – Голос окажется прав, если не вмешаться. Но он ведь нематериален, отчего неспособен поменять расстановку сил и действий, а вокруг люди, которые могут все.
Зрение на несколько секунд прояснилось, сфокусировавшись на цели. Рука выпрямилась и застыла без дрожи. Мушка совпала с разрезом в прицеле – как раз по центру худощавого силуэта Глеба, который что-то злобно выговаривает Андрею.
Михаил Григорьевич уходит, переносится в иное место, но дело свое он обязательно завершит.
– Сынок… Прости…
В грудь как кинжал воткнули. От боли хотелось вскричать на всю округу, но голос уже покинул его. Пистолет отклонило в сторону, но мужчина терпеливо вернул его в изначальное положение. Его никто не видел.
Он выстрелил – не раньше и не позже. Именно тогда, когда суждено.
Пистолет выпал из ослабевшей руки и утонул в снегу.
– Прощай… – прежде чем глаза застелила непролазная вечная темнота, Михаил Григорьевич взглянул в сторону Андрея.
Он не знал, что ожидает его впереди, ибо больше всего в жизни мечтал защитить сына. Он это сделал. Иного не предусмотрено.
Благодаря последним нотам, что играло сердце, Михаил Григорьевич сквозь снег и сухостой практически вслепую дополз до теплоколлектора и свалился внутрь – к трубам, кранам и вентилям. В темноте укрытия, на теплой земле, свернулась в клубок дворняжка, вокруг которой пищали недавно родившиеся щенки, толком не окрепшие. Их мать даже не зарычала на чужака, понимая, что опасности незнакомец не представляет, словно уже была свидетелем подобной сценки в своей собачьей жизни (либо в иных жизнях).
Именно в этом месте и наступил предсказанный конец одной человеческой семьи. И начало новой – собачьей…
Сердце Михаила Григорьевича перестало биться.
