Николай Александрович Добролюбов
Стихотворения Юлии Жадовской

Любовь к природе, наслаждения красотами ее вовсе не чужды таланту г-жи Жадовской. Но, если так можно выразиться, природа служит для нее только средством для возбуждения тех или других мыслей и воспоминаний. Возьмите любое стихотворение, – в каждом вы это заметите.

 
Я все хочу расслушать,
Что говорят они,
Ветвистые березы,
В полночной тишине…^[12]
 
 
– —
 
 
Повсюду тишина; природа засыпает,
И звезды в высоте так сладостно горят!
Заря на западе далеком потухает;
По небу облачка едва-едва скользят.
О, пусть моя душа больная насладится
Такою же отрадной тишиной… и пр.^[13]
 
 
– —
 
 
Опять спокойно надо мной
Сияют небеса,
И безотчетною слезой
Блестят мои глаза… и пр.
 
 
– —
 
 
Вечер… этот вечер
Чудной негой дышит…
Золотой зарею
Ярко запад пышет.
Наклонив головки,
Розы сладко дремлют…
Но любовь и горе
О погибшем счастьи
Душу мне объемлют.
Я в тиши тоскую… и пр.^[14]
 

Сама г-жа Жадовская хорошо сознает особенность своего настроения, и это сознание выразилось в прекрасном стихотворении ее «На песнь соловья». Она говорит в нем, что не может беззаботно наслаждаться этой песнью:

 
Под звук твоей чудесной трели
Воспоминанья мне запели
Иную песнь в тиши ночной:
Звучит та песнь тоской и мукой,
Разбитой страстью и разлукой
И безнадежностью глухой.
 

Вот заключительные стихи этой пьесы, объясняющие субъективность поэта:

 
Когда душа летит над бездной,
Что ей краса лазури звездной
И страстной песни перелив?
Они на дне ее, глубоко,
Возбудят лишь один жестокий,
Немой отчаянья порыв…
 

Особенность и сила субъективного таланта г-жи Жадовской состоит именно в том, что она не подчиняется безусловно внешним впечатлениям природы, а умеет переработывать их согласно с своим внутренним настроением. О ней нельзя сказать, чтоб она вовсе не обращала внимания на природу; нет, она любит ее, постоянно обращается к ней в своей поэтической грусти, в своем отчуждении от света. Но природа не в силах покорить ее сердце, изменить ее постоянное настроение; она только видоизменяет это настроение, придавая ему больший или меньший оттенок грусти или успокоения, твердости или покорности судьбе. Но и то часто делается и без содействия окружающей обстановки, по одному внутреннему увлечению. То овладевает вдруг душою поэтическая грусть об умершей подруге:

 
Все мне кажется, что душно
В тесном гробе ей лежать;
Все мне мнится: тяжело ей
Быть засыпанной землей,
И неловко и темно ей
Под богатой пеленой…^[15]
 

То мысль об отсутствующем друге тяготит ее, то посещает ее грустная мечта о любимом человеке, умершем вдали, не поняв любви, обращенной к нему. Теперь, – мечтает поэт, —