Николай Петрович Самуйлов
Принц и опер. Роман фантастических приключений
18
Вечером следующего дня я всё же озвучил для Боба и карлика Чака «первую главу воспоминаний». Без стеснения, но с некоторыми «купюрами».
Утром же я проснулся вместе с солнцем в знакомом очаровательном будуаре барона Раконера. В одиночестве. Правда, чувство одиночества не истязало мятущуюся мужскую душу ятаганом ревности, или секущей плетью безысходности. Просто я ощутил недостаток внимания к себе во вновь нарождавшемся сознании. Мне не хватало Мадлен. Честное слово! Ни каких-то там Светок или Дусек, а моей чернокожей супруги – баронессы Мадлен Гамильтон…
Тау ещё скользила тёплыми лучиками по вершинам крон могучих баобабов; я ещё не открыл отдохнувшие за ночь вежды и не успокоил утренние эротические фантазии, а из сознания уже вытекали ночные видения, навестившие меня за секунду до возвращения в этот мир…
Я где-то читал, что сон навещает спящего именно за мгновение до пробуждения. Он рождается в предоставленном самому себе, отдыхающем от обыденности человеческом сознании. Завязывается по мотивам событий доселе увиденных или прочувствованных и всплывает из подсознания в самый последний миг. Фантастический, иногда добрый или злой, но всегда странный, как бы не принадлежащий нам.
Сон о чём-то намекает дремлющему мозгу хомо сапиенса. Но стоит открыть глаза, как он уходит от нас и уносит обратно в небытие причудливые картинки биологического «таро». И не вспомнить уже, через мгновение, какая из карт была нам предъявлена…
Сонники, разгадывающие ночные видения, я не изучал. Толкования, излагаемые бабушкой Настей, давно ушедшей в мир иной, были столь мудрёными, что запомнить их я и не старался.
А привиделось мне вот что: бегу я по глубокому затенённому кустами оврагу, спасаюсь от погони. Бежать трудно, но и останавливаться нельзя. Сзади слышен топот приближающихся преследователей. Спрятаться негде. Откосы оврага – круты, заросли – непроходимы. И вдруг, слева, появляется неширокая лестница из белого тесаного камня. И я торопливо шагаю через две-три ступеньки вверх. Лестница выводит меня к гранитной стене огромного здания. Могучие красные валуны составляют фундамент высотой в несколько метров. Влево и вправо путь одинаков – тропа из цветной гальки, пролегающая между неприступной стеной и высоченным забором. А погоня уже пыхтит на лестнице и вот-вот появится из оврага…
Я опускаюсь на колени возле последней ступени и пробую раскачать крайний камень. Получается! В образовавшуюся щель втискиваю плоскую блестящую коробочку и ставлю камень на место…
И снова бегу от преследователей. Но на этот раз легко, не чувствуя усталости и страха. Однако меня настигает нечто, мгновенно сковывающее движение тела и работу мыслей…
Тут я проснулся и принялся думать о Мадлен…
А сновидение вытекло из памяти, словно водичка из решета…
До прекрасных томных сумерек был ещё целый день. Я решил провести его без наблюдателей и экскурсоводов.
19
Что бы избавиться от бурлящих во мне дум, поспешил в бассейн и проплыл брасом в режиме спурта более двух километров. Этот вид плавания у Майкла был любимым. Так, по крайней мере, утверждал Серафим. Я, словно соревнуясь с бароном в его же теле, чувствовал, как застоявшиеся мышцы по-птичьему трепещут от полученной свободы. И парил в прохладной воде вместе с безумным красавцем, пока не ощутил резкую боль в правой ноге…
Серафим, накинув мне на плечи халат, пощупал пульс и тут же «вызвал» из браслета Боба. Они уложили меня на тахту и принялись синхронно разминать и массировать загнанные до болевых конвульсий икры ног и плечевые мышцы. Я не препятствовал их действу.
Завтрак – овсянку и кофе с молоком – проглотил на одном дыхании.
Часа два изучал дом. Без Серафима и Боба навязывавшихся в гиды.
