Мария Петрова
Чёрное солнце
– Чем сильнее потеря, тем злее он, – покивала я, – я это знаю.
– Из всего этого я понял, что у него портятся отношения с Мэдоку, это очень плохо. Если вы думаете, что сможете сбежать и бороться с этим, то я тебя разочарую, бороться вечно ты не сможешь. Ты знаешь, в чем проблема смешивания крови? Один из пары вскоре умирает, а второй не может найти замены. Я уже не говорю о потомстве, страдающем из-за всевозможных мутаций и потере одного из родителей. Это очень плохая вещь, Кассандра. Я, возможно, лезу куда не надо, но я буду краток. Я понимаю твои намеренья, и все, что ты задумаешь, поддержит Мэдоку, но это не навсегда, он умрет, а ты останешься. Какого будет жить после такого?
– Тяжело.
– Правильно. Это будет невыносимо сложно, я не говорю, и ни в коем случае не отговариваю, я знаю, что ты имеешь особенность к хладнокровию и равнодушию, но, чтобы почувствовать весь сектор чувств, ты будешь готова к возобновлению поедания душ, я правильно понимаю?
– Возможно, ты прав, но разве новая техника с оставлением душ не работает на это?
– Нет, у тебя просто будет возможность сделать оправданный грех, и стать приманкой для старых вампиров. Возможно, через время найдется способ безопасной и счастливой жизни у вампиров и демонов, и у вас есть все шансы, но зная Клода, и притом, зная то, как он близко к нам, – он вздохнул, – очень опасную игру затеял Мэдоку, конечно, но выбора нет, я помогу.
– Как?
– Если понадоблюсь, – уточнил Такаги. – То есть, в ближайшее время у нас царит неизвестность, я настойчиво тебе рекомендую делать все так, как говорит Клод, иначе проблем будет вдвое больше.
Он не успел договорить, хотел сказать что-то еще, но вдруг снизу раздался лай и рычание собак в три голоса.
– Кстати, я забыл собак, – спустя пару секунд произнес Такаги, – в доме живут три взрослых ротвейлера, а Мэдоку совсем не переносит собак, или они его.
Я встала.
– Да сядь, он разберется, не маленький, – спокойно ответил ребенок, – в конце концов, там взрослые есть.
Вечер затягивался, Мэдоку почти не пил, только в тех случаях, когда пробовал алкоголь и отдавал мне.
– Vodka? – спрашивала я с глупым лицом каждый раз, когда он протягивал мне бокал. Он улыбался, отвечал, что это не водка, и говорил пить. В последний раз он выругался на меня на демоническом так, что даже Такаги обернулся и посмотрел на нас через толпу взрослых.
На небе стала появляться россыпь звезд, собаки смирно лежали около входа, изредка поднимая голову. На балконе было холодно, мне дали норковую шубу, я изобразила восторг, но как только мы вышли, я ее сняла – гадкая дешевка.
– Ну как? – закуривая, спросил Мэдоку.
Я пожала плечами.
– Пока нормально. Меня впечатлил разговор с Такаги.
– Он умеет. Что он тебе сказал?
– Да так, подытожил, – отмахнулась я.
– Ну ладно.
Он долго молчал, а потом спросил:
– Ты искренне беспокоишься за наше будущее, или это лишь иллюзия?
Это был крайне нелегкий вопрос, мне было сложно думать и анализировать, что я чувствую и думаю. Создавалось чувство, что я пятнадцатилетний подросток, впервые встретивший настолько же трепещущую душу. Думать в теории было глупо, нужно было думать о себе как о индивидуальности, а я этого не умела.
– Да? – с вопросом к самой себе ответила я.
Я боялась, что Мэдоку начнет нервничать и злиться, но он выбросил окурок и обнял меня.
– Я понимаю, как тебе тяжело, и даже если ты не сможешь меня любить так сильно, как хотела бы, я все равно тебя буду держать.
Ему было нелегко это сказать, еще бы! На морозе, под крошкой звезд на зимнем декабрьском небе, он впервые признавался в любви, о которой поколения писали поэты, а у меня впервые в жизни жгло лицо и трепетало сердце. Наконец-то живое.
