Павел Алексеев
Игра на вылет
– Ефим Евграфыч! Вам, как обычно, бублики? Возьмите пряники, свежие, очень вкусные! Дать попробовать?
– Спасибо, Тома, да зубы не заточены.
– Они очень мягкие…
– Верю, верю, дорогая, но действительно, мне сейчас только пряниками объедаться, когда на душу беда упала.
– Что стряслось? – в испуге побелела Тамара. – Кто в этот раз?
– В том-то и дело, что туды никого, а оттудова ко мне постучались! – Ефим Евграфович положил на прилавок букет сухой полыни и, снизив тон, добавил: – Поговаривают, ты, Томка, с мужем-то своим однажды видалась? Правда али врут?
– Ой, да глупости всё это, – звонким голосом отнекивалась Тома. – Наговорят вам, а вы, дядь Ефим, и верите… – склонилась к нему и шёпотом добавила: – Не я видалася, а свекровь моя. Ей после смерти сына совсем поплохело! – женщина посмотрела на старика исподлобья и спросила: – А кто растрепал-то?
– Да какая разница, кто растрепал, – Шаталин шмыгнул острым носом и хлопнул ладонью по прилавку. – Верю я в это… поверил! Ко мне же тоже призрак наведался.
– Ай тётя Маша навестить решила? – состроила улыбку продавщица.
– Если бы жёнушка моя оттудова пришла, я бы точно кони двинул! – голос его дрожал. – Соседушка Филиппыч посылку мне прислал.
Женщина, заинтересовавшись историей, выключила радио и взяла с витрины пакет с сахарным печеньем. Поставив его перед собой, достала одно и принялась разжёвывать, внимательно смотря на посетителя.
– Зовёт в нарды играть, иначе, говорит, не отстанет! – продолжил он в смятении. – Я что, помеченный? И причину-то какую странную выдумал. Говорит, нужно исполнить желание земное, в нарды победить! Ему эти нарды, помню, в пятку не упёрлись.
– Филиппыч, – задумалась женщина. – Это тот дедушка горбатенький? Как же его… эм-м. Вспомнила, Филька Свистунов!
– Он самый, – в недовольстве отвернулся Ефим Евграфович.
– Да, помню, пройдоха тот ещё, – негодовала Тома. – Продукты постоянно взаймы брал! Так и помер должником. Ну ничего, за косарик-то с него там боженька три шкуры сымет.
– Я вот зачем пришёл-то! – содрогнулся. – Совета хотел спросить. Как думаешь, стоит мне идти на поводу у этого проныры? Только что к Нюрке заходил, она сказала, нужно сделать всё, о чём просит призрак.
– Верно тётя Нюра говорит, – заявила продавщица. – Она как-никак, считай, гадалка, а это ого-го! Если Филька просит в нарды с ним сыграть, сыграйте! Может, наконец, отстанет! Я в одном журнале вычитала, если дух приходит, значит, он сильно мучается там. Во как!
Женщина вдруг изменилась в лице, загрустила. Она опустила нос, глаза увлажнились, а руки погрузились в карманы фартука. Ефим Евграфович, услышав печаль в её изломанном дыхании, посчитал, что всему виной воспоминания о погибшем полгода назад супруге.
Шаталин достал из кармана пальто целлофановый пакет с несколькими скрученными купюрами внутри. Открыв его, он вытянул тысячу рублей и положил на прилавок. Тома сначала не поняла, зачем Ефим Евграфович достал деньги. Поинтересовалась, что ему продать, но тот отмахнулся, заверив женщину, что за ним висел старый должок.
Пожелал Тамаре счастливого Нового года. Продавщица вышла из-за прилавка и приблизилась к нему, сняв с запястья вязаный браслет. Разноцветное изделие из плотных нитей и бисера переливалось на свету и вызвало интерес у Шаталина. Продавщица положила браслет ему в ладонь и произнесла:
– Это оберег от нечистой силы! Никакая жуть не тронет, когда он будет на вас.
Скромная улыбка растеклась по лицу Ефима Евграфовича, образовав на грубых щеках впадинки. Он поблагодарил женщину и покинул магазин, спустившись по ступеням в сверкающую серебром улицу. Редкие фонари по сторонам дороги загорелись, осветив шелковистый путь. Шаталин водрузил шапку на макушку и посмотрел вдаль, где за холмом виднелся купол церкви.
***
Ефим Евграфович стоял у церковной паперти, когда под аккомпанемент колокольной песни открылись дверцы и на улицу высыпал народ с одухотворёнными лицами. Людей было немного, пересчитать по пальцам. Старики да дети малые, завёрнутые в плотную одежду и платки из шерсти. Толпа в минуту расползлась на тенистые фигуры, что попрятались в своих домах, где вскоре загорался в окнах свет.
