Петр Альшевский
Гибрид Игл-Пиг
© Петр Альшевский, 2021
ISBN 978-5-0055-0435-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
«Копченая лазурь».
Действие первое.
В нее ведут и из нее выводят двери – в ней, в минималисткой зале, с поникшими на стол головами пять мужчин и пять женщин.
Валюжный, Погыгалов, Лукинский, Глухов, Малышев.
Кобова, Жмудина, Петрялова, Борянкина, Денисова.
У кого за счет лица, у кого-то благодаря фигуре, внешний вид у них у всех незавидный.
Валюжный. Спасательным жилетом я не пользовался. А меня этому обучали.
Полыгалов. Где?
Валюжный. В турпоходе.
Полыгалов. А сами мы где?
Валюжный. Я был на горной реке. В прошлом августе мы к ней шли и по ней сплавлялись. Ну а сейчас я… где я?
Полыгалов. Где и я.
Лукинский. Где я…
Полыгалов. И ты здесь.
Лукинский. «Где я?» – это спросил очнувшийся на Куликовом поле Дмитрий Донской. Но он-то после полученных в битве ударов неважно соображал, а мы-то после чего? У кого из вас голова хоть сколько-нибудь ясная?
Глухов. Сквозь мою что-то постоянно проносится.
Полыгалов. Не воспоминания?
Глухов. Словно бы клубы пары, а в нем булыжники, гранаты, рогатины… у них по моей голове проходит парад-алле. Про Дмитрия Донского ты говорил?
Лукинский. Я. Про князя Дмитрия я читал, когда ехал… наверное, туда, откуда попал сюда. Куда я поехал, я пока не помню, ну а Дмитрий Донской ездил в Орду. За ярлыком на великое княжение. Но там ярлык дали Дмитрию.
Малышев. Донской же и есть Дмитрий.
Лукинский. Дмитрию Суздальскому. А Дмитрию Московскому, то бишь Донскому, не дали.
Полыгалов. Он и Московский, он и Донской?
Лукинский. Донским его прозвали за совершенный на Дону разгром татар.
Глухов. Он крутой.
Лукинский. Потом он опять стал дань им платить.
Валюжный. На пустопорожние разговоры, господа, давайте постановим не отвлекаться. А то я наблюдаю какую-то легковесность. Мы неизвестно почему незнамо где, а вы вместо выяснений о татаро-монгольском иго разговорились. Вы все кто? Раньше мы никогда не встречались?
Полыгалов. Вроде бы встречались. Я всех сидящих за столом, кажется, уже видел. Но мельком.
Лукинский. И женщин видел?
Полыгалов. Они за столом не сидят, а как бы на нем лежат. Придут в себя – присмотрюсь. Не узнать женщину, с которой я был знаком, для меня немыслимо.
Глухов. А если вы с ней познакомились по пьяне и той же ночью разошлись насовсем?
Полыгалов. В пьяном виде я к женщинам не подхожу.
Валюжный. Но ведь и она к тебе подойти может.
Полыгалов. Но я же буду трезвым.
Валюжный. Ну да, согласен, ты ее запомнишь. К себе повести попытаешься?
Полыгалов. Я не сторонник таких отношений. Перепившую женщину я лучше усажу в машину и пускай она домой возвращается.
Лукинский. В пятницу вечером женщины принимают неограниченно. Пятничное безумие! Для меня оно в том, чтобы выпить бутылку пива.
Валюжный. А в прочие дни ты себе и этого не позволяешь?
Лукинский. От выпивки у меня разгуливаются нервы. И случаются нервные припадки.
Полыгалов. Хлебая в пятницу твое пиво, ты их не боишься?
Лукинский. В пятницу я рискую. Впрочем, риск не особый – с единственной бутылки пива я щеки себе не расцарапаю.
Валюжный. Следы твоих буйств у тебя на щеках незаметны.
Лукинский. С последнего случая не меньше месяца прошло. Я не пил – в конфликт с собой я вступил из-за девушки. Она в ущерб мне застенчивостью страдала.
Малышев. Не раздевалась?
Лукинский. Проведя со мной около часа, она сказала, что от скуки я ее не избавил, и из кафе, где мы были, утопала. В единое целое мы с ней не преобразовались.
Полыгалов. А ты сразу на подобные высоты замахиваешься? Не успел к ней приглядеться, а уже тянешься с ней душа в душу лет сорок провести?
