Николай Захаров
Жулики. Книга 4

Катюша принялась разливать по чашкам грибной суп. Потом помчалась в сенцы и вернулась с крынкой сметаны. Быстренько вывернула в каждую миску по огромной ложке и опять умчалась. Вернулась с кувшином медовухи:

– Сухая ложка рот дерет,– расставила перед гостями кружки и наполнила их,– Мишаня-то не пьет у меня, а вам для знакомства можно, да и понадобится сегодня мне мужская грубая сила. Народу-то Мишаня наприглашал, всю деревню. Надо будет в трактир за медовухой и пивом съездить. Давайте, мужички.-

Разбойнички переглянулись, перекрестились на образа и, выцедив из кружек медовуху, принялись махать ложками столь усердно, что через пятнадцать минут в чугунке поварешка уже скребла остатки по донышку, а хлеба умяли при этом две ковриги.

– Молодцы,– похвалила мужиков Катюша.– Если вы еще и работаете так же, то цены вам нет.

– Спаси Бог, хозяюшка,– закрестились разбойники.

– Рано, рано спасибо-то говорить. Чай поспел,– Катюша принялась разливать чай.– Самовара нет, жаль. Не завел Тихон. Ну, ничего и из чайничка с пирогами сойдет. С малиной они у меня сегодня,-

Катюша поставила на стол поднос с пирогами.– Ну, не буду мешать. Мишань, отчаевничаетесь, поговорите, да в лавку к Сидорычу сходите. Народу-то придет человек двести. Ты ведь всех позвал, а значит и мелюзга соберется и бабы. А они пряники любят, вот и озаботься. Петушки там какие-нибудь ребятишкам. Боюсь, что лавку сегодня у Сидорыча всю выпотрошить придется. Ну и в трактир загляните. Сколько там у этого, аспида зелья есть, все забирай. Мужики пусть порадуются,-

Катюша выскочила из избы и помчалась по соседям, договариваться насчет столов и лавок.

– Огонь девка, повезло тебе, боя… Михаил то есть,– засмущался Кудеяр.

– Ну, что ж, братцы. Нанимаю вас на работу, если кто не против. Пока на разные погрузочно-разгрузочные, а потом видно будет. Вот Кудеяр мастер саблей махать и наверняка рукопашник, ему инструктором, т.е наставником в самый раз в нашей школе кадетской. Мальчишек обучать. Жалованьем не обидим, жильем обеспечим и документами справными, чтобы власти не придрались. Но до первого срыва. Коль опять согрешит кто, то сам и ответит. Помогать не правому не станем. Коль не виновен, то вытащим хоть из преисподней. Проверять будем. Ну, с Кудеяром ясно. Это что имя или фамилия?

– Прозвище тако. Кудряшов я Иван Савельев сын,– Кудеяр чуть не подавился пирогом и закашлялся.

– Да ты не суетись, Иван Савельевич. Теперь так зваться будешь. И документы оформим на тебя по этому имени. Кудеяр, конечно, круто, но Иван Савельевич как-то понадежнее и пообстоятельнее,– улыбнулся Мишка, увидев как затряслись руки у атамана и даже кружку тот поставил на стол, чтобы не выронить.

– По батюшке величать станете?– не поверил он.

– Станем,– Мишка опять улыбнулся.

– Ну, Михаил, да я,.. да,.. за Вас, да,..– Кудеяр опять шмыгнул носом по-мальчишечьи.

– Все проехали. Потом расскажешь. Ну а вот ты кто Ноздря – это ведь тоже кликуха?

– Вестимо,– Ноздря дотронулся рукой до носа с рваными ноздрями.– Как вот на люди таким появляться? Только по лесам и шастать. А коли еще на лоб клеймо ляпнут, то и вовсе кроме как в лесу и быть нигде нельзя.

– Что ты заладил "лес", да "лес". Зовут-то как?

– Иваном також, как Кудеяра и Фамилия Иванов,– пробормотал Ноздря.

– Ага, и по батюшке, небось, тоже Иванович?– высказал Мишка предположение.

– Откель узнал?– простодушно изумился Ноздря.– Иваном отца звали. У нас все старшие всегда Иваны. Так повелось. Да вот на мне видать пресечется,– вздохнул Ноздря.– Кому такой красавец-то нужен?

– За что наказан?– спросил Мишка.

– Усадьбу барску ктотось пожег, а искать виноватых не стали. Кажному десятому на деревне ноздри рванули. Мне еще повезло, не шибко прихватили, а некоторым оторвали напроч, нос-от. Кровью изошли. Двадцать человек нас всего таких-то… Построили деревню в шеренгу и барин сам кажного указал.

