Мари Кон
Мэрлин
Роберт Фулер
В шоке от полученного предложения я буквально выставила доктора Моррисона за дверь, обещав подумать и дать ответ в течение недели. А сама уже на следующее утро поехала к Ноэль. Только недавно я размышляла о том, что готова идти дальше, и вот – судьба не заставила себя ждать.
Впрочем, судьба раздавала новые возможности не только мне. Я застала Ноэль в слезах. Я стремилась выговориться и облегчить душу, но внезапно оказалось, что мои псевдострадания были надуманны и пусты. В то время как у моей подруги действительно кардинально менялась жизнь.
Ноэль ждала ребенка. Не от своего покровителя, а от двоюродного брата ее бывшего клиента Коупленда. Того самого, что в качестве прощального подарка устроил ее в театр. Я поняла из сбивчивого рассказа Ноэль далеко не все, поэтому изложу кратко лишь суть дела.
Коупленд окончательно остыл к ней, но страсть к театру не утихала, и он стал ухаживать за одной из актрис. Как-то он решил нанести визит своей новой пассии вместе с кузеном, приехавшим погостить из Плимута. Кузена звали Роберт Фулер, и он влюбился в Ноэль без памяти, как только случайно увидел в стенах театра. Он вынудил Коупленда представить его.
Мистер Фулер прекрасно осознавал, с кем имеет дело, и даже не пытался начать традиционные ухаживания. Он «с кошачьей грацией и лисьим коварством» соблазнял Ноэль всеми возможными и невозможными способами. Обольстительный, уверенный в себе и безумно влюбленный, он поставил своей целью добиться благосклонности подруги, и с тех пор препятствий на его пути не существовало. Денег на то, чтобы перекупить ее у банкира, мистер Фулер не имел, поэтому он выиграл Ноэль в карты. Убрав прямого конкурента, мистер Фулер включил все свое природное обаяние и уже через неделю перебрался сначала к Ноэль в постель, а потом и в ее жилище.
События развивались слишком стремительно. Может быть поэтому, а может еще по каким-то причинам, случилось то, что случилось, и Ноэль оказалась беременной от мужчины, с которым была знакома чуть больше месяца.
– Он знает? – спросила я, задумчиво.
– Да, – ответила подруга, горько усмехнувшись. – И весьма рад.
– Это прекрасно. Что он предлагает?
– О Мэрлин! – снова заплакала Ноэль. – Он предлагает женитьбу! Все это похоже на один сплошной кошмар!
– Ну ты и дура!
Мой голос прозвучал резче, чем мне хотелось бы. Но зато эффект был положительным – подруга перестала рыдать и непонимающе уставилась на меня.
– Я знаю, дорогая! – села я перед ней на колени и взяла ее руки в свои. – Я знаю, как тебе страшно! Я чувствую этот страх.
– Да, – проговорила Ноэль, устремив взгляд куда-то мимо меня. – Этот страх живет со мной всю жизнь. Он согревал меня под мостом в самые голодные дни. Его жадные глаза смотрят на меня иногда, и я бегу, бегу, бегу, а потом оказывается, что все это сон, и мне никогда не удастся убежать.
– Тебе больше не нужно бежать. Да, ты жила на улице. Да, ты была проституткой. Да, ты голодала и воровала. Что с того? Это просто факты прошлого. Разве это что-то меняет в тебе сейчас?
– Я была такой! Я не просто так была такой! Бог наказывает меня всю мою жизнь! За что? За то, что я родилась? За то, какая я?
– Не знаю, что там на счет Бога, но сейчас единственный, кто все еще наказывает тебя – это ты сама. Ты прошла огромный путь от грязной голодранки, не умевшей ни читать, ни писать, до потрясающе красивой женщины, соблазнительной, умной, начитанной, ведущей свой бизнес. И ты еще в театре успеваешь подрабатывать.
– Как это все связано, Ли?
