Мари Кон
Мэрлин
Мистер и миссис Грант
Весь путь назад мы молчали. Впрочем, молчать с Блэкстоном всегда было комфортно. Так как мама болела, она даже не заметила, что я вернулась несколько раньше обещанного. Я заглянула к ней в комнату, она спала. Она болела уже больше месяца, и отец всерьез опасался за ее здоровье. Как я смогу ей сказать, что решила стать любовницей лорда Джона? И решила ли я окончательно закопать мечты о замужестве?
Через четыре дня мучительных размышлений, я сделала вывод, что не стоит упускать возможность жить с любимым человеком ради весьма призрачной возможности когда-нибудь выйти замуж. Я далеко не героиня романов сестер Бронте и готова платить за простое человеческое счастье. Отправляя записку Блэкстону, я уверяла себя, что мама только порадуется за меня.
«Да. Ли Грант»
Записка была непозволительно короткой, но он, конечно, все понял. Он всегда понимал гораздо больше, чем было сказано.
В понедельник, в выходной день мистера Торпа, Джон пришел к отцу. Я в тот день не сидела за ширмой, а ухаживала за мамой, поэтому даже не знала о визите Блэкстона до тех пор, пока отец очень сдержанно не позвал меня в кабинет.
Я вошла. Джон стоял у окна, а отец, закрыв дверь, невозмутимо и даже как-то величественно сел за свой стол.
– Дочка, – обратился он ко мне. – Этот мужчина уверяет, что страстно влюблен в тебя, а ты отвечаешь ему взаимностью. Это так?
– Да, папа, – ответила я, сцепив руки, и умирая от волнения.
– Тебе известно, что он женат? – с напором спросил отец, сохраняя ледяное спокойствие.
– Да, папа.
– Стоит крепко подумать, дорогая, прежде чем связываться с мужчиной, обремененным семьей. Милорд, оставьте нас с дочерью наедине на несколько минут, будьте любезны.
– Я буду ждать на крыльце, – ответил Джон, учтиво поклонившись отцу, который сразу же переключил все свое внимание на меня и долго-долго пристально смотрел в мое лицо.
– Давай поговорим откровенно, Мэрлин, – наконец сказал он и жестом пригласил меня сесть в кресло мистера Торпа. – Мне не нравится, что тобой интересуется женатый мужчина. Я давно уже догадался, что у тебя появился возлюбленный, но не думал, что это человек совершенно иного круга, да еще и семейный. Я видел твое будущее совершенно иначе. Я, как любой нормальный человек, хочу, чтобы моя дочь вышла замуж, родила законнорожденных детей, была обеспечена на всю жизнь. Но вот лорд Джон приходит и заверяет меня в своей любви к тебе, клянется, что, взяв тебя на содержание, как бы противно это ни звучало, будет относиться к тебе так же как к законной супруге. Он также утверждает, что ваши отношения чисто платонические. Я склонен ему верить. Он очевидно влюблен. И я не буду спрашивать, каким образом вы встретились и полюбили друг друга. Но мне, дочка, очень интересно послушать, как же ты смотришь на всю эту ситуацию? Как видишь, я достаточно спокоен, но это дается мне большим трудом, поэтому уважь родителя и будь любезна объясниться.
– Хорошо, папа. – Я постаралась взять себя в руки. Сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, и начала: – Мы с лордом Джоном случайно столкнулись на крыльце в день его первого визита, он запомнил меня, и когда я потерялась на трафальгарской площади во время праздника нового тысячелетия, он увидел меня и спас из толпы, а затем проводил до Чизторнов. Потом он начал ухаживать за мной, а я позволила ему это, – отец хотел что-то сказать, но я остановила его, нетерпеливо взмахнув рукой. – Дай мне досказать, папа. Я хотела бы выйти замуж, но ты сам знаешь, что не за кого. Ты прекрасно понимаешь, какой узкий у нас круг общения и что в нем нет мужчин, потенциально годных в мужья. Когда-то я питала надежды на Ричарда Дженссена, но он, вероятно, не держал в планах женитьбу. В любом случае он умер, а вместе с ним умерли все мои надежды на замужество. Лорд Джон богат, умен, чистоплотен, не страдает видимыми психическими расстройствами, за время знакомства мы успели узнать друг друга и подружиться. Ко всему прочему я и, правда, люблю его, папа. Он делает мне единственно возможное в его ситуации предложение. И чтобы ты не сказал сейчас, я его приму. Я не хочу жить одна. Если вдруг с тобой что-то случится, я потеряю свой доход, и мне не на что будет жить. Этого я тоже не хочу, – я закрыла лицо руками и в величайшем волнении расплакалась. – Если ты откажешься от меня, я пойму, папа. Но я все равно пойду с лордом Джоном.
