Оуэн Чедвик
Реформация. Противостояние католиков и протестантов в Западной Европе XVI-XVII вв.
Каждый вторник они встречались со священниками в церковном суде и обсуждали непорядки в церкви, а также меры их устранения. Кроме того, они увещевали еретиков, прихожан, которые забывали о своем долге и на которых жаловались священники. Если же согрешивший упорствовал, то они могли отлучить его и сообщить об этом городским властям.
В контроле над общественной моралью не было ничего нового. Издавна этим занимались епископские суды и городские магистраты, издававшие декреты, которые граждане расценивали как проявление тирании и покушение на свободу. Кальвин требовал, чтобы этим занимались только церковные власти, но если они обвиняли грешника, то для наказания должны были передать его светским властям.
Как и в других швейцарских городах, городской магистрат Женевы не имел желания уступать свои права священнослужителям. Ссылаясь на ордонансы, магистрат заявлял, что священник может действовать только после уведомления городского совета. Магистрат добавил в последнюю редакцию Кодекса канонического права примечание, в котором говорилось: «Эти полномочия не значат, что пастор (священник) имеет гражданскую юрисдикцию, а консистория может вмешиваться в дела магистратов и гражданских судов».
Добавление породило проблемы. В качестве ответной меры магистраты принуждались разрешать отлучение. Священнослужители не только ограничили действие двусмысленного примечания, но и настаивали, что гражданский чиновник должен быть председателем консистории с посохом в руке, подтверждающим, что он действует не только как гражданский магистрат, но и как светский старейшина. Убрать посох Кальвин согласился только в 1561 году.
Совет всегда сохранял больший контроль над выборами консистории, нежели подтверждение ее полномочий, нередко просто отказываясь их подтвердить, если между ними возникало несогласие.
Протоколы заседаний консистории после 16 февраля 1542 года сохранились. В них упоминается множество проступков, которые сочли оскорблением веры. Вот один из них. Женщина преклонила колени перед могилой своего мужа и воскликнула «Покойся с миром!», другие женщины увидели и последовали ее примеру.
Услышав, что в город следуют богатые французские беженцы, ювелир изготовил золотой потир. Ожидая их, некоторые подняли плату за жилье. Женщина пыталась исцелить своего мужа, привязав ему на шею каштан с пауком. Кто-то танцевал. У кого-то нашли экземпляр «Золотой легенды», средневекового сборника житий святых. Женщина 62 лет вышла замуж за 25-летнего мужчину. Парикмахер выбрил тонзуру священнику. Кто-то проклинал Женеву за казни по религиозным мотивам. Действительно, с 1542 по 1546 год в Женеве было принято 58 смертных приговоров и 76 декретов об изгнании из города. Самым известным актом расправы над неугодными является казнь антитринитария Мигеля Сервета.
В каждом обыденном отклонении от общепринятого поведения Кальвин видел опасность. В 1547 году особым распоряжением был подтвержден декрет 1535 года против ношения брюк с разрезами, как сеющих беспорядок. Кальвин призывал к жесткой борьбе с любыми нарушениями. Когда несколько известных граждан города попали в тюрьму за то, что они танцевали в частном доме, Кальвин заявил, что будет идти к истине даже ценой своей жизни.
Все государственное устройство Женевы получило строгий религиозный характер. Постепенно вся городская власть концентрируется в малом совете, на который Кальвин имел неограниченное влияние. В 1550 году магистраты распорядились, чтобы священник ежегодно навещал каждого прихожанина, чтобы убедиться, что в его доме соблюдаются церковные правила.
Реформация открыто боролась с суевериями, аморальностью и коррупцией церкви и общества, и эффект от этой борьбы превзошел все ожидания. Консистория неутомимо поддерживала нормы морали. Ее члены запрещали деятельность предсказателей и знахарей, были безжалостны с торговцами, уличенными в обмане или обмере, боролись с ростовщиками, с врачами, требовавшими слишком высокую плату, наказали портного, который обобрал проезжего англичанина.
