Михаил Александрович Чарков
Кабельщик
Он вышел из машины. Посреди темного двора зажегся одинокий тлеющий огонек его сигареты. Андрей никогда не был в квартире Вали, но все равно не смог устоять от того, чтобы представить себе шумную кухню, на которой его жена обсуждали с дочерью предстоящую свадьбу. И обувную коробку, полную мяукающих котят. Он успел сделать еще пять затяжек, когда у подъезда снова заметил огромную фигуру.
– Вот, держи, – тяжело дыша произнес Валя, вручая ему сверток из старого полотенца. – Этот раньше всех глаза открыл. Мы его Монька называли, но ты можешь назвать, как нравится.
– Монька подходит, – сказал Андрей, выбросил сигарету и принял теплый комок.
– Ну садись, я подвезу.
– Спасибо, Валь, я на метро. Оно как раз уже работает, – Андрею не хотелось снова ехать в машине. – Тут рядом совсем, на углу.
– Да ну куда ты один в такое время-то, – запричитал Валя. – Не дури, мне не сложно.
– Спасибо, Валя, – Андрей высвободил из-под полотенца руку и пожал широкую ладонь Вали, которую тот растерянно подставил.
– Тебе спасибо.
Андрей пошел к дороге, держа на руках Моньку. Город проснулся, содрогнулся и зашумел бесчисленными моторами.
Андрей ехал в вагоне, держа на коленях завернутого в полотенце котенка. Не замечая любопытных взглядов и тянущей боли в затылке, и спине. Руки замерзли, пока он нес его по улице и теперь он старался их отогреть. Монька вертелся на коленях, тихо мяукая. Андрей подумал о том, что котенку сейчас наверняка было так же страшно, как и ему. Он поднес грубые замерзшие ладони ближе и почувствовал трепет крохотного живого сердца.
Когда Таня открыла дверь, он улыбнулся и только сказал:
– Знакомься.
***
План родился не сразу, но Андрей понял, что носил его в мыслях уже не один день. Он постепенно вызревал в сознании и вот наконец показался на свет.
Андрей сидел в полутемной кухне. Перед ним лежал альбом с фотографиями, пока он писал письмо. Валерке он уже написал, и теперь оно лежало в белом конверте, что он купил на почте по дороге домой. Теперь Андрей писал своей жене Татьяне. Он старался писать аккуратно, чтобы подчерк был как можно более разборчивый. От мысли набрать письмо на компьютере Андрей отказался. Так странно, когда хочешь сказать то, что действительно важно, перестаешь доверять технике и вверяешь слова бумаге. Он обдумал содержание обоих писем еще по дороге домой, но все равно писал уже почти час, тщательно подбирая слова и прислушиваясь к тяжелому дыханию жены, спавшей в соседней комнате. Он знал, что с ней, прижавшись к ногам, теперь спит Монька и от этого ему становилось немного спокойнее. Письмо Валерке получилось не такое уж длинное. Многое, что хотел сказать племяннику, Андрей адресовал жене. Жаль, что он так поздно понял, что самым близким человеком для него всегда оставалась именно она.
Он написал последний абзац: «Я знаю, что ты не считаешь, что я виноват в том, что случилось шестнадцать лет назад. Но правда непоколебимая штука. Это я тогда уговорил его сесть за руль и жить с этим для меня с каждым годом становится все невыносимей. Теперь я наконец вижу выход, и я счастлив, что на мгновение увижу сына еще раз».
Когда Андрей поставил последнюю точку, то занес руку для подписи, но передумал. Письмо не было официальным документом и это было совсем ни к чему. Он положил в третий конверт все свои сбережения, в том числе и те, которые берег для Валерки на возвращение в институт. Затем все три конверта уложил в альбом. Андрей знал, что Татьяна обязательно их найдет. Она тоже просматривает эти фотографии не меньше раза в год.
Он сложил сумку еще утром. Положил в нее малярный скотч, ножницы и на всякий случай несколько таблеток нитроглицерина. Его ничего не должно было остановить.
***
Слова, сказанные бригадиром Валей в начале ночной смены, ударили его словно молнией, но доказали – он делает все правильно.
– Разбился Паша, – сказал Валя непривычно тихо. – На машине в «Колосовку» ехал. Говорят, занесло на двадцать третьем километре.
«Хотел уехать подальше от этого города. Подальше от своего страха. От метро. Не успел», – подумал Андрей. Смерть Паши от чего-то совсем его не шокировала. Андрей вглядывался в окружающие его уставшие лица и тоже не видел в них грусти. Только бесконечную усталость и страх. Страх он теперь видел отчетливее всего.