– А как связано то, сколько у тебя было партнеров, или сколько помоев ты когда-то съела, с тем, что предлагает тебе Фулер? Может он не будет идеальным мужем и отцом, но впервые в твоей жизни появился мужчина, который хочет тебя так сильно, что ему плевать на весь мир – он выбрал тебя и он готов тебя получить. Белой завистью я завидую тебе сейчас.
– Блэкстону тоже было плевать на весь мир, Ли, – тихо произнесла Ноэль. – Просто его мир не побороть, жульничая в карты. Уверена, он переворачивает небо и землю, чтобы иметь возможность вернуться к тебе и детям.
– Ох, Ноэль, – вздохнула я, еле сдерживая слезы. – Чего же он тогда так медлит?
Вечером того же дня я познакомилась с Робертом Фулером. Нежданный негаданный. Удивительный человек. Не имея достаточного образования, он начинал свой путь в Портсмутских судоверфях на черновой работе. Стал старшим помощником у одного из корабельных мастеров. Крепкий и выносливый, в 1901 году он присоединился к экспедиции Роберта Скотта на «Дискавери». Это было сильнейшее испытание силы и духа, которое отразилось на всей его дальнейшей жизни. В Антарктику уезжал легкомысленный романтик, жаждавший приключений и свободы, а вернулся уже не по годам мудрый, серьезный мужчина – ветеран королевской экспедиции. Однако после прибытия найти себе место по душе мистеру Фулеру не удавалось. Он устраивался то на одну работу, то на другую. Сменил несколько городов пребывания, пока не добрался до Плимута, где окончательно заскучал и почти ударился в пьянство, когда куда более утонченный кузен Коупленд пригласил его в Лондон в надежде, что рассказами о тяготах антарктического похода Фулер поможет ему добиться благосклонности возлюбленной. Так Фулер и оказался в театре, где встретил Ноэль. Он увидел в ней искру настоящей жизни, сродни своей собственной. Жизни, в которой не получается обычно, прилично или как у всех, где каждый день возможность и приключение. Да, Ноэль боялась быть девочкой под мостом и, конечно, боялась Фулера и своих чувств к нему, но он стал тем самым человеком, который увидел за сотней поддельных лиц истинную женщину, бездонную, нежную, полную любви и желания жить. Он стал ее спасителем, рыцарем освободившим ее от страшного чудовища из прошлого.
На следующий день я вернулась в свой дом. Я неожиданно поняла, что хочу в жизни гораздо большего. Что будет со мной через 5, 10, 20 лет, если сейчас я так и буду продолжать плыть по течению, соглашаясь на все, что предлагает мне судьба? А если это вовсе не судьба, и я сама создавала свою жизнь, было ли это тем, чего я по-настоящему хотела?
Глубокая тоска и желание чего-то еще, чего-то неизведанного. Новых мест, интересных людей, встреч, приключений, открытий. Целого мира… того, что раньше было в любви Блэкстона.
И при всем этом, я не поверила своему сердцу до конца, решив дать шанс своей существующей реальности.
Приехав домой, я почти сразу отправилась к доктору Моррисону. Было уже поздно и ночь заглядывала в окна, когда я пришла к нему, разгоряченная и полная решимости узнать прямо сейчас, возможно ли построить свое будущее с ним. Он открыл мне в домашней простой одежде, видно было, что он еще работал с бумагами. Удивленный, он пропустил меня в гостиную, где я буквально с порога вывалила на него всю свою историю. О том, что я вовсе не степенная вдова, и зовут меня не миссис Грант, и что все мои дети рождены вне брака. И о том, что я возможно еще не прожила расставание с их отцом. Я говорила и говорила, о своем отце, о матушке, о Ноэль и Питтсе, о своих старушках… Казалось, это продлится вечно, но к полуночи я выдохлась. Доктор Моррисон слушал меня внимательно и молча, лишь иногда нахмуривая свои густые светлые брови. Его обычно золотистые волосы сейчас казались темнее и придавали лицу оттенок суровости. Или мне так просто казалось.
