Марат Александрович Чернов
Почти всё о зомби
– Иногда настоящую проблему представляют не зомби, а люди, – произнёс Хильштейн в жёлтом. – Ты хоть и насолил нам немного, но мы на тебя зла не держим. Есть проблемы посерьёзнее.
– А что случилось-то?
– Маньяки совсем распоясались!
Кинский вопросительно посмотрел на бандита.
– Ты разве не слышал о серийном по кличке Гофман? Так вот, он зарубил нескольких моих людей топором в соседнем городе. Надеюсь, он недолго будет буйствовать, и скоро мы его найдём.
– И всё же настоящая проблема в шатунах, – возразил Кинский. – Они уже научились быстро бегать и даже маскироваться под живых людей.
– Значит, ты не станешь нас мочить, Антон? – серьёзным тоном спросил курильщик. – Ведь мы превратимся в зомби и создадим тебе много новых неудобств.
– Стану, братцы, – ухмыльнулся Кинский. – Ведь мне не нужно, чтобы за мою голову назначили новую награду. Поэтому разворачивайтесь и бегите отсюда без оглядки, может, я ещё и передумаю.
Хильштейны быстро переглянулись и попятились в сторону. Повернувшись к дороге, которая скрывалась за ущельем, они ускорили бег, хотя их вес явно не позволял им бежать со всех ног или петлять, чтобы их не настигла очередь из автомата.
– Ты их отпустишь? – в изумлении воскликнул Панк.
Кинский выждал несколько секунд, явно не без удовольствия наблюдая, как братья неуклюже бегут по дороге, тряся всеми жировыми складками, затем вскинул автомат и сделал короткую очередь по ногам неповоротливых бандитов. Те почти одновременно шлёпнулись на землю, подвывая от боли.
– Так им и надо! – весело крикнул Панк. – Сколько форсу, сколько понтов… Теперь они не смогут встать даже на колени, не то что поставить на них кого-то другого!
Он с уважением посмотрел на Антона и сказал:
– Я не знаю, кто ты, мужик, но вот тебе моя рука. Если тебе нужна помощь, я с тобой.
– Куда направляетесь? – спросил Кинский.
– В крепость.
– Значит, нам по пути, – он указал на зомби-кар. – Садитесь в машину, а то мертвяки скоро активизируются. В тесноте да не в обиде, как говорится.
Никого из компании Стаменова не пришлось долго упрашивать. Игорь бросил печальный взгляд на разбитый остов фургона и вошёл в зомби-кар последним, захлопнув за собой дверь. Огромная машина без особых проблем раздвинула метельником каркасы помятых автомобилей мародёров, проехав между ними, и тронулась дальше по шоссе.
Братья Хильштейны, корчась от дикой боли, попытались проползти несколько метров в сторону «Хаммера», в котором можно было найти аптечку, когда на них упала долговязая тень. Белый клоун несколько мгновений глядел на них холодными остекленевшими глазами, как вдруг набросился на одного из братьев в жёлтом костюме, пытаясь добраться зубами до его горла. Когда ему удалось оторвать от него жирный кусок плоти, он перешёл ко второму блюду – его брату-курильщику, вгрызаясь в его чисто выбритую лоснящуюся щеку. Тишину огласили душераздирающие вопли Хильштейнов, захлебнувшихся в собственной крови.
Параграф 2. Бдительность – превыше всего!
Необходимо помнить о том, что внешность некоторых шатунов может быть обманчива. Они могут прикинуться добрыми приятными людьми, но оказаться «изгоями» мира зомби, то есть представителями отнюдь не самой безобидной их разновидности. С другой стороны, обычный незнакомый человек, еле волочащий ноги или пошатывающийся от бессилия и строящий жуткие гримасы из-за полученных травм и усталости, может показаться вам настоящим упырём. Отсюда можно сделать обобщённый вывод: не знакомьтесь с неизвестными ни в сумерках, ни днём, ибо доверительность не самый лучший ваш союзник.