Заметил, что во всех помещениях особняка имеется множество картин, мраморных и бронзовых скульптур, причудливых кувшинов, амфор и ваз. Но нигде не было видно фотографий, картин или рисунков с изображениями хозяев дома или знатных особ королевства. Да и вообще человеческих лиц, кроме мифологических героев, на холстах и в мраморе, в этом доме я не обнаружил.
В саду встретил Гектора. В возрасте Серафима, но несколько крупнее и, соответственно, сильнее дворецкого. Предназначался этот мужицкого вида бион для трудоёмких и утомительных работ в саду. Весьма не разговорчивый тип. Не смотря на запрет следовать за мной, всё время находился где-то рядом и делал вид, что ищет сорняки в аккуратных и чистеньких клумбах, подстригает бесшумной косилкой уже причёсанную им же траву, или подравнивает кроны и без того ухоженных декоративных кустов.
Таким образом, в одиночестве, но под присмотром слуги, ознакомился с «приусадебным участком», то есть с благоустроенной частью территории, непосредственно прилегающей к «фазенде». Что бы обойти владения и полюбоваться диковинными плодовыми деревьями, обширными клумбами с удивительными цветами, а также великолепным парком, протянувшимся до озера с Большим Томом на берегу, нужна, минимум, неделя…
Возвращаться в фантастический дом желания не возникало. Несмотря на нераскрытые тайны барона Раконера и обворожительность баронессы Гамильтон, что должно было манить любознательного Володьку Витковского и любвеобильного Майкла под крышу дома, хотелось-таки побродить под тёмно-синим небом Камелота и подышать пряным воздухом чужого для меня мира.
Меня потянуло к баобабу. К Большому Тому…
Второй завтрак я пропустил. Кушать не хотелось. Да и зачем нам это роскошество в стиле английских буржуа! Не приучены мы к этому! Нам бы теперь поголодать до вечера. А там уж, как в милой сердцу России из прошлой жизни, после нервного топтания в гуще рассеянных покупателей, рядом с ушлым карманником, схватить наживку с вещьдоком в быстрых пальцах щипача, и нести их до бронированного окошка дежурной части, не отпуская «объект» от «субъекта». А потом уж, с чувством выполненного долга, ввалиться в прокуренный кабинет оперов, откупорить бутылку водки, развернуть на старой газете коробку с копчёной салакой, да и ударить этими деликатесами по усталости, по нервам и по ноющей с утра язве…
20
Дешёвую «непалёную» водку доставал Эрик Левин, а я покупал в рыбном отделе гастронома копчёную салаку. К копчёностям в нашей компании питала нежные чувства только Антонина Сушко. Остальные воспринимали, сей продукт, как примитивную закуску.
Наша троица была лучшей группой в отделе милиции, нацеленной на бескомпромиссную борьбу с лицами, занимающимися карманными кражами. Мы давали подразделению хорошие показатели в раскрытии преступлений и задержанию «щипачей» с поличным. И руководство снисходительно относилось к застольям сыщиков, совершившим очередной удачный рейд и тем самым повлиявшим на повышение процента общей раскрываемости.
Пили не часто. Мы не были завзятыми пьяницами и не подражали ментам из сериала «Улицы разбитых фонарей». Да и заводилой «спрыскиваний» чаще всего являлись не мы, а наш непосредственный руководитель – начальник отделения криминальной милиции майор Чернов Виктор Васильевич. Опытный оперативник, умный и душевный человек, пользовавшийся большим авторитетом у подчинённых и руководства отдела. Мы у него ходили в любимчиках. И он нас баловал своим положительным и, как в данном случае, отрицательным вниманием.
Конец благополучному существованию нашей группы положила очередная кадровая перестановка. Начальника отдела полковника Рублёва неожиданно для всего коллектива «выдворили» на заслуженный отдых. Назначенный вновь подполковник Груздев «привёл» за собой новых заместителей, а те, по сложившейся традиции, стали присматриваться к подчинённым и, спустя некоторое время, делали свои «рокировки» в низовых коллективах. Не миновало такой участи и отделение криминальной милиции.