Малышев. Похвальная черта.
Валюжный. Ну а я не разделяю. Я эпидемиолог, борец с эпидемиями, и если женщин эпидемия стремления к долгим отношениям поразила чуть ли не всеобще, то я мужчина, и меня это обошло. По роду своей деятельности я пересекаюсь с кучей женщин, но в брачные или продолжительные внебрачные отношения никакая из них меня не втянула.
Лукинский. Среди этих дам большинство было заражено?
Валюжный. К больной я бы и в палату не зашел. Эпидемиям мы противостоим на отдалении – изыскиваем антивирусы, колбочками позвякиваем, чистый кабинетный труд в окружении медицински образованных женщин, которые бывают разной красоты и комплекции.
Глухов. Неотразимые попадаются?
Валюжный. При взгляде на них моя челюсть всегда на месте. Ее отпадений у меня не случается.
Глухов. Но взгляд-то у тебя… взглядом ты их буравишь? Глядишь на них так, что они аж обмирают?
Валюжный. Я же им не начальник. Откуда мне набраться смелости на такой взгляд?
Глухов. Я в моем супермаркете других взоров на женщин не бросаю. Я заведую в нем складским помещением, и когда в него кажет нос какая-нибудь продавщица, я на нее смотрю, как ошпариваю.
Лукинский. Соблазнению это помогает?
Глухов. На моем складе им есть, где со мной уединиться.
Полыгалов. И скольких же ты завалил?
Глухов. Возможности им предоставляются, но они ими не прельщаются. Товара нахватают и в торговый зал. А я предвкушаю, что кто-то из них, ко мне войдя, у меня задержится. Не испугается побыть со мной ласковой.
Малышев. За твои запугивания ваших продавщиц тебя с должности не уберут?
Глухов. Профессионально я ей соответствую – не подкопаешься. Наверху обладают проверенным знанием того, что кто-кто, а я не напортачу. У меня обученность и у меня же ответственность! Вон та девушка, видели, пошевелилась…
Полыгалов. Первая ласточка. За ней и остальные сейчас начнут к жизни возвращаться. С этими женщинами мы кем будем? Пай-мальчиками?
Лукинский. Если после пробуждения они узрят перед собой похотливое хамье, истеричную свистопляску я не исключаю. И в признаки ненормальности ее не записываю. Из-за страха за свое женское достоинство они совершат на нас выпад, в их глазах оправданный. Полагаю, что и среди нас нашлись бы те, кто его не осудил.
Полыгалов. Кинься они нас дубасить, я бы на их сторону не встал. Я был бы откровенно недоволен их поведением. Вы, женщина, на нас не попрете?
Кобова. У меня боль в груди.
Валюжный. В обеих грудях?
Кобова. В грудной клетке. Будто бы перебрала с количеством выкуренного… но я курю травку и, когда перехлестываю, это на мне сказывается, но не на моих легких. Мучиться ими – удел других. По пачке обычных смолящих. На работу ходящих и детей плодящих. Быть бездетным в прошлом считалось позором. Я живу в наше время, но прошлое через моих умерших предков ко мне является и пилит меня, терзает. Тут можно и рассудка лишиться.
Полыгалов. Наркотики поубойнее травы ты не принимаешь?
Кобова. Конечно, принимаю. Я здесь из-за них?
Полыгалов. Ты здесь с нами, а мы не наркоманы. Признаться, грудь и у меня побаливает.
Малышев. И у меня в ней жмет.
Валюжный. К нам бы сюда Кирилла Николаевича Свягина. Он патолог.
Малышев. Изучает происходящие в организме патологические процессы?
Валюжный. Как Сальмон. В чью честь была названа сальмонелла. С Кириллом Николаевичем мы по высшему разряду дружим еще с институтской скамьи.
Глухов. Эпидемиолог и патолог…
Полыгалов. Друзья на век. Объединенные непроглядной специализацией.
Борянкина. Словно бы ты знаешь, у кого на самом деле непроглядно… ваш патолог, он не сексопатолог?
Валюжный. При наличии у вас сексуальных проблем он не тот, кто вам требуется. Не в курсе, что у вас… на мой взгляд, вы женщина жизнеспособная.
Борянкина. Но я жду исцеления. И не обязательно от врача.
Полыгалов. Тебе бы любой подошел?
