полная версия

Ольга Дмитриевна Малковица
Небо

Глава 19

Волосинки.

Жизни струятся сквозь пальцы коварного времени. Люди уходят от нас. Близкие и чужие, все меняется и от нас самих вдруг не остается и следа. Кто же скажет нам как верно, как правильно потратить свою жизнь, в конце концов, как лучше и комфортнее существовать? Все верно – никто.

Тысячи людей каждый день задаются вопросом, зачем они живут?! Теперь, мне был неведом этот вопрос. Ведь я знала, ответа на него нет. Тем более, я больше не несла в себе жизни и жизнь не принимала меня. Моим уделом стал мир, придуманный мною, заполненный смертью, болью и смехом. Я стала легкой как волосинка, упавшая с чьей-то головы. Меня носил ветер туда и сюда, я цеплялась к чужим ступням, ботинкам, мужским и женским, меня накалывали на острую шпильку и давили каблуком, и никто не хотел оставлять себе. А меня все носило, бросало и кружило. Я то здесь, то там, а в итоге меня нет нигде.

Иногда словно во сне я слышала твои укоры о том, что нельзя так жить, что жизнь одна и нельзя взять вот просто так ее и разбросать. А с чего ты решил, что я живу?

Ты прекрасно знаешь, что уже нет. Только не стоит оплакивать того, кто так безмерно поощрен.

Каждый день я отдаю миру то, чего он жаждет. Похотливым похоть, влюбленным – любовь, злым – злобу, мстящим – мщение, красивым – красоту. И мы с Силой делаем это вместе. Так легко и красиво. Мы смотрим в лица прохожих, мы видим, что ничего не отражается в них. А в нас все та же тоска, все тот же смех, все та же смерть.

Наши вены тоненькими волосинками сплелись в Гордеев узел и больше никогда не хотели расплестись. Так было всегда. Сила всегда говорит, что мы были вместе, даже тогда когда я плыла в твоих теплых объятьях, Сила где-то ждал меня.

Теперь, я и он, он и я, я и без тебя, ты и без меня, мы и амфетамин, крэк, кислота, героин… Объятия были такими правдивыми, а люди такими лживыми.

Как-то холодным декабрьским утром мы с Силой сидели у холодного берега неизвестного нам водоема, и он обнял меня так, как должно быть обнимает безысходность. По венам пробежало что-то вроде инея и захотелось навсегда уснуть так, не покидая его холодных рук. Как разительны в такие моменты воспоминания о твоих жарких, просто невыносимых тисках.

Глава 20

Поэзия

.

Как поэтичны бывают зависимые люди. Вы никогда не задумывались об этом? Неужели так и не поняли, что нет независимых? Зависимы все, только кто от чего: кто-то от денег, кто-то от близких, любимых, эгоизма, эмоций, лекарств, наркотиков. Как же все-таки поэтичны люди выбравшие последнее! Нет ничего более глупого и одновременно мудрого. Своим выбором они послали к черту все остальные зависимости, обдурив время, судьбу, жизнь, смерть и возможно, самого Бога. Они поставили на кон все, так и не осведомившись ни о чьем мнении. Теперь их жизнь полна волшебством, недолговечным, но крепким и ярким. Какая тонкость в этих руках, исколотых венах, грязных шприцах, больных невесть чем…. Эти люди поступились всем ради ничего, ради сна, дурмана, того, чего нет. Разве это не прекрасно? Этакий парадокс, все ради ничего. Но, сравним. Аналогично. Разве есть любовь? Любовь! В нее верят тысячелетиями, а между тем, это всего лишь игра нашего разума, издевательская выдумка богов, привязывающая людей друг к другу. Задумайтесь, что бы было, если бы не было пар, семей, свадеб, свиданий – мир бы просто погряз в похоти и удовольствиях. Любовь – зависимость, метод контроля над слабой человеческой волей. Разве не прекрасно все это? Вам, наверное, не понравится. И многие в один голос заявят, что любовь, это высшее чувство, оно прекрасно и многое другое. Тогда я найду столько же тех, кто заявит, что кокаин не хуже любви. Разве что иногда дороже. Ради любви люди отдают все, наркоман – ради дозы. Ради любви люди сходят с ума, продают все что имеют, предают друг друга; наркоман – ради дозы. Только вот любовь обещает рай, но не дает его, она дозированно вливает в вас свои чары, вы то окрылены, то несчастны, то парите, то падаете, в итоге, рано или поздно, как и любой наркотик, любовь заканчивается или больше не действует. И вы начинаете медленно и мучительно умирать, проклиная себя, что ввязались в это. И чем тогда любовь лучше любой зависимости? Однако, есть одно разительное отличие. О любви нам поют в песнях, рассказывают в сказках и повсюду кричат о том, как она прекрасна. Мы одурманены, мы жаждем любить. В итоге, мы обмануты. В редких случаях, люди живут самообманом, думая, что любимы или любят, тут уж кому как удобно, но правда остается правдой, мы обмануты.