Отец устало потер виски и задумался. На его лице отражалась борьба благих намерений и житейской мудрости. Джеймс Уороби всегда был хорошим отцом и ему тяжело дался этот разговор. Наконец, он сокрушенно покачал головой, потер лицо руками, словно сгоняя наваждение, и обреченным голосом проговорил:
– Я не имею права отказываться от своей единственной дочери. Однако и поддержать твое решение мне противно.
Он встал и прошел к двери, за которой все еще стоял Блэкстон.
– Прошу Вас, войдите внутрь, – попросил отец.
Джон зашел, взволнованно глядя на меня, словно спрашивая, все ли со мной в порядке, не изменила ли я своего решения?
– Милорд, – начал отец, – как я уже сказал своей дочери, мне противно поддержать Ваше предложение. Но моя дочь у меня одна, и я очень привязан к ней, поэтому я уступлю вашему совместному желанию быть вместе при одном условии.
– Все что угодно, доктор Уороби, – серьезно отозвался Блэкстон.
– Моя жена тяжело больна, и я не хочу излишне волновать ее. Я знаю, в Ваших силах сделать так, чтобы она поверила, что Вы и впрямь женитесь на моей дочери. Я смогу убедить ее не присутствовать на свадьбе, но в остальном все должно выглядеть так, как если бы вы были женаты.
– Я сделаю все возможное, доктор Уороби.
– Не сомневаюсь, – устало ответил отец. – Да и еще кое-что. Пришлите ко мне Вашего юриста, составить договор.
– Договор какого рода? – удивился Блэкстон. Наверно, он испугался, что отец вдруг решил стать моим сутенером.
– Видите ли, милорд, вот уже несколько лет на имя моей дочери открыт специальный счет, который она обязана пополнять ежемесячно. А так как с сегодняшнего дня она уволена, то эта обязанность переходит на Вас. Все достаточно просто, Вы должны будете ежемесячно до ее 30-летия перечислять в фонд 120 шиллингов, плюс к этому я требую, чтобы с 30 лет и до конца жизни, не зависимо от того, как сложатся ваши отношения, Вы выплачивали ей обязательное пособие в 250 фунтов в год, плюс 200 фунтов в год за каждого ребенка, который может у вас родиться. Так как Вы не муж, Вы не сможете пользоваться ее деньгами, впрочем, Вам это и не нужно. С размером содержания до исполнения Мэрлин 30 лет вы определитесь сами, однако, я требую, чтобы сумма «на булавки» была также оговорена в Вашем с ней договоре. Вас это устраивает?
– Да, абсолютно, – ответил Джон. Когда речь пошла о цифрах, к нему вернулась вся его уверенность в себе. – Думаю, 200 фунтов в год на булавки подходящая сумма, с учетом того, что я беру на себя все ее текущие расходы. Так же я планирую приобрести на имя Мэрлин дом в предместье Лондона, как только она перейдет под мою защиту.
«Защиту»… как изящно все-таки умеет говорить Блэкстон. По сути, я стану его любовницей и содержанкой, он моим покровителем. Не так далеко я ушла от Ноэль, печально подумала я. С другой стороны, не будь Джон женат, он бы предложил мне руку и сердце. Не так ли?
В течение многих лет после того дня я часто думала, почему отец так легко согласился с предложением Блэкстона, и в итоге пришла к весьма неутешительным выводам. Отец был готов к гораздо худшему варианту. Папа всегда был реалистом, и здраво оценивал мои шансы на будущее, поэтому он прекрасно понимал, что стать возлюбленной младшего сына герцога – самый счастливый лотерейный билет, который я могла вытащить.
К слову я и сама себя немного удивляла. Никогда не думала, что способна так держаться принятых решений. Но и в случае с Ноэль, и в случае с Джоном, решив, я следовала до конца.