– Это кто ж такой?– полюбопытствовал Мишка.

– Немец – Шмит Карла Йоганыч. Шибко лют…

– Ну ладно, Бог с ним со злодеем. Что умеешь? Грамотен?

– Нет, Михайло, не учен. А работу всяку могу исполнять. Кузнец я потомственный. У нас все при кузне испокон. Что хошь скую,– Мишка чиркнул карандашом в блокноте:

– Хорошо. Ну а ты, Игнат, кто по фамилии?– задал он вопрос следующему члену шайки.

– По ревизской сказке я Игнат Борисов, а отца с матерью не помню, потому, как барин меня еще малолетним запродал вместе с родителями другому барину, а там холера. Вопчем все померли и никто не вспомнил потом, что я да как. Записали Борисов, потому как деревня Борисова. А хлебопашеством всю жизнь промышлял. Пока барщина не допекла. А тут вот их в лесу встренул ну и айда,..!!! Безграмотен опять жа.

– Отчество тебе Борисович запишем. Запомни,– Мишка пометил в записной книжке.

– Ну и Касьян остался.

– Этот у нас грамоте-ей. Все науки превзошел. Семинарию в Москве закончил, да вот с епископом не ужился,– Кудеяр хмыкнул.– Им ведь после окончания положено матушку найти иначе приход не дают. А Игнату вокурат 25-ть и стукнуло, а он не женится, вот его в звонари и поставили в наказание. А жалование там… В общем разругался он с настоятелем, да и подался в лес.

– Что-то больно гладко. Сам-то, что без языка что ли?– Мишка хлопнул Касьяна по плечу.– Не робей.

– Да я и не сробел, Михаил Петрович, просто слово ведь вставить не дает атаман-то наш бывший.

– Откуда отчество мое узнал?– взглянул на него пытливо Мишка.

– Крестьяне в толпе так назвали, вон, мол, боярин Михайла Петрович с Катериной.

– Грамотен значит? Нам учителя нужны. Согласен ли? Да назовись.

– Пушкин Касьян Сергеевич,– улыбнулся бывший семинарист расстрига. Мишка карандаш чуть не выронил:

– Ну, брат, фамилия у тебя знатная. Хорошо хоть, что не Лермонтов.

– А это кто ж таков?– спросил Касьян и отхлебнул чайку.

– Да, есть такая знаменитость. Это я так к слову,– Мишка оторвал взгляд от блокнота.– Ну, вот и все, братцы, сейчас отправимся выполнять поручение Екатерины, а все остальное уже в Москве. Бумаги и прочее. Пока рядом будьте, чтобы недоразумений не было. Переоденем вас, во что-нибудь в лавке у Сидоровича. Уж больно выглядите непрезентабельно. Непотребно, в смысле неказисто.

В Москву выехали ранним утром и к обеду уже подъезжали к особнячку. Жизнь здесь бурлила. За месяц тихий домик превратился в маленький вулкан. Гриня, встретивший их у ворот, кинулся открывать дверцу кареты:

– Молодые возвернулись!– крикнул сам себе, потому что никого больше рядом не было.– Здравия желаю!– вытянулся он, открыв дверь и молодцевато поднес руку к картузу.

– Чего это ты, Гринь, ровно солдат нас приветствуешь?– Мишка выпрыгнул из кареты и подал руку супруге.

– Так тяперича так здеся все здороваются, потому как мы Училище. ФЗУРМ.

– Чего мы "тяперича"?

– ФЗУРМ – Фабрично-заводско училище расейской молодежи. Вона и вывеска соответственная.-

Мишка с Катюшей повернули головы и увидели над входом "соответственную" вывеску.

– Однако, тут время зря не теряют. А мы новых сотрудников привезли. Гринь, найдется, где обустроить или как тут нынче с площадью?

– С площадью плохо, все для кадетов. Спальни, классы. Могу временно пустить в свои хоромы. Выделю комнатенку, коль не на долго,– Гриня хмыкнул.– Марфуша уже привыкла в трех-то горницах хозяйничать. Ежели возражать не будет.

– А говорил "куда столь", – напомнил Мишка.– Ты, Гринь, скажи Марфуше, что на недельку и заплатим за постой, как положено. Ребята смирные, вежливые, богобоязненные. Знакомься,– четверо новых "сотрудников", бывшие разбойнички, переодетые в новые зипуны, подошли, спрыгнув с телеги и степенно поклонились Грине.

