Николай Иванников
Вепрь
– Угу, – кивнул папа, а мама вдруг открыла глаза.
Серёжке стало неуютно, будто родители в одну секунду стали для него чужими людьми.
– Ой, мамуля, – обняв маму, он прижался к пушистому свитеру. – А я ведь днём звонил к тебе на работу. Хотел сказать, чтобы ты купила масла. Мы с папой пекли блины и заняли не много масла у Серосовиных.
– И что? – как-то сипло спросила мама.
– Ничего… Тетя Вера Ложкина сказала, что ты минут сорок как ушла и уже должна прийти домой… Где ты так долго была, мама?
В следующую секунду он, испуганно зажмурившись, лежал на полу, и ушибленное о стол плечо с каждым мгновением болело всё сильнее. Мама стояла над ним большая и грозная.
– Вы что – слежку за мной устроили?! – визгливо закричала она. – Может, вы уже и шпиона за мной приставили?! – она повернулась к папе. – Сам придурок, так ещё и ребёнка обучаешь!
– Мамочка, не надо, – захныкал Серёжка.
– Что не надо?! – еще громче и визгливее закричала та. – А за родной матерью следить надо?! Я тебя научу свободу любить, мерзавец такой!
Мама несколько раз сложила свой шарф и с размаху ударила Сережку по спине. Потом еще и еще раз, потом по лицу. Шарф был мокрый от снега и очень холодный. Больно не было, просто стало нестерпимо обидно, и слезы хлынули из глаз сами собой.
– Мерзавец, маленький мерзавец!
Мама замахнулась ещё раз, но опустить руку не успела. Папа схватил её за запястье.
– Прекрати немедленно! – гаркнул он. – Нечего на ребёнке свою злость вымещать… Серёжка, иди в свою комнату, успокойся.
Сын, всхлипывая, вышел из кухни. Мама рванулась было за ним, но папа руки её не выпустил, и она остановилась как вкопанная.
– Задержись, – сказал папа. – Мне надо с тобой поговорить…
В комнате Сережка сел возле кровати на колени и, уронив голову на одеяло, продолжал тихо плакать. "За что она со мной так? – думал он, всхлипывая. – За что? Ведь я ничего не сделал. Я даже не сказал ничего плохого, а она… шарфом по лицу".
О чём родители говорили на кухне, он не знал, слышно было только, что разговор идёт на повышенных тонах и говорит в основном папа. Потом голоса перенеслись в прихожую, сделались еще громче. Потом неожиданно наступила тишина. Всего на секунду. Вслед за этим мама отчетливо выкрикнула:
– Ну и чёрт с тобой! Плевать я на вас хотела!
Оглушительно хлопнула дверь. Удаляясь, зацокали по лестнице каблуки сапог.
Папа вошёл в комнату, сел на пол рядом с Серёжкой и потрепал его по волосам.
– Ты уже не плачешь?
– Мама ушла совсем?
– Нет, – ответил папа. – Она вернётся.
***
За окном слышалось гудение автомобильных сигналов и ворчание моторов. В загадочной последовательности мигали огни фар и стоп-сигналов, шурша и сыпя искрами, проносились по площади Ленина полупустые троллейбусы. Гостиница «Сибирь» уже начинала забывать про дневную тишину и приступала к своей вечерней жизни с гомоном и шумом – её самый большой в городе ресторан стремительно наполнялся, люди много пили, ели и смеялись, однако в номере люкс на третьем этаже царила тишина, только ложечка тихо звенела по стенкам чашечки, размешивая в крепком кофе сахар.
Наконец Светлана устала от молчания.
– Мне жалко их, – сказала она, сделав крошечный глоток. – Поначалу убить была готова, а теперь вот стало жалко. Причём не столько Серёжку, сколько его самого. А вообще-то я сама сглупила, не надо было мне срываться, кричать, шарфом махать этим дурацким. Можно было соврать что-нибудь, дескать, так, мол, и так – он бы поверил. Он всему верит. Мало ли где я могла быть, правда? По магазинам ходила, а потом подругу встретила – тысячу лет не виделись, зашли к ней, поболтали. Не заметила, как время пролетело… А впрочем… Я и не хотела врать. Я и Серёжку-то ударила, чтобы Алексей разозлился, вытряс из меня наконец всю правду…
– А он, значит, не вытряс, – сжав в карманах кулаки, заметил Аркадий. – Значит, он не мужчина. Я бы вытряс. А вот сына ты зря ударила, детей вообще бить нельзя.