Крепость Кербер, наречённая так некогда её создателем генералом Ломовым, не была ни городом ни крепостью в привычном понимании этого слова. Скорее, это была гигантская арена для гладиаторских боёв, обнесённая высокой железобетонной стеной с несколькими смотровыми башнями, амфитеатр, под которым на глубине в десятки метров располагались подземные апартаменты, где обитатели Кербера проводили дни и ночи, каждый по-своему в соответствии со своим чином, званием и, наконец, социальным классом. Попасть сюда при желании мог любой простой смертный не младше пятнадцати лет, заплатив довольно большую подать. Таково было незыблемое правило, установленное комендантом с момента возведения этой цитадели.
Ломов не был сумасшедшим, но иногда, когда он сидел на возвышении в комендантской ложе в своём парадном белом кителе рядом со своей, вполне созревшей для кровавых зрелищ, дочерью Настасьей, ему нравилось представлять себя цезарем на подиуме в Древнем Риме.
В этот особенно жаркий день они с нетерпением ждали выхода на арену новоявленной «звезды», Ефима Молича, несколько дней назад похищенного из-под носа у братьев Хильштейнов, единственного общепризнанного гладиатора боёв с живыми мертвецами, из которых он всегда выходил победителем. Настасья втайне восхищалась этим таинственным силачом, неуязвимым для зубов зомби, а если точнее, попросту обладавшим иммунитетом от вируса.
После этого показательного боя она собиралась сообщить отцу о своём намерении обвенчаться с красавцем-истребителем зомби, хотя об этом решении ещё не знал даже сам Ефим. Неизвестно, что бы он ей на это сказал, ведь ему очень не понравилось, что его украли, будто какую-то вещь, пусть и дорогую. Впрочем, он предпочитал пока не накалять отношения с новыми хозяевами, сделав вид, что его устраивает его новое положение раба, перекочевавшего с ринга бандитов в амфитеатр честолюбивого и развращённого вождя коммуны. Он уже успел убедиться, что сбежать из крепости непросто и решил действовать как можно осторожнее, – выждать время, усыпив бдительность, и вырваться на волю при первом же удобном случае. Тогда он уже не даст взять себя голыми руками и, конечно же, никогда не вернётся к Хильштейнам, которые из-за своей непомерной алчности ему тоже надоели до чёртиков. Ему была больше по сердцу идея создания своей собственной банды, несокрушимой и растущей с каждым днём под стать самой страшной орде, – и эта мысль, зародившаяся не так давно, приятно согревала его в холодной подземной одиночной камере, где он провёл последние дни.
Амфитеатр был площадью чуть меньше футбольного поля и вмещал несколько тысяч зрителей, практически всё население Кербера. Это была пёстрая толпа, готовая ради хлеба и зрелищ пойти в самое пекло, преданная своему единоличному господину, коменданту Ломову. Генерал плохо разбирался в психологии, но отлично знал, как действовать с позиции силы, мог громко стучать по столу «железным» кулаком, умело орудовал как кнутом, так и пряником, лихо прессовал особо распустившихся на подземной пресс-хате, уверенно закручивал гайки и собирал воедино слабые звенья. За несколько лет он научился властвовать и делал это без лишней одури, но и не без скрытого наслаждения. Можно сказать, за это его и любили все те, кто его окружал, отвечая ему беспрекословным повиновением и готовностью стоять за него до последнего конца.
Он знал, что делал, когда решился выкрасть Молича у самих Хильштейнов, славившихся своей жестокостью, жадностью и коварством. Генерал Ломов чувствовал, что толпе наскучили ночные оргии и привычные бои без правил, и ей хочется чего-то новенького, а значит, её нужно было чем-то удивить. Идею похищения ему подбросила его дочь, сходившая с ума без адреналина, – она сама же и привела свой хитроумный план в исполнение. С её точки зрения, всё было сделано практически ювелирно, ведь она вознамерилась заполучить не только тело сурового силача, но и его сердце. Но было сделано ещё только полдела, и она не была уверена, что Ефим Кувалда Молич навсегда во власти её обаяния; всё только начиналось.