В августе, как раз ко дню моего рождения, Блэкстон уладил все свои дела и мог, наконец, встретиться со мной. Правда встреча наша прошла в кабинете отца под его бдительным взором, длилась не более получаса, и говорили мы только о важном. Для мамы наша «свадьба» была назначена на 17 августа, в этот же день я переходила под опеку Блэкстона и уезжала из дома. Мама была очень рада, она тепло поговорила с Джоном накануне переезда, расцеловала его, а он, растроганный, обещал, что будет как можно чаще привозить меня в отчий дом. За день до переезда, в четверг я назначила встречу Ноэль. Конечно, мама насколько ей позволяло здоровье и воспитание, обсудила со мной интимный вопрос, но по понятным причинам мне хотелось напутствия Ноэль.
– У меня такое ощущение, что я и впрямь выхожу замуж, – перебирая платок, сказала я подруге. Мы сидели в кафе и пили чай с пирожными. Ноэль была очаровательна и весьма элегантно выглядела, ее наряд стоил в несколько раз дороже моего, хотя оба они, конечно, были из магазинов готовой одежды.
– Да, Ли, я могу себе это представить, – проникновенно отозвалась она. – Но будь осторожна. Ты очень мало знаешь о нем, не знакома с его семьей, укладом их жизни. К сожалению, не все можно решить через постель, хотя по правде говоря, без нее не решить вообще ничего.
Мы засмеялись. Мне было легко с Ноэль, и наконец, подходило то время, когда мы вступали на одну линию.
– Как вы проведете Ваш «свадебный» день?
– С утра мы договорились вместе с отцом сходить в церковь, потом папа пойдет в аптекарскую, а мы поедем за город. Блэкстон покажет мне мой дом, это где-то в Ричмонде.
– Как можно было назвать сына герцога именем для слуги? – возмущенно недоумевала Ноэль чуть позже.
– Блэкстон говорит, что так решила его матушка, – ответила я. – По его собственному признанию, у герцогини весьма неоднозначные взгляды на жизнь. Она выбрала ему простое имя в знак того, что их семья близка народу.
Ноэль даже фыркнула.
– Неоднозначные – это очень мягко сказано. Вероятно, матушка Блэкстона и вовсе тронута умом.
Мы опять рассмеялись, а потом Ноэль рассказывала мне о том, как мадам Жу учила девушек, только начинавших работать на нее. И я совершенно не переживала. Но стоило мне распрощаться с подругой, как волнение снова стало сбивать меня с ног. Новая история начиналась не только для Англии, но и для меня самой. Ночью я почти не спала, ворочаясь в своей постели. Утром, едва дождавшись, когда родители встанут, я тут же пришла к матери и провела с ней все утро. Мы вместе завтракали, и я физически ощущала ее любовь, ласкающую нежность и заботу, которая пронизывала каждое ее усталое движение. Мне казалось, она понимает, что мы обманываем ее, скрываем самое важное, но она так любила меня и так была счастлива, что прощала нас с отцом и Блэкстоном.
К назначенному времени я надела свое самое красивое платье, серо-розовое из тафты, украшенное темным кружевом. Поцеловав мать, я еще раз распрощалась с ней. Вместе с отцом мы сели в карету, где уже ждал Блэкстон. В церкви мы пробыли совсем недолго, потому что неожиданно все засмущались, и в воздухе повисла неловкость. По этой причине папа быстро благословил нас, сказав, что хоть мы и не муж и жена, но должны нести ответственность друг за друга, поддерживать и любить, чтобы ни происходило в жизни. Его глаза повлажнели, и он поспешно откланялся.
– Ты невероятно красивая, – сказал Джон, легко поцеловав меня в губы. Я улыбнулась ему, мы сели в карету и поехали смотреть дом.
Мы приехали в Ричмонд – очень престижный район, примерно в 10 милях от родительского дома, на Мортлейк Роуд.
– Ну вот и твой дом, – громко и радостно сказал Блэкстон, подавая мне руку. Я вылезла из кареты и осмотрелась. Передо мной было отдельно стоящее большое трехэтажное здание из кирпича, с чудесными большими окнами. Дом был построен не так давно и полностью соответствовал своему времени. Сдержанный, аккуратный и чуточку сноб. – Дом весьма скромный, не обставлен, да и участок небольшой, зато здесь есть водопровод.
– Это называется скромный? – воскликнула я. – Боже, Джон, ты должно быть шутишь.
– Пойдем внутрь, – усмехнулся он и потащил меня, совсем как мальчишка. – Здесь дюжина комнат, кухня, есть небольшой погреб. Я найму тебе лакея, горничную, кухарку и экономку, все они будут почти постоянно находиться с тобой, так что скоро ты сама поймешь, насколько тесно здесь может быть.