– Вы тут пока побудьте, я с начальством переговорю и представлю вас, как полагается,– озадачил их Мишка и ушел с Екатериной в особняк, а мужики, столпившись вокруг Грини, принялись его расспрашивать, что здесь и как. А тот с удовольствием принялся хвастаться "своим хозяйством".

Внутри особняка стояла тишина, которую нарушал только голос Федора Леонидовича.

– Урок ведет,– шепнул Мишка Катюше на ушко.– Пошли на кухню с Марфушей поздороваемся.

На кухне они застали не только Марфушу, но и Тихоновну с Силиверстовичем.

Силиверстович сидел за столом и с видимым удовольствием прихлебывал из чашки чай. Женщины суетились у плиты.

– Мишаня, с Катюней…– всплеснула руками Тихоновна и кинулась обнимать молодоженов. – Ну, как там в деревне?

– Хорошо, тетушка, а вы тут, гляжу, развернулись во всю Ивановскую? Много ли кадетов набрали?

– Здорово, племяш,– Силиверстович радостно улыбаясь, обнял Мишку и Катюшу.– Садитесь, перекусите с дороги. Мать, корми ребят. А кадетов сорок человек нынче здесь. По распорядку живем. У Петра Павловича не забалуешь. Ох, строг. Все по часам у него. Везде их понавесил, чтобы, значит, никто не мог отпереться не знанием. Даже вон Марфушу заставил научиться циферблат понимать. Застрашал девку так, что у бедной целую неделю глаза, как пуговицы круглыми были,– развеселился Силиверстович.– Выучила! Марфуш, скажи пожалуйста сколь сейчас время?

– Двенадцать сорок семь,– торопливо ответила Марфуша, глянув на ходики висящие над столом.

– Молодец!– Мишка подмигнул Силиверстовичу.– И чем же это Петр Павлович запугать смог бедную Марфушу аж до глаз "пуговицами"?

– Сказал, что пока цифирь эту не усвою как след – в церкву, чтоб ни ногой. Грех-то какой!– пригорюнилась Марфа.

– И долго ли училась?

– Цельный день, Михайло Петрович. Спасибо Тихоновне – разъяснила. Самой бы мне и за седмицу не сообразить,– вздохнула Марфа.

– Что ж он так насел-то на тебя, Марфуш?– посочувствовал ей Мишка.

– С обедом припозднилась, урок задержала и расписания регламентна сорвалась, по ту пору. И все навроде, как я виной,– пожала плечиками Марфуша.

– А кто же на самом деле?

– Дак кто ж знат? Я ить при кухне завсегда. Может, зашел кто чужой, да сорвал? Двери не заперты. За чужой грех пострадала, Михайло Петрович. Вы бы сказали, батюшке-то своему, чтоб не гневался.

– Скажу, Марфуш, покормишь нас с Катюшей, и тогда обязательно словцо за тебя замолвим,– пообещал Мишка.– Силиверстович, по-моему, не прав Петр-то Павлович? Невинного человека обвинил, Бог знает, в каких преступлениях,-

Марфуша, услыхав про "словцо" заметалась от плиты к столу с такой поспешностью, что заместо двух чашек борща, налила три и ложек выложила столько же.

– Это ты, Марфуш, кому третий прибор установила? Двое нас с Катюшей. Или ты и Силиверстовича подкормить решила?

– Оне уж отобедали,– растерялась Марфа.– Это я в заполохе-то напуталась,– и чуть не расплакалась из-за этой оплошности.

– А сама-то обедала уже? Нет? Ну, так и присаживайся, давай с нами. Павлушка-то где, что-то не вижу?

– Павлуша из классов не вылезает. А Федор-то Леонидыч гнать не велел. Говорит, смышлен и когда вырастет, то всенепременно ученым будет,– покраснела Марфуша, усаживаясь за стол.

– А ты сама-то грамотна?

– Где уж нам-то. Считать вот выучилась до ста с Тихоновной, а буковицы шибко сложно постичь. Да и к чему мне? Вон, Тихоновна говорит что надо. А, Гриня, говорит "на кой леший?" Кого слушать?

– Тихоновну, она старше. А Грине мы объясним, что не прав он. Учись, Марфуша, читать. Я тебе книгу с кухонными рецептами подарю.

– Ой, правда?

– Вот те крест, подарю. Будешь по книге готовить. Тогда Петр Павлович зауважает небось.

– Ох, и трудно это азбуку-то постигать. Я уже три буквицы знаю. Аз, Буки и Веди.