– Да я и не била его! – вскинулась Светлана. – Подумаешь – пару раз шарфиком шлёпнула!
– Шарфиком? – задумчиво переспросил Аркадий. – Он колючий, мокрый, тяжелый от воды… И в лицо… Нет, и шарфиком тоже нельзя. Нехорошо это. Серега у тебя хороший парень.
Она махнула рукой:
– Ты же его совсем не знаешь, как ты можешь судить?
– Ребёнок есть ребёнок. А вообще-то меня это мало интересует. Я хотел бы знать, что ты всё-таки решила?
Она надолго замолчала. Отпила кофе, поморщилась, добавила еще ложечку сахара и вновь стала размешивать. Аркадий терпеливо ждал, пожевывая фильтр сигареты.
– Не знаю, – наконец проговорила она. – Ещё ничего не знаю. Это только кажется, что так легко всё бросить, обо всем забыть, уехать чёрт знает куда. А как сказать им, что я решила их бросить? Как объяснить Серёжке? Или, может быть, ты хочешь взять его с собой?
Аркадий нахмурился.
– Ты должна сделать выбор сама, – ответил он. – Ни на что подталкивать я тебя не буду. Ты только пойми, я беру тебя не на время, не для того, чтобы отдохнуть в Сочи. Я беру тебя навсегда. Решать тебе. Учти, времени у тебя осталось мало. Через две недели я уезжаю к родне в Астрахань, а потом – Сочи, Прага, Берлин и вся Европа. Выбор за тобой.
Он подошел к ней, присев у ее ног, поцеловал сложенные на коленях руки.
– Я нанижу бриллианты на эти пальчики, – прошептал он, по очереди целуя каждый палец.
– Мне не нужны бриллианты, – ответила Светлана. Она видела, что Аркадий начинает возбуждаться, и ей захотелось немного пококетничать.
– Зато мне нужна ты, – судорожно задышал он. – Я всегда мечтал усыпать свою жену алмазами.
– Я ещё не твоя жена…
– Ты будешь ею!
Он вдруг вскочил, подбросил её, как куклу, легко поймал на руки и швырнул на постель.
– Здесь тепло, – он рывками развязывал галстук. – Тебе не нужна кофта и эти идиотские джинсы. Я вообще не переношу на женщинах штаны. Я люблю платье.
– Посмотрела бы я, как бы ты заговорил, если бы на тебя в сорокаградусный мороз напялили платье. Здесь тебе не Сочи, это Сибирь…
Разговор происходил шепотом, Светлана медленно раздевалась. Потом Аркадий упал на постель рядом с ней, сгреб в объятия и, уткнувшись в ее шею, замер. Она почувствовала, как он покусывает ей горло. Запустив пальцы в его шевелюру, она закрыла глаза. Постепенно он сползал все ниже, не оставляя на шее и груди нецелованного места. Тогда она принялась расстегивать пуговицы на его рубашке…
***
Он отвёз её домой, когда была глубокая ночь. Чёрная дорога петляла между черными домами, а с темного неба валил черный снег. Мороз к ночи заметно отпустил, видимо, устал за пять дней, да и ветра уже не было, так что снег падал медленно и важно, большими ленивыми хлопьями.
Аркадий проводил её до подъезда и поцеловал на прощание. Она отстранилась и посмотрела на возвышающуюся над ней громаду дома. Было очень тихо.
– Никто не видит, – успокоил он. – Все уже давно спят. Нет освещённых окон, кроме одного на третьем этаже.
– Это моё окно.
Его глаза расширились. Он посмотрел на нее удивленно, перевёл взгляд на окно, потом снова на неё. Светлана со вздохом развела руками:
– Он ждет меня. Я пойду.
Она повернулась и зашла в подъезд, но не успела за ней захлопнуться дверь, как он крикнул:
– Ты подумай! Хорошенько подумай! У тебя осталось две недели!
Светлана не ответила. Открыв своим ключом дверь квартиры, она молча разделась и прошла на кухню. Алексей мирно дремал за обеденным столом, уперевшись лбом в кулак. Она села рядом. Несколько минут сидела не двигаясь, затем осторожно дотронулась до его плеча. Муж моментально проснулся, поднял голову и уставился на нее сонными глазами. Светлана схватила его руку и прижала к груди.
