Ольга Брюс
ИнтернатовскаЯ. Повесть

Глава 10

Снимая рабочий халат, Ирина торопилась домой на обед. Настроения никакого, из рук всё валилось. Не обращая внимание на доярок, женщина переобулась и двинулась к выходу.

– Ирка! – кричала Афанасьевна, догоняя Ирину. – Ты чего сегодня такая?

– Какая? – не поворачивая головы, спросила женщина.

– Сама не своя. Хмурая, – поравнявшись, Афанасьевна замедлила шаг. – Дома чего, аль не?

– А тебе-то что?

– Из-за Митьки, что ли? – ухмыльнулась доярка, поправляя косынку на затылке. – Это всё от зависти, точно тебе говорю. Бабы так зыркали на него и обсуждали, что мужик не выдержал. Слабоват он у тебя.

– Ничего и не слабоват, – фыркнув, Ира прибавила шаг. – Такой, как и все ваши.

– Не скажи. Мой Михайло смолоду до самогону охочий, да и Варькин тоже. А что говорить, половину деревенских любят это дело, – щёлкнув двумя пальцами по шее, утверждала Афанасьевна. – А твой – ни-ни. Но, видать, бабские пересуды накликали сглаз, вот и балуется он у тебя уже с годок. Жалко, хороший мужик был.

– Не был, а есть! – раздражительным голосом сказала Ира.

– Слыхала я, Машка вернулась на каникулы. Бабы говорят, вымахала за год – не узнать. Девка красивая, видная, – искоса взглянув на собеседницу, Афанасьевна не скрывала издевательской ухмылки. – Ой, а помнишь, как в Берёзовке молодуха с отчимом сбежала? У-у, ему-то что, связался с сорокалетней, а самому чуть больше двадцати. Хм, вот так вырастишь девку от первого мужика, а она второго окрутит и поминай как звали.

Ирина вскипала, чувствуя пульсацию в висках и затылке, но не показывала того, как хотелось вцепиться в эту противную бабу, несшую всякий бред. Подойдя к дому, попрощалась сквозь зубы с Афанасьевной. Вошла во двор, огляделась и, прислушиваясь к голосам, ринулась к бане. Смех дочек был слышен на всю округу. Ирка с обезумевшими глазами завернула за угол. Девчонки вместе с отчимом играли в карты прямо на траве.

– А-а, вы все тут заодно, – хохотал Митя, перетасовывая старенькую потёртую колоду. – Обыграть вздумали?

– На что играем? – Ирина почувствовала ревность. – Ты был сегодня в поле?

– Я отгул взял, – задыхаясь от смеха, ответил муж. – Завтра отработаю.

– А эти что тут расселись? – показывая на Катю с Машей, мать искала причину разогнать всех по разным углам. – Валя спит?

– Спит, – Катя, отдышавшись, встала с помятой травы. – Мам, пойдём, я тебя покормлю.

– Сама поем, – нахохлилась Ира, вглядываясь в лицо Маши. – А вы идите, стиркой займитесь.

Маша послушно поднялась и потопала вслед за сестрой.

– Где рубаху потерял? – обратилась Ирина к мужу. – Не совестно перед девками с голым пузом мельтешить?

– Жарко, Ириш, – кое-как поднявшись, Митя положил колоду в карман штанов.

– Знаю я ваше жарко, – процедила сквозь зубы женщина. – Вечером со мной на ферму пойдёшь навоз таскать. Нечего тут игрульки устраивать. Ты женатый мужик. Запомни раз и навсегда.

– К чему ты это? – удивился Митя. – Прибежала, разогнала. Я сразу заметил твой настрой. Что случилось?

– Пока ещё ничего, – вспоминая слова Афанасьевны, Ирина не находила себе места. – Может, девок к родственникам отправить, как думаешь? Пусть поживут, помогут. А то дальше Брянска нигде не бывали.

– Вот это новости! С чего вдруг? А кто с Валей сидеть будет, Егор? Или няньку пристроишь? Прекращай, Ира, пинать детей из одного кармана в другой. Сколько живу с тобой, не понимаю, как мать может вот так запросто оторвать от себя собственное дитя на год или на лето. С Валей также поступишь?