Они сравнивали себя с собаками, с лаем следующими за охотником. Но вместе с тем они думали о старых людях, сиротах, вдовах, детях и больных. Они намеревались исправить общественное сознание и своей страстью, властью и непопулярностью напоминали древнееврейских ветхозаветных пророков.
Границы между духовной и светской юрисдикциями везде были достаточно зыбкими, а в Женеве вообще почти исчезли. Как практикующий адвокат, Кальвин представил проект городского устава, в котором предусматривалась слежка как безотказное средство очищения. Нелегко различить, когда он действовал как заинтересованный мирянин, а когда как главный священник города.
Когда в город приехал первый дантист, Кальвин лично убедился в его знаниях, прежде чем допустил его к работе. Несмотря на то что это, по всей видимости, вымысел, он показывает, насколько тесно переплелись в Женеве церковь и светская власть. Консистория устанавливала банковский курс, налоги на войну, экспорт и импорт, следила за скоростью рассмотрения дел в судах, стоимостью жилья и расходом свечей.
С другой стороны, даже в конце жизни Кальвина городской совет контролировал духовенство и выполнял другие функции консистории. Он не оставлял без внимания слишком длинные проповеди или священников, которые уклонялись от пастырских визитов в дома горожан. Члены совета проверяли объявления священников, даже если они касались дней поста, устанавливали даты общественного покаяния, распоряжались переводом священников в другие храмы, заботились об их жилье и жалованье, цензурировали богословские книги.
При этом между магистратами и священством установилось своеобразное равновесие. Некоторые служили в магистрате и в консистории, так что и сами не разграничивали работу для города и церкви. Но священник, который управлял консисторией, не помогал правителям города так же хорошо, как церкви.
На самом деле Кальвин вовсе не был тем абсолютным «хозяином города», каким изображается в легендах и устами врагов. Известно много случаев, когда ему не удавалось достичь желаемого. Например, он настаивал на воспитании священников и хотел, чтобы городской совет не только назначал их, но и следил за их работой. Кальвин хотел, чтобы священники сами подыскивали своих преемников и присутствовали при выборе старейшин. Но такая практика существовала в последние годы его жизни и затем была возобновлена лишь через восемь лет. Он требовал наказывать проституток, но их никогда не наказывали так строго, как хотел того Кальвин.
В октябре 1558 года совет постановил, что женщину, уличенную в этом преступлении вторично, проведут через весь город в дурацком колпаке в сопровождении барабанщика, но так и не решился применить это наказание на практике.
В 1546 году Кальвин потребовал запретить таверны и открыть вместо них кафе. В них должны были действовать жесткие правила: запрещалось петь непристойные песни, перед едой и после нее обязательно произносили молитву, в зале будет выложена французская Библия. Однако кафе не прижились, потому что люди предпочитали таверны, которые и стали открываться снова.
В том же году был принят специальный акт против использования небиблейских христианских имен, но снова люди оказались сильнее. Они требовали, чтобы священников посвящали возложением рук, а совет разрешал только молитву и проповедь. Кальвин так и не смог убедить городской совет вернуть все церковные налоги, которые отменили подобно другим городам в первые дни реформ, хотя и не требовал этого особенно настойчиво.
Гораздо ближе ему оказался вопрос, насколько часто следует праздновать Тайную вечерю. Кальвин считал, что это надо делать еженедельно, на воскресной обедне, подобно древней церкви, и стремился ввести это в Женеве. Но средневековые миряне привыкли делать это нечасто, из-за чего и реформаторы так и не смогли приучить к этому население. Ордонансом 1541 года Кальвин повторил свое требование ежемесячной обедни, но ему отказали даже в этом, принудив согласиться на празднование четыре раза в год.
Непримиримость не способствовала популярности Кальвина, у него были только ученики или оппоненты и очень мало друзей. Перед смертью он написал своему другу Фарелю о жителях Женевы: «Они больше боялись меня, чем любили». Действительно, некоторые прозвали его Каином, а один раз на него даже спустили собаку. Известно, что ему подбрасывали на кафедру записки с угрозами, сочиняли оскорбительные баллады, в которых именовали его ханжой и тираном. Тридцать игроков в мяч, собиравшихся на площади у церкви, где он проповедовал, однажды даже хотели заплатить 500 крон тому, кто с ним покончит.