– Лёшенька, прости, – всхлипнула она. – Миленький мой, прости, это я во всем виновата, я просто дура у тебя… Извини меня, ладно?
Алексей тяжело вздохнул. Ни слова не говоря, включил самовар, а когда тот подогрелся, налил чай. Две чашки.
Молча они выпили чай. Глядя перед собой, Алексей вымыл чашки и ушел в спальню. Светлана приняла душ, тщательно осмотрела себя и только затем последовала за ним.
Положив подушку под спину, Алексей полусидел в постели. Над головой горел ночник, источая мягкий жёлтый свет. Держа перед собой книгу, Алексей делал вид, что читает, но было заметно, что взгляд его рассеянно скользит по самой кромке страниц.
Светлана присела рядом, на край кровати. Пятернёй разлохматила его и без того растрёпанные волосы.
– Лёшенька, не молчи, – попросила она. – Если хочешь, ударь меня.
– Очень хочу, – ответил Алексей с каким-то равнодушием. – Жаль только, что это не в моих принципах.
– Не надо никаких принципов, – Светлана погладила его по волосатой мускулистой руке. – Накричи на-меня, обзови как-нибудь, надавай по щекам…
– Ты где была? – глухо спросил Алексей.
– У Люды Строговой, – ответила Светлана. – Я хотела остаться у нее ночевать, но потом не смогла, передумала… Если ты не веришь, позвони, спроси у нее, – она подала ему телефон с гулко заколотившимся сердцем. – Позвони, проверь. Номер я тебе сейчас скажу…
– Не надо, – остановил ее Алексей. – Я тебе верю.
Она с облегчением поставила телефон на место. Выдернула у него из рук книгу, бросила её на тумбочку и, погасив светильник, скользнула к нему под одеяло. Прижалась щекой к его плечу.
– Ты правда мне веришь? – спросила она.
– Нет, – ответил он. – Просто я тебя люблю.
***
Школа была построена в форме буквы Н, одна сторона была трехэтажная, а вторая – фасадная – двухэтажная, и левое ее крыло полностью занимал спортивный зал. Главный вход школы находился сейчас с подветренной стороны, и поэтому здесь, под далеко выпирающим козырьком, было тихо и тепло. Ветер тоскливо завывал где-то далеко, за школой, здесь же не чувствовалось ни дуновения.
Алексей взглянул на часы. До конца уроков оставалось двадцать минут. Он оттолкнулся спи ной от железных перил, отряхнул перчаткой снег с рукавов пальто и вошел внутрь.
В школе было тихо, только из спортивного зала доносился гулкий стук волейбольного мяча и голоса с коротким эхом. Он прошел по светлому коридору с потрескавшимся линолеумом, повернул в левое крыло и, пройдя мимо раздевалки, остановился возле приоткрытых дверей с табличкой: "1-й «В» класс". Было слышно, как пожилая учительница Наталья Вадимовна что-то не спеша говорит, а ученики вразнобой повторяют за ней.
Алексей заглянул в узенькую щелку и сразу увидел Сережку. Тот сидел за второй партой в среднем ряду, в соседстве с пухленьким мальчиком в круглых очках. Сосед был явно отличником, радостью родителей и учителей, будущей гордостью школы. По Сережкиному же виду подобного не скажешь. Он почти лежал на парте, подперев рукой голову, локтем нахально забравшись на половину примерного мальчика.
Алексей отошёл от дверей и, заложив руки за спину, прошёлся вдоль раздевалки. Остановившись около пионерской комнаты, огляделся и с любопытством заглянул туда. Там находилась смазливая румяная девица с выжженными перекисью волосами. Судя по красному галстуку на шее, она была здешней пионервожатой. Сидя за письменным столом под портретом Ленина, девица огромными ножницами что-то вырезала из куска картона, от напряжения приоткрыв рот и высунув кончик языка.
– Добрый день, – сказал Алексей.
Девушка отхватила от картона добрый шмат, тяжело вздохнула и, смяв свое произведение, жестом баскетболиста бросила его в корзину для бумаги, стоявшую шагах в десяти от неё. Попала.
– Извините, – смутился Алексей.
– Ничего страшного, – отозвалась девушка. – Добрый день.
– Посмотреть можно?
– На меня? – кокетливо спросила девица.