Я чувствовала, он не находит слов и не знает, что сказать. Молодой мужчина, почти юноша, он совсем не был готов к такому повороту событий. И я сделала единственное, что еще хотела сделать. Я подошла к нему, робко провела рукой по его лицу и поцеловала. Он со вздохом ответил на мой поцелуй. Это было, словно окунуться под прохладное одеяло после долгого трудового дня. Я провела у него всю ночь. Я, оказывается, могла быть и такой. Простой, незамысловатой, одномоментной. Занимаясь с ним любовью, я почувствовала и поняла, что продолжения у этой истории не будет.
На рассвете я вышла из дома доктора Моррисона и с удивительным ощущением свободы и легкости пошла домой пешком.
Я никогда не умела бороться. Я жила в мире, где не было врагов. Если вдуматься, все получалось у меня легко. Я жила и была счастлива – имела больше, чем большинство людей и была благодарна за это. Но зимой 1908 года я поняла, что способна на большее. Всегда была.
Раньше казалось, что я маленькая девочка, которую привели в магазин игрушек и сказали: «Вот это твоя жизнь». Я и правда не знала реальности. Но почему?
Не знаю. Но думаю, потому что мне не нужно было ее знать, чтобы жить. Сколько людей я видела, крепко прибитых к обстоятельствам, которые невозможно было изменить. Я часто чувствовала себя виноватой за то, что жила слишком хорошо. За то, что мне все легко давалось. А потом неожиданно поняла, что нет смысла винить себя за то, что у меня получается лучше всего. Это был мой дар, пусть он таким и остается.
И я приняла решение уехать. Крошечный дом на Дэниэл-стрит готов был лопнуть от товаров и всех его жильцов. Меня ничто не держало в Бате или любом другом городе. Оставалось только решить вопрос с деньгами и местом, где я бы хотела жить дальше. Все чаще я мысленно обращалась к Новому Свету. Возможно, так сильно повлияла на меня встреча с мисс Холловей, а может я слишком много слышала и читала о дикой красоте местной природы. В любом случае я постоянно спрашивала себя, где же то место, где я создам свое счастье снова? И что требуется сделать, чтобы, наконец, его найти?
Через две недели после ночи, проведенной с доктором Моррисоном, меня навестил мистер Джабб. Мы возобновили свои прогулки – гораздо чаще, чем в прежнюю встречу. Мужчина приехал всего на месяц, и хотел сполна насладиться моим обществом.
Что ж, я не была против. Я размышляла о том, с чего начинается брак. С уважения, почтения и преданности? Верности и чувства безопасности? С финансовой стабильности и крепости духа? На самом деле, я ничего не знала о настоящем браке. Впрочем, как и мистер Джабб. Он иногда затрагивал эту тему, словно бы вскользь, и я понимала, что он искусно прощупывает почву. Но впервые в жизни меня абсолютно не волновало возможное замужество. Случись мистеру Джаббу сделать мне предложение, и мой отъезд вставал бы под большой знак вопроса. И все же, сама не зная зачем, я продолжала поощрять его интерес.
Однако завершилось все очень ожидаемо. Ближе к концу своего пребывания в Бате мистер Джабб попросил меня о приватной встрече. Разумеется, я не могла привести его в свой дом, поэтому спокойно приняла предложение встретиться с ним в гостинице, где они с матушкой остановились. Их номер был вполне приличным, из трех комнат – двух спален и гостиной. И все равно я почувствовала себя дешевой потаскушкой, поднимаясь наверх.
В гостиной было тепло и пахло цитрусами.
– Позвольте мне обнять вас, Ли? – тихо спросил мистер Джабб, протягивая ко мне руки.
Я позволила. Когда-то Блэкстон также спрашивал моего разрешения, чтобы впервые вот так прикоснуться ко мне. Но у Уолтера Джабба не было и половины той страстности и жадного восхищения моим телом, которое легко и естественно проявлялось у Джона.