14
Началась новогодняя неделя, на лицах осчастливленных людей виднелся морозный румянец, на ресницах прилипли снежинки, неделя началась с жуткого снегопада, из машины выйти было страшно. Мэдоку с самого утра заявил, что как только он выпьет дневную дозу кофе, нам предстоит нелегкий тур по магазинам, в поиске подарков для близких друзей.
– Сколько у тебя таких близких друзей? – спросила я, как только вышла из подъезда и мне в лицо прилетел комок снежинок с неба.
– Не много, – ответил он, и в углу мелькнула фарами легко заснеженная машина, – главное для Лоры найти что-нибудь толковое.
– Что за Лора? – нарочито пискляво спросила я.
– Ты ее знаешь.
Я задумалась.
– Мы уже где-то встречались?
– Да, но почти не общались. Я знаю ее дольше, чем Гаврилова, но она моя близкая подруга. Она настолько близкая, что знает, какой чай я люблю пить в июле, когда идет дождь, и в комнате пахнет сирень…
Я фыркнула, и тут же получила неприятный тычок между ребер.
– А что она предпочитает? – спросила я уже в машине.
– Ее желания очень трудно угадать, мне это еще не удавалось, но она любит очень нестандартные вещи, лучше бы исторические, или те, про историю которых она будет слушать часами. Вот, например, ей бы понравилась какая-нибудь из картин твоей мертвой художницы – она человек искусства – и к тому же помешана на странностях, – у меня кольнуло сердце. Я совсем забыла, что в моей жизни были люди, о дружбе с которыми я забыла так скоро и обесценила все то, что они делали для меня совершенно искренне. Меня скорее волновало это, моя неблагодарность, чем то, что их больше нет. «Все рано или поздно исчезает, – говорила мне мать, – лишь твои страдания будут вечны, с такими грехами в нормальной жизни делать нечего… особенно такому ребенку, как ты» Я всегда была для них позором. Девочкой со странностями.
– Поищешь? – голос Мэдоку вырвал меня из раздумий.
– Да.
Меня вдруг так потянуло тошнить от всего, что происходило в моей жизни. Такое странное осознание, чужая мысль о том, что раньше я жила лучше, лживая, я знала. Мне как будто нравилось ничего не чувствовать, быть гордой и самолюбивой, отрезать всех, кого не лень, упиваться во вкусной крови, радоваться поиску теплых душ, чувствовать от этого азарт. Такое ощущение, будто казалось, что чувства делают меня слабой, но оно проходящее, я, несомненно, справлюсь, но исчезнуть захотелось чертовски.
– Дай денег.
– Сколько?
– Мне надо сначала в антикварный магазин, потом в библиотеку.
– В антикварном магазине тебе не расскажут всей истории предмета, а если она будет лживой, это будет страшнейшая оплошность, считай, для Лоры ты умер, а из библиотеки книги воровать просто плохо.
Я снова фыркнула.
– Еще раз так сделаешь, никуда не поедешь.
– Напугал!
Мэдоку помрачнел.
– Кассандра, если ты такая смелая и решительная, то позволь тебя просветить в то, что тебя ждет, если ты останешься со мной. Я демон третьего ранга, после меня следует король и председатель ада, помимо того, я наемник, на минуточку, с пятитысячным стажем, я убивал и доставлял и не таких вертких, как ты, проводил и не таких умных, как Клод, губил и не таких хитрых, как Эванс, если я захочу, я свергну архангела и сяду на трон, – самым интересным было то, что он говорит правду, и я все это прекрасно знала, – я не просто виолончелист с демонической мощью под кожей и в костях, я имею доступ к пятидесяти измерениям, не принимающим философию и порядки этого мира. Не то что порядки, там тебе попусту физическое тело и умение мыслить не надо. Так вот, к чему я это: после того, как мы разберемся с Клодом, вернее, разозлим его, от тебя будет требоваться полное послушание и понимание важности каждого моего действия, чтобы быть женой демона мало иметь клыки и крылья, нужно понимать мои действия на три шага вперед, чтобы не приносить жертв. Ты должна думать в унисон со мной, и быть правой рукой. Пока ты еще не вкусила сладость жизни с родной душой, я тебя предупреждаю – придется поработать. Это сложно, но весело страсть!