– Такого добра я насмотрелся, – тихо пробормотал Алексей, громко же сказал: – И на вас, конечно, тоже. А вообще-то я так… делать нечего. Жду, когда урок закончится, вот и коротаю время.
Он вошёл в пионерскую, вытерев ноги о тряпку у порога.
– Присаживайтесь, – девица указала на множество стульев, стоявших вдоль выставленных в длинный ряд парт. – Вы чей-то родитель?
– Все мы чьи-то родители, – неопределенно отозвался Алексей.
– Я, например, ещё нет, – снова закокетничала девица.
– Ну, это недолго исправить, – пожал плечами Алексей.
Девица засмеялась. Алексей смутился.
– То есть я не то хотел сказать… То есть… Ну, вы же понимаете, что я ничего не имел в виду?
Девушка залилась смехом еще сильнее. Алексей еще больше смутился, а потом разозлился, и все его смущение моментально развеялось.
– И нечего ржать как лошадь, – сказал он. – Я за сыном пришёл.
Другая бы приняла такие грубые слова в штыки, но пионервожатая была не из обидчивых.
– Ой, извините меня, пожалуйста, – она вытерла выступившие слёзы. – Я тоже ничего не имела в виду. Кстати, меня зовут Оля. Так и зовите, а то некоторые называют Ольгой, а мне это не нравится. Звучит грубовато.
– Алексей, – представился он. – Меня моё имя вполне устраивает.
– Да не сердитесь вы! – Оля всплеснула руками. – Вы что, обиделись на меня? Хотите, я попрошу у вас прощения?
– Да нет, что вы, не стоит… Чего это ради? – Стараясь внести разрядку в напряженность, поселившуюся в пионерской комнате после его появления, Алексей старался говорить вежливо, но получалось хуже грубой брани. Поэтому он за молчал и сделал вид, что заинтересовался подшивкой журнала «Костер» за семьдесят пятый год, которая лежала на парте перед ним.
"Нахалка, – думал Алексей. – Соплячка. По лицу видно, что девушка еще та… Ишь ты, как смотрит хищно… А ещё пионервожатая…"
Оля и в самом деле смотрела на него, но не хищно, как думал он, а скорее выжидательно, с улыбкой Джоконды на лице.
– Алексей, – не выдержала она, – извините меня, конечно, за нескромный вопрос, но мне в самом деле интересно: вам сколько лет?
– Тридцать два в августе исполнилось. А что?
– Нет, ничего, просто интересно. А мне сегодня двадцать четыре. Вернее, исполнится в половине седьмого вечера.
– Поздравляю, – сказал Алексей от чистого сердца.
Оля заулыбалась:
– Спасибо. Приходите ко мне в гости, я салатов наделаю, гуся в духовке запеку, токай… Знаете, как гусь с токайским хорошо?
– Хорошо, – по инерции кивнул Алексей и спохватился: – То есть я хотел сказать, спасибо за приглашение, но вы же сами понимаете, как это было бы неудобно? Посторонний человек в кругу незнакомых ему людей…
– Да какой там круг! – Оля всплеснула руками. – Я вообще не собиралась никого приглашать, думала – посижу одна, поужинаю по интеллигентному, интеллигентное вино попью при свечах. А тут увидела вас и подумала: что одной-то сидеть, в самом деле? Правильно?
– Вообще-то правильно. Надо пригласить близких друзей…
"Пора уносить ноги, – подумал Алексей. – А то не ровен час она меня прямо здесь на столе и поимеет… Заводная бабенка… Чему же это она, интересно, своих пионеров учит?"
Грянул звонок. Он разрушительным ураганом пронесся по всей школе, сменяя гробовое молчание, и вскоре так же резко смолк, а вслед за ним по ожившим коридорам прокатился не менее оглушительный шум сотен голосов.
Оля и Алексей вздрогнули.
– Ой! – засмеялась Оля. – Кто-то догадался повесить звонок над моей дверью, и я всегда вздрагиваю.
Алексей поднялся и пошёл к двери.
– Мне пора. До свидания, Оля.
– И всё-таки приходите ко мне.
Он покачал головой.
– Вряд ли.
– Мой адрес: Гоголя, сорок, тридцать пять! – крикнула она ему вслед. – Телефон: 10-01-00. Сто-сто, запомните на всякий случай!