– Сдурел? – нахмурилась женщина. – Откуда такие мысли?

– Да всё оттуда. Эх, Ира, припомнят они тебе, как пить дать, припомнят.

***

Катя и Маша, собрав бельё, ушли на речку.

– Давай искупаемся, а потом постираем, – предложила Катя, снимая сарафан. – Жарко.

– Угу, а потом будет куча вопросов, почему так долго, – Маша опустила белоснежную простынь в воду.

– Обед закончится, и мама уйдёт на ферму. А папка не вредничает, – заходя в реку, уговаривала сестра.

– Кать, – Маша намыливала ткань хозяйственным мылом. – Почему она такая стала?

– Кто?

– Мама. Почему она стала злой, ты не знаешь?

– Думаю, из-за жизни тяжёлой, – поливая тёплой водой руки, ответила Катя. – Вспомни, как наш отец жил сам по себе. Мама всё сама-сама, а он…

Оторвавшись от водных процедур, девушка уставилась на сестру.

– Жалко мне её, – вздохнула Катя и тут же передумала купаться. Вышла на берег, присела рядом с Машей и посмотрела на её пальцы. – Видела, какая у мамы кожа на руках? Вся потрескалась. Помнишь, как в прошлом году у неё образовалась трещина на большом пальце? Она грядку прополола, и это место начало болеть…

– Помню, – вздохнула Маша и положила мыло на траву. – Ей ещё фельдшер нарыв прочищал.

– Вот. Я тоже помню, – Катя взялась за наволочку. – И ты знаешь, смотрю я на неё и думаю: сколько ж в ней силы воли, с ума сойти. Столько всего вытерпеть… Да, я соглашусь, у нас в деревне многие трудно живут, но также многие пьют и не видят просвета в будущем. Вон, тётка Груня. И семья была, и муж. Сыновья с фронта не вернулись, осталась дочка, и та уехала. Помнишь, как бабушка рассказывала, какая Груня красавица была?

– Конечно, помню, – Маша слушала сестру, пребывая в раздумьях.

– А теперь что с ней стало? Страшно взглянуть. Муж не выдержал – ушёл, а дочь так ни разу и не приехала в гости. Говорят, она стыдится своей матери. Ой, я как представлю, если б наша мама стала выпивать, я б её всё равно не бросила. Жалко. До слёз жалко.

У Марии перед глазами предстала картина: выходит мама из магазина, потрёпанная, одежда давно не стирана, волосы не чёсаны. Идёт, согнувшись, с бутылкой в руке и напевает знакомую мелодию, как Груня. А пела Груня в основном колыбельные, так как жутко скучала по маленькой Верочке.

– Господи, – прошептала Маша, приложив руку к груди.

От надуманной сцены у девушки проступили слёзы. Как же жалко маму. Не дай бог опуститься, как тётя Груня. Люди будут сторониться и тыкать пальцем, осыпая насмешками. Ещё и кличку дадут, Груня-стрекоза, как в басне Крылова. Летом отдыхает, а зимой побирается, прося у соседей то хлеба, то стакан молока. Кто-то пожалеет несчастную женщину, а кто-то погонит прочь, выкрикивая напутствие найти работу и не позориться. Только никому и в голову не придёт поговорить по душам и наставить на путь истинный. Женщина давно уже потеряна для этого мира.

– А мы в детстве над ней насмехались, – с грустью в голосе произнесла Маша. – Ребята вечером в окошко ей камешки кидали и прятались за заросшими кустами смородины. Тётя Груня выходила, а никого нет. Крестилась и возвращалась обратно.

– Дураками мы были, вот и издевались, – Кате стало стыдно за прошлое. – Свели с ума женщину. Она до сих пор всем рассказывает, как за ней ангелы приходят. Дверь откроет, а их не видно, но точно знает – это ангелы, чтобы спасти её душу. Ты знаешь, что она этой зимой натворила?

Маша пожала плечами от неведения.