Я вжалась в кресло и смотрела на проносящиеся мимо машины. Мэдоку водит ужасно, и всегда в сантиметре от смерти… не его, конечно же.
– Как-то быстро ты на жену съехал, – наконец сказала я, с пересохшим горлом.
– А у тебя были другие планы? – прыснул он.
– Не думаю.
– Мыслить в унисон, помнишь, – посмотрел он на меня, и коснулся виска концом пальца.
Меня аж затрясло.
– Кстати, пока не забыл, у нас встреча в четверг, достаточно важная, нужно платье.
– Какое?
– Чем больше открытых мест, тем лучше, – я еле сдержалась, чтобы снова не фыркнуть.
– Не объяснишь, с чего вдруг такие требования?
– Ну, просто сбор ценителей, кхм, демонов и вампиров высшего ранга. К тому же встреча при поддержке главного модельера эпохи Микуге.
Я кивнула.
– А что я там буду делать?
– Ну, ты приглашена на дефиле в качестве зрителя. Это большая привилегия.
– Даже не по блату?
– Да, впервые в жизни тебя заметили не из-за имени. Понимаешь, мероприятие устроено Лорой, а Лора сшила тебе платье.
Тогда я поняла, почему они так общались и почему это необычная женщина.
День прошел нудно и снежно, будто бы в тумане, не помогли те три чашки кофе, которые я выпила в полдень и после 4-х. Домой мы вернулись поздно и без денег. Мэдоку включил какой-то мексиканский утопический сериал и уснул первый, а я не могла сомкнуть глаз, и пошевелиться, чтобы хотя бы сделать себе кофе.
Часам в четырем я вернулась в свою комнату. Холодная постель, как и ожидалось, так и оставалась нетронутой, полумрак и полная луна освещала хаотично валяющиеся вещи в комнате. Они, разбросанные в каком-то непонятном порыве то ли страсти, то ли эмоций, фальшивых, совершенно неискренних, кружились мертво по комнате, кружа голову и заставляя сознание волноваться. Я бы не волновалась, если бы интуитивно не замечала в них странные отголоски, чем-то смахивающие на отклики души, что в принципе было невозможно. Я включила свет. Конечно же, это был самообман. Я села на кровать, и осознала, что настолько завралась самой себе, что душа во мне стала появляться из неоткуда, а может, я в обмане до сих пор, и никакой души у меня нет, и я просто вижу, что хочу. Самым отвратительным в этом во всем было то, что я обманывала себя в чувствах, и я не знала, искренне ли это. Может, за все время я научилась обманывать себя настолько, что дошла до того, что убедила себя в том, что люблю. Как говорил Клод, все проблемы идут из головы. Когда он отрекся от семьи, а я впала в апатию, его слова стали лишь ярче и понятней для всей семьи. Не стану упоминать, как родители убивались от того, что их ребенок так бессовестно покинул родительский дом, но на это у них сил хватило, а я еще раз напомню, что от силы души жертвы зависят эмоции ВСЕГО СЕМЕЙСТВА и дома. Клод страшно облажался. Возможно, если бы не его выходка, я бы сейчас тут не копалась в себе.
Фраза «копалась в себе» представлялась мне чем-то иным, чем посиделками у психолога с разборками в своем детстве. Чтобы копаться в себе, нужно как минимум разрыть могилу не одного человека, голыми руками, не жалея белой вампирской идеальной кожи, не думая ни о чем другом, кроме как найти наконец ответ на самый главный вопрос: зачем я? Почему именно я? Кто я такой?
Об этом не писалось в книгах, но вампирам никогда не понять, кто они такие. Хоть все могилы перерой, хоть Гоголя с того света вытащи, такова их кара. Демоны – могут, вампиры – ни за что. Они всего лишь хладнокровные убийцы, злые и высокомерные, гонящиеся за лакомствами грешного мира, ни на что кроме добычи сладких душ не способные. Другое дело демоны. Совершенные противоположности.