Алексей закрыл за собой дверь, ничего не ответив. Он увидел, что Серёжка вышел из класса и, болтая со своим другом, зашёл в раздевалку. Алексей стал ждать посреди коридора. Вскоре Серёжка появился.
– Привет, – вырос Алексей рядом с ним.
– Привет, – задрал голову Серёжка. – А ты почему по морозу шляешься? Почему не в постели?
– Я в больнице был, – словно оправдываясь, сказал отец. – Закрыл больничный. В понедельник пойду на работу. Устал отдыхать. Да и вся задница в уколах, ни сесть, ни встать… Я тут по дороге билеты в кино купил. В «Авроре» «Фанфан-Тюльпан» идёт, не желаешь?
Конечно же, Серёжка желал, желал всей душой.
– Тогда побежали, скоро уже начало.
В кинотеатр они вошли, когда вовсю звенел третий звонок.
Алексей видел этот фильм уже три раза, но и в четвертый смотрел не без удовольствия. А Серёжка в восторге горящими глазами глядел на экран.
После кино Серёжка потянул отца в зоопарк, потом они проехались по магазинам, выбирая маме подарок на Новый год, но так ничего и не купили. Затем зашли в гости к дяде Володе Ферапонтову, папиному знакомому, но того не оказалось дома, и они битых два часа с Митькой, сыном дяди Вовы, рассматривали грандиозную коллекцию марок.
Домой вернулись уже затемно. Войдя в подъезд, Алексей как бы между прочим взглянул на часы; улыбка мгновенно покинула его лицо, и, переглянувшись с Серёжкой, они полетели по лестнице. "Ох и влетит же нам от мамы!" – бормотал папа. "А мне еще уроки учить, а мне ещё уроки учить!.." – приговаривал сын, прыгая по ступенькам.
Они одновременно толкнулись в дверь квартиры и отскочили. Дверь оказалась запертой. Пошарив по карманам, Алексей нашёл ключ, и они вошли в прихожую.
Дома царствовали темнота и тишина. Серёжка щелкнул выключателем.
– А где же мама? – он сбросил ранец на пол. – Может, к соседям ушла?
– Может быть, – согласился Алексей. – Скорее всего.
Раздевшись, он первым дело включил телевизор и распластался против него на диване. На сердце вдруг стало как-то муторно. Что-то должно случиться… Что-то уже случилось…
Он был дома, все на своих местах, однако было что-то не так. В телевизоре дрались коренастые боксёры, Серёжка в своей комнате потрошил ранец, а у соседей сверху пронзительно скрипели половицы.
Всё привычно и уютно.
Но что-то должно случиться.
Что-то уже случилось.
Алексей встал с дивана, открыл бар и глянул в вазочку, в которой у них обычно лежала вся наличность. Деньги были на месте, но волнение тем не менее не улеглось. Что-то дома было не так.
Что-то уже случилось.
Он огляделся. Везде прибрано, все предметы стоят по своим местам, пыль вытерта, но вытерта еще днем. Алексей ткнул пальцем в горшок с фикусом. Земля была влажной. Он вошел в спальню. Здесь тоже царил порядок. И цветы тоже политы. И пыль вытерта. Вот только дверца шифоньера прикрыта неплотно.
Сердце гулко застучало. Алексей неуверенно шагнул вперед и распахнул шкаф. Половина плечиков была пуста. Нетронутыми остались только те, на которых висела его одежда да летние платья Светланы.
– Папа! – крикнул из кухни Сережка. – Я жарю яйца с колбасой. Два яйца и два кружочка колбасы. Ты будешь?
– Да, буду, – машинально отозвался Алексей.
Он медленно опустился на колени и заглянул под кровать. Обычно там стоял чемодан, большой, пятнисто-рыжий, невероятно вместительный, как желудок удава. Он исчез.
Даже пыль под кроватью вытерта.
Всё было совершенно ясно, но в это не хотелось верить. Ужасно не хотелось верить…
– Папа! – снова закричал сын, и Алексей почувствовал в его голосе тревогу. – Папа, иди скорее сюда! Нам записка!
Алексей бросился на кухню с окоченевшим сердцем. Серёжка, стоя у обеденного стола, держал криво оторванный тетрадный листок. Повернув голову, он посмотрел отцу в глаза.
– Это записка от мамы, – он протянул листок.
"Лёшенька, я не могу так больше жить и ухожу. Простите меня, родные мои, если сможете, но так будет лучше для нас всех".