О наркотиках же, мы предостережены, мы знаем, чем все закончится, никто не обещает нам рая. И это подтверждают сотни могил и тысячи смертей. И скажите тогда, чей выбор мудрее? Неужели тот, кто, зная, сознательно выбрал наркотик глупее того, кто неосознанно тонет в любовной пене, так и не зная, что же дальше?

Я больше не задавалась этим вопросом, я сделала свой выбор: и он был то розовым, то белым, то жидким, то сыпучим, то стремительным, то сонным. Никто не вправе упрекнуть меня, я знала, на что иду, и я решилась на это. Что до того времени, потраченного на любовь. Оно потеряно навсегда, так и не сделав меня счастливой. Любовь – лжива, наркотики – честны. И теперь вглядываясь в тусклые глаза Силы, я четко осознавала, что сейчас, здесь и сейчас, и пусть никто не знает об этом, мои мечты сбываются, и я ни о чем не жалею. Как прекрасно и поэтично, взявшись за руки и сплетясь венами рук гулять по пустым ночным улицам, улыбаться ветру и ни о чем не думать. Мир стал существовать отдельно от нас, так же как и ты от меня когда-то. Я больше не плакала о тебе, не молилась богам о твоей смерти. Мир шептался вокруг меня, а я словно глухая от рождения, никогда и не мыслила, о чем он пытается сказать мне. Я только знала, что рядом есть Сила и есть моя боль, моя невесомость, мое небытие и это было прекрасно. Впереди уже не маячила смерть, она была под боком и только ждала, когда я подмигну ей и она навсегда скроет меня от глаз людей и от собственных глаз. Смерть иллюзорна. И для каждого своя. Во всех смыслах. Кто-то ищет в ней покоя, а кто-то избавления. Мы с Силой уже не искали ее вовсе. Мы уже имели все, мы уже не хотели ни покоя, ни избавления. По сути своей, смерть идеальна, ибо любая жизнь хорошая или плохая, счастливая или нет, святого или грешника всегда имеет одно и то же завершение – смерть. Всегда красивая, всегда совершенная, она подкрадывается тогда, когда ты меньше всего ждешь, не любит, когда с ней шутят, однако, всегда ценит храбрецов, готовя для них лавры пышных несчастий. Нет ничего, что объясняет, почему же люди так боятся и не любят ее. Пожалуй, можно сказать, что она просто непостижима человеческой природой, но как поэтична. Смертью заканчивается все, от прекрасных чувств, до приземленных желаний и ничто, никто не избежит этого финала. Поэтому наш с Силой поэтический мир никогда не был бы более идеальным, не присутствуя в нем сама смерть. Она готовила для нас очевидно особый сюрприз, бродя с нами рядом и наслаждаясь нашим мертвым существованием, вдохновляя нас и приободряя.

Глава 21

Духота.