Я поежилась. Мое тело словно сжималось и, когда мистер Джабб наклонился, чтобы поцеловать меня, я задрожала. Все не то. Мое тело противилось.
Заниматься любовью с Джоном было невероятно. Не всегда это было феерично и подобно тому, что пишут в романах. Но мы были полны любви, и это было самым важным. В Блэкстоне была страсть, глубина чувств и в его желании всегда была сила, мощь, горячность, которая подхватывала меня и дарила истинное наслаждение.
Краткий эпизод с доктором Моррисоном получился легким и непринужденным. Конечно, я сама выступила в роли инициатора и не ожидала повторения того, что переживала в объятиях Блэкстона. Но все же никакого сопротивления я с ним не чувствовала.
А вот с мистером Джаббом я буквально с первого поцелуя захотела прекратить все. Возможно, не будь у меня отношений с другими двумя мужчинами, я не услышала бы протесты своего тела или не придала этому значения. Но отношения у меня были.
– Прошу Вас, мистер Джабб, Вам следует остановиться, – сказала я, отстранившись. – Очевидно, мы не поняли друг друга. Я не готова настолько углублять нашу с Вами дружбу.
– Дружбу? – переспросил мужчина, явно разочаровавшись. – Я позвал Вас сюда, чтобы сделать Вам предложение руки и сердца. Это подразумевает углубление дружбы. Я прошу Вас стать моей женой, Ли. Что Вы на это скажете?
– Что я должна подумать.
Мы замолчали на некоторое время, и он пристально всматривался в мое лицо. Возможно, он и не рассчитывал прямо сейчас затащить меня в постель, но все равно ощущал, что что-то не так.
Максимально вежливо я распрощалась и ушла так быстро, как могла. Я знала, что откажу ему. Однажды он сказал мне, что я понравилась ему еще тогда, на празднике у Чизторнов, но он побоялся обидеть хозяев, проявив ко мне открытый интерес. А потом узнал, что Дик Дженссен его опередил, и уступил. Переключился на Клер Лейтон, но не проявил достаточно упорства, и в итоге девушка вышла замуж за мистера Бригстона. Да, я была ему интересна, но все же не настолько, чтобы что-то делать, и мистер Джабб плыл по течению, ожидая своего часа, или не ожидая ни часа, ни чего-либо другого, но в любом случае его хватило лишь на то, чтобы в удобное для него время в удобном для него месте сказать удобные слова.
Меня, Мэрлин Уороби, вряд ли можно было назвать удобной.
И через несколько дней я отправила в гостиницу записку с вежливым отказом и от брака, и от продолжения любого общения. Несколько раз после этого я получала от мистера Джабба письма, полные недоумения и плохо скрываемой, почти детской обиды, но не удостоила их ответом. К чему?
Я медленно готовилась к отъезду. Сначала я скорее просто смаковала свое решение и составляла план, ничего конкретного не предпринимая. Но когда в марте мистер Фулер со своей новоиспеченной женой отбыл в Америку, в городок Буффало на восточном берегу озера Эри, где у него проживали какие-то хорошие знакомые, я переосмыслила всю ситуацию еще раз и поняла, что готова к более решительным действиям.
Хотела ли я сбежать от Блэкстона? Возможно, хоть и маловероятно. Он всегда был в моем сердце, как бы банально и мелодраматично это ни звучало. Долгое время я не могла понять, что же я никак не могу ему простить, и пришла к неутешительному выводу. Он перестал за меня бороться. Начал играть по правилам. Если бы он захотел продолжить наши отношения, разве устояла бы я перед его натиском? Но он не сделал ни единого шага в мою сторону.
Разве остановил его старый герцог, общественная мораль, наличие жены, когда он захотел быть со мной в далеком 1900 году?