Борянкина. С голубоглазыми я не связываюсь. Они мне пожеланнее прочих, но я их сторонюсь. Если они ко мне обращаются, я их отвергаю, и мне из-за этого нездоровится.
Лукинский. Ты – шкатулка с секретом. Тот ящичек, где у тебя сердце, обчистил некто голубоглазый? Он твое сердце украл?
Борянкина. Двенадцать лет прошло.
Лукинский. Но сердце у тебя по-прежнему не на месте. Неужели твой голубоглазый столь незаменим?
Борянкина. Глаза у него уже бесцветные… он полуживой. Не может обходиться без костылей. Его зажало между двумя теплоходами, проплывавшими впритык.
Жмудина. Он находился на каком-то из них?
Борянкина. Подвешенным и закрепленным, буквы на борту рисовал. Теплоход поменял название, и он, замазав предыдущее, выписывал на нем новое. На ходу, потому что теплоход куда-то спешно перегоняли и в пункт назначения ему полагалось наглядно переименованным прийти. «Александром Мещеряковым»! Вероятно, это толстосум, который его прикупил. К написанию фамилии мой Андрей приступил, но и на половину ее не закончил. Когда я входила к Андрею в палату, он меня гнал, а как-то раз смолчал – лежал и медитировал. Затем объявил, что видит радугу…. символ просветления.
Петрялова. Какой расторопный. Чуть ли не в момент из заурядного мужика в высокодуховную личность переродился. А мы что?
Валюжный. Мы сидим.
Петрялова. А кто нас сюда посадил? Я не помню, чтобы я сюда приходила и усаживалась с вами за стол.
Полыгалов. Стол сосновый.
Петрялова. Ты наощупь определил?
Полыгалов. Я мебельщик. Делаю на заказ шкафы, этажерки, кресла, в сортах дерева я не путаюсь. Ну похлопайте что ли. Мне не достает адресованного мне восхищения.
Малышева. Вы терпите одну сплошную горечь неудач?
Полыгалов. На моем пути к счастью вроде бы ничего не стоит, но чем дольше я по нему иду, тем для меня понятнее, что где-то был поворот, а я его проскочил…
Валюжный. Твою уникальность тебе этим не доказать. Кто из нас согласится поклясться, что с счастьем он не разминулся?
Глухов. Прессанул ты нас славно.
Лукинский. Меня твой вопрос практически в стул вдавил. Тревожный звоночек! Следует быть менее восприимчивым… и юношеские мечты похоронить и не откапывать. Да и о детских не вспоминать. В детстве у меня имелись предпосылки того, что мое будущее естественным образом будет изумительным.
Валюжный. В два года ты вырывал пудовую гирю, но пошел в шахматы. Не пеняй на провидение! Себя в своих оплошностях упрекай.
Лукинский. Доносятся нелицеприятные выкрики. Тебе, как эпидемиологу, знаком термин «полиурия»?
Валюжный. Это чрезмерное выделение мочи.
Лукинский. А ты чрезмерно выделяешь критическую недоброжелательность. Что ты меня учишь, кого мне винить, а кого не трогать? Клянуть судьбу мне не в тягость. Себя мне правильней поберечь… чтобы не заводиться. Если я взорвусь, то ведь и тебя взрывной волною отбросит. Я по рождению казак! На исторический факультет из станицы Долгожабловская поступать приехал!
Петрялова. Еще не раздерганным? Сидеть с тобой на лекциях когда стало небезопасно?
Лукинский. В университете психоз меня не одолевал. Он ко мне после пришел. Но в обычных обстоятельствах я его на пребывающих со мной рядом не направляю. Собственные щеки царапаю.
Борянкина. Мы за тобой проследим.
Лукинский. Из жалости ко мне остановить меня попытаетесь?
Борянкина. Что бы ты ни рассказывал, твой припадок может перекинуться на нас. Едва он начнется, мы от тебя отодвинемся. Мы бы и совсем ушли, но кто его знает, куда ведут эти двери… кто-нибудь из мужчин подергать за ручки не сходит?
Полыгалов. Меня от прохода к одной из дверей ничто не удерживает. Двинусь я к ней, естественно, с настороженностью.
Глухов. Если двинешься.
Полыгалов. Сумею привстать – двинусь. Я встаю… ноги мне подчиняются. Насколько ограничены их ресурсы и смогу ли я на них передвигаться, я сейчас узнаю… идти мне удается.