Утром Мэдоку ходил мрачный. Я не решалась спросить.
– Угадай что? – спросил он, наконец-то сев напротив, и уткнувшись взглядом в столешницу.
Я попыталась залезть ему в голову.
– Клод звонил?
– Нет, Лора. Ей пришла угроза, в виде десяти вооруженных людей в черных плащах с одинаковыми нашивками, и сказали, что если Гаврилов не будет внесен в список уважаемых гостей, ее ждут очень большие неприятности.
Я опустила голову.
– Он решил все сделать сам?
– Да. Ему нужна ты. И он тебя получит.
– Как?
– Не знаю. Время еще есть. Если он попытается со своими людьми завалить Лоре дефиле, то тогда проблемы будут у него, – он залпом допил приторный кофе, встал, прошел пару шагов и остановился прямо возле меня, – и причем с теми людьми, существами, от которых отделаться не могут они сами. Оденься, съездим к Лоре, у нее сегодня выходной.
На улице падал снег. Мэдоку решил ехать на метро.
– А ты мрачнее тучи, – разливая из фарфорового сервиза полупрозрачный ароматный чай, заметила Лора, поглядывая на Мэдоку. Моя чашка по-прежнему пустовала. Девушка, если прославленного модельера эпохи Микуге можно было так назвать, сидела на подлокотнике широкого ярко-оранжевого дивана, прижимая к груди колени, ее волосы наскоро были завязаны в пучок карандашом, не расчесанные с вечера, на плечах болталась вязанная своими руками растянутая кофта в полоску. Квартира не представляла собой ничего особенного, но было много старых вещей, вещей из других миров, энергетика которых приукрашивала комнату, если сосредоточиться.
– Можно мне тоже чая? – слабо спросила я, будто боясь нарушить тишину.
Она моментально перевела меня загоревшиеся желтым глаза, мигая поочередно то правым, то левым.
– Извиняюсь, не знала, что пьют сейчас отпрыски высших вампирских поколений.
Она налила, я не обижалась, но было страшно.
– Сам-то прикол в том, – продолжала она, – что они не знают, кто я такая, – Лора залилась кошмарным заливистым смехом, что отбился от голых стен зловещим гоготом, – решили запугать!
Мэдоку повернулся ко мне вполоборота с чашкой в руке.
– Лора относится к тем существам, которыми ей угрожает Клод: и не демон, и не вампир, и душа есть, но бессмертен, и могуществен, и пользоваться не спешит в полную силу.
– Поняла.
– Ребятки Клода пугают меня больше, чем те, кто может действительно поставить меня на место.
– Чем? Они же бестолковые.
– Ты один из них, не следует об этом забывать, – она ткнула в него аккуратненькой серебряной ложкой, – просто для меня Орден Созвездия Морганы очень предсказуемая шайка друзей со школьной скамьи, а отбросы Клода имеют довольно непредсказуемую и извращенную фантазию, которая может придумать мне глубокие проблемы, на решение которых я потеряю свое драгоценное время.
– Ты бессмертна, о каком времени может идти речь.
– Ты тоже, но твоей жизни рано или поздно придет конец, и такой, как она, у тебя уже не будет, и ты наслаждаешься каждым ее днем. Так же и я, я пользуюсь мгновением, потому что другого случая не будет.
Она допила чай и встала. Раздвинула ширму, на манекене посредине висело пышное открытое платье. По реакции Мэдоку можно было понять, что это не иначе как шедевр.
– Вашему вниманию «молочная утренняя пенка в качестве подъюбника, крылья бабочки сверху и трехслойная сырая английская вафля для большей пышности…»
– А верх?
– «Кокосовый взрыв, мягкий зефир и офисная бумага».
– И как это называется?
– Я не думала долго и назвала «Завтрак у Мартовского кролика».
Я встала и подошла ближе. От платья пахло сахарной ватой и настолько приторно, что наворачивались слезы. Жесткий каркас из мастики обвивали паутинки из карамели, держащие на себе россыпь белого, словно хрустального сахара. Платье было крайне непрактичным, мне жаль ту модель, которой предстоит в этом выйти.