Вместе с тем Кальвин знал, чего он хочет, и упорно шел к своей цели. Обладая в общем-то мягким характером, он не церемонился со своими оппонентами. Являясь прекрасным знатоком Библии, он считал, что возражающие ему оскорбляют слово Господа, а значит, с ними надо покончить.
Личная жизнь Кальвина сложилась не очень благоприятно. Он жил в небольшом скромном домике на Рю-де-Шануа, получая небольшое жалованье. Непрерывная напряженная работа и жизненные перипетии подорвали его здоровье. В последние годы он часто болел. В 1540 году Кальвин женился в Страсбурге на вдове бывшего анабаптиста, перешедшего на его сторону, Иделетте Штордер. Она была бедна и вместо приданого принесла лишь трех своих детей от первого брака. Дети, которые рождались у четы, умирали в первые же месяцы. В апреле 1549 года Иделетта умирает. С тех пор Кальвин живет замкнуто и одиноко, питается самой простой пищей. Все время он отдавал работе, прерываясь лишь на немногие часы сна. Он редко улыбался и был начисто лишен лютеровского задора и жизнелюбия. Но это были не запреты, а лишь железная выдержка.
Приняв решение, он никогда не отступал. «Если он ударит, – сказал однажды его друг священник, – то нет шансов уцелеть». Однажды некий Амье, продавец игрушек и игральных карт, чей бизнес попал под запрет карточных игр, сказал за обедом, что Кальвин – дурной человек и проповедует ложное учение.
Городской совет постановил, что Амье должен принести публичные извинения, встав на колени перед Кальвином. Но тот настаивал, что такое извинение недостаточно, и пригрозил своим уходом. Тогда совет постановил, что Амье должен пройти по городу в одной рубахе, со свечой в руке и вымаливать прощение у Господа.
Можно сказать, что Кальвин сдерживался там, где Лютер переходил через край, не допускал грубостей, которые иногда проскальзывали у Лютера, хотя ему и не хватало лютеровской теплоты и великодушия.
Вместе с тем Кальвин не оставлял оппоненту места для маневра. В отличие от Лютера, который проклинал оппонентов, и Цвингли, который мог их оскорбить, Кальвин признавал аргументы спорящих с ним и считал, что их необходимо опровергнуть. Жесткость, которой проникнуты его работы, основана на убежденности в силе своих логических построений и силе разума, как в теоретических, так и в практических вопросах. Но абстрактные рассуждения не всегда доходят до сознания. Поэтому даже в последней редакции «Наставления» Кальвина менее логически последовательны, чем принято считать. Их внутренняя связность определяется не жесткостью аргументации, а прежде всего ясностью изложения и отточенностью языка.
Кальвин был достаточно замкнутым, даже скрытным человеком, не допускавшим в свой внутренний мир даже ближайших друзей, в отличие от Лютера, полностью раскрывшегося в «Застольных беседах». Постоянно погруженный в книги, Кальвин не замечал окружающего мира и его красот. Но на самом деле он просто сдерживал свои чувства, которые ясно видны в той нежности, с которой Кальвин пишет Фарелю о смерти своей жены Иделетты.
На первый взгляд удивительно, что он смог управлять городом, гражданином которого не являлся до 1559 года и где он никогда не пытался завоевать расположение населения. Его реформы вызывали сильную оппозицию, с которой покончили лишь в 1555 году. В 1548 году Кальвина вызвали в магистрат для объяснений по поводу перехвата писем и так порицали, что он собрался снова покинуть город. Его сторонники стали называть оппозицию либертинцами, но вся их оппозиционность заключалась в несогласии с Кальвином.
В 1553 году в Женеве по обвинению в антитринитаризме сожгли испанца Сервета, и этот приговор потряс даже радикальных протестантов. Выступая против чрезмерной жестокости сожжений, Кальвин стремился сделать казнь более милосердной, но оставался столь же непримиримым к еретикам. Иногда это оборачивалось против него.