Мы вошли внутрь, оказавшись сразу в просторном зале, и я остолбенела. Сквозь высокие окна вливался солнечный свет, солнце словно пронзало окна и дом казался еще светлее. Мебели не было, стены были лишь покрыты слоем белой штукатурки, но все это делало дом совершенно потрясающим. Особенно после наших темных апартаментов, с ног до головы обставленных различной тяжеловесной мебелью, зачехленной драпировками, с ворохом вечно пылящихся мелочей и украшений.
Дом внутри был практически весь белого цвета, выбеленным стенам вторила лепнина на потолках в комнатах и светлые мраморные полы в гостиной, кухне и ванных комнатах. Я решила, что стоит и оставить его таким, чтобы сэкономить на электричестве. О да! Здесь было электричество! Настоящая роскошь, которой были лишены мои родители на Камден-стрит. А еще здесь был бойлер с горячей водой и водопровод, керамический унитаз со сливом! Пожалуй, все что было в доме – пустые стены и технические новшества. Впрочем, была еще лестница из красного дерева, а полы в некоторых комнатах были устланы паркетной доской. Что ж, я кажется второй раз в жизни влюбилась по-настоящему!
Я обернулась к Блэкстону и позволила себе его обнять.
– Здесь потрясающе!
– Крайне рад, что тебе понравилось, – ответил он и снова легко поцеловал меня. Как же мне нравилась эта непринужденная близость. – Можешь обставить здесь все по своему усмотрению.
– Правда? Тогда давай просто поставим в центре кровать, мы будем на ней спать, есть, отдыхать, читать…
– Мне нравится ход твоих мыслей, – рассмеялся он.
Остаток дня мы провели, прогуливаясь по Королевским ботаническим садам, потом поужинали в гостинице, где Блэкстон занял нам чудный номер до конца сентября, чтобы я спокойно могла закупить мебель. Начинался мой медовый месяц, начинался в тихой любви, счастье и волнующей близости.
Хотите знать, как прошла наша первая ночь? Впрочем, я все равно расскажу, так как это особенные воспоминания для моего сердца. В эту ночь я открывала для себя любовь. Она предстала передо мной многогранной и чарующей. Любовь… легкая и страстная, ласковая и нежная, смешная и забавная, любовь в словах, в чувствах, во взгляде и даже в самом воздухе…
Как Вы уже поняли, наши отношения с Блэкстоном до этого момента были весьма сдержанными. Иногда, вспоминая рассказы Ноэль, мне представлялось, что как только мы останемся наедине, он тут же накинется на меня со всем своим пылом. А иногда, после прочтения особенно романтичной истории, я думала, что он будет читать мне стихи и до самого утра воспевать мою красоту.
И вот мы в гостинице, в комнате на верхнем этаже, впервые остались с Блэкстоном вдвоем с раскрытыми картами и полной свободой действий. Комната была изящно разделена на две зоны. В одной была кровать, укрытая от посторонних взглядов струящимися занавесями. Во второй властвовал камин, уютные глубокие кресла придавали ему еще больше теплоты, и крохотный столик завершал ансамбль. Комната была простой и в тоже время напоенной воздухом и ароматом ночи. Приветливая, спокойная атмосфера.
Ужин был поздний, вкусный, но достаточно легкий. Хозяйка сама подавала блюда. Когда же она ушла, Джон стал потягивать темно-красное вино с переливами алого бархата, еще хранившее тепло итальянского солнца. Я пила морс, специально сваренный для меня угодливой кухаркой. Неожиданный сюрприз “невесте”. Впрочем, мне было приятно, несмотря ни на что. Я с удивлением поняла, что в принципе для меня нет разницы, какой у меня будет статус, в какие определения меня втиснут окружающие люди. Я была счастлива с этим мужчиной. Прямо сейчас. До самой глубины своего сердца.
– У меня есть для тебя подарок, дорогая, – негромко проговорил он, разводя в камине огонь. Августовская ночь обещала быть прохладной, а окна мы еще не закрывали, потому что звезды бисером украшали темное небо. Для жителей Лондона – удивительное зрелище.
– Какой? – спросила я в предвкушении.
Блэкстон достал откуда-то из-под кресла небольшой сверток.
– Прошу тебя, надень это, – с едва заметной хрипотцой в голосе проговорил он.
– Как скажешь.