– А наденет кто?
Лора фыркнула.
– Я, кто еще. Думаешь, я доверила бы теплокровным вампирам надевать свои творения из легко тающих материалов?
Если так подумать, теплу в ее теле взяться неоткуда, но, тем не менее, в моем-то тоже.
– Точно, – Мэдоку понимающе кивнул.
От бесед с Лорой он устал еще больше, хотя вряд ли он ехал и надеялся, что она чем-то его обнадежит.
– Я ждала большего, – наконец сказала я.
– Я тоже, – со вздохом ответил он.
Мэдоку от всего устал. У него не было сил думать, потому что думал он слишком много. Близился четверг, а за ним и пятница. Вечером в среду он заявил, что лучше бы остался дома и провел это время со мной, чем ходить и улыбаться нежити, о которой он, не скрывая, не высокого мнения.
Но четверг, каким бы нежеланным он не был, настал. И начался он весьма непредсказуемо.
15
Хотя считала так одна я. Когда Мэдоку утром разбудил телефонный звонок от одного из неприятнейших типов, изумление в его голосе совсем не было. Он разговаривал так, будто это он ставит условие, а не Клод, как будто бы он позвонил в семь утра и ставит перед фактом, что сегодня хочет жертву при всех.
– Не пойму, зачем я ему? – спросила я абсолютно будничным тоном, завязывая волосы в хвост, и поняла, что могла сказать лишнего, и это разозлило бы Мэдоку, но он стерпел.
– Все для того же, – прозвучал ответ, – хотя он вроде аферист еще тот, – он вздохнул, – ненавижу людей, которым не могу влезть в голову.
– Сделать кофе?
– Да.
Обычно после крепкого без молока Мэдоку становился в разы энергичней, но в этот раз он уснул. Стал таким уязвимым, словно не успевший долететь до окна крупный снег, внезапно сдутый ветром. Снег валил и падал на крыши домов на фоне черного неба. С многоэтажки близко к центру виднелись новогодние огни города. Он закипал и просыпался. Было 30 декабря.
Наверное, новогоднее настроение – это то уникальное чувство, ради которого стоило бы продать душу и фамилию, ведь это единственный раз в году, когда ты веришь в чудо, чувствуешь его присутствие, искренне рад, и даже когда разочарован, тебе наплевать, но это останется. Мэдоку говорил, что это нормально, если нет новогоднего настроения. Зачастую даже у людей его нет вплоть до боя курантов. Новый год нужно отмечать с правильными людьми, и тогда не будет никаких проблем. О новогоднем чуде ему думать не приходилось, было очень сложно понять, чего он хотел и о чем думал. Спросить я не решалась.
Я огляделась вокруг. С последнего разговора в машине я поняла, что подчиниться Мэдоку я должна и в уборке, поэтому клала на место вещь я только туда, откуда она только что упала, или если это говорил сделать мне Мэдоку. До стола непривычно длинной рукой я взяла книгу в глянцевой обложке, судя по всему, подарок от самого автора. И да, на первой же странице оказалась выведенная надпись с росписью. Между страниц выпал календарик на 2016 год, наверное, он был закладкой. Я пролистала страницы, это была датская фантастика.
– «Пародия на искусство», – я вздрогнула от внезапного звука.
– А?
Мэдоку сел рядом.
– Название книги. Это подарок автора, дочери одного из ребят, что со мной учились.
– И даже без печальных концовок?
– Да. Девочка лишь думает, что уникальна, смерти такие не нужны.
– Но ты это читаешь.
– Уже как шесть лет. Нашел недавно, решил продолжить.
Он оперся на мое плечо и забрал книгу. Пролистал до половины.
– А где закладка? – я показала календарь, он многозначительно хмыкнул. – Значит, я могу ее не дочитывать, или начать потом заново.
– Что мешало тебе сделать это раньше?
Он пожал плечами.
– Принципы. Читал как в тумане, не думал даже, что читаю.
– А продолжал тоже из принципа?
– Да.
– И часто ты из принципа действуешь?