Она ждала бой не потому, что никогда не видела сражений людей против зомби – её возбуждала легенда, которая вот-вот должна была появиться на арене, почти мифологический герой, сердцем которого она возжелала завладеть – это щекотало ей нервы, как будто она сама должна была выйти в центр арены и сражаться рядом с ним.
Толпа бушевала, ожидая начала боя, когда комендант встал во весь рост, взял в руки микрофон и над ареной в динамиках прогремел его жёсткий отрывистый голос:
– Друзья! Граждане Кербера! Мы все ждали этого момента. Для нас нет ничего невозможного, и вот теперь в наших рядах самый опасный боец всех времён и народов! Я рад представить вам… Кувалду… Мо-о-ли-и-и-ча!..
Над крепостью прокатился оглушительный торжествующий рёв толпы зрителей. Ефим не был готов к такому бесподобному триумфу и не ожидал, что его будут встречать с таким искренним ликованием, поэтому застыл в нерешительности, когда перед ним подняли небольшие кованые ворота, через которые гладиаторов обычно выпускали на бой. Позади него стояли ещё с дюжину бойцов, вооружённых бензопилами, секирами, мачете и даже булавами. По сценарию этого шоу под открытым небом ему должны были помогать верные «друзья», набранные из числа каких-то полоумных и злобных отщепенцев, не сломавшихся под пытками прессовиков Ломова, или попросту самоубийц, которым, видимо, было нечего терять. Самому Моличу перед битвой вручили кувалду, что было символично, не говоря уже о том, что для Ефима это оружие было вполне привычным. На ринг Хильштейнов он тоже часто выходил с увесистой, заострённой с одного конца кувалдой, снося головы зомбарям, чем и приводил публику в сумасшедший восторг.
Охранники подтолкнули помощников Ефима к воротам, и тот был вынужден сделать первый шаг вперёд. Наконец он предстал взорам зрителей, с улюлюканьем подскакивавших со своих мест при виде его внушительной, поигрывающей бицепсами фигуры, облачённой в лёгкую кожаную накидку, тогда как все остальные бойцы были одеты в специально сделанную кольчугу с металлическими щитками для защиты от зубов зомби.
Спустя минуту с противоположной стороны арены появились и шатуны, которых вытолкнули из загона. Их было в три раза больше, чем гладиаторов, но это считалось честным разделением сил в бою на арене. Увидев зомби, Молич нервно сглотнул, осознав, что попал в неприятную историю. Комендант и не собирался облегчать жизнь ни ему, ни его собратьям по оружию, отобрав для боя самых рослых, крепких, злобных, далеко не безобидных шатунов. Среди них были и быстрые особи, похожие повадками на гиен, были и медлительные, но мощные и устрашающие под стать каким-нибудь йети, но все они были одинаково голодны и, едва завидев людей, чересчур бодро направились прямо к ним, механически размахивая руками, словно роботы манипуляторами.
Зомби и гладиаторы сцепились в смертельной схватке – первые шли напролом, получая сильнейшие удары всеми орудиями, которые были в распоряжении простых смертных, но, очевидно, не чувствуя при этом и намёка на боль. Молич стоял в центре группы соратников, пока зомби не разорвали это оцепление, внеся панику в ряды гладиаторов, и тогда Ефим припомнил свои бойцовские навыки, покрепче ухватившись за кувалду. Послышался треск черепов, когда он обрушил на них своё холодное оружие, однако и шатуны были не лыком шиты и не собирались уступать, давя и яростью, и численностью, что в итоге и сломило оборону простых смертных.
Очень скоро донеслись вопли первых жертв шатунов. Наваливаясь на гладиатора по двое или трое, зомби буквально разрывали его на части, невзирая на кольчугу, и на обожжённый солнцем песок арены вместе с вываливающимися внутренностями проливалась алая кровь. Молич подхватил с земли мачете, брошенный одной из жертв, и в неистовстве умудрился за одну минуту оглушить кувалдой и обезглавить сразу пятерых зомби, приведя толпу зрителей в исступление и едва не оглохнув от её рёва. Его соратники, число которых заметно уменьшилось, мало ему помогали, и Молич понемногу начал выбиваться из сил, когда двое рослых шатунов сбили его с ног, навалившись сверху, и он почувствовал зловоние клацающего зубами зомби и увидел его бешеные жёлтые глаза совсем рядом.
