Надежда Васильевна Рябоконь
Я остался на Луне
Он протянул руку к листку: – Дай!
– Полай.
Поэт прижал руки к сердцу:
– Честное благородное, одним глазком. Только полюбопытствовать.
– Сказал нет, – отвел руку Художник.
– Ну, мне же интересно. Дай прочесть, я, по крайней мере, оценю твои литературные способности.
– Уж ты оценишь…
–Ты же у меня хлеб забираешь…
– Уж, у тебя заберешь…
– Ну, хватит, – засмеялся Поэт, – хочешь, чтобы я умер от любопытства? Сказал «А», говори и «Б».
– Я стесняюсь, – потупился Художник.
– Ха-ха-ха, – от души расхохотался Поэт, – давно ты у нас такой стеснительный стал?
– Это же первое стихотворение в моей жизни. Я даже в школьные годы стихов не писал. А тут так накатило! Стою перед холстом, во мне все колобродит, а как выразить, не знаю. Сел, думал эскиз набросать, а набросал стихи.
– Я понял, понял, накатило, зреет-вызревает… Почитать дай.
– Ладно, – не обращая внимания на ироничный тон, согласился Художник, – Все-таки, твое мнение мне не безразлично. Хоть я заранее знаю, что для тебя это только рифмы.
Он протянул ватман Поэту: – На, читай. Но только после того, как я выйду с балкона. Чтоб ты меня не видел, и я тебя не видел.
Художник исчез в глуби темной комнаты. Поэт включил фонарь и стал читать.
Я остался на Луне,
Корабль поднялся без пилота,
Там, в схеме, разомкнулось что-то,
И я остался на Луне.
В ногах валяется планета,
И, как в компьютерной игре,
Без войн космических победу
Луна презентовала мне.
Дели и властвуй, – флаг забит,
Да вот слеза мешает в шлеме,
И тяжестью земной болит,
Душа и в невесомом теле.
И не завоешь на Луну,
И ей ли удивляться вою,
У всей Вселенной на виду,
С ней глобус поменялся ролью.
Он синий, как маяк во тьме,
На нем леса, моря и горы,
Мой дом, мой мир, мои просторы,
А я в скафандре на Луне.
Скафандр – мой саркофаг, могила,
Не быть мне преданным земле,
Земного грунта не хватило,
И я остался на Луне.
Теперь, и до скончанья века,
Как слово о Луне зайдет,
Так сразу вспомнят человека,
И кто-то «лунным» назовет.
Не будет почестей и званий,
Ведь лунный, это не земной,
Но верная Луна в признанье,
Мигнет Обратной стороной.
Пауза была долгой.
Наконец, Художник подал голос: – Долго читаешь, грамотей. Можно идти?
– Не надо, – сказал Поэт, – я сам приду.
Они встретились в комнате.
– Давай, критику наводи, в темноте то сподручней даже слушать, – сходу наступил Художник.