Когда Бертелье, один из членов группы либертинцев, отлученный от церкви, два дня спустя попросил городской совет, а не консисторию (то есть светские, а не духовные власти) разрешить ему причаститься и получил разрешение, то Кальвин публично заявил с кафедры, что отказался бы причащать отлученного. Он ожидал, что с ним согласятся, и даже приготовил особую проповедь по этому поводу.
Городской совет заявил, что он должен выполнить постановление, но проницательно посоветовал Бертелье не присутствовать на службе. Противостояние продолжалось до 1555 года, когда, наконец, были поддержаны предложения Кальвина, и лидеры либертинцев перебрались в Берн. Теперь Кальвин оказался в безопасности.
Ему помогло то обстоятельство, что Женева продолжала оставаться естественным убежищем для французских протестантов, бежавших от преследований. Французские протестанты смотрели на Женеву как на руководящий орган, и многие беженцы, прибывавшие в Женеву, поддерживали Кальвина. В 1546 году ни один из тринадцати священников-пасторов не являлся по своему происхождению женевцем. «До свидания, Женева, – сказал один из людей, ненавидевших Кальвина. – В конце концов ее гражданином станет и король Франции».
Искавшие убежища были набожными людьми, покинувшими родину ради спасения своей веры. Каждый вновь прибывший из Франции, Шотландии, Италии, Нидерландов или Англии укреплял власть Кальвина. Именно шотландский беглец Джон Нокс назвал Женеву «самой совершенной обителью Христа, какая когда-либо существовала со времен апостолов».
Не следует, правда, полагать, что власть Кальвина держалась только на внешней поддержке. Далеко не все искавшие убежища соглашались со всем, что находили. Таковым оказался Клемент Маро, удостоенный лаврового венка в Париже, веселый романтический эпиграммист, француз, однажды заключенный за то, что позволил себе в пост в 1541 году напечатать стихотворные переложения тридцати псалмов, чем заслужил обвинение в ереси. Стихотворная Псалтирь Маро стала использоваться всеми протестантскими церквами, а он был вынужден бежать в Женеву.
Там он перевел еще двадцать псалмов, к которым Кальвин написал предисловие. Вскоре их запели в конгрегациях. Поэзия Маро точно отвечала потребностям реформированных. Стихотворные переложения псалмов открывали новый путь для идущих из сердца чувств и вскоре всем стали нравиться. Однако Маро как человек чувствовал себя в Женеве неуютно. В декабре 1543 года консистория обвинила человека, игравшего с ним в триктрак, и он покинул город.
Настоящая причина власти Кальвина заключена в его личности. Его бескомпромиссность поддерживалась верой в истинность того, что он делал. Его стойкость, смелость и решительность вызывали восхищение и желание следовать за ним, как за Христом.
Кальвин всегда говорил и писал с особым напором, веря в то, что хотел и что собирался сделать, был чужд роскоши или лицемерия, а также сентиментальности. Своей твердостью он поразил не только Женеву, но и всех последующих кальвинистов. Ему были свойственны последовательность и ясность взглядов, которые не отличали ни лютеран, ни анабаптистов, ни англиканцев.
В 1559 году Кальвин основал в Женеве академию – высшее богословское заведение для подготовки проповедников. Он укомплектовал ее штат профессорами, вышедшими в отставку из аналогичной коллегии в Лозанне, которые не смогли добиться от своего городского совета, чтобы тот согласился с их правом отлучения от церкви. Он также выбрал одного из них, Теодора Безу, их главой, позже сделав его своим преемником.
Вскоре академия стала одной из самых значительных школ протестантской мысли, где получили образование многие кальвинистские лидеры второго поколения. Ректор, профессора и все наставники назначались консисторией, хотя требовалось и одобрение со стороны городского совета.