После нашего расставания я много думала о том, что мы оба виноваты в этом. Но все это были заигрывания с совестью – на самом деле я винила себя. Я думала, что я, наверно, слишком изменилась. Тело отяжелело и потеряло часть своей природной грациозности, ум слишком часто был занят детьми и домом, а дух был подавлен и истощен смертью родителей и отсутствием чьей-либо поддержки, кроме самого Джона. Может быть я слишком много всего на него взвалила? Может перестала быть такой уж притягательной и волнующей? Ведь такое бывает сплошь и рядом. Люди встречаются, влюбляются, как им кажется, а потом со временем все это проходит и былые чувства ускользают, словно утренний туман. И все же я чувствовала, что картинка не складывается, что та любовь, которая связывала нас с Блэкстоном была куда глубже, куда сильнее, куда правдивее большинства других любовных историй.
Я смотрела на мистера Фулера в день свадьбы, смотрела на него перед их отплытием в США, и во мне росло осознание, что никто ни в чем не виноват. Просто в какой-то момент мы с Джоном перестали выбирать друг друга. И я мучительно думала, почему? Почему я перестала ему верить? Почему засомневалась в нем? Почему оттолкнула от себя любимого человека? Возможно, были и какие-то другие причины, а возможно… Где-то в глубине души я считала, что могу проиграть. Что отношения герцогского наследника и его среднеклассовой любовницы не могут длиться вечно. Что между этими двумя героями не может быть истинной любви, а лишь дешевая мелодрама и наигранные страсти, которые в сущности пусты как мыльный пузырь. Впрочем, во мне жила надежда, что все получится и мы будем любить друг друга до гроба, которая словно бы уравновешивала мои шансы: «50 на 50, милочка! Либо получится, либо нет!»
Да, я не умела бороться, но в конечном итоге делала это всю жизнь. Только зачем-то боролась я сама с собой.
Мистер Блэкстон
Я решила уехать в Нью-Йорк. Я всегда думала, что тихая загородная жизнь, которую я вела в Ричмонде, – это как раз то, что мне было нужно. Но на самом деле я хотела жить в центре большого города, среди людей и возможностей. Да, можно было вернуться в Лондон, и это было бы куда более логичным и рациональным решением. Но я думала о Джоне. Я слушала свое сердце, когда согласилась быть с ним много лет назад. Это ощущение я запомнила на всю жизнь. Невероятное, прекрасное, невообразимое чувство. Словно весь мир расстилается у ваших ног, все получается, все становится возможным. Тогда мир был открыт мне, а я была открыта ему.
И зачем мне было ехать в Лондон, если сердце звало меня в город, который я никогда не видела?
Ноэль продала свой магазин нашему бухгалтеру мистеру Томпсону, я же оставляла его Лили и Саймону. Мы договорились, что они будут ежемесячно переводить мне часть прибыли в течение нескольких лет, пока не выкупят весь магазин. Мистер Томпсон все подсчитал, мы составили договор у папиного душеприказчика и весело отпраздновали начало новой жизни. Только Шон и Робби немного расстроились, да старушки всплакнули перед разлукой – Грэнни оставалась в Бате, а тетушка, конечно, ехала с нами.
Впрочем, и старушки, и мальчики договорились писать друг другу обо всем и даже выбрали особые листы и конверты для этих писем. Благо этого на Дэниэл-стрит было в избытке.
В день, когда я собиралась покупать билеты, заболел Шон. Не сильно, но от него заразились Эва и Джемми. Шон пошел на поправку уже через пару дней, а вот Джемми становилось только хуже. Я ходила из угла в угол, взволнованная и растерянная. И не потому, что мне не терпелось уехать. А потому что я чувствовала, это серьезно. Мой мальчик болен.