– Так слушай. До сих пор как вспомню – мурашки по коже, – закончив полоскать наволочку, Катя громко глотнула и выдохнула. – Как стемнело, вышла на улицу в одной сорочке и давай кричать на всю деревню какие-то молитвы. А потом подбегала к каждому дому и тарабанила в дверь.

– Да ты что? – у Маши округлились глаза.

– Ага. Бегает и орёт: «Выходите! Немцы пришли хаты палить!» Баба Анфиса рассказывала: иду, говорит, а Грунька в белом платье. Она её за нечистого приняла. Испугалась, встала как вкопанная и шевельнуться не может. Груня подбежала, глаза навыкат и стеклянные. Беги, орёт, немцы едут.

– И врача ей не вызвали?

– Какой там врач. Пока фельдшера дозвались, Груни и след простыл. А наутро она даже не вспомнила, как деревню всполошила. Не было такого, и всё тут.

– Страшно как, – Маша представила пьяную косматую женщину, несущуюся по снегу босиком.

– И такое бывает, – продолжая стирку, Катя говорила низким голосом.

– Я сегодня не смогу уснуть, – у Маши побледнело лицо. – Лучше бы ты этого не рассказывала.

– Плюнь и забудь, – сестра слегка улыбнулась. – Я к чему всё это говорю – маму жалко. Не дай бог вот так всю себя растерять. Поэтому я на неё не обижаюсь. Неизвестно ещё, какими мы будем, когда замуж выйдем.

От рассказа сестры Маша в корне поменяла отношение к матери. Действительно, Ирина столько всего пережила: первый муж бросил, когда Маше был год, второй – утонул. Осталась одна с детьми. Кормить, одевать, воспитывать, а ещё и держать хозяйство с тяжёлой работой в придачу – одна да одна.

– Теперь я понимаю, почему она отдала меня в интернат. Чтобы ела досыта, – сделала вывод Маша, выжимая бельё.

Закончив со стиркой, девушки двинулись в сторону дома.

– Ох, тяжело-то как, – шутливо заныла Катя. – Руки немеют.

– Постоим, отдохнём, – Маша опустила таз с мокрым бельём на землю. – На самом деле, не надо было сразу всё брать.

– А давай я за тачкой сбегаю?! – сообразила Катя. – И чего не додумались?

– В ней хлам какой-то накидан, – припомнила Маша. – Всё бельё замараем.

– Ой, точно, – сникла Катя, поднимая тяжеленный таз. – Надо было раньше думать. Надеюсь, кто-нибудь из ребят попадётся нам, чтобы донести.

Сделав несколько шагов, девчонки услышали рёв мотора. Обернувшись, Катя увидела мотоцикл с коляской и воскликнула:

– Сто-ой!

Подъехав поближе, молодой человек нажал на тормоз.

– А, это вы, – за рулём старенького «Урала» сидел Степан – соседский сын. – Ну, здрасьте вам.

– Привет, – Катя широко улыбнулась, оголив дёсны. – Стёп, подкинь до хаты, а то пока донесём – руки оттянутся.

– А Егор где? – парень с интересом разглядывал Машу. – Неужто ещё с поля не вернулся? Ребята уже по домам разъехались.

– Не знаю, – Катя пожала плечами. – Так подвезёшь?

– Ставьте тазы в люльку. А сама – в седло, – Стёпа откинул чехол.

– Я пешком дойду, – Маша не собиралась кататься с тем, кто пытался внести раздор в отношения с Гришей.

– А я тебя и не приглашал, – осадил девушку сосед и надменно ухмыльнулся.

Катя, запрыгнув назад, вцепилась в рубашку Стёпы.

– Ты только не шибко гони, а то я боюсь, – взглянув на сестру, спросила. – А ты что?

– Сказала же, сама дойду, – Мария развернулась и потопала по дороге, размахивая косынкой.

– Ну и злющая она у вас, – Степан сдавил ручку газа. – Кому такая достанется – не позавидую.

Мотоцикл взревел и рванул с места, подняв клубы пыли и мелкого мусора.

– Фу, напылил, – отряхивалась Маша, прищурив глаза. – Специально это сделал. Если бы не бельё, я б тебе показала. Сейчас только до дому дойду – всё выскажу.

Дома опять не всё ладно. Ирина от младшей дочери узнала, что муж отдал деньги Маше на новые платья, якобы в качестве подарка ко дню рождения. Ира ругала и осуждала мужа за безответственный поступок и неумение распоряжаться средствами, которых и так кот наплакал.

– На черта они ей сдались? Подумаешь, ребёнок ножница́ми прошёлся! Раз подарили ткань, значит, и ещё подарят! – отчитывала Митю. – Пусть идёт работать! А то пацанята в поле спину гнут, а эта приехала и по клубам – подолом крутить!

Задыхаясь от злости, женщина засобиралась на ферму.

– Помогать мне не надо! Сама справлюсь! А ты двором займись! Скорее всего, завтра дождь будет, а у нас погреб до сих пор немазаный! – схватив сумку, жена добавила. – И чтоб денег больше не давал! Сама себя оденет, не маленькая уже!

– Ты не права, – мужчина провожал жену на работу. – Девчонка старалась, шила…

– Заступничек нашёлся, – Ира вышла на крыльцо. – А что ж она для Катьки ничего не сшила, для Вали? Единоличница выросла! О себе любимой только и думает! – Подойдя к калитке, женщина переключилась на мотоцикл, остановившийся у забора.

– О, кавалер прибыл! А вторая где?

– Сейчас придёт, – Катя слезла и взялась за таз.

– Про цыплят не забудьте и за Валей следите, – завязав косынку на голове, Ирина торопилась на ферму.

– Давай помогу, – Митя вытащил второй таз. – Спасибо, Стёп.

– Не за что, – парнишка собрался было отъезжать. – Кать, прогуляемся сегодня?

– С чего вдруг? – Катя никак не ожидала от соседского хулигана какого-либо приглашения.

– Да так, – Стёпка опустил глаза, делая вид, будто под баком что-то застряло. – Подумал просто…

– А есть чем? – расхохоталась Катя. – Мне ещё в сарае убирать, да огород…

– Я помогу, хочешь? – оживился парень.

– Ого, – Катя опешила. – Ты меня удивляешь.

– Ну, а что здесь такого? Соседи всё-таки, – вновь сник Стёпа. – Ладно, поехал я. Отца забрать надо.

– Если не передумаешь – заходи, – девушка кокетливо улыбнулась и, выгнув спину, поплелась вешать бельё.

Степан оценил фигуру девчонки, глядя в спину. Улыбнулся, повернул ключи зажигания и дал газу.

– Смешной какой, – подумала Катя, прицепляя прищепки на пододеяльник. – Сейчас хоть поспокойней стал, а раньше… Ой, как сестре из-за него доставалось. Кстати, что-то её долго нет.

Маша задержалась по дороге домой. Ирина встретила дочь у развилки и грубым тоном приказала вернуть деньги Мите.

– Из дома несёшь? – Ирина воспитывала взрослую девушку прямо на улице. – А ты о братьях и сёстрах подумала? Я по соседям обувку для Валюшки собираю, а она, видите ли, из-за каких-то платьев истерику устроила! Не заработала ещё, чтоб права свои качать! Я тебя почти десять лет одна поднимала, и вот так ты мне отплатила? Неблагодарная! Уйди с глаз долой!

Ира так разнервничалась, что не заметила проходящих мимо женщин.

– Чего буянишь? – Афанасьевна сбавила шаг, как только услышала последние слова. – Ир, что опять?

Ирина скривила лицо и глянула на доярку так, что та уже успела перемолоть несколько вариантов в голове.

– Чего стоишь? Иди, кому говорю? – прогоняла мать девушку.

Маша опустила голову и поплелась домой, ощущая пристальные взгляды за спиной.

– Неужто за Митьку чихвостишь? – прикрыв рот рукой, Афанасьевна заглядывала в лицо Иры. – Я так и знала, добром это не кончится.

– Долго думала? – разозлилась Ира ещё сильнее. – Митька мой на детей не позарится! А ты, если не захлопнешься, получишь у меня по первое число!

Развернулась и пошла.

– Ой-ой, – женщина сморщила лоб, глядя на уходящую Ирину. – Если так бесишься – значит, точно мужик за девкой ухлёстывает.

Постояв несколько секунд, Афанасьевна решила догнать доярок.

– Эй, девки! Подождите меня! Тут такое! Тако-ое! – обогнав Иру, кричала коллегам.

Остаток рабочего дня Ирина провела в компании коров и бидонов. Доярки не смели подходить к ней и заводить разговоры, так как Афанасьевна предупредила: баба не в духе из-за молодого мужика и Машки.

– Ой, что будет, девоньки, – Нюра закончила мыть ведро. – Невезучая у нас Иринка, ой, какая невезучая.

– Ничего не будет, – Алиса достала из кармана халата семечки. – Если мужик с головой – не позволит себе лишнего.

– Про Берёзку все помнят? – Афанасьевна намекнула на случай из другой деревни. – Вот то-то же.

– Ни в жизнь не поверю, – выплёвывая шелуху на пол, сказала Алиса. – Что-то там нечисто было. После отъезда дочки та баба сразу к другому жить перешла.

– Разве? – захлопала ресницами Афанасьевна. – А я слыхала, переехала она. Или спутала с кем-то…

– Ты постоянно всё путаешь, а после доказываешь, будто не говорила таких слов, – осадила доярку Нюра. – Тебя послушать, так правда только твоя.

– Ой ли? – Афанасьевна раскраснелась. Как же, она всегда была уверена – на лжи никто не поймает. – Ты местных бабок наслушаешься, а потом на меня скидываешь. Забыла, как мы на проводах у Купчихи (Купцовой) были? Что ты там натрепала?

– Так ты ж сама тот разговор завела! – Нюра рассердилась. – А я тебя поддержала!

– Брешешь! – у доярки не только лицо, но и уши покрылись багровым отливом. – Не было такого!

Пока не началась драка, Алиса встала между вопящими женщинами и гаркнула во всё горло:

– А ну, горлопа́нки, замолчали! Не хватало ещё из-за сплетен волосы друг другу повыдергать! Собирайтесь домой! Кто и с кем – не наше дело! Пущай сами разбираются!

Но не по просьбе Алисы доярки замолкли, а как только открылась дверь, и в комнату вошла Ира. Женщины переглянулись, быстренько сменили рабочую одежду и вышли на улицу. Осталась только Алиса.

– Ир, ты сегодня сама не своя с самого утра. Случилось чего?

– И ты туда же, – вытащив из сумки чистую, не пропахшую навозом и молоком одежду, Ира расстегнула халат. – И что вам всем от нас надо? Следите за своими дитями и мужиками.

– Ириш, – мягкий тон голоса звучал успокаивающе. – Я же без злого умысла. Это наши бабы любят слушать и передавать, а мне это ни к чему. Как захочется выговорится да душу освободить – приходи ко мне: почаёвничаем, поговорим о нашем, женском.

– Спасибо, конечно, но мне недосуг, – переодевшись, женщина открыла дверь. – Выносить сор из избы не имею права и тебе не советую.

– Гордая, – вполголоса сказала Алиса, глядя на закрывающуюся дверь. – Напрочь потеряла веру в женскую дружбу.

Доярка имела в виду историю, связанную с Филиппом – первым мужем Ирины. В то время, когда он ездил на заработки, Ира вела дом и трудилась на птичнике. Её подруга Аня уже два года как жила в Брянске и работала на рынке – продавала одежду. Одним днём случилось то, что не должно было случиться – Аня и Филипп понравились друг другу. Странное дело, прожив всю жизнь в деревне, молодые люди не испытывали и доли симпатии, а тут…

Всё случилось по вине богов, как поговаривали бабки в деревне. Каждые выходные Филипп возвращался домой, чтобы провести один день с семьёй. С апреля и до первых заморозков мужчина пропадал на заработках. Как только наступали холода, возвращался в Починок и пережидал зиму. Но, когда родилась Маша, мужчина приезжал домой уже не каждую неделю, а раз в месяц, чтобы отметиться, так сказать. Ира не особо интересовалась делами мужа, поэтому его долгое отсутствие не напрягало. Она жила сама по себе, привыкшая всё делать своими руками, не прося помощи. После очередного отъезда Филя не вернулся, не объяснился и не попросил прощения.

– А нечего было замуж выходить, – судачили женщины, узнав о Филе и Анне. – Привыкли наши бабоньки назло делать. Ну, женился на другой, зачем же за первого встречного выходить?

– Сама виновата. Небось, теперь в подушку воет, – рассуждали старушки.

Глава 11

Придя домой, Ира прошлась по двору, заглянула в сарай и убедилась, что скотина накормлена, стойла вычищены, грядки политы. В хату заходить не хотелось. Всякие дурные мысли лезли в голову и не давали покоя.

– Ты чего тут? – Митя стоял на крыльце, подкидывая коробок спичек.

– Посмотрела, как домашнюю работу сделали, – вздохнула женщина и подошла ближе. – Мить…

Ира посмотрела в глаза мужа с таким выражением лица, что Митя подумал о проблемах на работе.

– Случилось чего? – забеспокоился мужчина. – В птичник переводят?

– Нет, я не об этом хочу с тобой поговорить, – взяв мужа за руку, Ира повела его подальше от чужих глаз. – Скажи, как есть: что ты чувствуешь к Маше?

– Не понял вопроса, – у Мити вытянулось лицо. – К чему ты это?

– Девка она уже взрослая, невеста на выданье… – замялась Ира, не зная, как бы поаккуратнее спросить. – Нравится она тебе?

Митя почувствовал прилив ярости. Выдернув руку, закричал на жену:

– У тебя совсем крыша поехала? Ты что такое несёшь, баба? Ты куда ребёнка приписываешь? Дочка она мне, слышишь? Дочка!

Развернувшись, муж собрался уходить, но, немного помедлив, добавил:

– Ещё раз такое услышу – разведусь.

Ирка стояла как оплёванная. Растерянная и ошарашенная от грубости Мити, не знала, что делать дальше. Глаза никогда не выдают. Вот и Митя повёл себя, как следует. Молодой – это и не даёт покоя. Многие живут, где мужчина старше жены на десять, а то и пятнадцать лет. И тот случай в Берёзках… Ладно, с мужем всё понятно, Машу считает дочерью. А вот как быть с самой Машей? Мало ли, что ей в голову взбредёт, случаи всякие бывают. Выдохнув, Ира потопала домой. Не говоря ни слова, вошла, разулась и уселась за стол.

– Мам, тебя покормить? – Мария вытирала хлебные крошки со стола.

Вытянувшись, Ирина взяла дочь за руку и усадила на табурет.

– Поговорить с тобой хочу, – прошептала мать в самое ухо. – По интернату скучаешь?

– Немного, – ответила Маша, уставившись на Иру. – А что?

– Я тут подумала, может, ты обратно поедешь? Что тебе тут делать? А там, глядишь, жениха найдёшь, замуж выйдешь…

– Мам, ты чего? – Маша вспотела от неожиданного предложения. – У меня здесь Гришка.

– На кой чёрт он тебе сдался? Хочешь в деревне на всю жизнь остаться? Его мать от себя не отпустит. Там у них другие планы на жизнь. Не суйся к богатым – поедом съедят. А в городе найдёшь себе под стать: простого. Послушай, я ж тебе добра желаю. Станешь городской, поможешь Кате, а опосля и остальным. Поезжай в интернат.

– Да что я там делать буду? Все разъехались. Даже Светка уехала с Изольдой Валентиновной на дачу. Зря ты не разрешила взять её с собой, – возмутилась девушка.

– Какая ещё Светка? Ты думаешь своей головой? У меня мужик молодой! – Ирина повысила голос. – Так и знала, тебе всё равно! Тебе плевать! Эгоистка!

Услышав шум, Митя вошёл в кухню.

– Будет когда-нибудь в этом доме покой? – раздражённо говорил мужчина, глядя на Ирину. – Пришла, устроила допрос, прицепилась к дочери – какая муха тебя укусила?

– Опять заступаешься! – взъерепенилась жена, вскочив на ноги. – А тебе не кажется, что ты заигрался в любящего отца? Ни в жизнь не поверю в отцовские чувства к чужому ребёнку! Строишь тут из себя, а сам!..

– Да ты с дуба рухнула, не иначе. Напридумала себе не пойми чего и кидаешься, как собака.

– Ах, я ещё и собака! – Ирина разошлась не на шутку. – Я давно заметила, как только Машка приезжает – ты сразу другим становишься! Взгляд меняется, речи, и даже курить стал реже!

– О боже, – схватившись за голову, Маша вбежала в комнату и вытащила из-под кровати чемодан.

– Что это с ней? – Катя бросила штопать штаны брата.

– Не поверишь, это она из-за мужика на меня такая злая, – сложив кое-как одёжу в чемодан, Маша попрощалась с сестрой. – Приезжай ко мне в гости, а я сюда больше ни ногой.

Выходя быстрым шагом из дома, Мария успела услышать материнское напутствие «Скатертью дорожка».

– И вам того же, – пробормотав себе под нос, девушка быстрым шагом покинула родной двор.

В голове всё смешалось. Ну и дура же ты, маманя. Такой ереси наплести – в голове не укладывается. Стыд-то какой. Совсем мозги растеряла от ревности. И к кому ревновать? К родной дочери? Кому расскажи – засмеют. Не-ет, бегом отсюда, бегом и не оглядываясь. Хотела понять мать, но, видимо, так тому и быть. В интернат сдала, чтобы ребёнок был сыт и в тепле. Ага, уже! Спихнула, чтоб не мешала, глаза не мозолила. Правильно Светка говорила, родила от нелюбимого – значит, не нужна. Кто бы объяснил, зачем рожать дитё, если без надобности? Ох, натворила ты… мать. Дочь выросла – вот и повод избавиться. Смотри, как бы просить о помощи не пришлось. Но вряд ли она попросит, у неё ещё и Катька есть, которая жалеет маму и принимает все её поступки за усталость и безнадёгу. Мама – это святое.

Маша шла, глотая слёзы и чувствуя себя никому не нужной. Обидно так, что хочется закричать на весь Починок, чтоб окна в хатах полопались и жители, услышав дикий вопль, сбежались и пожалели сиротинку. Но этого не случится. Каждый сам за себя.

– А ты куда это на ночь глядя? – Гриша остановился у развилки. – И с чемоданом…

– Уезжаю, – не поднимая головы, ответила Маша.

– Ты ж только приехала, – взглянув в лицо девушки, Григорий понял – что-то случилось. – Так, захочешь, сама расскажешь, а сейчас идём к нам.

Вырвав чемодан из рук Маши, Гриша взял её под локоть.

– Никуда я не пойду, – девушке хотелось кинуться в объятия друга, но она сдержалась. – Я больше сюда не вернусь.

– Тебя выгнали, да? – мягким голосом спросил Гриша. – У нас в деревне давно слухи ходят…

– Какие? – Маша понимала, речь идёт о ней.

– Я в это не верю, так что ты на меня не думай. Сказал женюсь, значит женюсь.

– Так, ясно, – Маша вцепилась в чемодан. – Захочешь повидаться – приедешь, а сюда я больше не сунусь.

– Как я приеду, если меня в армию по осени забирают, – у Гриши при одной только мысли об армии падало настроение.

– Гришенька, – Мария поцеловала парня в щёку. – Пиши, а я буду ждать.

Нахохлившись, Маша поплелась дальше.

– Автобусы уже не ходят! – крикнул Гриша и хотел было догнать, но его что-то не пускало.

– На попутках доберусь! – Маше было всё равно. Хоть пешком, только не оставаться в деревне.