Сначала все студенты были обязаны подписывать жесткое признание в ортодоксальности, однако в 1576 году от этого отказались, частично потому, что такой порядок исключал тех, кто в основном и нуждался в наставлении, а также в знак несогласия с лютеранскими коллегиями, где студентов принуждали подписывать Аугсбургское исповедание.
Большее влияние Кальвина исходило из ясности его богословской системы и ее библейской сущности. Первое издание «Наставлений в христианской вере», опубликованное в 1536 году, представляло собой небольшую книгу, выделявшуюся среди теологических трудов в основном логичностью доводов и прекрасной латынью.
Год от года издание расширялось, в частности во время досуга в ссылке в Страсбурге, где Кальвин выпустил первый французский перевод этого пространного издания в 1541 году. Окончательное и более расширенное издание вышло в 1559 году. Во время болезни Кальвин диктовал своим секретарям новые фрагменты, и даже тогда сумел внести в текст важные дополнения.
Стиль Кальвина отличался простотой и краткостью. Ему не были свойственны ни громогласность прозы Буцера, ни страстность Лютера. С его точкой зрения можно было не соглашаться, некоторые просто не понимали то, что он хотел сказать, но ее нельзя было не уважать.
По мере того как от издания к изданию выстраивалась структура, его руководство становилось все более ясным. Уже в Страсбурге оно содержало в себе основу здания, а те добавления, что были сделаны, проясняли и делали практически пригодными те теологические положения, которые родились в его сознании при подготовке первого издания. Однако при подготовке текста для священников и самой церковной организации добавления оказывались необходимыми, хотя в практическом отношении содержание и структура книги выглядели весьма внушительно.
Как и во всех других случаях, Кальвин зависел от воздействия других и от своего собственного прошлого опыта. Чем больше мы узнаем о Буцере, тем более очевидным становится, что определенные взгляды Кальвина по поводу теологии и церковного управления вытекают из его высказываний.
Однако хотя пребывание в Страсбурге при Буцере и можно счесть формальным, Кальвин ни в коем роде не являлся простым подражателем. Как сторонник Библии и твердый приверженец Отцов Церкви, он размышлял, формировался и учился, пока в итоге известные заключения и основополагающие доводы не стали для него родными и близкими.
Учение Кальвина основывалось на вере в особое Провидение Господа, направлявшего все события мира. Мы не думаем об общем руководстве. Библия является нашим наставником в повседневной жизни. В ней мы читаем, что даже ласточка не способна упасть на землю, если на то не будет воля Божья.
Нам также известно, что именно Господь послал смерч в пустыню, и таким образом нам понятно, что «ветер не подует без его повеления». Мы читаем и о том, что Господь дает детей одним матерям и уносит их у других. Все это вовсе не предопределение, но воля Всемогущего Господа. Именно Он вращает мельницы и управляет стремлениями людей, чтобы те шли по пути, который Он указывает. Нам же остается подчиняться Ему, потому что Его цель – тайна для людей.
Обостренная религиозность Лютера основывалась на его безусловной вере в искупляющего Спасителя, его безоговорочном постулате, что «только в вере мы сможем существовать». Религиозное чувство Кальвина основывалось на подчинении верховной власти всемогущего Господа. Из лютеровских посылок он сделал вывод о том, что одни от века Богом предопределены к погибели, а другие от века Богом же предопределены ко спасению. Это учение о безусловном предопределении одних к погибели, а других ко спасению и есть главный постулат его учения.
Если обстоятельства оказывались благоприятными, то христианин завоюет славу Богу, но ничего не получит для себя. Если же обстоятельства неблагоприятны, то он испытает кару Господню и будет взывать подобно Иову: «Господь дал и Господь взял, да будет воля Его». Ни один богослов не цитировал библейские изречения о покорности и вере чаще него. Но Кальвин внес новый смысл в библейское учение о предопределенности.
