Наталья Николаевна Гайдашова
Милые мои, дорогие
Глава 11
Как только рассвело, отправились мужики искать Капу, и нашли его у Любимы. Место тихое, река там всегда сбавляет обороты, течение затихает и образуется большая заводь, спокойная вода которой напоминает зеркало, то темное, то светло-голубое, в зависимости от времени года. Дальше река разбивается на два рукава: основной катит свои быстрые воды дальше по прямой, а малый уходит в лес и становится маленькой речушкой Крупой. Берега там сплошь поросли ивняком, который ранней весной заготавливают на корзины и мережи. Подогнали телегу, Капу погрузили и повезли к переправе. Подмораживало. Грозное небо собирало тучи и готовилось к снежной атаке. Последний раз в жизни переправлялся Капа на пароме. Мокрый, холодный, с ободранным лицом лежал он на телеге, укрытый старым одеялом. На том берегу собрались люди. Капу жалели, бабы плакали, мужики молча курили.
– Эх, Капа, Капа, безотказная душа, дал себя уговорить. Хорошо хоть Маринка живая осталась.
– Так ему бы тоже за трос, а он, наверное, лодку хотел удержать.
– Да разве в такой воде удержишь. О себе надо было думать.
– Что с него взять-то!
Маринку никто не осуждал, поражались, как ей, пятнадцатилетней девчонке, удалось удержаться за трос, не каждый бы мужик сумел выбраться живым, окажись он ночью в ледяной воде. Перевезли Маринку домой. Плохо ей. Жар у нее. В беспамятстве раскинулась она на своей узкой девичьей постели. Фельдшерица осмотрела Маринку и сказала:
– Марья Яковлевна, дело плохо. Надо ее в больницу.
– Не пущу! – Марья Яковлевна повалилась на дочь. – Не пущу!
И как её не уговаривали, всё без толку. Тогда договорился Сергей Николаевич с председателем колхоза, и на машине отправил фельдшера в район за врачом.
А Маринка бредит: опять она в воде и слышит, как Капа жалобно говорит ей: «Помираю», и она протягивает ему руку: «Капа, я тебе помогу, держись», но рука не дотягивается, и уже нет рядом Капы, лишь зловещий шепот: «Помираю».
– А-а-а-а, – кричит Маринка. – Помогите!
Не находит себе места и Васька. Ушёл он из дома, бродит по графской аллее. Болит и ломит избитое тело, но он не обращает внимания, лежать в постели он не может, синяки заживут, а вот Капу уже не вернешь, да и Маринка! Ох, эта Маринка. И зачем она побежала к Вьюге. Разве подвластно той, что-то изменить. Это он Васька во всем виноват. Зачем только он стащил этот барабан! Кому чего доказал. Дурак! Да лучше бы батька забил его до смерти. Пришёл Мишка. Ни единого слова не сказал другу. Так в тишине и ходили, пока не стемнело, да и замерзли сильно, поэтому также молча разошлись по домам. К вечеру из района приехал врач, осмотрел Маринку и велел собирать её в больницу. И опять Марья Алексеевна кричит: «Не отдам».
– Слушайте, – сказал Сергей Николаевич доктору, – оставьте девочку дома, я договорюсь с председателем, будем вас сюда возить.
– Вот я вам удивляюсь! У нее пневмония, переохлаждение, наверняка еще почки проявятся, такие отеки на ногах, а вы «дома». Она серьезно больна, её надо наблюдать врачу, а не фельдшеру.
– Поймите, единственная дочь, боится отправлять ее в больницу.
– Вот именно, единственная!
Долго спорили, в конце концов, написала Марья Яковлевна отказ от госпитализации и взяла тем самым всю ответственность за лечение дочери на себя. Договорились, что фельдшер будет выполнять все предписания врача, а он через день приезжать в село и осматривать Маринку.