– Старайся, Марфуш. Я к вам на постой четверых мужиков на недельку привел. Потерпите с семейством? Заплатим за беспокойство,– вспомнил Мишка о насущном.

– Так я что? Как Гриня скажет.

– Гриня сказал, как ты, так и он.

– Ну, вот и ладно. Пусть живут сколь надо. Мужики-то смирные?– забеспокоилась Марфа.

– Смирные, мухи не обидят. Вот у Катюши можешь спросить – она не даст соврать,– заверил ее Мишка.

– Хорошие ребята, но ты с ними построже. Коль чего сказала, так требуй, чтоб выполняли. Они строгость любят. Привыкли видать сызмальству,– подтвердила Катюша, улыбаясь.

– Вон как? Хорошо, что упредила. Буду по строжей,– Марфуша воинственно стукнула кулачком по столу, наморщила курносый носик и вдруг гаркнула фельдфебелем:

– "Равняйсь. Смирна!"– Мишка подпрыгнул от неожиданности. А Марфуша засмеявшись, спросила:

– Так ладно, аль громче надоть?

– Ну, папенька…– Мишка изумленно уставился на кухарку.– Всех заразил тут своими армейскими штучками. Кадеты, наверное, строем ходят?

– А и правильно,– махнула рукой Марфуша.– В форме – так нечего толпой праздной прогуливаться. Только больно уж громко топочут, все разом когда,– наверху раздался звонок и тишина наполнилась гулом голосов.

– Обед у кадетов-то. В столовую сейчас нагрянут,– вскочила Марфа.– Кухарок, Михайло Петрович, надоть еще нанимать, двух аль трех. Не успевам мы уже с Тихоновной на таку ораву готовить. Ребятишки, конечно, помогают, которые по наряду дежурят, но оне ведь что, только как сила, а варить-то мы. Не успеваем.

– Ну, пока один раз всего не поспели,– Тихоновна открыла окно из кухни в столовый зал: Принимайте котлы, ребята,– в окне появилось несколько любопытных мальчишечьих мордашек.

– Спасибо! Накормили. Не будем вам мешать.– Мишка поднялся и подал руку Катюше.

– Как там, у маменьки, с мастерской? Справляется?

– Что ты, Мишань. Раскрутила так, что просто диву даемся. Она сорочки строчит готовые и картуза. Пол Москвы носит. Заказы-то ручные на машинках – быстро без работы оставили, вот и взялась за готовую продукцию. Катюше теперь только поворачиваться успевать. А еще форму вон кадетам, да рабочим. И такая ладная, что и горожане пошли с просьбами. Силиверстович сапожную мастерскую налаживает, что б самим сапоги-то тачать. Троих сапожников уже посадил. Шьют. У нас тут, Мишань, у всех забот полон рот,– принялась делиться последними новостями Тихоновна, одновременно орудуя поварешкой.

– А Серега, чем занимается?

– Серега арифметику преподает и снабжением ведает. Нет же ничего, за что ни возьмись. Вот и бегает туда-сюда. А еще стройками, да финансами… Ну и с чиновниками тоже он дружбу налаживает. Его уже вся Москва знает. Даже ограбить пытались.

– Да вы что? Кто? И чем кончилось?

– Говорила ведь оглашенному, не носись ночами по городу один. Так он разве слушает. Вот и подкараулили с кистенями. Трое говорит было всего злодеев-то,-

Тихоновна поджала губы и, подавая караваи с хлебом в окно, добавила.– Соврал, конечно, больше их там было.

– Почему так думаете?

– По количеству зубов, которые полиция сосчитала потом выбитых. Столько у троих не бывает.

– Так сколько их там нашли? Тыщу что ли?– взглянул на нее удивленно Мишка.

– Ну, тыщу конечно не собрали, но десятка три и все передние. Ты его сам расспроси, коль интересно, ведь с проломанной головой приполз,-

Тихоновна вздохнула скорбно.– Лихих-то людей на Москве много. Обыватели на семь засовов запираются на ночь. Разбои по городу – дело обыкновенное. Ты хоть ему скажи, шалопутному, чтобы побережливее себя вел. Ну, куда ночью бежать? День есть для дел-то.

– Скажу, тетушка.

На кухню вбежал Петр Павлович, закричав с самого порога:

– Марфа, принимай дежурных, поставь задачу,– следом за ним вошли четверо парней различного возраста от 10-ти до 18-ти. Они остановились на пороге и, стянув с голов форменные фуражки, хором поздоровались: – "Здравия всем желаем".