Кувалда выпала из его рук, и, казалось, шатун вот-вот вопьётся зубами в его руку или горло, однако зомби, отведя свой жуткий мутный взор, только прохрипел что-то нечленораздельное и попытался отползти поближе к останкам одного из растерзанных гладиаторов, словно Молич стал для него совершенно невидим. Этим тут же и воспользовался Ефим, вскочив на ноги и нанеся сразу два смертельных удара мачете обоим инфицированным обидчикам. Он снова пустил свою кувалду в ход, не забывая рубить головы шатунам направо и налево при помощи мачете, заставляя зрителей вопить в истерике, и постепенно уцелевшие в бою гладиаторы перешли в наступление, расправившись почти со всеми упырями. К исходу битвы они остались втроём, включая Молича, предоставив ему право разобраться с последним уцелевшим шатуном. Ефим подошёл к нему почти вплотную, пользуясь той самой удивительной для неискушённых зрителей покладистостью шатуна, по какой-то причине быстро потерявшего к нему интерес как к потенциальной жертве, и одним махом эффектно отсёк ему голову, с пафосом поднял её за волосы и подбросил в сторону комендантской ложи, где сидела раскрасневшаяся от возбуждения и восторга Настасья.
Генерал Ломов тоже был более чем доволен, он улыбался и не переставал аплодировать этой победе Молича так же, как и тысячи восхищённых зрителей. Однако, когда Настасья что-то прошептала ему на ухо, он сразу изменился в лице, с удивлением уставившись на дочь. На его лице отразилась какая-то досада и гнев, но он быстро скрыл её под маской милосердного цезаря и покинул ложу, утащив с собой и дочь.
Ефим Кувалда Молич наслаждался триумфом ещё минут пять, после чего поклонившись толпе, покинул арену в сопровождении ещё двоих выживших. Ефим был почти счастлив, но в то же время не мог отделаться от странного ощущения, что он не вполне насытился видом расчленённых тел шатунов, и бой, в котором он как всегда одержал верх, был не более, чем первым раундом в длительном матче, если не отвлекающим манёвром вражеской армии, только собирающейся перейти в наступление.
Стражи Кербера
Параграф 25. Окончательное решение «ненужного» вопроса.
Многие спрашивают, почему обычного зомби нельзя убить пулей в голову, а необходимо обезглавить или, чего похлеще, расчленить? Нет ли в практических советах этой книги какой-то дезинформации, досадной ошибки или, что ещё хуже, злого умысла? Нужно раз и навсегда поставить точку в этом вопросе. С первых же дней Армагеддона было замечено, что пуля для шатуна (конечно, если она не разрывная или со смещённым центром тяжести) – всё равно что укус комара и зачастую не способна даже отпугнуть. Используя топор, мачете, катану, болгарку или бензопилу, добропорядочный гражданин нового мира повышает свои шансы на выживание, выходя на тропу войны со зловещими ордами зомби.
Зрители красочного действа, развернувшегося на арене Кербера, только начинали расходиться, горячо обсуждая непревзойдённое боевое мастерство Кувалды Молича, когда к высоким закрытым воротам крепости подъехал зомби-кар Кинского. Антон долго и настойчиво жал на клаксон, пока ворота наконец не открыли, и бронированная машина смогла въехать за пределы неприступных стен.
Она оказалась ещё перед одной, не менее внушительной стеной, в небольшом внутреннем дворе, служившем неким изолятором. Машину окружили несколько одетых в прочные латы и шлемы охранников, вооружённых автоматами с гранатами в подствольниках. Самый представительный, упитанный и «укомплектованный» с виду вышел вперёд, остановившись перед водительской кабиной, и громко недружелюбно сказал:
– Один может выйти из машины без оружия с поднятыми руками. Остальные остаются внутри.
Все, кто был в салоне зомби-кара, единодушно и без совещания делегировали Кинского для проведения дальнейших переговоров.