Я пригласила доктора Моррисона, не испытывая ни капли смущения, потому что все это было бессмысленно перед лицом болезни. Я отправила телеграмму Блэкстону и сообщила герцогу. Эва, которой также нездоровилось, почти все время плакала, но ее состояние хотя бы было стабильным. А Джемми горел. Горел две ночи. Потом три. Я потеряла счет времени. Не могла есть или спать. Я попеременно носила детей на руках, обтирала их, качала и баюкала. Шон держался стойко, но потом страх одолел и его, и он тихонько всхлипывал в объятиях Лили. Я прижимала Джемми к себе, чтобы охладить его своим телом, он дрожал, а болезнь буквально сжигала его прямо у меня на руках. Чудовищная беспомощность и одиночество – вот что я чувствовала тогда. Герцог приехал на пятый день. Или уже прошла неделя? Не знаю.
От Блэкстона не было вестей, а доктор Моррисон заходил к нам дважды в день, но все его лихорадочные усилия, казалось, были напрасны. Случайно взглянув в зеркало, я не узнала женщину, смотревшую на меня. Глубокие синяки под глазами, тонкие руки, полупрозрачная кожа. И глаза. Глаза полные страдания.
Никогда в жизни я не боялась так за жизнь своих детей. Страх потерять Джемми разрывал мне душу, изматывал мое сердце. Ужасный, неодолимый страх. И любовь, которая прорывалась через него, отзывалась болью во мне.
Пришел доктор Моррисон и выставил меня из комнаты. Не помню, день был или вечер. Не помню, сколько уже дней болел Джемми. Я была одна. Я была совершенно одна. Мне было так страшно.
Герцог с Шоном ушли за продуктами, старушки хлопотали на кухне, и я слышала их тихий непрерывный плач. Я сама была соткана из этого плача, и, хотя глаза оставались сухими, мне казалось, что я скоро разольюсь штормовыми волнами.
Шатаясь, я вышла в сад. Прохладный весенний ветер опалил мои щеки. И я медленно сползла на колени в изнеможении. Из моей груди вырвался хрип. Или стон. Или боль. Мое тело сотрясалось от застывшего крика.
И вдруг сильные теплые руки обняли мои плечи. Сотней крошечных иголок кольнуло меня это всепоглощающее чувство тепла. Я обернулась и буквально упала в объятия Блэкстона. Спасительные объятия.
Боже! Какое же это невероятное чувство! Он пришел. Он был рядом. И я разрыдалась. Плакала навзрыд, уткнувшись ему в плечо. А он все гладил и гладил мои волосы…
Так нас и нашел доктор Моррисон. Не знаю, как долго он наблюдал за нами. Его деликатный кашель мгновенно вернул меня в реальность, которая вспышкой ярких красок и резких линий врезалась в сознание.
– Джемми стало лучше. Новое лекарство, которое я ему дал, уже начало действовать. Жар снижается.
– Что? – спросила я дрожащим голосом, не веря своему счастью.
Он говорил что-то еще, но я не слышала. Я бежала в комнату Джемми… Я плакала и обнимала его. И Джон тоже обнимал его и меня. А потом вернулся Шон, и Грэнни принесла Эву, которая хоть и болела еще, но совсем не так сильно. И мы снова были вместе на большой кровати. Мы снова касались друг друга, обнимали и целовали детей. Мы снова были счастливы.
Я уснула в слезах облегчения, в обнимку с Джемми.
К вечеру следующего дня ему значительно полегчало. А я смогла спуститься вниз. Магазин уже давно был закрыт, и все домашние устало разбрелись по своим комнатам. Лишь Блэкстон сидел в углу кухни, поджидая меня.
– Привет, милая, – тихо проговорил он, когда я вошла.
– Привет.
Молчаливая пауза. Я налила себе чай.
– Прости, что меня не было так долго. Я не получил твоего сообщения, потому что только-только отплыл сюда. Матушка передала мне все, едва я приехал. И вот я здесь.
Я задумчиво смотрела на него. Как много этот мужчина значит для меня? Одно его присутствие изменило все.
– Я развелся, Мэрлин.
– Что, прости? – удивилась я.
– Я развелся. Я вернул все свои деньги. У Джозефа теперь есть сын, и я больше не граф и не наследник герцога. Я свободен. И я пришел к тебе.