Как же смешно видеть за чем так тянутся люди. Концентрация их на каких-либо чувствах просто феноменальна. Чего стоят только эти томные, полные страдания взгляды влюбленных, разлученных судьбой или глупостью друг друга. Боже, как я могла когда-то быть одной из них. Приторность твоего взгляда и сейчас живет в моем сердце и вовсе не ясно как она туда уместилась. Это же отвратительная степень эгоизма, просто его наивысшая точка, считать своей частью другого человека. Какая ложь, какой самообман, выдавать подобного рода чистый эгоизм за какую-то возвышенность. Просто тошнит от всего этого. Как прекрасен честный обмен похотью, никакого обмана! И кто сказал, что для того чтобы всего-навсего утолить свои животные инстинкты необходимо так долго морочить себе голову? Какая несусветная глупость! Люди просто слепцы если не видят очевидного. Для меня больше не стоял вопрос любви или влюбленности, симпатии или антипатии, оставалось только одно, страсть, похоть, инстинкт – называйте, как хотите. Теперь это было частью моей сущности. Как забавно и смешно то, что люди так носятся со своим телом, постоянно раздумывая и размышляя, кому можно подарить его, а кому нельзя. Да как же вы не понимаете, гнилость ваших душ вовсе не зависит от того скольким принадлежало тело. Вы можете быть трупом и отгородиться каменной стеной и все равно продолжать гнить прямо изнутри, а можете быть небесным ангелом, все так же продолжая гнить. Глупейшее стремление на планете, распоряжаться так жадно своим телом.

Никогда не оборачивайтесь на прошлое, только вы позволите себе это сделать, как оно с головой накроет вас и никогда, никогда с этого момента ваша жизнь не станет прежней. Прошлое разрушает изнутри, не дает нам дышать воздухом. Погружаясь в него, становишься словно водолазом, кислород которого так ограничен, что он вынужден быстро делать свою работу.

Глава 22

На крыльях.

Теперь все стало так, как я даже не мечтала. Шелковые, неживые прикосновения Силы словно одурманивали, нежные запястья и тонкие вены, колючие взгляды и болезненные слова. Не то чтобы мое существование стало вертеться вокруг всего этого… Просто в нем появилось много ритуалов способных поддержать во мне хоть какое-то подобие жизнедеятельности.

Холодным серым утром мы, взявшись за руки, бродили по хмурым аллеям городского парка, вдыхали влажный промозглый воздух и смеялись, не понимая ничего, что происходит вокруг нас. А вокруг нас неспешно опадали листья, кружились в замысловатом танце тени, спеша проходили первые прохожие, спешащие на работу, но мы не видели ничего этого. Вы скажете, что это любовь. Вот она радостная эйфория. Нет, это не любовь, это – наркотики. Волшебство. Вот во что способны они превратить ваше безликое существование, в поток эйфории. Гуляя, мы вдыхали воздух, который казался бесконечно прекрасным, приятным и свежим. Да, он не был таким, хоть и был утренним, он был, возможно, вполне обычным, но не для нас, не для людей, парящих на крыльях.

Больше не вспоминаю ни чем, что было в моем прошлом. Меня словно полнит воздух, я словно пушинка, парю над всем и ничто не нужно мне. Небо поглотило меня и навсегда увлекло за собой. Вот оно, то чего я так долго ждала. Покой. Кажется, что только легкое дуновение ветра шевелит волосы на моей голове и я чувствую это как никогда, каждой клеточкой тела. Я чувствую холодную руку Силы, сжимающую мою, ловлю искры его холодных глаз и ничто не помешает мне. Наслаждение – вот оно состояние окоченелого трупа. Ты больше ничто, но еще продолжаешь существовать и обрывки чувств, все меньше доступны для тебя, но когда они все-таки попадаются в твои руки, они невообразимо режут воображение.

Мои мысли прервались ребенком, стоящим напротив нас.

В простых глазах ребенка отражалась не то любопытство, не то страх. Он стоял, опустив голову, руки его повисли словно у марионетки, ноги неуверенно были согнуты в коленях. И самое невероятное в нем было его существо, сквозившее в глазах. Как глубокие лесные озера их помнили надежда и разочарование, надежда на то, что еще будет и разочарование, которое нельзя понять. Трудно было не заметить, что разочарование полнило его, страх сковывал подобно морозу. В этом холодном молчании было совершенно не ясно, откуда в душе маленького ребенка зародилась такая тишина. Он все продолжал смотреть. И стыд начинал бежать по холодным рукам. Было не ясно и невозможно прочитать то, что кроется в них, но где-то в глубине заскоблило уныние. В голове не утихали споры, возрождались все новые и новые вопросы о том кем могу являться я. Возможно, этот ребенок гораздо чище, чем я могу себе представить. Смотреть на него больше чем мучительно, я уже чувствую, как внутри меня поселяется его страх, его боль, его разочарование. Так и хочется отвести глаза. Наверное, прав тот, кто говорит, что в душе мы все дети. Я нетерпеливо одернула Силу. Мне так хотелось любить этого малыша. На вид ему было лет шесть-семь, положение его видно было плачевным, о чем свидетельствовала большая не по размеру и грязная одежда.