По помещению разносится голос.
Голос. Идти тебе некуда. Вы здесь заперты, и битьем об двери или умоляющими криками вам себя отсюда не вытащить. «И где-то кричал коростель, и в бессилье по воздуху хлопали слабые крылья!».
Глухов. Это кто?
Лукинский. Стихи Поля Верлена. А чей голос их произнес, нам может сказать лишь этот самый голос… условия нашего освобождения нам придется обговаривать с ним.
Валюжный. В переговорах мы проявим стальную волю. Совместными усилиями вы вынудим его быть сговорчивым! Я предлагаю всем принять суровый вид.
Малышева. И женщинам?
Валюжный. Какая бы нас, мужчин, ни ждала участь, вашей мы вряд ли позавидуем. Вы сознаете, что с вами способен сотворить наш тюремщик?
Жмудина. Пусть он к нам выйдет, и мы на месте поглядим, кто из нас чего стоит и кто кого, если будет столкновение, разложит на атомы. Коснись меня и увидишь, насколько у меня сильна оборона!
Голос. Я к вам не притронусь. Но роль я вам отвел сексуальную. По моему плану друг с другом спариваться вы станете.
Полыгалов. Разнополо?
Голос. На однополую любовь я вас не толкну. Не потому что я вас жалею, а поскольку она мне самому отвратительна. Хотя меня и та, что между мужчиной и женщиной, вдохновлять перестала… благодаря вам я думаю это подправить.
Лукинский. Наблюдая, как мы сношаемся?
Голос. Смотря вживую и параллельно записывая вас на камеру.
Валюжный. Вы что же, порнофильм хотите тут снять? С нами, со всеми, в качестве артистов?
Голос. Да кому такое могло прийти в голову… мне. Я пятидесятидвухлетний порнограф, снявший и спродюсировавший тысячи короткометражных лент, в которых молодые и красивые тела долбили и продалбливались, раздирали и раздирались, вгоняли члены и подставляли рты, анусы, влагалища… на подобный аспект человеческих отношений я насмотрелся, как редко кто. И мне они начали надоедать и ничего мне не доставлять… эрекции при съемках у меня давно не случалось, но затруднения с ней и в частной жизни у меня появились. Мое солнышко, мое бревнышко… солнышко – моя девушка. Бревнышко – мой фаллос. Но и она бревнышко. Я ее не распалил, и она лежит бревном подо мной лежит. На средства для укрепления эрекции я пока подсаживаться не намерен, а без них мне на что уповать? Как мне преодолеть последствия пресыщения? Я пораскинул и у меня созрело… я подумал, что глядя на секс неумелых, некрасивых, немолодых я испытаю неожиданные, свежие для меня ощущения… теоретически возбуждающего характера. И я отыскал вас.
Петрялова. Где?
Голос. На сайте знакомств. Память у кого-нибудь сработала? Регистрация, размещение анкет, фотографий, рассылка и прием сообщений, заходы в сеть с надеждой кому-нибудь понравиться, всем этим я, что ли, баловался? Вокруг меня противоположного пола вьется, как мух над дохлой кобылой. А вам хрен на блюде. Кому-то на блюде голову Иоанна Крестителя, а вам хрен. И вы данное упущение вознамерились исправить. С вашей внешностью это же элементарно! Кому ни напишешь, буквально каждый сочтет за удачу вступить с вами в переписку, а потом и в реальном мире вас полюбить. Вы друг на друга взгляните! Сидящие с вами за столом какими вам видятся? Что в них характерным вам кажется?
Валюжный. То, что они и я, мы ровесники.
Голос. Вам от тридцати пяти до сорока. А за исключением возраста, что в вас похожего?
Лукинский. По-моему, я понимаю, что.
Голос. Ну произнеси.
Лукинский. Я не решаюсь.
Голос. Ну говори же, говори. Прояви себя самым догадливым.
Лукинский. Я подмечаю, что мы… и мужчины, и женщины, мы… не слишком интересные внешне.
Голос. Вот это да! Хоть кто-то смог разглядеть, что за цветочки в букет мною собраны. Жирные, рябые, ушастые, с рожами кривыми, с подбородками, свисающими до груди, у кого лицо не одутловатое, того портят выпирающие зубы, у кого зубы ничего, у того лоб на пол-лица, губы у всех у вас обыкновенным губам не уступают, но кого из вас кому-то захочется поцеловать? Из переписки с вами я уяснил, что предложениями о встречах вас не забрасывают.