Сказать, что я была ошарашена – это ничего не сказать. Его слова текли медленно и смысл происходящего с трудом доходил до меня.
– Почему ты оставил меня тогда? – я задала вопрос, который мучил меня вот уже больше двух лет. – Почему перестал бороться за нас?
– Я никогда не переставал бороться за нас. Помнишь, тогда ты сказала мне, что встречи 3 раза в неделю – слишком мало для нашей любви. Ты была права, Ли. Я знаю, что скорее всего смог бы вернуть тебя, но если бы я поступил так, то не смог бы сделать всего того, что сделал за эти два года. В какой-то момент я бы успокоился. Утонул в нашем тихом уютном счастье. Рано или поздно я бы согласился принять все, как есть, сдаться без борьбы. И мы бы навсегда остались лишь любовниками.
– Разве мы когда-нибудь были просто лишь любовниками? – спросила я горько.
– Нет, любимая. Мы никогда ими не были. И то чувство, которое я к тебе испытываю, – это больше чем любовь, больше чем страсть, сильнее всего остального. И ты, такая потрясающая удивительная женщина, ты достойна большего. Ты всегда была достойна большего. И я, наконец, могу дать тебе все, что когда-либо хотел.
Мы помолчали немного. Чай остыл, и тонкие листочки кружили в чашке, подгоняемые дрожью моих рук. Темная ночь, одинокая лампа на столе. Тени. Бесконечные тени. Я судорожно выдохнула, и шепот моего дыхания теплым облаком разлился по кухне. Мужчина и женщина. Что-то далекое, неземное, прошедшее сквозь века, связывало нас. Я чувствовала его так, как чувствовала себя. Я ощущала его во всем, что нас окружало, в воздухе, наполнявшем комнату, в еле уловимых шорохах уснувшего города. Я любила его каждой клеточкой своего тела, каждым ударом своего сердца, каждым дыханием. Я действительно любила его. И в этом действительно было гораздо больше.
А потом он снова заговорил:
– Через подставных лиц я скупил все активы мистера Холловея. И пока он увлекался слежкой за мной, за его финансами следил я. Теперь он банкрот. Как я узнал в день свадьбы, его младший помощник был безнадежно влюблен в мою жену. Я лишь немного подтолкнул их друг к другу. Немного усилий, терпение – а вот я застаю свою жену с другим мужчиной. Да еще и при свидетелях. Унижен и раздавлен? Абсолютно счастлив! И разведен.
– Ты жестокий человек, Джон, – спокойно ответила я.
– Поверь мне, я гораздо более жесток по отношению к тем, кто вынудил меня пойти на этот брак. Банкир нашего отца уволен и разорен. Люди, которые прижимали нас с братом, те, что называли себя друзьями отца, один за одним теряют свои деньги и потеряют еще больше, как только мои вложения в партию лейбористов и либеральное правительство Ллойда Джорджа оправдают себя. И я не сомневаюсь в том, что это произойдет. Может быть в этом году, а может в следующем. Это не так важно. Я не буду танцевать на гробах, но я заставлю страдать каждого из них за то, что они отняли у нас эти два года, за то, что окунули меня в беспомощность и нищету. И вынудили оставить женщину, которую я по-настоящему люблю.