Майора Чернова, вполне заслуженно, повысили в должности, и он ушёл от нас «для дальнейшего прохождения службы» в городское управление. Капитана Сушко, после длительных переговоров с ней, назначили начальником женского медицинского вытрезвителя. Я впервые увидел плачущую Антонину в день нашего расставания. Мужественная женщина откровенно рыдала, когда мы собрались «отметить» уже состоявшиеся и ещё грядущие перемены.
Лейтенант Левин и ваш покорный слуга старший лейтенант Витковский оставались на своих местах.
Через два дня оскудевшую группу пополнили милиционером из роты патрульно-постовой службы прапорщиком Соколовым Василием Захаровичем. Уже немолодой коллега, проработавший в органах более пятнадцати лет, надумал поступить в среднюю специальную школу милиции и скоро должен был её окончить. Встал вопрос о продвижении слушателя-заочника Соколова по службе. И разрешился он его переводом в криминальную полицию. Азам оперативно-розыскной деятельности уже не по учебникам, а на практике будущему лейтенанту предстояло учиться у нас.
Ещё через пару дней появился и новый начальник отделения капитан Решетов Сергей Сергеевич, уже в годах, не очень разговорчивый, пухленький, небольшого роста. Вася Соколов после представления Решетова отметил, что новый шеф «сам себе на уме – ловить карманников и пить водку с нами не станет, но командовать будет уверенно и себя в обиду не даст, что непременно скажется на подчинённых».
Само собой, новая «метла» заработала по-новому. Выяснилось, что в группе неважно обстоят дела с ведением служебной документации. В частности, совсем плохо они выглядели в плане документирования наших контактов со «спецаппаратом».
Завербованная оперативным работником агентура, то есть – «спецаппарат»», была «обязана не покладая рук сообщать оперу о зачинщиках совершённых, совершаемых и замышляемых преступным элементом противозаконных деяниях». А у нас в тоненьких папочках личных дел «Петуховых» и «Цыплаковых» даже вымышленных сообщений о преступлениях не было. То есть не прослеживалась инициатива спецаппарата в оперативных разработках преступников. Здесь сказывалась специфика работы нашей группы. Даже очень квалифицированные «стукачи» не прогнозировали для нас карманные кражи. «Артистов» воровского жанра нужно было отыскивать в массе покупателей: на рынках, в магазинах, либо в плотно упакованных автобусах и в вагонах метро, и задерживать с поличным, в момент незаконного завладения ими чужим имуществом. То есть, как у Глеба Жеглова, с чужим кошельком в нежных пальчиках «пианиста». Что мы и делали.
Капитан Решетов потребовал срочно заполнить пробелы в оперативно-розыскном творчестве. И мы, засучив рукава, стали восстанавливать «фантазийную» часть обязательной для оперативника бухгалтерии…
Через две недели выяснилось, что с ведением документации наведён порядок, а в практической деятельности образовалась брешь. В дежурную часть отдела ежедневно поступали заявления от граждан о кражах кошельков из их «неприкосновенных» карманов и сумок. Содеянные в торговых точках района и зафиксированные в книге учёта преступлений эпизоды, без задержания преступников, то есть в виде «висяков» и «глухарей», стали раздражать новое руководство. Это ударило по ещё не сформировавшемуся авторитету Решетова, и по нам, слегка обюрократившимся за истекшие полмесяца оперативникам. После бурного объяснения с «багровеющим от неудовлетворительного почина» руководством отдела было решено возобновить старую практику выявления «щипачей» с поличным. Но при этом не оставлять без внимания рутинное документирование.
И работа потекла в новом русле…
Именно этот отрывок из ментовской жизни вспыхнул в памяти, когда Боб сообщил о втором завтраке. Я в это время фланировал по парку в направлении загадочного Большого Тома. Шёл не по знакомой тропе из разноцветной гальки, а по упругому травяному газону, «побритому» Гектором для игры в гольф. Этот вид спорта здесь практиковался. Я обнаружил лунки для мячей и длинные шесты, указывающие на их наличие в чистеньком холмистом ландшафте…
21
Получив отказ от завтрака, Боб намерился уже «раствориться» в браслете, но я попросил слугу сопровождать меня в пешей прогулке.