Антон вышел из кабины, отдавая себе отчёт, что попал в осиное гнездо и в дальнейшем нужно считаться со всеми приказами местных соглядатаев, хотя внутри его буйной натуры всё кипело, и внутренний голос выкрикивал в адрес дюжих стражников много нецензурных слов.
– Кто вы и откуда? – строго спросил представительный офицер, смерив Антона подозрительным взглядом.
– Мы всего лишь беженцы, командир, – сдержанно сказал Кинский, прислушиваясь к рокоту разбредающейся многотысячной толпы за внутренней стеной.
– И сколько вас всего, беженцев? – спросил охранник.
– Со мной ещё пятеро.
– Дети с вами есть?
– Нет, – ответил Кинский, понимая, что ещё не время для встречных вопросов и эмоций.
– Это хорошо. А ты знаешь, что за каждого нового члена нашей дружной общины полагается налог? – алчно улыбнулся охранник, блеснув золотым зубом.
– Сколько? – нахмурился Антон.
– Всё.
– Что значит всё?
– Ты не въезжаешь? Всё, что у вас есть, приятель. Это разумная плата за вступление в нашу коммуну и дальнейшую охрану ваших драгоценных шкур под мудрым правлением генерала Ломова. Впрочем, вас никто не заставляет и можете убираться восвояси, не позабыв оставить всё топливо. Это плата за парковку, ведь всё стоит денег, не так ли?
«О-о-о, да мы не в осином гнезде, а в змеином, чудесно! – сказал про себя Кинский.
Действительно, тут было, о чём задуматься. В случае согласия на условия проживания в коммуне, они теряли всё имущество и оружие в пользу «общака», и дальнейшая их судьба представлялась на редкость неопределённой, а в случае отказа они теряли всё имеющееся топливо и, соответственно, зомби-кар. Это была убийственная вилка, с которой уже не соскочить. Кинский пожалел, что вообще сунулся сюда, в этот серпентарий, но идти на попятную было поздно и, не советуясь с остальными, поскольку считал машину единоличным честно отвоёванным трофеем, да и вообще, если уж на то пошло, частной собственностью, он нехотя дал своё согласие на светлое будущее в коммуне.
Заглянув в салон, он сказал ожидавшим его пассажирам:
– Расслабьтесь, я обо всём договорился. Отныне мы в коммуне. Выходите по одному, оставьте всё оружие в машине. Доблестная охрана этого прекрасного города о нём позаботится.
После этого под бдительным оком упитанного офицера их провели в закрытое помещение без окон, куда спустя некоторое время подошёл пожилой человек в белом халате, подвергший всех шестерых подробному медицинскому осмотру. Не найдя симптомов зомби-вируса, он поставил в своей толстой учётной тетради галочку и собрался было уходить, когда его взгляд остановился на Стаменове и его прелестной ассистентке.
– Вы врачи? – спросил он.
– Микробиологи, – ответил Игорь тихим голосом, будучи ещё в подавленном состоянии после произошедшего в ущелье.
– Я – доктор Блум, заведующий медсанчастью.
Медик выразительно взглянул на охранника:
– Этих двоих определите ко мне в медблок. Остальных, куда хотите. Вроде все здоровы.
– Вроде, доктор? – оскалился «упитанный».
– Быть в чём-то уверенным в наше время может только идиот, – раздражённо отрезал медик.
– А как здоровье Молича? – осведомился охранник. – Мы думали, что он не выживет после такого побоища.
– Я как раз собирался к нему, у него что-то с глазом, а ты меня задерживаешь.
– Я не прощаюсь, – бросил напоследок Стаменов своим новым знакомым.
– Не сдавайтесь, доктор, ищите панацею от вируса, мы на вас надеемся, – крикнул ему вслед Панк.
– У вас один врач на всю крепость? – спросил Вязов, когда все трое медиков скрылись за бронированной дверью.
– Не умничай, – сердито рявкнул охранник и обратился к остальным:
– Итак будем знакомы. Я – капитан Иван Крылов, подразделение внешней охраны объекта. В силу данных мне комендантом полномочий, я должен распределить вас по участкам крепости. У каждого члена коммуны есть свои обязанности в зависимости от его способностей и профессиональных навыков. Начнём с тебя, – он указал на Кинского. – Что ты умеешь? Чем ты можешь быть полезен для общества?