Всё это было написано не очень разборчиво, и в конце не стояло даже точки – Светлана, по всей видимости, торопилась. Не хотела, чтобы её застали на пороге с чемоданом в руке. Возможно, она боялась, что тогда не сможет уйти вообще…
– Все, – сказал Сережка. – Больше она не вернётся.
Алексей кивнул, сминая записку.
– Она нашла себе другого мужа?
Отец снова кивнул.
– Он лучше тебя?
– Не знаю. Просто ей он нравится больше, чем я.
– Да, – тихо проговорил Сережка. – А как же я?
В глазах его были слезы. Он вот-вот собирался заплакать.
– Папа, а как же я?
Что тут сказать? Можно было только прижать сына к себе и молчать. Так отец и поступил.
– А как же я, папа?!
…Нехороший то был вечер. Печальный и очень тихий. За три часа они не сказали друг другу ни слова. А когда Серёжка лёг спать и из его комнаты донеслось мерное посапывание, Алексей, закусив губу, набрал номер. Ответили ему почти сразу.
– Алло?
– Добрый вечер, Оля. Ещё раз поздравляю тебя. Я хотел узнать: твое приглашение остаётся в силе?
***
В мягком глубоком кресле, обтянутом сиреневым гобеленом, сидеть было очень удобно, пальцы холодил большой хрустальный бокал с густым токайским вином, а огоньки в свечах были столь неподвижны, что казались вылепленными из кусочка стеарина. На маленьком круглом столике перед ним стояла гора всевозможных закусок, и даже красная икра была тут, выложенная аккуратной горкой в листообразной розетке.
– У меня на Дальнем Востоке тетка живет, в каком-то поселке на Сахалине. Вот она меня изредка икрой и балует, – говорила Оля, раскладывая по тарелкам пышущего невыразимыми ароматами гуся. – Икрой да красной рыбой. Лосось, горбуша там всякая, нерка, чавыча… Вы пробовали когда-нибудь красную рыбу?
– По телевизору видел, – ответил Алексей. – А он у меня чёрно-белый, так что, сама понимаешь…
Сев на подлокотник его кресла и взяв бокал, Оля посмотрела на него, улыбаясь.
– Вы теперь не такой, каким были днём, в школе, – заметила она, – каким-то… неприступным выглядели, что ли… А сейчас переменились. Взгляд у вас какой-то отвлеченный. Вы сейчас… как это сказать… больше похожи на холостяка, чем утром. То есть я, конечно, неправильно выразилась, но кажется, что с тех пор, как мы виделись в школе, у вас что-то случилось.
– Что именно?
– Даже не знаю… Иначе вы бы просто не пришли… Ну, например, жена бросила.
Алексей хохотнул:
– Ты потрясающая девушка, Оля. Сколько, говоришь, тебе стукнуло?
– Двадцать четыре.
– Что ж, давай выпьем за двадцать четыре.
Зазвенели бокалы.
– До дна, – предупредила Оля.
Глядя друг на друга, они выпили. Отдышавшись, Оля размахнулась и запустила свой бокал в стену, оклеенную цветастыми обоями. Со звоном посыпались осколки.
– На счастье. Теперь ваша очередь, Алексей.
Без особого энтузиазма он кинул свой бокал. Пол у стены был усыпан битым стеклом.
Оля вдруг обхватила руками его шею и, приблизившись к лицу, осторожно облизнула его губы. Он обнял ее и поцеловал. От нее пахло токайским вином и сладкими духами.
Где-то на кухне часы мелодично пробили двенадцать раз.
– Полночь, – тихо сказала Оля. – Призраки выходят из своих могил, а у вампиров отрастают клыки. В детстве я почему-то очень боялась этих часов, наверное, потому, что в полночь они бьют дольше всего, и я постоянно просыпалась и с ужасом ждала, когда ко мне придет привидение… А где твой сын? – спросила она вдруг, перейдя на "ты".
– Спит, – коротко ответил Алексей.
– А жена?
– Не знаю. Наверное, тоже уже спит.
– Ты же сказал, что она тебя бросила.
– По-моему, это ты сказала, а не я.
Оля покачала головой, глубоко вздохнув:
– С тобой очень трудно разговаривать.
– Не всегда, обычно я бываю очень милым собеседником.