Гектор, «выстригавший» травку возле лунки для мячей, тут же бросил никчемные занятия и побрёл к дому, окружённому «благоухающими азалиями», которым была нужна заботливая рука садовника. Следовательно, местная «наружка» передала «объект наблюдения» из рук в руки. Я облегчённо вздохнул, хотя и понимал, что за мной болезным всё-таки нужно присматривать.
Боб заметил мою реакцию на действия садовника и, возможно мне это показалось, хитро прищурил глаза.
Бион, хоть и не был молчуном, но вчера вечером, во время созерцания вечерней Тау, проявил способности опытного партизана. Ловко ушёл от ответов на поставленные вопросы, и не удовлетворил-таки моё скромное любопытство. Не мешало бы «допросить с пристрастием» этого парня. Да вот мозги начинают вытекать, стоит подумать об этом. Это не на шутку пугало меня. Проклюнувшиеся из сумеречного прошлого, но ещё не оперившиеся, теоретические навыки «колоть Кирпича» с целью получения признания в содеянном правонарушении, будто бы зашевелились в первозданной пустоте поверженного мента. Вначале как-то неуверенно. Но затем любопытство стало нарастать, что тоже не привело меня в восторг. Уже под сенью могучего баобаба, в знакомой беседке, я стал сопротивляться нахлынувшим страстям. Осторожно притормаживал внезапно зародившееся желание приступить к действию, для чего отвлекал юлившие в мозгу мысли принудительным созерцанием водной ряби, монотонно плескавшейся у моих ног…
Как и вчера, озёрная рябь, отражавшая небесную синь, ублажала и баюкала…
Как и вчера меня окутывала телесная немота. Нахождение моего сознания в «коконе дауна» отвлекало от какой-либо активной мысленной деятельности…
Я вполне успешно воспитывал в себе пофигиста и, одновременно, мучился, формулируя вопросы…
Я боролся сам с собою…
Боб сидел рядом. Он разглядывал зависшее над озером сооружение – сиреневый трёхэтажный замок, размещённый на гигантском овальном «блюде». Ещё один объект, свидетельствующий о моём безумии!
Борясь с ватной немотой, заставил себя задержать взгляд на не знакомом объекте…
Там, за высоким витиеватым забором, окружавшим замок по краю платформы, протекала своя жизнь…
Но меня это чудо-блюдо не интересовало. Как будто я до сего момента только и делал, что смотрел на подобные диковины, был сыт ими по горло, и меня от них просто тошнило…
– Это что? – спросил я, проверяя биона на чувствительность к «миражам». Сомнение в истинности происходящего вокруг меня по-прежнему будоражило моё сознание. Я нажал пальцем на глазное яблоко. Блюдо раздвоилось. Ну и что это могло обозначать?..
Боб, не отрывая взгляда от парящей платформы, поднёс к глазам небольшой бинокль и тут же ответил, словно читая текст:
– Закрытый пансионат Си-Би-Кей четырнадцать, дробь сто сорок два. Принадлежит Управлению исполнения наказаний при министерстве юстиции Британского королевского протектората Камелот.
– Тюрьма! – воскликнул я.
– Тюрьма, – подтвердил бион. – В ней содержатся опасные для королевства люди. Из этого замка практически не возможно сбежать.
– Разреши воспользоваться биноклем.
– Пожалуйста.
Платформа висела метрах в двадцати от поверхности озера. Дальномер бинокля показал расстояние до объекта и его размеры. От платформы диаметром более пятисот метров до нас было около двух километров. Хороший прибор. Я автоматически нажал на кнопку, оказавшуюся под указательным пальцем, и приблизил платформу до максимального предела.
И в самом деле – тюрьма. Окна замка зарешечены. Забор по краю «тарелки» не только красивый, но и не преступный. Высотой метров десять с ощетинившимися ершами, возможно находящимися под напряжением, За ограждением видны люди в полосатых одеждах. Они либо прогуливаются по площади перед тюремным зданием, либо разглядывают наш баобаб и дом за ним, что на пригорке, среди благоухающих цветов. Охранников не видно. Скорее всего, этим занимаются невидимые глазу приборы, готовые в любую минуту поднять тревогу и обезвредить нарушителей тюремного режима.