Петрялова. Мне вы не писали.
Голос. Писал. Сообщения от тридцатилетнего менеджера Артема тебе приходили?
Петрялова. С ним я переписывалась. Значит, Артемом являетесь вы?
Голос. Мой облик я тебе не опишу, но я не тот кудрявый брюнет, чья фотография тебя к нему расположила. Увидев его член, ты бы еще основательней к Артему прониклась! Но он не Артем, а Волжский Гусар! Мой порноактер. А рядом с тобой жертвы моего обмана – подобные тебе одинокие женщины, откликнувшиеся на комплименты Артема с прицелом поиметь с ним секс. Не замуж же за него выйти. Столь сумасшедшим мечтаниям никто из вас не предавался?
Борянкина. Мне Артем написал, что на этом сайте он жену ищет.
Денисова. Он и мне о желании завязать с холостяцким существовании сообщил.
Голос. И вы даже в вашей ситуации мои строки за чистую откровенность приняли? Руки в романтических посланиях я набил, однако вы не школьницы младших классов – для чего я почву возделываю, уяснить вы были обязаны. Как вам свадьба-то могла примерещиться? Зазнайство, девушки! Вид-то у вас какой? Трезвомыслящая женщина ваших телесных составляющих милости от судьбы не ждет.
Жмудина. Вам внутрь женщины не забраться.
Голос. Отчего же? Я частенько в них захожу.
Жмудина. Но нашу суть вам не прочувствовать. Пусть женщина и непривлекательна, она не считает, что живет без шансов. Кто-то и меня полюбит! А полюбив, женится! Вот что она думает.
Голос. Если так, то она дура.
Кобова. Банана.
Голос. Тебе банана? Мужского банана тебе достаточно без любви? Самооценка у тебя не завышена. Ты нормальная.
Кобова. «Банана» на английском что?
Голос. Банан?
Кобова. Лимон.
Голос. Из любезности я тебя за твой наверняка ошибочный перевод не обматерю. Вместо банана лимон… ваш случай.
Валюжный. А с мужчинами вы под чьей личиной контактировали? Я бы на менеджера Артема не купился.
Голос. Для тебя и твоих однополчан, которыми я называю людей одного с тобой пола и схожей с твоей наполненности головного чана чистым дерьмом – для вас я был банковской служащей Ангелиной. Перепробовавшей кучу красавцев и теперь стоящей на том, что внешность для мужчины не важна. Вы, как я писал от ее имени каждому из вас, не прекрасный принц, но вы на мой взгляд добрый, порядочный… Ангелина вас окрутила.
Малышев. Чары развеялись.
Полыгалов. Фотография Ангелины – это фото какой-то из ваших порноактрис?
Голос. Люсьены Заднепроходовой. Она у нас ветеранка! Но лицо у нее еще в порядке. Будь я вами и приди мне зазывающее сообщение от женщины с таким лицом, я бы для установления с ней близких отношений и на заброшенный склад в Марьино полетел. Скажи она мне, что она хочет меня там видеть.
Лукинский. Мне она не на складе свидание назначила.
Голос. В кафе. Шесть часов назад женщины приехали попить кофе с Артемом, мужчины с Ангелиной… всех вас заманил туда я. Сняв кафе для корпоративного банкета, я сказал его директору, что у меня свои повара, свои официанты, своя охрана, ваши сотрудники мне не понадобятся, помещение от них вы очищайте и вслед за последним уходите отсюда сами. Я плачу, я и музыку заказываю. Кафе на вечер мое. Я у входа – перед гостями раскланиваюсь. Тем лакеем в старинной русской косоворотке был я.
Валюжный. Вспомнить вашу физиономию я затрудняюсь. Мне и кафе чего-то…
Голос. Недавний вечер выпал у вас из-за газа, мною в кафе пущенного. Настроение это вам не испортит?
Полыгалов. Газ нас выключил, он повлиял на нашу память… память не восстановится?
Голос. Что стерто, то стерто. О прочем в тревогу не впадайте – иного урона вашим организмам газ не нанес. Ничего конкретного я вам не скажу, но газом вы надышались не слишком вредным.