В понедельник хоронили Капу. Много народу собралось на кладбище. Мишка и Васька не пришли, закончились каникулы. Сергей Николаевич не разрешил школьникам прогуливать уроки и идти на похороны. Он рассудил, что ни к чему усугублять ситуацию. Про барабан все дружно забыли. Стоя у могилы, сельчане вспоминали Капу, его доброту и безотказность, его трудолюбие, говорили о его героизме на войне. А у Мишки не шла из головы Маруся и её платочек красненький. И как могло случиться, что пережил Капа тоже, что и она перед смертью. Совпадение или судьба? И такая тоска опять напала на него, что ближе к вечеру побрёл он к реке. А там, у переправы сел на скамейку, где совсем недавно говорили они по душам с Капой и стал смотреть на дом Вьюги. Со вчерашнего дня земля укрылась снегом. Кое-где ещё проступали клочки чёрной земли и топорщились остатки пожелтевшей травы. Закрайки реки затянулись льдом. Но сильное течение ещё пробивало себе дорогу и тянуло за собой снеговую кашу. Вперед, только вперед. Ведь совсем скоро встанет лёд на реке и придется воде подчиниться зиме до весны.
Не сводил глаз Мишка с того берега, но вот открылась калитка и быстрые ноги спустились по тропинке и остановились у самого края реки: как раз напротив Мишки. Вьюга прижала руки к груди, и он скорее догадывается, чем слышит, как кричит она: «Миш-ка»! Стоят они напротив друг друга и река такая сильная, как будто живая, торопится и шумит, и шепчет. Но она равнодушна к людям. Она не замечает их. Это они, люди ищут в её водах кто смерть, кто радость. Она их не зовёт, у нее своя дорога.
После кладбища отправились сельчане в Капин дом на поминки. Накрыты столы. Капу поминали молча. Ровно в полдень вышли старухи на дорогу. Встали лицом к той стороне, где кладбище. Сделали несколько шагов и опустились на колени. Поклонились лбом до земли, тяжело поднялись на ноги, а на дороге остались куски хлеба. Опять низко поклонились и дальше пошли. Повторили так три раза. Потом ушли в дом. На дороге в трех местах остался хлеб. Это обычай. Подобным образом поступают, чтобы приманить душу умершего, в последний раз ночью прийти к себе домой поесть. Поминки закончились. Женщины убрались в доме, закрыли дверь на замок, а ключ положили под стреху. Все разошлись, в сумерках осиротевший дом остался ждать хозяина. Приходил Капа или нет, знает только он. Но к утру не одного куска хлеба не оказалось на дороге, и ни одного следа не было на снегу у калитки дома.
Глава 12
Сильная Маринка пошла на поправку. Ребята в классе договорились, что будут к ней ходить по очереди, проведывать и носить домашнее задание. Только Вьюге Марья Яковлевна разрешила заходить каждый день. Как-то раз пришли и Васька с Мишкой. Зашли и встали у порога. В руках шапки. На румяных от мороза лицах робкое выражение. Боялись увидеть Маринку. А увидели и расплылись в радостных улыбках. Ну, похудела немного, ну, темные круги под глазами. Так это не страшно! Дело поправимое. Самое главное, что остались такие же озорные глаза и ямочки на щеках. Уж когда заговорила, так и вообще все сомнения прошли – все такая же трещотка!
– Раздевайтесь, проходите! – крикнула им Маринка. У нее постельный режим. Вставать доктор запретил строго настрого. Уколами мучают, и таблетки горстями заставляют есть. Самое противное – это перевязки на руках. Бинты прилипают. И без рук очень плохо. Ничего не может делать сама. Вот Вьюга помогает, мамке больше всех достается.
Вьюга с удивлением посмотрела на Маринку. Как она оживилась. А потом подумала: «Ваську увидела, из-за него».
– А мы вот – тебе принесли. – и Мишка положил на стол бумажный кулек. В нем конфеты.
Васька подошёл к кровати и на одеяле перед Маринкой появились два яблока. Достал их Васька из кармана, а сам глаз не сводит с Маринки.
– Осенний сорт, – пояснил, – долго хранится.
Маринка тоже внимательно посмотрела на Ваську, как будто ощупала его взглядом. Она уже знала, что был Васька сильно бит отцом, и увидев на лице след от ремня, быстро отвела взгляд в сторону. Тяжело вздохнула и сильный приступ кашля согнул ее пополам.