– Орлы,– похвалил Петр Павлович парней и кинулся обнимать сына с невесткой.– Приехали, наскучило лоботрясничать-то? Это там мужички с вами?

– Да, батюшка,– Мишка скривился, а Петр Павлович, расплылся в довольной улыбке.– Там интересный человек для тебя есть. Сабельным фехтованием может удивить. Кудряшов Иван Савельевич. Кузнец еще среди них – Иванов Иван Иванович. Ну и семинарист вам интересен, наверное, будет – Пушкин Касьян Сергеевич.

– Пушкин?– переспросил Петр Павлович.

– Пушкин, Пушкин. А что тут такого? Учителем может работать.

– А про четвертого, что ж не говоришь. Неумеха что ль?

– Пахарь он и для ФЗУРМа бесполезен. Разве что в помощь Грине. Борисов Игнат Борисович.

– Ладно, разберемся. А тот, что с лицом покалеченным – это кто?

– Кузнец и есть.

– Пластическую операцию ему бы не мешало сделать. Больно уж страшное лицо у парня,– посочувствовал Петр Павлович.

– Нет здесь пока пластических хирургов,– вздохнул Мишка.

– А тебе, когда лицо рубанули, чем лечили?

– Так допотоповскими средствами из аптечки. Только у меня-то, свежая была царапина, а у него уже зарубцевалось. Вряд ли поможет, такой шрамище и часть вообще отсутствует. Попробуем, конечно, но лучше парня не обнадеживать. Он и так переживает, что за него никто замуж не пойдет.

Глава 4

Прозвенел звонок, извещающий об окончании перемены и, в соседнем помещении загремела, собираемая дежурными посуда.

– Ну ладно, я молодцов твоих забираю. Иванова, пока попробуешь подлечить, оставляю тебе. Борисова в помощь Грине. Марфа, проследи,– Марфа щелкнула каблуками:

– Слушаюсь.

– Ну, девка, на глазах растешь,– умилился Петр Павлович.

– Рада стараться, Петр Павлович,– гаркнула Марфуша и первая рассмеялась звонким смехом, а за ней и все присутствовавшие, даже кадеты расплылись в улыбках.

– Вот так и живем,– Петр Павлович хлопнул Мишку по плечу и выскочив за дверь, крикнув на прощанье:

– Поезжайте в швейную. Там вам все приготовлено, а я вечерком подскочу. Серегу там найдешь. Он девчонкам какую-то приспособу для перемотки ниток ставит с утра.

– Ну, мы в швейную. Вечером приезжайте,– Мишка обнял за плечи Катюшу.

– Дак а куда нам еще? Отсюда выдворили. Кадетам места мало. Там и живем пока все. Катюше спасибо. Большой дом завела. Повезло тебе, Мишань, хорошее приданое у невесты-то,– Силиверстович тоже поднялся со скамьи и, взяв под локоть Катюшу, шепнул ей:

– Не обижает, племянничек-то? Если что, ты сразу ко мне беги. Ох, и лют я на расправу.

– Да что вы, Евлампий Силиверстович,– засмущалась Катюша и прижалась к Мишке.– Он хороший, не надо его на расправу.

– Ну, раз просишь, тогда ладно. Поехали, молодожены. Проедусь с вами. Я сапожную-то рядом с Катюшиным домиком открыл. Домишко, правда, неказистый, бревенчатый, но место бойкое. В следующем году построим что-нибудь посолиднее, а эту завалюху снесем к едреней фене. А пока мужички сидят и стараются.– во дворе они увидели только одинокую фигуру Ноздри, он стоял у ворот и рассматривал кованые прутья. Увидев Мишку, подошел и, сняв картуз, спросил:

– Мне сказано, чтоб при вас пока быть. Верно?

– Верно, Иван Иванович. Садись в карету, поедем в швейную мастерскую, а там уж на месте решим, что с тобой делать. Знакомься – это Силиверстович. Он у нас кузнечными делами занимается. К нему пойдешь в артель, если условия подходящими покажутся. Знакомься, Силиверстович,-

Мишка, открыл дверцу кареты и, пропустив вперед Катюшу, шепнул на ухо засмущавшемуся бывшему разбойнику:

– Не робей, Вань. Будь проще. Силиверстович мужик свойский.

Девчата, соскучившиеся по Катюше, подняли визг и кинулись ее обнимать. Затормошили и закружили все сразу, рассказывая о своей жизни без нее целый месяц. И воспользовавшись этой веселой кутерьмой, Мишка увел Ноздрю наверх, где в рабочем помещении копался в углу Серега, собирая какую-то машинку.