– Сила, мы должны ему помочь. – не ясно отчего во мне зародилась эта идея, может, мне просто было стыдно перед ним. Стыдно потому, что я разбрасываюсь тем, за что он бы возможно отдал многое. За жизнь, довольную и сытую; я изнываю в излишествах, много таких как я, но еще больше таких как он. Так неприятно стало, словно ту оставшуюся жалкую часть меня неожиданно похитили. – Сила, что ты молчишь? Ты что не слышишь меня?

– Слышу. Да. Если ты хочешь.

Мы подошли к ребенку.

– Дай денег! – рявкнул он словно собачонок.

– Ты получишь их, – ответил Сила, – но не сразу.

– И что я должен сделать?

– Как тебя зовут? – в глазах Силы вдруг зажегся огонь.

– Макс.

– Макс, пойдем с нами! Мы купим тебе шмотье, точнее одежду, сходим в кино, театр, Макдональдс. Куда там в общем еще ходят с детьми? – его взгляд неожиданно направился на меня. И что-то было в нем. Что-то чужое для меня, по-настоящему незнакомое. Он вдруг взглянул на меня с такой нежностью, которой я раньше в нем никогда не замечала, затем, он будто бы опомнившись, снова обратился к мальчику., – так что?

– А мы можем пойти на аттракционы? – в его глазах заиграли маленькие искорки и в то же время недоверие, но было видно, как же хочется ему сейчас верить в чудеса.

– Все, что ты захочешь, но для начала, нужно отмыть тебя и приодеть. – закончил Сила.

И вот мы, с видом молодой семьи, держась за руки, отправились в красивый дом Силы. Там привели ребенка в порядок. Как трогательно было смотреть, как Сила аккуратно и внимательно причесывает маленького оборванца. Неожиданно это причинило мне жуткую боль, какую-то сладковатую и приторную, едкую и старую.

Всё было так, как хотела я, так как хотел Макс. В этот день не было счастливей ребенка, могу поклясться. Сила не пожалел ничего. Мы смеялись до упаду, скупили практически все игрушки, съели, наверное, тонну мороженного. Тот, кто смотрел на нас, наверняка воспринимал нас как счастливую семью и никто не знал как больно все это. Как печально наше трио: два наркомана, ставших бездушными трупами и прожигающих жизни и бездомный, ничей мальчик, однажды поверивший в чудо и доверивший совершенно незнакомым людям свою жизнь. Как страшно было осознание того, что в моей жизни, измученной, скрученной волшебством, никогда не будет детских светлых глаз и радостных улыбок, что это все игра и фарс и никогда мне не исправить совершенных мной ошибок, да я и не хотела бы этого, и это было самым ужасным. Все, что заставляло меня баловать этого ребенка, было чувство стыда и вины, ведь я не могла предложить ему пустить по вене или вдохнуть пыли, это было бы слишком. Какой смысл был в этом нашем поступке? Сложно сказать. Мы чувствовали легкость, боль и от этого хотелось дать возможность полетать другим, возможно чтобы потом было не так больно.

Напоследок, Сила снял квартиру для мальчика, заплатив за нее за год вперед, вручил ему внушительную пачку банкнот, набил холодильник огромным количеством еды и сладостей, шкаф вещами на все случаи жизни, нужной или ненужной дорогущей техникой, игрушками и мы навсегда оставили Макса.

Спускаясь по лестнице, он спросил меня, довольна ли я. Я не ответила, потому что не знала.

Я вдруг осознала мучительность этой эйфории, заставляющей парить. Вот ты уже устал и выбился из сил, а продолжаешь парить и нет шансов вновь рухнуть мертвым грузом. Если только в новое пасмурное утро, вдруг не вдыхать, не колоть и не глотать. Но разве было это возможным?