Борянкина. Через вентиляцию вы сами его запустили?
Голос. Истинных высот я достиг в порно. Без надлежащего мастерства и порно-то не снимешь, ну а неподготовленно использовав вырубающий газ, потом такого не оберешься… с объемом или еще с чем не угадаешь, и в кафе образуются мертвецы. А куда их везти? Где-нибудь я бы вас, конечно, похоронил, но вы же мне живыми нужны.
Полыгалов. Из желания подстраховаться вы наняли того, кто в газе разбирается. Он живет в Москве?
Голос. В жилье.
Полыгалов. В каком?
Голос. Из костей мамонта.
Денисова. А мы сейчас в Москве?
Голос. Вы за кольцевой. Вас загрузили в микроавтобус и привезли в… допустим, в Чухлому.
Жмудина. Нет никакой Чухломы.
Лукинский. Есть. Это в Костромской области. Но будь мы в Чухломе, он бы не сказал, что мы в ней.
Глухов. Мы в каком-то из загородных домов, в которых он лепит свою порнуху. Он и нас думает в съемки вовлечь. Пока мы не согласимся, он нас не отпустит.
Голос. Согласия мало. Необходимо его деятельное подтверждение. Чтобы отсюда выйти, вам передо мной вообще полагается раболепствовать! Измываться над вами ввиду вашего численного превосходства, я к вам не ввалюсь, но не поить вас и не кормить я могу долго.
Лукинский. Водички я бы попил.
Валюжный. Обещанные нам голод и жажда сделают нашу жизнь невыносимой. Продажа нам напитков и съедобных товаров вами не предусмотрена? Загибая цены, вы бы прилично выручили.
Голос. Деньги я вам оставил.
Валюжный. Мой бумажник при мне. Во время наших раздумий о том, заниматься ли нам для вас сексом, покупать продукты нам будет дозволено?
Голос. В мужском и женском отсеках продукты вы найдете. Отправляйте их в ваши пищеводы без оплаты. Поиметь с вас копейку довольно соблазнительно, но во мне имеется нечто, чем пожертвовать нельзя.
Петрялова. Моральные установки? У вас?!
Голос. Ограничения во мне введены.
Полыгалов. Обирать нас для него против принципов. К деньгам он щепетилен. А к человеческой свободе и добровольности вступления в сексуальные отношения нет. Я вас запер, и вы бесправно ложитесь и спаривайтесь. А если эрекция у меня не появится?
Борянкина. А у тебя она… нерегулярная?
Полыгалов. Без внешнего раздражителя он у меня не выпирает. По телевизору кого увижу, возбужусь, но не сам по себе. Годы, когда это естественно происходило каждым утром, ушли.
Глухов. А по телевизору тебя что цепляет? Ведущие каких ток-шоу?
Полыгалов. Меня возбуждают легкоатлетки. На них трусы в обтяжку, и у меня на них… трансляцию смотрю, но слежу не за результатами.
Петрялова. На твоей работе возбудить тебя некому?
Полыгалов. Моя работа – создание мебели. На ней лишь я и мои деревяшки.
Валюжный. Коллектив единомышленников. Но если рассудить и представить, что целыми днями вокруг тебя только дерево, тут разве заведешься… ты вызвал у меня жалость.
Полыгалов. Ее достоин не я, а мужчина, работающий вместе с женщинами, которые его возбуждают, но до себя не допускают. Вот за него я не порадуюсь.
Лукинский. Он возбудился, он к ней подступился… она над ним посмеялась. И он на полном ходу рухнул с коня.
Жмудина. Не зная к нам подхода, подкатывать к нам незачем.
Валюжный. Со мной бы ты, кисонька, провела идеальную ночь.
Жмудина. По твоему мнению, этого для покорения меня хватит?
Валюжный. Если бы я курил, я бы при тебе сигаретой затягивался. Выпускал бы дым.
Жмудина. И чего?
Валюжный. Выпускал бы и выпускал. Тебя бы не трогал.
Жмудина. Это от того, что привлекательности для тебя лишена?
Валюжный. Твои недостатки я вижу.
Полыгалов. Острой необходимости ее задевать у тебя не было. Почему ты нагрубил непосредственно ей? Чем наши остальные женщины ее лучше?