– Умею громить мертвяков, – уверенно отбарабанил Антон. – К тому же я водила со стажем.
– Ну что ж, могу хоть сейчас взять тебя в охрану на проверку, – с благосклонной улыбкой ответил капитан.
– Ты? – спросил он у Панка.
– Я отличный техник, механик, конструктор. И вообще у меня много новаторских идей по обороне закрытых городов.
– Например? – с сомнением в голосе поинтересовался Крылов.
– Винторезы. Их можно расставить по периметру города, питание от дизель-генераторов. При этом используются винты от винтокрылых машин. Зомби никогда не пройдут через эту мясорубку! У вас нет лишнего вертолёта?
– Хм! Нет, вертолёт всего один, на аварийной площадке. Ладно, насчёт тебя я ещё подумаю, может, в подмастерья к кузнецу, чёрт знает?
Капитан увлечённо посмотрел на Цибелу:
– Вы, девушка?
Та, растерявшись, просто молча пожала плечами, и, как следствие, оказалась в числе множества претендентов на место помощника повара на кухню.
– Ну, а ты, умник? – прищурившись, сказал лейтенант Вязову.
– Слесарь-ремонтник, – ответил тот, переглянувшись с Панком. – Могу варить, паять, точить, налаживать оборудование… Я всё могу.
– Отлично, пойдёшь в стройбат, – прервал его Крылов. – Нам нужны простые работяги… Ну, и ты с ним, – сказал он Панку. – Из вас получится хорошее рабочее звено.
В этот момент включилась портативная рация капитана, и кто-то доложил ему о приближении какой-то фуры.
– Отлично! Впускайте, – приказал он и обратился к Антону:
– Ты пойдёшь со мной, остальные ждут здесь.
Пока они шли обратно в сторону двора по длинному коридору, Крылов кратко и доходчиво ввёл Антона в курс дела. Они ждали эту фуру вот уже неделю. В ней везли провизию и патроны, купленные (или, скорее всего, украденные) в одном из мегаполисов.
Огромный тягач уже стоял во внутреннем дворе за закрытыми воротами.
– Дайте ему карабин, – скомандовал капитан одному из бойцов, оцепивших фуру, указав на Кинского.
Тот послушно передал ему своё гладкоствольное ружьё. Антон, взяв карабин, снял его с предохранителя и застыл на почтительном расстоянии от грузовика, наблюдая за тем, что происходит. Крылов медленно подошёл к кабине с решётками на всех окнах, включая лобовое, и постучался в дверь водителя. Она со скрипом приоткрылась, из-за неё выглянул мужчина с бледным или, скорее, даже зелёным лицом.
– Ты долго ехал, мы тебя заждались, – строгим тоном сказал капитан.
– Таковы дороги, которые мы выбираем, – хрипло, с какой-то неприятной ухмылкой отозвался шофёр, не торопясь покидать кабину.
– Где твой напарник?
– Он не доехал, капитан, – глухо проговорил водитель, закашлявшись. – Парню не повезло, его цапнул шатун.
– Ты плохо выглядишь, сам не заболел?
– Да, вроде простудился, – невнятно пробормотал шофёр, пытаясь снова укрыться в тёмной кабине от палящих лучей солнца.
– Ты привёз заказ?
– В машине тридцать шлюх, начальник. Патронов нет, снарядов нужного калибра тоже. В этом проклятом мегаполисе, по-моему, не осталось вообще ничего, кроме шлюх. Не мог же я катиться порожняком, верно?
– Ладно, открывайте кунг, – с тяжёлым вздохом приказал капитан, с любопытством скосив на Антона один глаз, точно хамелеон, и отметив про себя, как тот держит ружьё и принимает боевую изготовку.