– Здорова, Серега,– гаркнул Мишка, хлопнув друга по согнутой спине.

– А-а! Явился. А я-то думаю, чего там девки верещат. Вот аппарат монтирую для раскройки. Такая фиговина заумная. С утра бьюсь. Все мозги заплелись. Вот не пойму никак, что это за штыри торчат и куда их соединять,– Серега швырнул гаечный ключ на стол.– Это кто с тобой?

– Это Иван Иванович – кузнец,– представил ему нового сотрудника Мишка и Серега даже лицом посветлел, услышав, кого он привел.

– Кузнец? Значит, в технике рубить должен. Слушай, Иванович, глянь, что за хрень тут. Не хочет вертеться, язви ее. И инструкции нет, как собирать. Может, не хватает чего?

– Ты где это чудо достал?– Мишка заглянул под столик.– С ножным приводом.

– Не поверишь, Миха, в антикварке стояла. И отдали почти задаром. Она у них только место занимала уже два года, а выбросить рука у торгашей не поднималась,– Ноздря тем временем, присев на корточки, осматривал машину и хмыкал.

– Ну что?– Серега присел рядом с кузнецом.

– Тут должон еще винт быть. Потому как вот это колесо с энтим сопрягается,– сделал заключение кузнец.– Тут главное чтоб по длине не промахнуться. Надо провернуть на ближнее место и самое большое. Вот эдак оно тут провернется. Крутни-ка вот то колесико,– Серега завертел колесо.

– Да, вот отсель и до этого места чтоб,– Ноздря остановил вращение колеса, разобравшись с причиной поломки.

– Ну, так на рулетку и замерь,– Серега сунул в руку кузнеца рулетку и тот принялся ее рассматривать, как диковинку.

– Тьфу ты. Я совсем и забыл, что тут все в аршинах,– понял Серега его затруднения без слов.– Ну, а где это сделать можно? Винт этот?

– Так в кузне любой. Кузнецу снести чертежец.

– Тебе и карты в руки,– обрадовался Серега.– Займись, Иванович. А мы пока с Михаилом пообщаемся. Денег, наверное, сколько-то надо? Скажи. Вот карандаш, бумага. Рисуй,– Серега выложил перед кузнецом на стол швейный все перечисленное и облегченно вздохнул: – Гора с плеч. Где нашел мастера?

– В деревне. Слушай, Серега, как думаешь, из аптечки лекарства, те что ты мне давал в Америке, могут как-то помочь Иванычу. Вишь, как парню нос подпортил барин евоный?

– Не знаю. Ну-ка, Иванович, дай глянуть. Ни хрена себе. А я и не заметил. Попробуем. Хуже-то не будет, я думаю. Иванович, мы тебе сейчас пилюлину дадим, от которой кожа станет чесаться и шрам рассасываться, ну и мазь целебную, так что ты уж потерпи часок-другой,– Серега выскочил в соседнее помещение и вернулся с аптечкой.– Мне тут она самому недавно потребовалась, так что далеко ходить не надо.

– Слыхали. Тихоновна сокрушается. Ты чего по ночам шляешься, да еще без "Завесы"? Сколько народу-то напало?

– Человек десять навалилось. Не нравится мне тут кое-что, Миш. Не случайно ведь это было. Живьем они хотели меня взять и куда-то увезти. Промеж собой говорили:– "Хватай, вяжи".– Грабители так себя не ведут. По наводке чьей-то выследили. Вскользь дубиной опять же приложили. Убить не хотели, оглушить только. Кабы не это так…– Серега махнул рукой. – Пора нам расследование провести. Тебя ждал. Потом поговорим про это подробнее, сейчас набегут девчонки, да и Нина Андреевна не даст спокойно поговорить. Глотай, Иванович, пилюлину. Нет, не горькая, запивать не нужно. Ну а теперь давай свой нос сюда, намажу мазью,– Серега принялся салфеткой протирать нос кузнецу и прилепил ее пластырем.– Вот так и походи часика два. Ну, в общем, пока не скажу, что пора снимать. А любопытных посылай подальше,– кузнец потрогал белую нашлепку на носу и прогундосил:

– Уже чесаться начинает, терпеть, али почесать можно?

– Ну-у-у, вокруг чеши, сколько влезет, только повязку не трогай,– разрешил Серега, и кузнец принялся скрести пальцем рядом с пластырем, блаженно жмурясь.