– Когда это по-человечески. Когда Клод не прав, я отпускаю жертву, из принципа. Или, когда мне ее жалко и я вижу перспективу в ее глазах, или, когда смерти она не нужна… часто довольно таки, если дело касается работы.
– И все-таки, на кого ты работаешь?
Пару минут он не реагировал и думал.
– На себя и на предков. Я – честный убийца, а не кто-то там. Это дело чести и совести, а не выгоды и денег. Думаешь, мне за это платят? Это скорее… искупление, что ли?.. Да. Избавление от угрызений совести, очищение в глазах самого себя. Нелегко же жить, когда сам знаешь, кто ты такой.
– А от чего ты очищаешься?
Через секунду-две он заинтересованно хмыкнул.
– Хороший вопрос. Я думаю, от навязанных грехов, в которых меня убедили вампиры. У каждого своя цель, мы как-то не интересуемся приоритетами других, и не общаемся внутри наемников и мафии.
– Если они навязанные, зачем от них избавляться?
– Они уже есть, я в это поверил, от этого никуда не денешься. Самовнушение – знаешь ли – самая страшная паутина, выкарабкаться из нее очень непросто.
– А что с этим делать?
– Бороться, – он пожал плечами, – смиришься – будешь съеден, остается только съесть и переварить.
– И… забыть?
– Может быть, тут уже сам решаешь, надо ли тебе забывать.
– А есть варианты?
– Конечно. Когда ты это пережил, оглядываясь назад, лишь смеешься.
– Потому что в настоящем у тебя более серьезные проблемы?
Мэдоку подумал, замерев.
– Да.
После еще одной чашки кофе Мэдоку стал вальяжно ходить по квартире, и на каждый мой вопрос что он ищет и могу ли я чем-нибудь помочь, он лишь мотал медленно головой и отвечал, что найдет все сам.
– Напомни, во сколько нас ждут? – спросила я.
– К пяти, в 4 нужно выйти.
На часах было 12.
– Черт… я совсем забыл, ты подумала насчет подарка Лоре?
– Да.
Я сходила в свою комнату и вернулась со спичечным коробком.
– Это кокон в вишне. Он раскроется через две тысячи лет, по закону временного заклинания, и две бабочки, жившие и слышавшие все вокруг, расскажут мою историю и Клода.
– Как ты это сделала? – Мэдоку взял у меня его из рук, рассматривая четко прорисованных мотылей в образе нимф на крышке коробка.
– Есть вещи, чтобы найти которые, мне стоит лишь назвать свое имя. Они привязаны ко мне.
– И Монолиция?
– Это семейный образ, а не мой.
– Но тебя-то она любит больше всех.
Монолиция – равновесие, она будет преследовать тебя столько, сколько ты будешь этого достоин. Если ты перестал слышать шелест ее крыльев за окном по ночам, значит, ты что-то делаешь не так.
– У тебя она подлинная, и ты ее выбрала, а это значит, ты ее подчинила.
– Так не бывает, она просто легенда.
– Люди верят в легенды, и они становятся явью. Просто прими то, что никогда не станешь любимицей семьи, потому что их главный идол выбрал тебя. Чье внимание они пытались заслужить веками, а ты просто играла с ней как с подругой.
Монолиция не была для меня чем-то особенным, но в сквере перед университетом, незадолго до ухода Серова, я рисовала не божество, а подругу.
Спустя еще час раздумий и похождений, Мэдоку нашел широкий в плечах и свободный для него пиджак, смятые только в коленях брюки, гладить он их не будет, и явно не новую, а века так из 19-го, белую рубашку. Покопавшись еще в вещах, он достал дорогие наручные часы, клеймо, подаренное Клодом, массивный регулирующийся кулон с мизерной осой из черного камня, залитую в янтарь, несколько колец, одно он дал мне, сначала я думала, что оно покажет, что я принадлежу ему, он Мэдоку сказал, что это бред, но ему это нравится, а на самом деле кольцо обладало нечеловеческой силой, при правильно воздействие способной убить все вокруг кроме самого носителя, или наоборот.
– Я выживу?
– Конечно, его носил мой прадед, оно почти не действует, к тому же, ты Эванс.
Сам он надел одно узкое с тремя едва уловимо переливающимися камнями, и второе просто железное.