В ту новь мы говорили до рассвета. Конечно, я была очень обижена на Блэкстона. Он играючи перевернул весь мой мир с ног на голову. Променял любовь на деньги, а детей и любимую женщину бросил на произвол судьбы. Безусловно, он так или иначе все это время обеспечивал нас. И все же привкус предательства не мог пройти незаметно. Но потом, когда сомнения в нем и его любви у меня ушли, я осознала, что его поступки были продиктованы долгом по отношению к своей семье, стране и детям. Да-да, к детям. Можете назвать меня полной дурой, но то, что Блэкстон не сбежал от своих трудностей поджав хвост, было образцом поведения отца семейства. Кем бы он был, если бы бросил брата и мать одних разбираться с наследством? Не вложи он свои деньги, наследные земли были бы потеряны, а городской дом и вовсе пошел бы с молотка. Как наследник герцога он понимал, что рано или поздно займет место в парламенте, послужит своей стране и народу так, как считал нужным, поддерживая реформы и улучшая жизнь людей. Таковы были его планы и его желания. Его первоначальный личный капитал составлял всего 3 тысячи фунтов, доставшихся от матери, а он многократно увеличил эту сумму благодаря вложениям, покупке акций и участию в прогрессивных промышленных предприятиях. Его любовь к американским компаниям объяснялась весьма просто – они были более открыты к новшествам, к продуктам прогресса, более гибкие и соответственно приносили больше прибыли. Я не видела и не замечала всей его борьбы. Но он боролся за то, чтобы воплотить все свои амбиции, быть мужчиной и джентльменом так, как он это понимал, боролся, чтобы создать платформу для детей, финансовую базу для их дальнейшей жизни. Все же он достаточно жестоко разделался со своими врагами. И с теми, кто довел его до женитьбы, и со своим тестем. А как только он понял, что свободен от титула и всех обязательств, связанных с ним, он разыграл все свои козыри. Все его таланты в отношении финансов и управления ими расцвели пышным цветом.
Множество раз в ту ночь он предлагал мне стать его женой. И множество раз я отвечала ему молчанием.
А едва рассвело, и тонкие лучики весеннего солнца осветили сад, я сказала Блэкстону, что уезжаю с детьми в Нью-Йорк. И он тоже промолчал.
Через два месяца я, дети и тетушка Элеонор обживались на новом месте. Мне не удалось сразу найти квартиру, зато я купила небольшой книжный магазинчик на восьмой авеню. Первое время мы жили там. Перед отъездом Блэкстон перевел мне достаточно крупную сумму денег, в Нью-Йорке я обратилась за небольшой ссудой, которую планировала выплатить из средств своего личного фонда и наследства отца, которое составляло чуть больше двух тысяч восьмисот фунтов, и которое переходило ко мне в день моего 30-летия. Благодаря этому мы очень быстро переехали в просторную квартиру прямо над нашим магазином. Точнее это были две квартиры, которые мы соединили в одну, проломив стену. В итоге шесть больших комнат, вместительная кухня, гостиная и две ванны. Первое, что сделала в Нью-Йорке тетушка Элеонор, – сходила в театр. А я пригласила в гости семейство Фулеров. Как я уже говорила, они обосновались в городе Буффало, Роберт устроился в местный парк аттракционов или луна-парк, и вместе с Ноэль они готовились к рождению первенца и открытию магазина канцелярских товаров и открыток, аналогичный лондонскому.
Я расширяла ассортимент своей книжной лавки уже привычной бумагой, конвертами, блокнотами и, конечно, фотокарточками, которыми снабжал меня Питтс. Шон быстро нашел друзей, и целыми днями гонял мяч. Все вместе мы ходили гулять в центральный парк. Люди приходили в мой магазин за книгами и оставались надолго. Сценаристы, режиссеры, модельеры, актеры, писатели – множество самых разных людей приходили пить чай в моей гостиной, спорить, веселиться, знакомиться и творить вместе. Мой дом становился местом встреч, возможностей и радости жизни.
Этот город был совсем не похож на Лондон.
Или это я стала совсем другой. Счастливая и свободная. Да, я была свободна.
И вот в один особенно теплый августовский вечер в мою дверь раздался стук. Тетушка и дети давно спали. А я читала одну из чудесных книг, которые теперь продавала. Я вздрогнула от неожиданного звука и, накинув любимую кружевную шаль, пошла открывать.
Темное небо падало на город и сотни огней слегка подсвечивали улицы Нью-Йорка. Теплый ветер нежным вздохом коснулся моего лица. Все было правильно. Все было так, как и должно было быть.
Передо мной стоял самый невероятный мужчина во всем мире.