– Э, брат, ты я смотрю, прибалдел, а работа стоит,– напомнил Серега.

– Это мы мигом,– опомнился Иван Иванович и принялся вычерчивать карандашом кривулину на листе бумаги.

– Не будем мешать. А где тут кузница поблизости – это у Катюши спроси. Или у девушек,– Серега подмигнул Мишке: – Пошли, человек в процессе.

Поговорить, однако, друзьям спокойно не дали. На второй этаж ворвался хоровод белошвеек и, затянув их в свой водоворот, понес в трапезную, где в него с причитаниями влилась Нина Андреевна и вырваться из этой круговерти праздничной сил, да и желания не было.

– Выходной, девочки!– объявила Нина Андреевна, и кто-то закричал дурачась: – Ура-а-а!!!

– Как детишки, которым сказали, что училка заболела и уроков не будет,– шепнул Серега на ухо Мишке и тут же получил подзатыльник от Катюши.

– Что за наушничанье? При честном народе. Огласи – пусть все порадуются.

– Красавицы говорю, девушки-то у нас, прямо глаза разбегаются,– заухмылялся Серега.– Больше ничего не сказал.

– Красавицы значит? А уроки какие помянул?– продолжала уличать его Катюша.

– Ну и слух у тебя, Катерина! Сказал, что радуются ровно ребятишки, когда урок отменяют.

– А чего это они у вас радуются отмене уроков?– не поняла Катюша.

– Не у нас! У нас как раз не радуются, да и не отменяли пока уроков ни разу. Я вообще о том, что ученики обычно радуются и орут "Ура", ну вон и Полина закричала,– Сереге надоело оправдываться, и он перешел в наступление:

– А ты, Екатерина, смотрю, от Мишки манер набралась. Этот охламон влетел и по спине огрел так, что чуть душа не выпрыгнула. А ты и вовсе по голове норовишь? Я тут глаз не смыкаю денно и нощно производство тебе налаживаю, девчонок твоих грамоте обучаю и даже, виданное ли дело, сколь раз мусор уже вынес. Вот и делай добро, ближнему!– завозмущался он.– Злые вы, уйду я от вас в монастырь. Давно собираюсь!

– Сержик, прости окаянную,– чмокнула его в щеку Катюша.– Спасибо тебе, роднуля. Не надо в монастырь-то. Скучно там и голодно. Оставайся, пожалуйста. А мы тебя женим. Вон сколько невест, да работящие все… А пироги, какие пекут! Девчонки, почему Сергей Алексеевич по сию пору никому предложение не сделал?– строго окинула она взглядом притихших белошвеек.

– Так Они здесь редко бывают. Забегут на минутку и только их и видели. Не успеваем мы глазками-то пристреляться,– вздохнула с сожалением Полина. Девушка дородная. Именно про таких, как она поэт потом ляпнет:– "Коня на скаку остановит…"– Нам бы его хоть на денек, ужо бы мы его…– поддакнула Марфуша – специалистка по пирогам и все заулыбались.

– Девоньки, столы накрываем. Праздничный обед у нас сегодня,– Нина Андреевна похлопала в ладоши. И белошвейки принялись в сорок рук накрывать столы.

– Тесновато будет,– озабоченно оглядела помещение Нина Андреевна.– Мы же в две смены обедаем и трапезная маловата. Ну, ничего, в тесноте, да не в обиде. Девочки столы рабочие несите и стулья из мастерской пошивочной. И там мужчину прихватите, я видела, топчется у закроечной. А эти гаврики бросили парня, а сами умотали сюда. Эх, Мишань. Разве ж так можно?

– Мамуль, это кузнец Иван, он делом занят и как только освободится, так мы его и пригласим. Человек деталь рисует.

– Выкрутился,– сделала вывод Нина Андреевна.– Ты, Мишань, барские замашки тут не приобрети, смотри.

– Вот, вот. Проще будь и люди к тебе потянутся,– поддакнул ей Серега.

– Ох, подхалим. Сам-то каков? Давеча слышала я, как ты с околоточным надзирателем-то разговаривал. Ну-ка вспомни?– Серега покраснел, очевидно, в разговоре с "участковым" местным в выражениях не стеснялся.

– Так он и сам "поливал" будь здоров,– пробурчал он оправдываясь.

– Не уподобляйся. Со стороны-то одинаково мерзко обоих слушать было. Ну, он-то глуп. А ты что? От ума большого с ним на одну доску запрыгнул?

