Надежда Васильевна Рябоконь
Я остался на Луне
Художник равнодушно пожал плечами: – Вообще несопоставимо…
– Вот пришло в голову, – смущенно отозвался Поэт и загрустил.
А может быть его мозг уже работал на рифмы.
Они надолго замолчали.
– Ты собираешься показывать, или нет? – словно очнувшись, воскликнул Поэт и посмотрел на часы, – или у тебя опять, чуть-чуть не то?
– Так в мастерской же. Чего расселся, вставай, пошли, – хмыкнул Художник, и первым вышел с балкона.
Мастерская художника, это помещение с мольбертами, рамами, подрамниками, картинами, кистями, красками, и там не всегда чисто. Вернее, там просто бардак, но он, как говорится, какой надо бардак. И Поэт, бывая там, этому уже не удивлялся, хотя сам любил порядок и чистый стол, когда работал над новым произведением.
Они подошли к мольберту. Художник снял с полотна покрывало.
Поэт внимательно всматривался в картину, недолго.
– Ну? И … что? – с удивлением повернулся он к другу, – объясни…
– Что объяснить?
– Ну, как…
– Ты распаханную пашню видишь?
– Распаханная пашня, это тавтология, – нравоучительно изрек Поэт, – пашня – это и есть распаханное поле.
Он прищурился и чуть отошел от картины, потом приблизился вновь.
– То есть, вот эта взлохмаченная черная земля под темно-синим небом, законченная работа, хочешь сказать?
– Еще бытует мнение, – с сарказмом усмехнулся Художник, – что поэты тем и отличаются от обычных людей, что в обыкновенном зрят необыкновенное. А ты смотришь на распаханную, но незасеянную пашню, и тебе надо объяснять смысл картины!?
Он сердито набросил на мольберт покрывало:
– Посмотрел и хватит, хорошего помаленьку.
– Ах, вот в чем сермяжная правда! – заламывая руки, воскликнул Поэт, – сеять некому! А кто тогда распахал?
Художник быстрым шагом пошел из мастерской.
– Подожди, – догнал его Поэт, – я понял, понял, не растет ничего, не родит земля…, утопия, короче.
– Я смотрю, ты в сельском хозяйстве хорошо разбираешься.
– Это не я, это ты перешел на сельское хозяйство. Непонятно только, в честь чего. Подготовил бы меня сначала, перед тем, как показывать, а то я без подготовки подумал, что это перевернутый вид из самолета, когда ночью летишь с Юга на Север. Из тьмы и сразу в белые ночи.
– Ладно, проехали, – сказал Художник, – иди на балкон. Я только чай поставлю.
– Ничего не понимаю, – бурчал Поэт, когда Художник вернулся на балкон с двумя кружками крепкого ароматного чая, – ведь у тебя всегда главенствовала тема космоса, я и подумал, что это небо и земля.