– Почему?
– Потому что минималист.
– Это хоть по этикету?
– Возможно. Не то что бы меня это волновало, сама понимаешь. По кольцам принято определять, стоит ли спорить с человеком, или нет, и где ты его еще можешь увидеть. Я не стиляга и не авторитетная личность, я – мафиози, – гордо произнес он, вертясь перед зеркалом. – Давай я введу тебя в курс дела, – он сел рядом со мной на диван, словно мать, собирающаяся рассказать дочери-подростку какую-то важную вещь о ее возрасте, – Гаврилова там не будет, там будет Клод Эванс, и будет он там не один, а с несколькими сопроводителями, у них будут висеть пушки, но это только для виду, они не заряжены. Но ситуацию это не облегчает. В 80% случаев Клод чинно подойдет и начнет разговор с какой-нибудь малозанимательной фигни, и ты должна будешь вести себя абсолютно естественно, если он почувствует страх, он начнет действовать. Дальше он или назначит новую встречу, или захочет кончить все прямо там, я все же надеюсь на первое, в любом случае, я увильну от второго. Но есть маловероятный шанс того, что он начнет издалека, то есть, закатит шоу. Как – каждый раз по-разному. И я уверен, будь это не ты, он бы воспользовался легким методом, но дело серьезное, чего ждать непонятно. Теперь запомни несколько правил: от меня ты не отходишь, если попытаются отвести – разрешаю плеваться огнем, всегда слушаешься меня, каждое мое слово, каждый мой знак, даже если я не прав, ты делаешь то, что я говорю. Советую не засматриваться на гостей, тем более на их украшения, отвечаешь всем коротко и кротко, и старайся не отрезать, это может кого-нибудь разозлить (я его убью, конечно, но Лоре это вряд ли понравится). Есть вопросы?
– Сейчас нет, но если появятся?
– Можешь задавать, не боясь. Твои родители научили тебя всему, что нужно. Сейчас этот навык пригодится тебе как никогда.
– Хорошо, у меня вопрос.
– Какой?
– В чем я пойду?
Мэдоку загадочно улыбнулся.
– На этот вопрос тебе ответит тот, от кого ты ожидаешь этого меньше всего.
Через какое-то весьма туманное время минутная стрелка указала на без пятнадцати 4. Ничего не объяснив, Мэдоку привел меня в ту кофейню, из которой совсем недавно вывел травинку, с благодарностью сына владельца. Увидев Мэдоку в костюме, он поставил на свое место девушку, и кивнул головой на служебное помещение.
– Это та же? – с подозрением глянул он на меня.
– Та же, – ответил Мэдоку, – Кэс, это самый приближенный к теме нежити и их сообществу человек в Питере, Павел Шель, ему можно доверять. Павел, это наследница семьи Эванс, Кассандра.
– Признателен, – сухо ответил человек и достал из чемодана вакуумный пакет, – пришлось пожертвовать местом, чтобы вместилось платье. «Вий» герцогини Роузес эпохи Скьюмана.
– Новизна-то какая! – восхитился Мэдоку.
– Тем и привлекательно, что сядет удачно на любой тип фигуры, подстраивается под тело.
Мэдоку вскрыл пакет и упаковку вмиг раздуло, из тонкого надреза повалил какой-то воздушный нежный черный материал.
– Надевай, – он кинул мне пакет.
– Здесь? – помещение было далеко не просторным.
– Я пока сделаю кофе, – Павел ушел.
Мэдоку вопросительно на меня посмотрел.
– Знаешь, как это ощущается?
– Давно ты специалист в ощущениях?
Я усмехнулась.
– Что делать с прической?
– У тебя бесподобные волосы, не грей голову, а то выпадать начнут.
В платье было комфортно, несмотря на то, что оно было весьма открытым. Сверху все было бархатным, снизу пышнее, туфли на низком каблуке делали меня на пару сантиметров ниже Мэдоку, чтобы он не комплексовал.
Через 15 минут Павел вернулся с двумя чашками кофе.
– Сколько? – спросил Мэдоку.
– Как обычно – тысяча.