– Я знаю, что это несколько пошло, дарить женщине ночную сорочку и пеньюар, но я не смог удержаться. Увидев этот шелк у матушки, я почувствовал, что он просто создан для твоей кожи. Я ненавижу женскую одежду, но эта вещь заворожила меня.
Сказать, что я была удивлена – это ничего не сказать. Я отошла ближе к кровати, скрывшись за полотнами ткани, и едва не вскрикнула, когда развернула сверток. Сорочка была черного цвета!
Оригинал Блэкстон! Второй такой вещи не найти, да и кто отважился бы одеть женщину в черное белье? Совершенно неприемлемо! Но для меня это была самая прекрасная сорочка в мире! А черный кружевной пеньюар стал верхом изысканности и элегантности. Мой чертовски современный характер принял этот необычный подарок как символ моей свободы. Я свободна быть кем угодно в этих отношениях. Я с трудом справилась с платьем и всей прочей своей одеждой. Меня немного трясло. И от волнения перед близостью, и от жадного желания надеть эти прекрасные вещи. Но еще наверно и от того, что я наслаждалась всем происходящим. Какой еще я могу быть? Этот мужчина открывал меня, а я открывала свою любовь.
Переодевшись, я медленно вышла к нему. Я была больше раздета, нежели одета, но он смотрел на меня так, что чувствовала я себя совершенно обнаженной.
– Ты меня смущаешь, – робко сказала я.
– О, прости! – он отставил свой бокал и подошел ко мне. Он протянул ко мне руки, чтобы обнять, но в последний момент замер. – Ты прекрасна, Ли! Позволь мне прикоснуться к тебе?
– О, Джон, конечно! – это были не слова, просто выдох. Но он понял и обнял меня. Зарылся руками в волосы и от прически не осталось и следа. Он обнимал меня так, словно хотел вжаться в мое тело. Потом неожиданно поднял меня на руки и вместе со мной уселся в одно из кресел. Тут же я почувствовала горячее дыхание пламени от камина.
– Знаешь, о чем я мечтаю? – спросил он.
– Нет…
– Я мечтаю прикасаться к тебе. Я мечтал об этом с нашей первой встречи на пороге твоего отца. Тогда мы столкнулись на долю секунды, но меня словно обожгло! И потом, на площади, я держал твою руку и это было самое прекрасное ощущение за последние много лет. Ты настоящая, Ли! Я невероятно влюблен в каждый дюйм твоего тела!
Он поцеловал мою руку. Томно. И нежно. А потом снова заговорил, любовно осматривая мои ладони:
– Больше всего в детстве я ненавидел перчатки. Мама всегда гладила меня по голове, но вместо тепла ее кожи, я чувствовал лишь прохладную ткань. Может из-за этого вечного желания простых прикосновений со временем я стану ненасытным чудовищем по отношению к тебе, Ли. Но я не уверен, что в ближайшее время смогу контролировать свое желание прикасаться к тебе. Трогать тебя. Любить тебя в каждом касании.
– Обещаю никогда не носить перчатки, – я улыбнулась ему и поцеловала в губы.
Я запомнила его слова на всю жизнь. Но на самом деле мы еще долго болтали в ту ночь. Блэкстон не торопился тащить меня в постель, хотя потом признавался, что это стоило ему титанических усилий. Впрочем, тогда я еще не умела этого распознать. Когда же я, разморенная жаром камина и звездным небом, оказалась в той самой постели, Блэкстон показал мне ту любовь, о которой мечтал и которую чувствовал ко мне. Любовь в каждом касании. Не было на моем теле места, к которому он бы не прикоснулся – руками, губами, языком, волосами… Не было в моем теле клеточки, которая бы не зажглась ему в ответ сиянием удовольствия и истинной радости. Мне не требовалось подтверждения, что он наслаждался близостью со мной. Я ощущала это в каждом соприкосновении с ним. Я ощущала это кончиками пальцев, внутренней стороной бедер, обнимавших его, сосками, вжимавшимися в его грудь. Конечно, не обошлось и без некоторой неловкости, ведь я очень волновалась, и Джону приходилось справляться не только со своими эмоциями, но и с моими. Когда я уже практически почувствовала свою никчемность в любовной игре и мысленно приготовилась заклеймить себя, он с такой легкостью рассмеялся… Смятение и мое напряжение мгновенно рассеялось, нежность затопила меня. Блэкстон тихо смеялся. И его ласковый смех проникал в меня вместе с ним.