Мужики разошлись в тишине. Никто не расспрашивал Валю о подробностях произошедшего. Андрей только пару раз расслышал имя Паши в тихих разговорах. Оно эхом отзывалось в бесчисленных ходах и перегонах. Настроение было паршивое у всех, но Андрей чувствовал, что это ненадолго. Мужики быстро забудут смерть товарища и будут вспоминать его вместе с Ромой Трофимовым, только раз в год, а может и вовсе реже.
В пару Андрею снова поставили Мишу. Дима на работу так и не вышел. Андрей объяснил все, как мог Вале, а тот неохотно согласился донести сведения о внезапном сокращении штата начальству.
– Не хорошо, Андрюха, ой не хорошо. Мы в график не укладываемся, а тут еще это.
– Ничего Валя, прорвемся, – улыбнулся Андрей.
Миша оказался хорошим напарником. От работы не отлынивал. С ним в паре дело спорилось. Они успели закончить многое, прежде чем наступило время обеда.
– Сейчас дрезина на станцию поедет, – сказал Миша, прислушиваясь к мерной работе мотора.
Андрей всю смену ждал именно этого момента. Он нарочито лениво достал пачку сигарет и закурил.
– Знаешь, ты наверно езжай, а я тут посижу в тишине. У меня все с собой, – Андрей похлопал рукой по сумке с пластиковыми контейнерами.
– Не, Андрюха. Валя распоряжение четкое дал. Работаем в парах.
– Так это ж не работа. Это обед, – Андрей постарался как можно веселее улыбнуться. Видимо получилось плохо. Миша не сдавался.
– А, – махнул напарник рукой. – Давай я с тобой тут пообедаю. У меня тоже все с собой.
Дрезина загрохотала по тоннелю, притормозив около их участка.
– Ладно, поехали, – сказал Андрей и запрыгнул на дрезину.
Миша, видимо решив, что одержал победу, тоже радостно взобрался на борт и они поехали к станции.
За обедом мужики начали оживать. Скоро Андрей услышал привычные ему разговоры о футболе, политике и истории из жизни, казавшиеся забавными только тем, кто их рассказывал. Миша, конечно, активно участвовал в беседе, ярко жестикулируя.
Андрей ускользнул в середине обеда, сделав вид, что пошел в туалет. Никто не ожидал, что рабочий уйдет в перегон один, да еще и в обед. В монтерской Андрей сбросил с себя оранжевый жилет и, взяв малярный скотч, заклеил светоотражатели на рукавах и штанинах. Он спустился в перегон незаметно, через аварийную дверь и быстро пошел вглубь тоннеля. Толстые соединения кабелей вели его вперед. Перегон начал загибаться, Андрей различил высоковольтный трансформатор и семафор. Желтый свет ламп отражался в темном металле. Еще чуть-чуть. Пара шагов и перед ним то самое место, где он обнаружил Пашу, забившегося в сбойку. Андрей забрался в то же место, сел на холодный бетон, опершись спиной о ржавую решетку и закрыл глаза, прислушиваясь.
План пришел к нему еще по дороге домой после последней встречи с Пашей. Признать то, что Сергей прав, ему не стоило больших усилий. Наверно Андрей и так это знал, просто, как и другие, боялся признаться самому себе. Окончательно же все встало на свои места после разговора с Димой. Он не знал, чем было то нечто, что обитало в тоннелях на перегоне между «Кольцевой» и «Верестовской», но оно могло дать ему то, чего Андрей так желал и в то же время, чего боялся больше всего – лицо его сына. Все, кто видел это нечто: бедный молодой диггер, Рома Трофимов, Паша, а может и еще кто-то. Все они видели свой самый большой страх. То, что шрапнелью врезалось в их душу и мучало долгие годы, приходя ночами в кошмарах. Его же страх был и его жаждой, и Андрея уже не заботило то, что случится после. Такая цена его вполне устраивала. Кто-то бы решил, что он идет во тьму, но Андрей знал, что идет к свету.
Он наконец услышал тот же звук. Крупные капли воды отбивали ритм о стальной рельс. Со временем капли превратились в неспешные шаги. Шаги медленно приближались, легко отстукивая резиновыми сапожками о металл. Андрей наконец знал, что они были желтыми. Шаг за шагом, все ближе. Шаги замерли в паре метров от сбойки, в которой сидел Андрей. Он различил слабое дыхание. Теперь Андрей наконец-то сделал все правильно. С этой мыслью он открыл глаза и улыбнулся черной пустоте.
– Сережка.