Я прошёлся по готическим башенкам замка, по плохо различимым лицам заключённых и скользнул по массивному округлому днищу платформы и поверхности озера…
Всплеск от упавшего в воду предмета затормозил мой экскурс по исправительному учреждению.
Они там что, выкидывают мусор в наше озеро? Я хотел, было сообщить об этом биону, но, убрав бинокль от глаз, увидел протянутую ко мне руку с бокалом.
– Ваш любимый сок, из цитрусовых. Способствует укреплению памяти.
– Спасибо! – сказал я, принимая бокал правой рукой, из которой только что исчез оптический прибор. Клянусь, Боб его из моей руки не забирал! Стало быть – снится мне эта тарабарщина…
Сок оказался вкусным. Из очень хороших апельсинов. И без противного запаха химических красителей.
– Ты кто? – спросил я Боба, ставя опорожненный бокал на приплывший из «ниоткуда» столик.
– Бион.
– Что значит – бион?
– Живое существо, созданное тонким синтез-планксоном по заданной матричной программе. Я – копия человека. Клон. Матрица с тридцатью планксонами живых существ находится в вашем многофункциональном приборе. В вашем браслете, Майкл.
– Тридцатью?! – удивился я. – Там что, находится ещё тридцать человек?! – Я потряс руку с браслетом. – Не может быть! Как же они там помещаются?
– Двадцать восемь матриц людей и две матрицы животных. Индивидуальный пространственный кокон, в котором размещены различные приборы, в том числе биологический синтезатор и энергетический пси-реактор, обеспечивает сжимаемость и сохранность в неприкосновенности пятистам кубометрам нормального пространственного объёма. В нашем коконе находится четыреста двадцать тонн сырья и оборудования, предназначенного для эксплуатации владельцем МФП. В необходимых случаях и для различных целей. Координатор комплексного использования браслета следит за состоянием организма хозяина, за окружающим пространством, выполняет поступающие от хозяина команды. Кроме этого координатором применяются различные программы жизнеобеспечения человека: оздоровительные, обучающие, транспортные, охранные и так далее…
– Стоп!.. Скажи, пожалуйста, уважаемый бион Боб, зачем нам, Майклу и мне, соответственно, ещё тридцать таких же умных и красивых дармоедов? Это же – целый взвод солдат! Вас ведь и кормить нужно!
– Кормить? – Боб на секунду задумался. – При длительной эксплуатации – да. Высококалорийные пищевые брикеты и горячие напитки предусмотрены. А использовать бионов можно комплексно и в зависимости от профессиональной инициации. Например: для осуществления охраны. Друг барона Раконера принц Джафар эль Кадаф – он живёт на планете Катар – в своём кулоне содержит несколько десятков жён и наложниц. Некоторые владельцы браслетов синтезируют животных. Мне знакомы коллекционеры жеребцов, кошек, собак, скунсов…
– Крокодилов и удавов, – добавил я.
– Нет, содержание в матрицах МФП опасных животных запрещено законами королевства. Были прецеденты с летальным исходом, в последствии повлиявшие на появление запрещающих биллей. В нашем же браслете имеются чипы для создания копии одного кота и одной собаки. Но и они представляют собой симбиоз: искусственный разум, внедрённый в черепную коробку домашнего животного. Барон Раконер пользовался ими лишь однажды, в конспиративных целях.
– Для подслушивания и подсматривания?
– Для слежения за кем-то из родственников. Но это была своего рода игра.
– У барона много родственников?
– Много. У вас, Майкл, много родственников.
Боб снова на секунду замер, а затем принялся рассматривать поверхность озера.
Пока я задавал вопросы, летающий замок исчез…
Я откинулся на спинку скамьи. И тут меня словно выключили. Мне даже показалось, что надо мной наклонился мужчина в белом халате, похожий на профессора Оскара… Где-то в затылке кольнуло…
И палата номер шесть провалилась в серую мглу…
22
Погружаюсь в себя…
Муторно мне! Тревожно! Тоскливо!..
Хочется куда-нибудь уйти, спрятаться от видений, цепляющихся за сознание.