– Неужели? Тогда я принесу новые бокалы, и мы за это выпьем.
Они выпили. Потом хозяйка, задернув на окнах шторы, тихонько включила проигрыватель и, подойдя к Алексею, села в позе русалки на ковре у его ног. Положила голову ему на колени. Ее кудрявые пряди золотились в неподвижном свете двух свечей.
– Ты неотразимый мужчина, – тихо проговорила она. – И такой беззащитный. У тебя с кем-нибудь, кроме твоей жены, был секс?
– Никогда.
Он хотел сказать это насмешливо, но голос сорвался, и получилось как-то жалобно. Однако Оля поняла это.
– А если быть честным?
– А честно – в школе я трахался с нашей пионервожатой.
Оля встрепенулась:
– А-а, так вот откуда у тебя комплекс по отношению к пионервожатым! У вас с ней ничего не получилось?
– Почему же? С горем пополам она сумела объяснить мне, что к чему. Пионервожатые – дотошный народ.
– Нам это по профессии положено
– И даже трахать своих пионеров?
– Кроме этого, разумеется.
Оля взяла его руку, дотронулась до каждого пальца и поцеловала запястье.
– А мы будем сегодня изменять твоей же не? – взглянула она на него снизу вверх.
– А почему бы нет? Все равно она особо не огорчится.
– Хотя ты не хочешь этого, да?
– Отчего же, очень хочу. Просто не подаю вида.
Оля змеей снова заползла к нему на колени, медленно обвила руками и прильнула к его губам. Спустя полчаса они уже совершенно голые лежали в спальне, прикрывшись простыней и потягивали вино из одного бокала. Алексей задумчиво смотрел на сосуд с вином, в котором огненной каплей отражался свет уличного фонаря.
– У тебя есть сигареты? – тихо спросила Оля, тщательно исследуя губами его грудь.
– Нет, я не курю.
– Плохо. Я тоже не курю, а сейчас бы с радостью закурила.
– Умгу…
– Что?
– Да нет, ничего. Поздно уже. Серёжке завтра в школу. Я скоро уйду.
– А ты ещё когда-нибудь придёшь?
– Приду, Оленька, обязательно приду.
– Но ведь не на следующий мой день рождения?
– Раньше. Гораздо раньше. Ты даже соскучиться по мне не успеешь.
– Успею. Я уже по тебе скучаю.
Алексей повернул к ней голову, улыбнулся, и они поцеловались. Потом он откинул простыню и быстро оделся. Когда он был уже в прихожей, Оля вышла к нему, завернутая в простыню.
– Ты знаешь мой телефон. Звони.
– Обязательно. До свидания, Оленька.
Он поцеловал её и открыл дверь.
– Лёша!
– Что? – он повернулся.
– Мне кажется, что я люблю тебя.
– Да. Мне тоже так кажется.
– Позвони мне завтра. Я буду ждать.
– Да, я позвоню.
Она повисла у него на шее, и они еще раз нежно простились.
Выйдя из подъезда, Алексей несколько минут постоял, утаптывая снег и размышляя о случившемся. Потом махнул на все рукой и направился домой, время от времени оборачиваясь в надежде остановить машину…
Он позвонил Оле через неделю, когда вдруг понял, что скучает по ней. Они снова провели вместе почти целую ночь. После этого встречи стали регулярными. И не только по ночам. Серёжка этот факт воспринял абсолютно спокойно, по-философски и с удивительным для его возраста пониманием: "Мужчина не может без женщины, – серьезно сказал он. – Без женщины он перестанет быть мужчиной. Ведь просто не с чем будет сравнивать".
Так прошло больше месяца. От Светланы не было никаких вестей (в это время она уже была в Карловых Варах и не страдала от ностальгии), впрочем, и они довольно быстро забыли о ее существовании, а может быть, делали друг перед другом вид. Новый год они встретили втроем и довольно весело.
Несчастье случилось некоторое время спустя, сразу же после новогодних каникул, в середине января семьдесят шестого.
В тот вечер Алексей был у Оли, оставив Сережку дома готовить ужин. Они миловались в постели, соревнуясь в выдумках, а за окном на улице во всю глотку орали пьяные. В конце концов такое звуковое сопровождение Алексею надоело, он откинулся и вздохнул.
– Что с тобой? – Оля положила голову ему на плечо и почесывала ему за ухом, рассчитывая, видимо, что он замурлыкает.