Валюжный. Они не выступали, и я о них не высказывался. Не они же говорили о подходах… что предполагает ухаживание, уламывание, ей бы на первом, кто ей через силу улыбнется, повиснуть и просить в постель ее тащить, а она на тех красоток, у которых от мужиков отбоя нет, равняется. Без знания подходов к ней не подступиться! Ну и гуляй себе в одиночестве. По береговой полосе. Слегка в воду зайдешь – не останавливайся. Еще пройди и плыви. Пока не утонешь.
Жмудина. Став раздувшейся утопленницей, мне страшнее не стать. Убедился? Я над своей внешностью иронизировать могу. А ты?
Валюжный. В приемлемой для меня форме нападки на меня я стерплю.
Жмудина. Но сам-то над собой пошутишь?
Валюжный. Наклонности у меня к этому не очень, но для вас я… я урод! Я дурак!
Глухов. Попугай кричит, что он дурак.
Лукинский. Когда-то попугай считался посредником между людьми и небесами.
Денисова. Волнистый или какаду?
Лукинский. Моя информация правдива, но детализировать ее мне суметь. Если мы вступим в прения, я не знаю, за кого мне стоять – за какаду или волнистого. У господина тюремщика орнитологической литературы под рукой не имеется?
Голос. Ответ на вопрос о попугае-посреднике нужно искать в эзотерических книгах. Ими я не обложен.
Малышев. А около вас что?
Голос. Мониторы.
Денисова. А ваше расположение, оно… над нами?
Голос. Сбоку от вас.
Глухов. Через какую стену?
Голос. Через непробиваемую. Ее вам не прошибить, а что до двери, то дверь в мою комнату выходит не к вам. Двери, что улавливаются вашим зрением, ведут в жилищные отсеки и комнату любви, куда я вас для ознакомления не впущу. В нее зайдут лишь готовые сношаться.
Лукинский. Посношавшимся вы свободу дадите?
Голос. Гарантирую!
Лукинский. А вас не пугает, что, вырвавшись, они напишут на вас заявление?
Голос. Подобное невозможно. О сношениях и вообще о том, что вы здесь побывали, вы даже не вспомните. Не превышая прежнюю дозу, я вновь обработаю вас газом и выведу на шоссе, откуда вы в условиях неопределенности начнете к себе добираться. Ваше мышление придет в беспорядок, но вы сориентируетесь раньше, чем пройдет вечность. Сейчас свои домашние адреса все помнят? Кто не помнит, пусть скажет. Если все молчок, значит все помнят. Думаю, вы не забудете ваши адреса и после повторного вдыхания газа. Вы люди здоровые! Как и я в мои двадцать лет. На мое двадцатилетие мне полагалось что-нибудь загадать, и когда я это сделал, мой часто болевший друг Витя спросил меня: «Что ты загадал?». А я весь спортивный, упругий, у меня и насморка-то с третьего класса не было… я ответил Вите, что загадал я здоровья. Ну и скрученный массой заболеваний Витя как заорет: «Куда тебя еще здоровья! Хватит уже!».
Действие второе.
В комнате мужчин двухъярусные кровати и женские фотографии – с ними и без них мужчины полеживают и похаживают.
Валюжный. Броуновское движение. Помимо открытия закономерностей этого движения, ботаник Роберт Браун установил различия между голосеменными и покрытосеменными растениями. А чего бы нам не раздеться догола и наших дамочек не покрыть? Их фотографии у нас на кроватях разложены, и нам бы пора определяться, кто из нас кого оприходует. На моей кровати у меня фото женщины с грубыми чертами лица… я готов с кем-то из вас поменяться. Мне же не обязательно спать с той, чью фотографию мне положили. Я вправе завалить ту, что произвела на меня наибольшее впечатление.
Полыгалов. Наименьшее устрашение.
Валюжный. Совершенно верно. Помучившись с выбором, я кого-нибудь себе подберу.
Лукинский. А ее согласие? Если твое предпочтение падет на условную Машу, это не приведет к тому, что и она тебя из всех изберет. Она может склониться ко мне или к мебельщику… или никого из нас не захотеть. И будем мы здесь торчать, как прикованные! Одна, ну две из пяти, чтобы отсюда улизнуть, с нами лягут, и парочка мужчин на волю выберется, а другим чего? За какие шансы цепляться?!
Полыгалов. За мечту, что женщинам здесь настолько осточертеет, что они и с тобой…
Глухов. Героически.