Опираясь на текст Послания к римлянам и труды Августина, Лютер учил, что заслужить царство небесное можно праведной жизнью и верой в милость и любовь Господа. Писание учит, что Господь выбирает одних и отторгает других. Если все это и вера – дар Господа, то Он одним дает жизнь вечную, а других обрекает на вечные муки, но воля Его скрыта от людей. Все согласны с тем, что надо подчиняться конгрегации, ибо «все раскаявшиеся спасутся». С предопределенностью согласны все христианские богословы, последователи традиции святого Павла и святого Августина. Поэтому у Кальвина практически не было теоретических расхождений ни с Лютером, ни с Августином, ни с Фомой Аквинским (кроме ветхозаветной предопределенности. – Ред.).
Но, в отличие от Лютера и Аквината, Кальвин понимал предопределенность в контексте со своей верой, что придавало особую важность культу и религиозной практике. Иоганн Экк писал, что предопределение является интеллектуальным упражнением для воспитания его незрелого мышления. Кальвин был категорически не согласен с этим. Он считал, что его христианская убежденность в выборе жизни вечной является неисчерпаемым источником веры, покорности и моральной силы. «Если с нами Бог, то кто может быть против нас?»
Несмотря на таинственность, учение не является тайной для образованных. Об этом говорится в Посланиях к римлянам, ефесянам и в других местах Библии. Эти тексты несут знание, которое надо проповедовать с кафедр и учить непосвященных. Вера должна привести каждого к осознанию своего призвания, уверенности в том, что его охраняет милосердная рука Господа. Вслед за святым Павлом Кальвин был убежден, что ничто не может лишить его любви Господа.
Пропагандируя величественное учение, Кальвин освободился от нерешительности своих предшественников. Ничего не скрывая, он пришел к неприятному выводу: Господь принял крестную смерть не ради всех, а лишь ради избранных, Он не хочет, чтобы спаслись все, кого создал, но лишь те, кто вел жизнь праведную. Тому, кто упрекал Господа в несправедливости, он отвечал, что каждому будет воздано по его грехам, и в этом заключается всемогущество Господа. Мы знаем, что Господь всегда справедлив, и не должны задумываться над тем, как осуществляется эта справедливость.
В последующие сто лет и католические и протестантские богословы ломали голову над тем, как столь бескомпромиссное выражение учения августинианцев соответствует Новому Завету. «Я никуда не предназначен, – страстно заявил юный Бертелье, – что бы ни писали вы и ваш Кальвин!»
История бывшего кармелита Жерома Больсека стала причиной ожесточенных дебатов, потрясших весь христианский мир. В октябре 1551 года один из коллег Кальвина трактовал текст 8-го стиха Евангелия от Иоанна. Больсек, французский беженец, выразил сомнение в том, что Христос умер не для всех и что вера является предвечным даром избранным, сказав, что эти слова превращают Господа в тирана. Кальвин внимательно выслушал его, затем встал и произнес длинную речь. Она продолжалась почти час, после чего Больсека посадили в тюрьму. Удивленный последствиями спора и аргументами сторон, городской совет, еще не поддерживавший Кальвина, обратился за разъяснениями к другим швейцарским церквам. Ответы не удовлетворили Кальвина: бернская церковь ответила, что Божья воля это тайна и люди не должны о ней думать. Базель и Цюрих выразили общую поддержку Кальвину, хотя цюрихцы высказали неодобрение его действиям в отношении Больсека. Только Фарель из Невшателя прислал письмо, в котором Больсек именовался Искариотом. Городской совет, стремившийся сохранить мир, а не установить истину, изгнал Больсека. В 1577 году Больсек опубликовал жизнеописание Кальвина, в котором привел несколько скандальных историй о нем.
В длинной череде событий этой истории было суждено стать камнем преткновения кальвинизма. Вначале людей привлекала организующая сила церкви и вероучения. Но кальвинистское учение и, соответственно, организация церкви их не привлекали. Их вела дисциплина кальвинистов, связывавшая с кальвинистской ортодоксальностью.
Однако более всего привлекало учение об избранности, набожность и моральное превосходство. Кальвинисты отличались жесткостью, бесстрашием, умением много трудиться, преданно относились к Библии. Они знали, во что они верили, они знали, что должны делать, они знали, что должны подчиняться власти. В течение сотни лет они оставались самой действенной религиозной силой в протестантизме.