– Ничего, просто я не могу спокойно заниматься любовью, когда над ухом кто-то орёт.
Он встал и подошел к окну. Внизу стояло четверо пьяных парней, один – он держал в руках бутылку "Медвежьей крови" – задрал голову вверх и смотрел, казалось, прямо на Алексея. Именно он и орал громче всех, едва удерживаясь на ногах.
– Может, стоит спуститься и заткнуть ему глотку? – задумчиво проговорил Алексей и повернулся к Оле. – Как ты думаешь – стоит? С четырьмя я, пожалуй, справлюсь, если там за углом больше никто не прячется.
– Не надо, не связывайся с пьяными и к тому же с молодыми – они же все придурки.
– Я тренер по боксу, – напомнил Алексей. – Правда, в детской спортивной школе, но разряда у меня пока никто не отнимал.
– Все равно не стоит. Они поорут, потом подерутся между собой и разойдутся. Они всегда так делают. Не забывай, в каком я районе живу.
– В каком же?
– Ты не читаешь местных газет? Наш район считается самым бандитским в Городе. А на этих придурков не обращай внимания, весь сыр-бор из-за меня.
Вот это номер!
– Как из-за тебя?
– Да… – Оля махнула рукой. – Рассказывать смешно.
– Нет-нет, расскажи, мне интересно.
– Ничего интересного. Один местный придурок решил, что имеет на меня какие-то права, вот и бесится оттого, что я выбрала не его, молокососа, а настоящего мужчину. А он с ума сходит. Напьется для храбрости, дружков напоит, чтобы поддерживали его, и орет под окнами.
– Очень некрасиво выглядит, – покачал головой Алексей.
– Да что уж красивого.
– Знаешь, как это называется?
– Трусость.
– Вот именно. А трусость должна быть наказана.
Алексей не спеша оделся и, несмотря на Олины протесты, спустился на улицу. Парни всё ещё стояли около подъезда. Едва Алексей вышел, они сразу замолчали
– Ну что? – спросил Алексей. – Смолкли? А теперь быстренько-быстренько, рысью разбежались кто куда. И не доводите меня до греха, я и так нагрешил достаточно.
– Нет уж, братан, – раздался чей-то голос за спиной. – Вот именно сейчас мы никуда не пойдём. Сейчас мы будем тебя бить.
– Не надо, – отсоветовал Алексей. – Хлопотное это дело, ребята. Разойдитесь без шума, ладно?
И тут же сделал рывок в сторону, потому что услышал, как бутылка рассекла воздух над его головой. Удар пришелся на правый бицепс. Больно, но терпимо. Пальто значительно смягчило удар. Алексей отреагировал моментально, проведя левой такой превосходный апперкот, что позавидовал себе.
Худой волосатый парень с широкими скулами упал на утоптанный снег. Второй, кинувшийся ему на помощь, полетел туда же. И не успел он еще коснуться земли, а Алексей уже снова стоял в стойке.
– Ну, кто еще? – он устремил свой жесткий взгляд в надбровья очередного волосатика. Тот кинулся драться. Боец он был никакой, даже кулаки сжимал неправильно, и мигом ушел в нокдаун.
– Убью, сука! – прохрипел снизу первый волосатик, все еще сжимая в руке бутылку. Вероятно, это и был тот самый «молокосос», о котором говорила Оля.
– У вас есть ещё вопросы, парни? – Алексей повернулся к четвертому. Тот замахал руками и попятился, бормоча:
– Всё, братан, вопросов нет. Никто не знал: что ты боксер. Мы удаляемся
– Может, помочь?
– Не надо.
Он склонился над дружками, помогая им подняться. Все молчали, и только «молокосос» с бутылкой что-то бормотал себе под нос, приложив к лицу горсть снега. Отойдя метров на десять, он рванулся было назад, но его ухватили за руки протрезвевшие приятели: "Потом, Витек, потом. Он не первый раз здесь и не последний".
Усмехнувшись, Алексей слепил снежок и запустил его в высоту. Он чувствовал невероятный прилив энергии, хотелось горы перевернуть.
Вернувшись к Оле, он выпил большую кружку чаю, принял душ и позвонил Серёжке. Тот сообщил, что делает уроки, но голос у него при этом был настолько умильным, а телевизор орал так громко, что Алексей понял – за уроки сын ещё и не брался.