Шаталин дождался той минуты, когда природное молчание настигло разум, а колокольный звон забылся в далёком заовражье. Тогда он ступил в обитель гула и молитв, усладой лившихся в души смиренных боголюбцев. В носу защекотал приятный запах ладана, от тёплого свечения стало клонить в сон. В глубине зала, у алтаря, недвижимо стоял батюшка, приклонив голову шепча обращение к Всевышнему. Не отвлекая старца от работы, Ефим Евграфович встал рядом с ним и закрыл глаза, вслушиваясь в распевный голос человека в плотной рясе. Однако в тот же миг назрела тишина.
– Вас что-то беспокоит! – прозвучал тихий голос монаха.
– Волнение у человека в крови, отец Тихон, – ответил дед. – Уверен, вам любой ответит, что его что-либо гложет.
– Но в таком случае не каждый идёт в церковь, – сказал батюшка. – А если вы, Ефим Евграфович, пришли сами и даже подступились ко мне ближе, то дело непростое. Уж простите, но не припомню, когда я вас в последний раз видел в храме. Десять… Двадцать лет назад?
– Тридцать три года и три месяца, – хихикнул Шаталин. – Как в той сказке.
– Вы настолько не любите Бога нашего?
– Не люблю? Пф-ф, бросьте, отец Тихон. У меня дома полкомнаты в иконах и молитвенниках. Можете сами убедиться.
– Я верю вам, Ефим Евграфович, – не отводя глаз от иконы Богоматери, произнёс священник. – Тогда почему со всей деревни только вас не видно в церкви? Хотя… Был ещё один, ваш друг, если я не ошибаюсь, – монах задумчиво потеребил бородку. – Как его?! Я помню…
– И я тоже помню, святой отец, – перебил его прихожанин. – Знаю, вы гневаетесь на нас за то, как мы тогда поступили. Простите нас, мы были молоды, глупы.
– Вы не передо мной должны извиняться, а перед Богом. Я лишь его слуга, такой же смертный, как и вы.
Ефим Евграфович бросил взор на икону Иисуса Христа, перекрестился и, закрыв глаза, затараторил:
– Я, раб Божий, Ефим Евграфович Шаталин, прошу отпустить грехи мои. Молю, будь милосерден с моим духом, когда настанет его время и он вознесётся к вратам твоим, Господи! Прошу Тебя принять мои слова, слова искренне раскаявшегося во грехах человека. Это моего недалёкого ума была затея разлить свиную кровь под иконою Пресвятой Богородицы! Отец наш Всевышний, будь благосклонен надо мной там, на небесах. Я приму любое наказание, лишь отпусти с миром мою душу.
– И лишь за этим тебя бес привёл сюда? – самовлюблённым голосом поинтересовался монах, отвернувшись от старика.
Шаталин обошёл священника и, преградив ему путь, задал неожиданный вопрос:
– Призраки существуют?
– Смотря что под словом «призрак» подразумевать.
– Что-что? Привидение, дух, труп. Что можно ещё иметь в виду под призраком? Святой отец, ну вы чего?!
Старец грубо отпихнул Ефима Евграфовича и направился к выходу, но тот семенил за ним, не отступая ни на шаг.
– Мне написал письмо мертвец! – изрёк Шаталин. Слова будто отскочили от намоленных стен и со щелчком растаяли в благоухающем ладаном воздухе.
Отец Тихон остановился. Он, не глядя на Ефима Евграфовича, поинтересовался:
– Кто?
– Филипп Филиппыч…
– Филька Свистунов, богохульник… – прошипел монах, и свечные лепестки заплясали в зале. – Этот смерд при жизни всю деревню на уши поставил. Решил и после смерти доконать! Чего он хочет от тебя?!
– Чтобы я сыграл с ним в нарды! – развёл руками Ефим Евграфович. – Я был у знахарки Нюрки, она велела сделать, как он просит. Тамарка, продавщица, чья свекровь видывала призрак умершего сына, советовала так же поступить! Так что ж мне делать, отец Тихон?
– Значит, так, – священник развернулся к Шаталину и посмотрел тому в глаза. – Не спорь с ним, не зли его, а только исполни его прихоть!
– Это точно не знак свыше, что мне пора туды? – проблеял старый, пряча испуганный взгляд.
– Да ты не трусь, – отец Тихон похлопал его по груди, а после достал из глубокого кармана рясы бумажку, протянул её Ефиму Евграфовичу и сказал: – Прочти её, как только увидишь Свистунова! Молитва обязательно поможет, не сомневайся во Всевышнем!
Священник вложил в ладонь Шаталина бумажонку и проводил его к выходу. Он чуть ли не силком выдворял того на стужу, но Ефим Евграфович сопротивлялся, отвешивая святоше благодарности. Однако вскоре, оказавшись на паперти, под ярким светом уличного фонаря, оглянулся на отца Тихона и обречённым голосом сказал:
