Уменьшить шрифт (-) | Увеличить шрифт (+)

Олег Айрашин
Депортация

– Ну, я чего к тебе и пришёл-то… – он замялся. – Посоветоваться хотел, как прежде. Ты же для нас, Палыч, вроде учителя, после Америки-то.

– Не подлизывайся. Давай, излагай уже.

– Тут без бутылки не разберёшься. Ну и где твоя водка?

Я достал из холодильника бутылку «Державы» и тарелку с белыми колечками репчатого лука поверх нарезанной жирной селёдки. И ещё пару тарелок: с пупырчатыми малосольными огурчиками и бутербродами с чёрной икрой; а вдобавок пиалу с квашеной капустой.

Пока я разливал по рюмкам, Мишаня обвёл взглядом стол – и замер.

– Ах, да! – Я извлёк из хлебницы «Бородинский»; ещё вчера эту буханочку испекли в России.

– Поехали!

Тонко звякнул хрусталь. Мишаня осушил рюмку и, занюхав «Бородинским», смачно закусил огурцом.

– Палыч, я расскажу, но сперва ты со мной поделиться должен.

– Селёдкой?

– Не, ты же понял. Сам-то как поднялся? Особнячок вот, лес, парк, море – своё, личное. Это же какие деньжищи надо, а?

– Так ведь кредит, ипотека.

– Ипотека? А вот я задумал как-то одно дельце, ну, чтобы сам, без Танюхи. Короче, пошёл в банк за кредитом. Так меня сходу завернули. Ты прикинь, Палыч, сказали, нужно обеспечение какое-то. Нет, ну а ты-то как?..

– Подожди-ка минуту, сейчас увидишь.

Встав из-за стола, я прошёл в кабинет. Где же она, первая моя книжка? Вот, на полочке. И флешка-призмочка – новая рукопись, моя надежда, наше будущее.

Когда я вернулся, Мишаня совсем не скучал: «Евровести» вещали вовсю.

– Подожди, Палыч, давай посмотрим! Тут интересно…

Знакомая картина: реакторный блок с выдранными внутренностями. Рядом копошатся пять-шесть человек в оранжевых комбинезонах с примелькавшимся логотипом.

«Это пугающее слово, муэртисты, – поясняет диктор, – вовсе не означает, что они смертники. Эти отважные парни – члены партии муэрте. Главным образом из них и формируются отряды ликвидаторов».

К разрушенному блоку приближаются два вертолёта. А ближе к земле, посерёдке могучих вертушек, проплывает громадный, с трёхэтажный дом, полупрозрачный голубой куб.

«Здесь, в Рингхальсе, – продолжает диктор, – европейские учёные и инженеры осваивают новые технологии локализации аварий. Бетонный саркофаг уже не понадобился; его с успехом заменит быстровозводимое укрытие из удивительного материала – термостойкого аэрогеля».

Воздушно-голубой куб уже разместился на земле.

«Вот из таких мегаблоков и возводят современный саркофаг. Материал прочный и лёгкий, чуть тяжелее воздуха. Кстати, аэрогель воздух не пропускает. Мало того, этот материал способен улавливать огромное количество радиоактивной пыли и газов. Идеальный строительный материал…»

Теперь взору является город. По улице ползёт тягач с голубым цилиндром, лежащим поперёк платформы.

«Аэрогель применяют и в виде ленты, способной очищать радиоактивную территорию».

С боковой поверхности цилиндра сматывается широкая полоса, двое ликвидаторов, подталкивая острыми пиками, укладывают её на дорогу позади автомашины.

«За неделю такая лента впитает бо́льшую часть радионуклидов. Потом её снимут и отвезут на специальный полигон, где разрушат пневмогидравлическим ударом. При этом образуется небольшое количество твёрдых радиоактивных отходов. Их захоронят в супернадёжных могильниках. Как далеко вперёд шагнула наша наука!»

Показался и сам диктор, загорелый и моложавый, в белой водолазке и чёрных джинсах.

«А теперь давайте обсудим возможные причины и последствия трагедии. Для этого мы пригласили авторитетного эксперта из Соединённых Штатов Америки. Прошу вас, мистер Бейли».

Белый черноволосый джентльмен с породистым лицом слегка поклонился зрителям.

«Я всего лишь выскажу своё мнение. Вам судить, насколько оно верно. Бросим взгляд на историю катастроф мировой атомной энергетики. Три крупнейшие, самые тяжёлые аварии – в Чернобыле, Фукусиме и Рингхальсе. Две из них – в Советском Союзе и Швеции – имеют кое-что общее. Их связывает ядерный реактор. Точнее, его происхождение. Один и тот же разработчик и изготовитель.

– Россия? – спросил диктор.

– Вот именно. Качество русских изделий известно. Космические корабли падают, ядерные реакторы взрываются».

– Мишаня! – не удержался я. – Ты посмотри, гад какой, а! Что же он про свои-то шаттлы не вспоминает?

– Ну ё-моё, блин! За это надо выпить.

– Тебе это интересно?

– Давай, Палыч, дальше послушаем.

«А чего ещё можно ждать от страны, где сложнейшее оборудование изготавливают с преступной небрежностью? – продолжал породистый эксперт. – И что вы хотите от рабочих, недельный доход которых не превышает ста новых долларов США?

– Меньше двухсот евро? – озадачился диктор.

– Именно. Как можно прожить на подобную зарплату?»

Вот же зараза! Будто и не знает, что цены у нас втрое ниже.

«Но у русских, говорят, есть свой секрет, – добавил американец. – Ещё такую же сумму они имеют от сдачи пустых бутылок из‑под водки».

Эксперт и диктор дружно рассмеялись.

«К сожалению, тут возможен побочный эффект: сморщенные мозги и трясущиеся руки. Повторяю, это лишь моя точка зрения на причину аварии. Я могу и ошибаться.

– Спасибо, мистер Бейли. А теперь поговорим о последствиях аварии. Своими мыслями с нами поделится русский эксперт профессор Закочуха».

Немолодой, импозантный, закрученные кверху чёрные усищи и широкая борода – вылитый Карабас-Барабас из детской сказки. Но делиться мыслями Закочуха не спешил. Помедлив с минуту, он откашлялся и начал, слегка грассируя.

– Вот что я вам скажу. Очевидно, что оценки, представленные официальной комиссией, не вполне соответствуют истинному положению дел. Они чересчур оптимистичны. Ориентация на такие данные осложнит проблему защиты здоровья облучённых жителей Северной Европы.

– Простите, Лука… э-э… Тарасович, но ведь это факт: в результате аварии погибли двадцать человек. И ещё двадцать три облучились большими дозами. Кстати, почти все они живы.

– Ваш подход оценивает лишь первые жертвы, такая система вульгарна.

– Вы намекаете на раковые заболевания? По-вашему, их тоже следует учитывать?

– Вот именно! – профессор повысил голос. – Сотни тысяч! Вы понимаете? Не сотни, а сотни тысяч онкобольных – вот что ждёт Европу. Доигрались! Я всегда говорил, я всем доказывал, что человечество не доросло до атомной энергии!

– Но ведь и после Чернобыльской аварии многие утверждали…

– Полная чушь! Так называемые медики, связанные с атомной индустрией, умеют ловко манипулировать цифрами.

– И какой же выход, Лука Тарасович?

– Эвакуация, только эвакуация. Плюс биокомпенсация всем облучённым, как ликвидаторам, так и населению. Пострадавшим следует выделять целевые дозы эликсира бессмертия.

– Но ведь число отселённых достигло ста тридцати тысяч, и…

– Сто тридцать тысяч? – хохотнул Закочуха. – Это лишь начало. Требуется тотальная эвакуация, и в первую очередь детского населения скандинавских стран. А также Польши с Германией, по крайней мере их северных районов. И стран Балтии, естественно.

– Благодарю вас.

– Мишаня, ну нафига тебе эта хрень? Заколебали уже, будто и говорить больше не о чем.

Экран погас.

– А это у тебя что, Палыч? – Мишаня озадаченно рассматривал мою книгу.

– Это ответ на твой вопрос.

– Это как это?

– На этой вот штуке я и заработал денежки, витабаксы. Как раз на первый взнос за дом.

– Заработал – на этом?!

– Да, да, гляди. «Занимательная экология» называется.

– Палыч, будет мозги пудрить! Книги теперь бесплатные, их компьютеры сами пишут, без людей. Что ли думал, я не знаю?

– Ты прав. Детективы, триллеры, фэнтези и прочую развлекуху – так и есть, искусственный интеллект сварганит покруче любого писателя.

– Вот. А ты говоришь, заработал.

– Поверь, Мишаня, существуют книги, за которые люди готовы платить. Ручная сборка, когда вкладываешь душу.

– И вот это…

– А ты открой, первую страницу открой.

Мишаня взглянул на часы.

– Куда-то спешишь?

– Не, время пока есть. Ну вот, открыл. И чо?

– Смотри, смотри! Что-нибудь необычное заметил?

– Бумага странная, на баксы похожа.

– Да, с водяными знаками. А ещё, Мишаня?

– Подпись. Что ли твоя, Палыч?

– Да. Ещё?

– Цифры какие-то. Дробь, одна пятисотая. И чего?

– Ты держишь в руках первый экземпляр из пятиста изданных. Это не просто книга, Мишаня. Это авторский принт. Слыхал про такое?

– Ну да. Три-дэ принтер.

– Нет, здесь другое. Это как художники делают копии своих же картин. Считанные экземпляры.

– А это ещё зачем?

– А вот зачем. Книжка моя разошлась миллионным тиражом, из них тысяч сто – на бумаге, всё бесплатно. А таких вот авторских принтов – всего-навсего пятьсот. Тираж ограничен, каждый экземпляр пронумерован и подписан автором. И стоит он сто витабаксов. Не просто баксов, а витабаксов. Улавливаешь разницу?

– Ни хера себе! Сто витьков – за одну книжку?! Это же… Это же…

– Понимаю тебя, Мишаня, понимаю. У нас ведь как: раз не булькает – значит дорого. А для меня другое важно: каждый принт плюсует мне месяц жизни.

– Да кто же их покупает, Палыч?

– Коллекционеры. Фанаты, само собой. И ещё инвесторы.

– Да на кой хер?

– Коллекционеры – азарт охотника либо инстинкт собирателя; да и перед своими похвастаться: не у всех же есть. Фанаты – те гурманы, им перечитывать в кайф. А для инвестора важно деньги вложить выгодно. Принт нельзя скопировать, и цена его будет расти.

– Как это – нельзя? А вот если на ксероксе?

– На ксероксе ты получишь копию, которая ничего не стоит. Как если бы сотенную купюру отксерил.

Мишаня призадумался.

– Да, Палыч, ты у нас как этот, Гарун аль-Ротши́льд. А скажи, вот можно такое написать, короче, месяца за три? Ну хотя бы за пять?

– Можно. Только читать никто не будет.

– Слушай, Палыч…

– Да?

– А подари мне её, вот эту самую!

– Видишь ли, Мишаня… Это первый экземпляр. И по традиции он остаётся у автора. А остальные книжки уже разошлись. Зато в этой штучке… – я протянул ему флешку, – мой задел на будущее. Вот тут я тебя точно не забуду.

– А это что? – Мишаня недоумённо вертел в руке призмочку.

– Это флешка. А в ней файл с моей рукописью. Следующая моя книга, «Занимательная радиация». Почти готова. И тоже на принты надеюсь.

– А почему флешка-то?

– Дублирую файлы. Мало ли что с жёстким диском случится.

– Палыч, ты не догоняешь. Нынче все хранят в облаке.

– Пускай! А мне вот приятно в руке подержать этакое тяжёленькое, настоящее. Тогда и мысли приходят сто́ящие.

– А почему она у тебя такая, ну, форма геометрическая? И блестит?

– Это тепловыделяющая сборка, уменьшенная копия. И укороченная. Ну, топливная кассета, как бы полено в ядерном реакторе. Слыхал?

– Ну да.

– Флешка у меня суперская. Специальный сплав. В огне не горит, под водой сто метров держит. И содержимое сей штучки, Мишаня, даёт мне шанс войти в первую десятку писателей.

Мог ли я вообразить, что из-за этой вот рукописи жизнь моя изменится бесповоротно – и вовсе не так, как я планировал?

– В первую десятку?

– Да, Мишаня. Лет через сорок. Тогда мои принты будут стоить ещё дороже. И вот…

– Через сорок лет?..

– Ох, Мишаня, прости дурака, ляпнул не подумавши.

– Да ладно, – проворчал Мишаня, вновь покосившись на циферблат.

– А что за дела? Ты всё же торопишься?

– Нет, но скоро… Ну, «Евровести».

– Не понял, мы же вот сейчас смотрели. Ты можешь толком объяснить…

– Палыч, ну, там будет важное. Для чего я к тебе в гости-то и напросился.

– А для чего? Я думал, по старой дружбе.

– Ну да, – промямлил Мишаня. – И посоветоваться чтобы.

– Посоветоваться? Насчёт чего? Да рожай ты уже! Подожди, «Евровести» твои во сколько? В двенадцать? Двадцать минут у нас в запасе имеется.

С Мишаней любой разговор чем хорош: сколько помню – скучно не бывает.

Глава 2. Удар судьбы

Чехия, Южная Моравия

13 июля 2046 года, пятница

11 часов 40 минут европейского времени

Выпивать с неблизкими по духу людьми обычно скучновато. Но Мишаня Котов – случай особый. Мы знакомы давным-давно, а совместное участие в приключениях сближает даже очень разных мужчин.

Я не спеша потягивал винцо, Мишаня налегал на водку.

– Так о чём ты хотел посоветоваться?

– Короче, – сказал Мишаня. – Я в партию хочу вступить.

– Какую партию? Любителей круглых попок?

– Я серьёзно. В партию муэрте. – Он замолчал.

– Так. Значит, вон куда тебя понесло. А, понятно! Это Аспидон сейчас выступать должен? Его ты желаешь послушать?

– Ну да. И чтобы ты тоже… ну, мнение своё выразил.

– Я не понял, зачем тебе партия, Мишаня?

– Как это – зачем? Для чего и всем. Витабаксы.

– Что-что? Постой, так ты сразу и…

– Ну да, в ликвидаторы.

– Мишаня, ты в своём уме? Это куда опаснее, чем ты думаешь. Заплатят вам копейки, а здоровья потеряешь немерено.

– Да почему? Вообще‑то техника там суперская. Там, знаешь, такие… такие… А мы, ликвидаторы…

– Вот-вот. А вас бросят туда, где эта техника не справляется. Понимаешь ты это, нет? В самое пекло, Мишаня. Чистую-то работу шведы и без вас провернут. Эх…

– А фига ли? Да иначе-то как, Палыч? Я ведь не смогу, как ты. Всё пишешь, пишешь. – Он кивнул на книгу. – А если зря? Я вот не хочу мучить свой мозг. Все против нас, весь мир!

– Против кого это – вас? И кто это – все?

– Ясно, кто. Бессмертные. А чего они? Пользы ни фига, только и умеют, что из мухи слона надувать.

– В смысле?

– Нежатся круглыми днями в своих бассейнах. Не, ты-то не такой, Палыч, я знаю. Ты каждый свой год заработал. Вон, даже очки носишь, хотя никто уже давно… А вот эти вот все… Не любят нас, Палыч, не хотят делиться.

– Вас?

– Обычных людей, кому эликсира не полагается. Жену у меня увели, так получается. Ну да, семью разрушили… Где справедливость, Палыч? Где она? – он снова бросил взгляд на часы.

– Ужасный мир! Ладно, Мишаня, мы опосля про это погутарим . Ты закусывай давай, заодно и послушаем вашего основоположника.

– Да-да, уже начнётся, вот-вот.

– Евровести, – произнёс я. – Новости.

– Говорят и показывают «Евровести»! – раздался голос диктора. – Сегодня мы ведём передачу из нашей московской студии.

В креслах за овальным столиком разместились трое. Диктором оказался Сергей Коловратов, известный ведущий. Плотный, лет тридцати, с бородкой-эспаньолкой; привстав, он рекомендовал приглашённых гостей.

– Мы встречакмся с генеральным секретарём партии муэрте Аспидоном Ригидиным.

Развалившийся в кресле справа от ведущего кивнул и, поднявшись во весь огромный рост, коротко поклонился зрителям. На передачу Аспидон пришёл в партийной униформе, похожей на обтягивающее трико; на чёрном фоне, на груди и спине, резко выделялся белый квадрат партийного логотипа. Здоровенная туша, почти без талии; мощные ляжки и толстые икры. Руки, грудь, плечи, ноги – всё налито животной силой.

– В нашей беседе также участвует… – продолжил ведущий и осёкся, быстро взглянув на второго гостя. – Здесь присутствует… м…м… простите, как называется ваша должность? Ах да, координатор партии муэрте…

– Можно просто – Ричи, – прозвучал безжизненный голос.

Координатор оказался чуть не вдвое ниже своего начальника. В глаза бросился просвечивающий даже через одежду скелет.

– Слышь, Палыч! Мы с Ричи близенько гутарили, – заметил Мишаня. – Вот как с тобой. Смотри, смотри, как светится! Знаешь, сколько он уже набрал? Десять зивертов! Не за раз, конечно. Ты прикинь, какую кучу витабаксов заработал! А ты говоришь – копейки.

Координатор осклабился. Голый череп, торчащие вверх уши, усики а-ля Гитлер – всё это усиливало жутковатое впечатление.

– Господа, мы благодарим вас за согласие встретиться с нашими зрителями. – Коловратов поклонился гостям. – Ваша партия очень популярна – как у нас, в России, так и в Европе. И слава эта заслуженная. Люди всего мира знают, какое активное участие принимает муэрте в ликвидации последствий аварии в Рингхальсе.

– Ещё бы! – голос Аспидона звучал, словно хор из десятков голосов. – Но давайте не будем тянуть время.

– Начнём с вопроса, который задаёт себе каждый европеец, – сказал ведущий. – Нам интересно именно ваше мнение – не узкого специалиста, а человека независимого. Причина аварии – в чём она? Дефект конструкции реактора? Ошибка оператора? Неизвестные науке факторы? Что-то ещё?

– Да что вы… – в симфонический голос вплетались хрипотца и едва слышная детская нотка, – какая ошибка? Надёжнейший российский реактор, опытнейший шведский персонал.

– Тогда что же?

– Международный заговор. Диверсия. Точнее, провокация.

– Провокация?

– Против России, – Аспидон кивнул. – Да, с целью опорочить российских рабочих, инженеров и учёных. И тем самым остановить развитие нашей страны.

– Допустим, вы правы. Но почему именно в Швеции? А, скажем, не в самой России? Не в другой европейской стране, не в Китае, скажем, и не в Индии? На Востоке ведь тоже много станций с такими реакторами?

Аспидон не мог устоять на месте: шаг вперёд-назад, влево-вправо.

– Не всё сразу. А что, если Рингхальс – лишь первое звено в цепи провокаций?

– Вы утверждаете, что это заговор. Но кто же тогда?.. Ведь не сами же европейцы…

– А вы подумайте, кому это выгодно?

– Ну, хорошо, – протянул ведущий. – Наших зрителей интересует и другой вопрос. Ради чего ваша партия принимает столь активное участие в опасных работах?

Аспидон, сунув руку в нагрудный карман, извлёк вишнёвую расчёску. Дунув на неё, короткими движениями трижды прошёлся по чёрной шевелюре.

– Ради чего?

Картинно изогнув бровь, спрятал расчёску обратно.

– Да просто не перевелись ещё настоящие герои. Кто думает не только о своей шкуре. Вот! – Аспидон взмахнул рукой в сторону координатора. – Наш Ричи набрал десять – целых десять! – зиверт. Он не мечтает о богатстве. Ричи вовсе не рассчитывает на бессмертие. И бескорыстно рвётся в бой с безжалостной радиацией.

Аспидон пружинисто вышагивал по сцене. В могучей фигуре не было атлетической красоты; скорее уродство питона, заглотившего крупную добычу.

– И ещё о Европе, – продолжил он. – Среди европейцев много, бесстыдно много бессмертных. У этих счастливчиков изменяется сознание, они ощущают себя полубогами. А простых смертных считают недочеловеками. Хотя вслух об этом и не говорят.

Аспидон замолчал – и вдруг рассмеялся.

– Не смогла! – От мощного голосища, казалось, дрожат оконные стёкла. – Не сумела Европа‑матушка воспитать настоящих мужчин. Пришлось караул кричать, иноземцев призывать.

Аспидон вернулся на место за столиком.

– Во загвоздил! – сказал Мишаня. – В самую точку.

Я слушал вполуха, больше наблюдая. Да, речь Аспидона отличалась мощной логикой. Говорил он верно, и всё бы ладно… Но сквозь привычно-узнаваемую оболочку нет-нет, да и мелькала хищная морда. Обычный человек не уловил бы мимолётную мимику выступавшего. Так то обычный… Сам Аспидон своим словам не верил!

В зале поднялся шум, но не оратор был тому причиной. Внимание присутствующих привлёк странный звук: что‑то непрестанно жужжало. Да это же пчела! Как она сюда попала? А, вот оно что: окно‑то открыто.

Пчела крутилась над Аспидоном, но тот будто и не замечал её. Насекомое, поменяв цель, атаковало ведущего. Бедняга нервно замахал руками, отчего пчела лишь усилила натиск. Но потом всё же вернулась к Аспидону.

Тот вновь достал расчёску и, трижды проведя по волосам, неуловимо взмахнул ей – летучий агрессор оказался в стакане с водой.

Жужжание стихло, теперь загудел зал. Аспидон, приподняв стакан и рассматривая его на просвет, невозмутимо молчал.

– Пчела… – поднявшись с кресла, наконец вымолвил он, – мирное существо. И никогда не жалит без причины.

Подойдя к окну со стаканом в руке, Аспидон сунул пальцы в воду и, осторожно ухватив насекомое, вышвырнул наружу.

– Не надо дразнить Россию!

Ну и голосина! Как бы стакан-то не треснул.

– Вы, бессмертные – не народ. Народ – это мы.

Странный логический переход меня ошарашил.

Аспидон продолжал:

– В нашей партии собираются лучшие люди планеты. Мы объявили новый набор. Мы растём! – он широко распахнул руки. – Растём! Нас уже сотни тысяч!

Мишаня, вцепившись пятернёй в рыжие лохмы, , неотрывно смотрел на экран.

– А скоро нас будут миллионы! – продолжал тот. – И тогда наши голоса услышат. Мы всех заставим считаться с народным мнением. И уже не попросим – мы потребуем справедливости!

И вновь долетел до меня невидимый для остальных пронзительный импульс. Навыки, приобретённые в Академии, позволили поймать змеиный взгляд Аспидона, выстреливший в объектив камеры. И тут же незамеченная зрителями злоба обернулась широкой улыбкой.

– Кто достоин счастья и бессмертия? Настоящая демократия – когда это решает народ. Простые люди, не жалеющие сил и здоровья. – Аспидон кивнул на Ричи. – А не жирующие бездельники.

Зал был враждебен, Аспидон – неукротим. Но его зычный голос и животная фигура, его наглая самоуверенность и невидимое для остальных лицемерие – всё это, в конце концов, стало действовать мне на нервы.

– Ну, как он тебе, Палыч? Хороший мужик, правда? – глаза Мишани горели восторгом.

– Да уж! Редкое говно. Прохвост ваш Аспидон, жулик матёрый.

– Палыч, ты чо? Он же Герой России!

– Святой человек!

– Да вспомни две тыщи восьмой! Он тогда полстраны от преступников зачистил! Загнал их в Большую зону.

– Дела давно минувших дней… Посмотри на него, Мишаня! Прямо член стоячий! Вылитый хер с головкой.

– Палыч, Палыч! – Мишаня нервно завертел головой. – Ты так не шути.

– А то что? Нет, ну точно! Наш Ригидин Аспидон – словно штопаный гондон!

– Эх, зря ты так! – Мишаня непрерывно озирался. – Ему это не понравится. Разве ты не слышал? О нём кто плохо скажет, тому плохо и станет.

– Хватит пугать меня своим дуче! Прямо бен Ладен какой-то! Да как он узнает-то? Ты ведь не сдашь меня, а, Мишаня?

– Не, ты чо! Ты же для меня, Палыч… Но, говорят, он всё знает, всё видит. И с ним лучше не ссориться.

– Слушай, я весь дрожу. Самое время для водки, плесни-ка.

Наполнив рюмки, он тут же опустошил свою.

– Ладно, Мишаня, остынь. Я понять хочу, как далеко у тебя это зашло. Ты что, уже партийный?

– Не, пока что кандидат. Во, смотри… – Порывшись в кармане, он извлёк на свет сверкнувшую знакомым логотипом бордовую книжицу. – Мой билет.

– Хм… Красивый. И, главное, блестит. Но раз уж ты решил, на кой тебе мои советы?

– Так пока ещё не совсем. В общем, вчера на собрании нам сказали… Мол, кто хочет обратно выйти – ещё не поздно. А как совсем вступишь, тогда всё. Назад пути не будет.

– В смысле?

– Неприятности могут случиться. Если что…

– Во как? Давай-ка подробнее. Я правильно понимаю, ты решил вступить в муэрте – и сразу в ликвидаторы. Так?

– Ну да. А чо такого-то? Раз, два и в дамки.

– То есть, будучи сознательным партийцем, ты собираешься сшибить витьков и прикупить эликсирчика? Чтобы поднять свой биохрон? И сравняться с Татьяной биологическим возрастом?

– Ясное дело. А иначе-то как, Палыч? Не смогу я, как ты. Всё пишешь, пишешь…

– Подожди…

– Чего ждать-то? Пока жареный петух на горе свистнет?

Мои губы невольно разошлись в улыбку.

– Эх, Мишаня, Мишаня! Голова, как у Бетховена…

– А то!

– …А в голове одна хреновина.

– Пойми, Палыч! Не нужна мне такая жена, чтобы меня… Ну, в общем, главнее среди нас.

– Мишаня, ты хорошо подумал? Если тебе и правда интересно моё мнение… Прикинь, сколько ты заработаешь? Речь ведь не просто о деньгах. Витабаксы на спецучёте, они фондируются. Понимаешь, о чём я?

– Аспидон обещает, что членам партии…

– Да ну? А по воде ходить он тоже умеет? Пусть даже ваш всемогущий и пробьёт витабаксы. Но сколько это будет? С гулькин нос.

– Да почему ты всё против? Мы с Аспидоном будем как сыр в масле…

– … За каменной стеной. Хрена там. А дозу опасную наберёшь как пить дать, и биохрон твой в минус уйдёт. Заметил, как у твоего Ричи кости-то светятся?

– Да ведь я же не просто ликвидатор буду. Я – муэртист.

– И что? Партийных радиация не берёт? Мишаня, ты идиот или ребёнок маленький? Считать-то умеешь? Это сколько же эликсира понадобится, чтобы всем вашим партийцам хватило?

– Все против нас, Палыч, весь мир. У меня ведь жену украли, я говорил. Ну, развели нас по времени, вот. А про Аспидона ты зря. Он, если обещает, то делает обязательно. Это всем известно. «Всё только начинается!» – так он говорит.

– Ладно, Мишаня. Похоже, тебя не переубедить.

Мишаня таращился на бутылку коньяка.

– Хватит философии. Возьми-ка помидорку, да сахарком сверху посыпь. Что смотришь, Мишаня? Китайцы так делают. А теперь – по коньячку, да этим самым и закусим.

– Давай. Ну, за справедливость!

Там же

13 июля 2046 года, пятница

12 часов 30 минут европейского времени

Проводив Мишаню, в дом я вернулся не сразу. Захотелось пройтись по парку, полюбоваться морем. Сбылось, почти сбылось то, о чём годами мечтали мы с Марианной. Там, на Урале, в другой жизни.

Тяжёлые тучи быстро затягивали небо. Шелест травы, шум листьев, мерный рокот волны – такие привычные, родные звуки. Но как резко стемнело… Птичий гомон стих на минуту – к дождю, наверное, – но тут же пернатые защебетали с утроенной силой. Что их могло напугать? А кузнечики? Почему они враз умолкли?

В уши ударило так резко, что я вздрогнул. Что-то завыло вперемежку с нечеловеческим визгом, жутко закрякало и заухало. Словно захрипело неведомое подводное чудище; будто гроздья воздушных пузырей, вырвавшись из глубины, очередью взорвались на водной поверхности.

Безумные звуки оглушили; по телу забегали мурашки, ослабели руки и ноги. Кажется, земля разверзлась, и бездонная пропасть готова меня поглотить… Бежать! Бежать куда глаза глядят, прочь от этого ужаса! «Попался!» – жестяной голос шёл изнутри. Неужели звуковые галлюцинации?

Взглянул в сторону дома: окна озарились ярким светом. Вспышка длилась мгновение, я зажмурился… А когда открыл глаза, наступила тишина. Или я оглох? Но дыхание-то своё слышу, и пульс частит в ушах.

Ветер донёс резкий запах. Что стряслось? Нужно посмотреть. Да, пойти и выяснить, что случилось. Чёрт, ноги не идут… Ну же, ну! Это наш дом, я тут хозяин. Эх, оружие бы какое…

Заглянул в хозблок. Лопаты, грабли, пустое всё это. Вилы! То, что надо. Ещё бы свечечку, ага… Я нервно хихикнул и заставил себя идти вперёд.

Вошёл в дом: едкое облако тянулось из кабинета. Открыв дверь, заглянул внутрь – компьютер пылал костром.

Громовой голос пожарной сигнализации вконец испугал меня: «Немедленно покиньте помещение! Активирована система пожаротушения! Оставаться в доме опасно для жизни! Активирована система пожаротушения! Немедленно покиньте помещение!»

У меня лишь секунды, оценить обстановку.

В гостиной воняло горящей серой. На столе в какой-то стеклянной банке бурлила желтоватая жидкость; над ней густел бурый дым; выползая наружу, он стелился по столешнице и стекал на пол. На дне банки мерцала шестигранная призма, из которой струились мутные пузыри.

Удушливый чад разъедал глаза и горло, неукротимый кашель выворачивал нутро наизнанку.

«Немедленно покиньте помещение!», «Опасно!».

Я бросил взгляд на вентиляционное отверстие: оттуда валили белые клубы углекислого газа. Выскочив из гостиной, промчался по коридору и только тут осознал: мне что‑то мешает. В руках оказалось зажато… да это же черенок! Вилы, защищаться… В Чехии? В двадцать первом веке? Бредятина…

Поставив инвентарь в угол, подошёл к лестнице, сделал шаг, другой – и, поскользнувшись, сверзился в лестничный пролёт. Меня неудержимо несло по крутым ступенькам прямо в витражное стекло.

Кое-как сложившись, повалился на бок и зацепился ногой за балясину. Поднялся – резкая боль пронзила правое плечо. Вывихнул или ушиб? Потом, потом.

«Опасно!», «Опасно!» – бил в уши механический окрик.

Я выбрался из дома, и тут со стороны калитки донёсся лязгающий звук. Но я же закрывался за Мишаней…

Выйдя во двор, заглянул в палисадник – и похолодел. Под окном из земли торчали острые стальные прутья; пролетев сквозь стекло, я грохнулся бы прямо на них. Но ведь час назад никаких кольев не было!

Выждав минут пятнадцать, вернулся в дом и открыл все окна. На столе в гостиной так и дымилась банка с мутной жидкостью, на дне лежала наполовину истаявшая флешка.

Ах, как нужна мне была новая книга! Призмочка эта вмещала наше будущее – и место в чудеснейшей стране, и дом, и парк, и рукотворное море. Всё пропало… Мою любимую убили, растворили в кислоте. Заживо!

В кабинете воняло гарью от обугленного компьютера. Нет, это невозможно! Почему, почему именно со мной? А кредит? Мы не просто потеряли деньги, ещё остались и должны! Эх, не застраховал ипотеку на полную сумму, пожадничал.

Марианна! Как я скажу ей об этом? Все финансовые вопросы она доверила мне… О господи, да ведь мы лишились не просто денег – витабаксов. Мои принты, эликсир – вот главное! Мы враз упали до низшей касты, опять простые смертные. Как в девяностых…

Нет, я это так не оставлю! Я разыщу, я должен найти тех, кто устроил этот ша́баш.

Надо выпить, выпить немедленно. От недавнего хмеля, а приняли мы с Мишаней изрядно, не осталось и следа. Коньяк – то, что нужно. Я залпом опустошил стакан, наполнил снова и опорожнил уже в два приёма.

Что за музыка, откуда? А, да, «Берлинский концерт». Смартфон, Марианна. Как же не вовремя!

– Саша, это я!

– Что? Да, да, здравствуй, милая. Чего ты хотела? – я старался говорить спокойно.

– Саша, что случилось? На тебе лица нет.

– Случилось? Нет, всё в порядке, я дома, в Чехии.

– Что-то не так, я вижу! Давай мы с Машенькой прилетим, встретишь нас в Праге?

– Нет. Прошу тебя, не спрашивай ни о чём, я сам пока не разобрался.

– Саша, ты не хочешь с нами повидаться?

– Маречка, глупенькая, ну что ты! Но вам сюда не надо, не сейчас.

– Почему?

– Здесь нехорошо, потом объясню. Извини… – я отключился.

За какие-то полчаса потерять всё! Но за что, за что? Кому я перешёл дорогу? Узнать, кровь из носу узнать! Утрату не вернуть, но хотя бы…