Полыгалов. В предельном состоянии. В нем она тебя не отпихнет.
Валюжный. Мне таких крайностей, знаете… моя женщина должна снимать трусы с радостью.
Глухов. Тебе нелегко.
Валюжный. А вам?
Глухов. И нам. Но мы с парнями в дебилизм не впадаем, а ты в трудную минуту представляешь из себя точную копию идиота.
Валюжный. Ну и чем же я подобную характеристику заслужил? По-вашему, от слияния с вами женщине удовольствия не полагается?
Малышев. Я бы мою без него не оставил.
Лукинский. Не побрезговал бы никакими гнусными ухищрениями, но удовлетворил. И вышел бы от нее с наградной лентой через плечо. Однако здесь наша награда лишь в том, чтобы оказаться не здесь, и относиться к женщинам с учетом их вкусов для нас сейчас неприемлемая роскошь. Я думаю, что и они тонкости своих желаний подомнут решимостью на воздух отсюда выползти. Та, что возляжет со мной, от оргазма не содрогнется, но и мне с ней от блаженства не застонать. Она ко мне прижмется, приобнимет, а воз и ныне там… при том, что виденные нами женщины изучены нами не полностью, я догадываюсь, что они не гурии. Ублажающие праведников в раю.
Глухов. Не в нашем раю.
Лукинский. В мусульманском. О наших райских кущах я с математической точностью скажу, что секса в них нет. Так определено Богом… «Иакова я возлюбил, а Исава возненавидел». Чьим-то чистым душам дозволено совокупляться, чьим-то отведено лишь прогуливаться и на природу глазеть, не нам с вами высочайшие законы устанавливать. Жребий у нас жалкий – что решено свыше, нам не отменить… нам даже роптать предосудительно. Но это все заявления общего характера. Если на нашей следующей встрече какая-нибудь из женщин промолвит, что ей до лампы с кем уединиться, кто из нас стопроцентный кандидат на первую связь? Кому хватит отваги себя показать?
Глухов. Мне.
Лукинский. Ну, иди.
Полыгалов. Когда он сказал, что пойдет, от сердца у тебя отлегло?
Лукинский. Ты составил обо мне неправильное мнение. Вперед всех я не рвусь из-за моей интеллигентности, а не потому, что я побаиваюсь быть с женщиной тет-а-тет. Придет моя очередь, и я слабины не дам.
Малышев. А я без любви не знаю, что смогу.
Полыгалов. Я бы над тобой поглумился, но после твоих слов мысли у меня смешались… зачем тебе любовь?
Малышев. Затем, что она важнее всего.
Глухов. Любовь – галера. Любовь – каторга. Я любил, с фанатичным упорством ее любил, всецело! Мою безалаберную девочку это ни к чему не обязывало. Она жила, как жила – с вечеринками, подружками, да и мужиков не избегала… а для меня альтернативы ей не было. Влюбившись в нее в восемнадцать лет, к девятнадцати я в любви к ней укрепился, и когда она не возражала со мной пересечься, тыкался в нее губами, твердил, что на мои поцелуи ей бы следовало отвечать, она смотрела на меня невозмутимо. Для меня во всей Вселенной существовала только она, а для Мариночки наша Вселенная до размеров меня не сжалась. Мне составляли конкуренцию машины, мода, сессии, круизы… по странам Скандинавии она в него уплыла. Ее увозил теплоход, ну а я мысленно греб за ней на галере моей любви… параллельно с греблей и уму-разуму набирался. Чувства оказали на мозг стимулирующее воздействие, и он постановил, что он с ними справится. Спустя несколько месяцев он меня от нее освободил.
Валюжный. После Марины ты его ни к кому так и не адаптировал?
Глухов. Дальше бесчувственного секса он меня не пускает. За что я на него не в обиде.
Малышев. Дело твое.
Валюжный. Под каблуком высокого безответного чувства он свое отвалялся. Ощущение любви – процесс, конечно, солнечный, но на солнце пятна.
Лукинский. Пятна на солнце разглядел еще Галилей.
Валюжный. С его именем на устах мы на женщин и приляжем.
Действие третье.
Разглядывая фотографии мужчин или ровным счетом ничего не делая, женщины на двухъярусных кроватях сидят по одиночке и попарно.
Жмудина. У этого подбородок легковат.
Борянкина. Ты склонна к мужчинам с квадратными?