– На, попей тепленького. – Вьюга протянула подруге стакан с питьем. Мальчишкам жалко Маринку, они переглянулись и опустили глаза.
Маринка взяла стакан перебинтованными руками и попыталась отпить глоток, но не смогла, кашель не дал.
– Ребята, потом еще зайдете, когда будет ей легче.
Они скомкано попрощались и вышли на улицу. Навстречу им торопилась Марья Яковлевна.
– От нас? – спросила она.
– Да, Марину проведали.
– Молодцы, спасибо. Ей сейчас очень нужна поддержка друзей.
– Марья Яковлевна, можно мы завтра еще зайдем.
– Вася, завтра к ней доктор приедет. Приходите послезавтра. Часика в четыре. Посидим все вместе, чаю попьем.
Пригласила ребят Марья Яковлевна с расчётом. Лишь бы отвлеклась Маринка от грустных мыслей. Боится мать за нее. Почти каждую ночь будит Марью Яковлевну Маринкин крик: «Помогите…», просыпалась девушка всегда в слезах и долго не могла заснуть. Надежда на то, что Васька сможет помочь Маринке забыть о пережитом в тот злополучный вечер.
В день встречи ближе к вечеру пришли Мишка и Васька в гости к подруге. Стол стоит у кровати, чтобы Маринка тоже была рядом. На столе пыхтел самовар, в чайнике заварен крепкий чай, на блюде горкой сложены пирожки из школьного буфета, в красивой стеклянной вазочке переливалось рубиновое варенье. По случаю гостей – шоколадные конфеты, Маринкины любимые «Петушок золотой гребешок». Усаживаются. Вьюга возле подружки. Васька уселся напротив Маринки, а Мишка и Марья Яковлевна расселись по краям.
– Не стесняйтесь, – сказала Марья Яковлевна, – Всё угощение для вас.
Мальчишки скромничают, пьют пустой чай.
Марья Яковлевна разложила им на тарелки пироги.
– Сладкие, кушайте, вот варенье клюквенное, конфеты.
– Ой, я сейчас вам расскажу, как мы с Вьюгой ходили за клюквой. Страху натерпелись. – Маринка говорила торопливо, боялась раскашляться.
Вьюга улыбается. В разговор не встревает. Пусть Маринка рассказывает.
– Пошли мы с Вьюгой, тетей Полей и дядей Толей за клюквой. Повел он нас на дальнее болото. Идти далеко. Лес прошли, вышли на болото. Куда глаз не кинь – везде клюква. Обора нет. Мы с Вьюгой как сели на кочку, так и собрали по ведру на одном месте. Мамка мне дала рюкзак, я туда ведро ягод пересыпала – за вторым ведром пошла. Набрала и уже стала Вьюге помогать. Быстро мы все управились, пора домой. У дяди Толи мешок, у тети Поли рюкзак и ведро и у нас с Вьюгой по ведру и рюкзаку. Взвалили мы себе на спины рюкзаки, еле ноги передвигаем. А у дяди Толи еще ружье, без него, говорит, в лес не хожу.
Прошли болото, вышли к лесу, а время уже послеобеденное, день теплый, солнце припекает, идти тяжело. Первым идет дядя Толя, мешок здоровущий у него на спине, мы за ним ковыляем. Вдруг, встает он как вкопанный.
– Стойте, не шевелитесь. Тихо.
А впереди – в метрах в пятидесяти на дороге медведь. Встал в полный рост и на нас смотрит. Ждет, что мы делать будем. Сердце у меня в пятки так и покатилось. Стою ни жива, ни мертва. Думаю, не убежишь – догонит. Медведище матерый, тоже за клюквой на болото приходил.
Мы стоим, он стоит. Тут дядя Толя как крикнет: «УХУ-ХУУУУ», медведь как сиганет в лес. Бежит, только лапы задние сверкают.
Лицо Маринки порозовело, ямочки заиграли на щеках, пирожок ест с аппетитом. Марья Яковлевна улыбнулась. Васька глаз так и не сводил с Маринки.
– Вася, съешь ещё пирожок, такой вкусный. – попросила Маринка.