Словно в бреду, лечу над зловонным болотом…
Вот-вот рухну в пучину…
И тени вокруг… Мечутся как ночные птицы на фоне серого небосвода…
Страшно! И я уже окунаюсь в мерцающий фосфоресцирующими пиявками кисель. Они касаются меня и жалят, впиваются, высасывают мою плоть, бесшумно отваливаются и растворяются в ржавой болотной воде!
Потом – тишина и полный мрак.
Не видно ни зги!.. И в этой непроницаемой черноте вдруг проявляются золотистые шары, похожие на грейпфруты. Один из них быстро приближается. Вот-вот ударит меня… Или даже ударяет в лоб… И снова мрак…
А тут ещё – серый шар с мерцающими в нём чёрными точками – огромный, пульсирующий, медленно наплывает на меня. И окружающее пространство становится ощутимо вязким и серым, мерцающим и жалящим ядовитой чернотой.
Впрочем, нечто, едва различимое, в этой мутной пульсирующей пелене просматривается…
Ни черта не могу разобрать, что это вокруг меня!..
Просыпаюсь…
Ощущение такое, будто бы вчера с ребятами опростали по пузырьку – получили премию и по этому поводу расслабились. А утром я зенки раскрыл и лежу так, потолок сканирую.
Голова не болит. В желудке покой. Рядышком Светка Голубева…
Здрас-те, пан оперуполномоченный!
Размечтался, стало быть, дамский угодник!
Ну, не Светка… Не Светка… Вот блин – присосалась!
Варька Синичкина рядышком посапывает… Или эта – рыжая… Чёрт, имя не вспоминается!..
…И благодать! Никому ничего не должен. И мне тоже – никто и ничего… На работу не идти – выходной…
А ещё лучше – первый день отпуска. Холодильник ломится от еды и пива. И хорошо мне под одеялом – слов нет. И от Синичкиной пряный дурман исходит… И, конечно же, влечёт к себе…
Единственная причина, что может оттащить меня от Синичкиной – мочевой пузырь. Но и он, благодетель, не тревожит…
И всё равно – недоумение плещется в моей голове. То тревога с пиявками, то дурман от пива и женщин!..
Вот такое состояние, то усиливающееся, то ослабевающее, наполняет меня вторые сутки. И оно словно кем-то поддерживается…
Не скажу, что счастлив по самые помидоры, но кайф ловлю. Наверное, больные в психушке именно так и балдеют, после успокоительных уколов… или порошков…
Однако ударило меня, словно током от автомобильного генератора, когда Боб о родственниках упомянул…
Мама вспомнилась…
…Она долго болела. И умерла лет пять тому назад. Её могилку я навещал регулярно…
Сведения о других родных не проявляются…
Отца у меня не было. Это точно. Сбежал писаный красавец ещё до моего рождения. Мама старалась о нём не говорить. И вырос я без сурового мужского досмотра и воспитания. Хотя отец – человек без особых примет – мне как-то приснился. Я мечтал иметь отца…
Жили мы в подмосковном городе. Рядом со столицей. У нас была квартира. Маленькая, но уютная. Чистая, тёплая, с большим балконом…
И ещё. Кажется, у меня была жена. Или женщина…
Но и она, по-прежнему, не проявляется. Только неприятный дух от её наличия в том «моём мире» с самого начала витает в пустой голове… Надо бы разобраться со Светкиным антиподом, при случае. Я имею в виду вариант мысленного самоанализа, если память возродится…
А вот ласковые мамины руки и сейчас гладят по головке малыша, испугавшегося бездомной дворняжки…
Мягкие губы чмокают в лоб и щёки, перед уходом в школу.
А потом моя милая мама крепко обнимает меня и плачет уже сама, провожая в армию. И опять – обнимает и плачет, когда я возвращаюсь домой целым и невредимым…
И ещё: большие серые глаза тревожно смотрят вслед, когда я ухожу на милицейскую службу.
И они же, уставшие от бесконечного ожидания, вглядываются поздними вечерами в промежутки между деревьями, отыскивая в силуэтах редких прохожих мой, узнаваемый даже в осенней темноте…