– А как же хамов учить-то?– не понял логики Нины Андреевны Серега.– Он, значит, меня по матушке чихвостит, а я ему должен в ответ реверансы отвешивать? Так что ли?

– А ты должен его поставить на место словами, но не оскорбляя и голос не повышая. И этим поставил бы его на место скорее гораздо, да еще и уважать себя заставил уж всяко. А теперь он думает, что вы с ним два сапога пара, только размера разного,– добила Серегу Нина Андреевна.– Ничего, молодой еще, а я рядом и присмотрю,– пообещала она Сереге, который совсем сник, поняв, что мамуля Мишкина права.

– Попал!– пробормотал он сконфуженно.– Все воспитывают. Эх, как в монастыре-то хорошо, молись себе с утра до ночи!

– Ты, Сергей Алексеевич, что-то опять напутал. В монастыре-то тоже начальство есть над братией. И первая молитва у них – труд. Ты что ж, думал, там с утра до ночи только поклоны бьют? Там работают от зари до зари. Для молитв сугубых – ночь,– засмеялась Катюша.– Вон хоть в Донской загляни. Труженики первые монахи-то. Потому как Богу работают, Христа ради.

– Да-а-а?– Серега растерянно сел на лавку и чуть не смахнул рукой стопку тарелок.– Вот ведь сюрприз какой. А я думал, что они на лошадях по городам и весям скачут, да саблями машут изредка по необходимости, как Пересвет с Ослябой.

– Пересвет-то не был монахом, когда за меч-то взялся. Отпустил его Сергий – батюшка с благословлением на ратный труд. Монах за меч ежели взялся, значит, Бога после булата поставил,– вздохнула Катюша.

– Катерина, ты откуда про Пересвета-то знаешь?– Серега посмотрел на Мишку с подозрением.– Никак, Михаил рассказал.

– Ну да, он. Мне в приходской только счет, да Слово Божье дали. По нему и грамоте учили. Батюшка-учитель сам был не горазд в истории. А мы и не спрашивали. Династию нынешнюю заучили до матушки-Императрицы и довольно. А Мишаня книг много прочел, его слушать интересно. И про Америку и про поле Куликово. Так складно рассказывает, будто сам там побывал. А про Тохтамышку, как поведал занятно,– Катюша ласково взглянула на Мишку. С гордостью.– "Вот какой у меня муж".

– Да уж!– Серега блеснул лукаво глазами.– А про чудеса Коломенские он тебе не рассказывал?

– Про чудеса? Нет! А что там за чудеса?– Катюша дернула Мишку за руку:

– Мишань, что за чудеса в Коломне-то явились?

– Катюш, я тебе потом расскажу – это долго, а сейчас вон уже девушки и столы накрыли и Иваныча притащили. Нас ждут. Ты мне напомни, если забуду.

– Хорошо. Я страсть как сказки-то слушать люблю,– не стала Катюша настаивать.

– Михаил, у нас сказочник тот еще,– Серега поднялся навстречу Ивану-кузнецу:

– Иваныч, ты уж извини, что к столу не пригласили. Сами не знали, что тут застолье собирать срочно начнут. Садись. Пообедаешь и потом вместе смотаемся к кузнецам. Девчонки, знакомьтесь – это Иван Иванович – кузнец, а пластырь на носу, потому что производственная травма, кувалдой зацепил нечаянно,– представил он белошвейкам Ноздрю.

– Бедненький,– пожалела кузнеца Полина и тот, покраснев до корней волос, взглянул на девушку благодарно.

– Вот Полине, как самой милосердной и сердобольной поручаем шефство над Иванычем,– тут же сбагрил Сергей кузнеца белошвейке, которая от его слов запунцовела не меньше Ивана.– И вы тут соревнование прекратите в скромности устраивать,– Серега похлопал кузнеца по мощному плечу.

После праздничного обеда, белошвейки затеяли хоровое пение и Мишка с Серегой заслушались, забыв про то, что нужно ехать в кузню. Да и кузнец тоже не спешил им напоминать, украдкой посматривая на Полину. Видать приглянулась белошвейка бывшему разбойнику.

– Жаль без музыки. Гармонь бы сюда. Девчонки-то прямо ангельскими голосами заливаются. Вот что значит стимул, Миш. Пошли, курнем. Я ведь тут один дымлю, девчата гонят вон. Как зимой быть, ума не приложу. Хоть бросай,– парни тихонько встали и на цыпочках вышли из трапезной.

– Мишань, ты куда?– шепнула Катюша и кинулась было следом.

– Мы с Серегой на перекур. Ну и поговорим кое о чем.