– Ему ли не знать, мамкины пирожки-то из пекарни. Марья Яковлевна подвинула к Ваське тарелку с пирогами. Вася взял пирожок и с удовольствием откусил кусочек.
– Вкусно!
Мишка и Вьюга тоже улыбаются.
– А мне почтальонша Танька Большая Голова рассказывала. Несла она почту в Бирюльки, а это почти десять километров от села. Дорога лесная. Сосны и ели высоченные. Вдруг на дорогу прямо перед ней медведь выходит. Танька так испугалась, что в обморок хлопнулась. Пришла в себя, лицо все мокрое, облизал ее и ушел. – Васька рассказывал с увлечением и уже третий пирожок с разговорами ушел в широкий Васькин рот.
Время пролетело не заметно. С разговорами и чайком. Пора и честь знать.
– Приходите еще. – попросила Маринка, а сама смотрит на Ваську.
– Придут, конечно, придут. Правда, ребята? – Марья Яковлевна провожает ребят до дверей.
На улице разошлись – Васька ушёл в одну сторону, а Вьюга с Мишкой в другую.
Зима уже хозяйничала во всю. Снег ровным слоем укрыл землю и каждый день подбрасывал сугробов пока только помаленьку. Морозец установился, если днем небольшой, то по ночам леденеет все вокруг. Свежий морозный воздух кружил голову. И хоть уже стемнело, от снега поднимался молочный свет. Ребята прошли село и подошли к переправе. Река встала. Лед уже крепкий, по нему набили тропинку, поставили вешки.
– Вьюга, а помнишь, как ты провалилась вот здесь в прорубь? – Мишка показал в темноту.
– Здесь ли? Мне кажется подальше.
– Нет, здесь. Я очень хорошо помню.
– Я тогда к бабушке Кате на выходные пришла. Папка мне из райцентра коньки привез. Кататься не умела, все коленки отбила. Потом разбежалась, споткнулась и сама не заметила, как в прорубь влетела.
– Да, хорошо мы с ребятами катались с берега. У переправы Капа нам всегда горку делал.
– Как ты только заметил, что я провалилась?
– Так я следил за тобой. Подойти хотел, да боялся, мальчишки засмеют. Подполз я тогда к проруби, что делать-то не знаю. Смотрю, у тебя пальто надулось, над водой как парашют, держит тебя. Я тебя за воротник схватил и стал тянуть, чувствую, что силенки не хватает, и сам уже в прорубь сползаю, испугался. Кричу тебе: «Ползи, помогай!»
– Вытащил. – засмеялась Вьюга. – А потом как мы к бабушке бежали. На мне вся одежда сразу замерзла, бегу сосульками звеню.
– А я так боялся, что бабка Катя всыплет мне, но она даже и не прикрикнула, так за тебя испугалась.
– Сколько нам тогда было?
– В первый класс пошли.
– А помнишь, как мы вечером к вам пришли. Нас на печку посадили, конфет дали, а сами за столом сидели, батьки наши так натюкались, мы даже ночевали у бабушки.
– Помню, Вьюга, только это было на следующий день. Батька твой все моего благодарил.
– Ага, целовались по пьяни.
– Дядька Толя сказал мне тогда, вырастишь – сосватаем тебя за Вьюгу. Раз спас ее обязан жениться!
– Пьяный был. – говорит Вьюга.
Они уже стояли у калитки.
– До завтра, Мишка.
– До завтра.
Маринка в эту ночь спала спокойно. Не снились ей кошмары. Марья Яковлевна не просчиталась. Дочка действительно стала спокойней. Васька с Мишкой приходили почти каждый день, ну и Вьюга конечно. Делали вместе уроки, разговаривали, пили чай. Отступила болезнь, окрепла Маринка. В школу пока не ходила, но по дому уже передвигалась сама. Зажили у нее руки, остались только рубцы на ладонях, но и они должны были со временем разойтись. Вот только боль, что разлилась внутри Маринки, когда услышала она последнее слово Капы, не проходила. Доктор скажет – сердце. Поставит сложный диагноз. Но Маринка-то знала, что болело её бедное сердце только из-за чувства вины перед Капой. И это её наказание, её крест, который будет она нести недолгую свою жизнь.