Один из солдат сбросил засов с задних дверей фуры и потянул ручку одной из створок на себя, как вдруг она распахнулась с такой силой, что бойца отбросило в сторону, и на землю с хрипом и характерными утробными стонами повалилась груда тел в коротких драных юбках, шортах и топах, или попросту без ничего. От неожиданности Кинский едва не выронил карабин. Лица женщин, выпрыгивавших из фуры одна за другой, были землистого или жёлтого оттенка, а глаза мерцали тем самым дьявольским огнём, к которому невозможно было привыкнуть даже бывалому истребителю живых мертвецов. Трое зомби тут же подмяли под собой истерически визжащего бойца, не успевшего увернуться от их цепких рук. Первым отреагировал капитан, мгновенно отдав приказ открыть огонь по зомби, и первым подал пример, оглушив первую волну шатунов длинной очередью из своего автомата. Однако огненный шквал пуль серьёзного калибра отнюдь не остановил на удивление энергичный и агрессивный отряд инфицированных диверсантов, скрывавшийся в кузове грузовика.
Экс-шлюхи, как их назвал шофёр фуры, казалось, были рады размять косточки после долгой поездки в тесном кузове и с воинственными воплями бросились в разные стороны, не давая солдатам ни малейшего преимущества. В итоге пули последних либо били мимо длинноногих и, соответственно, быстрых и прытких, грудастых зомби, или рикошетили от фуры, в то время как те, воспользовавшись замешательством оцепления и моментом перезарядки магазинов, быстро взяли верх в этой опасной схватке.
На обзорной вышке, возвышавшейся над внутренним двором, дежурил пулемётчик, но он старался делать лишь очень короткие очереди, видимо, опасаясь повредить своих.
Кинский оставался пока вне досягаемости зомби, вступивших с солдатами уже в открытую рукопашную, и продолжал наблюдать, сделав всего пару выстрелов, скорее, чтобы не показаться предателем или трусом и не привлечь внимание своим бездействием. Крылов поспешно отступал, паля по зомби из автомата, когда заряд в его магазине закончился, и двое шлюх набросились на него, пытаясь добраться зубами до его тела. Они приближались к нему обычными для голодных шатунов быстрыми рывками, стараясь вцепиться в него костлявыми руками и ногтями, когда Антон решил, что самое время начать действовать. Он бросился к растерявшемуся капитану на помощь, оглушив обоих остервенелых зомби-шлюх двумя точными попаданиями из карабина в голову, после чего Крылов сумел перезарядить автомат, и продолжил прицельную стрельбу по инфицированным, выразительно кивнув Антону в знак благодарности.
В этот момент Кинский увидел, как из кабины грузовика вылез водитель. На его бескровном зеленоватого оттенка лице были видны несколько синяков, которые могли указывать на всё, что угодно, но только не на простуду – довольно заурядные признаки инфекции у «изгоев», которые те так любят гримировать, как можно дольше пытаясь скрыть от простых смертных, кто они такие. В данном случае шофёр как будто и не собирался ничего скрывать. Казалось, он вперил невыразительный взгляд поблёскивающих на солнце глаз, похожих на полупрозрачные стекляшки, в сторону Кинского, затем демонстративно поднял левую руку наподобие нацистского приветствия, а правой молниеносно отсёк себе левую кисть длинным охотничьим ножом. После этого он поднял отрубленную пятерню с земли и осклабился, не спуская холодного взора с изумлённого Антона.
Пулемётчик с вышки, очевидно, тоже прекрасно рассмотрел истинный облик шофёра фуры и обрушил на него сокрушительный залп из своего крупнокалиберного орудия, превративший «изгоя» в решето и практически снеся ему голову с плеч, которая сначала безвольно поникла на коже шеи, лишенной позвонков, а после откатилась по земле к передним колёсам грузовика. Больше шатун уже не встал, однако кисть его левой руки так и осталась в хватке правой. Эту зловещую картину Кинский запомнил надолго, сообразив, что «изгой» пытался подать какой-то мрачный непонятный знак, который ещё следовало расшифровать.
Между тем схватка была в самом разгаре. Шофёр-шатун отвлёк внимание лишь одного Антона, не считая зоркого пулемётчика на вышке, и рота бойцов тем временем самоотверженно сражалась с зомби-шлюхами, сокрушая их ударами мачете. К ним присоединился ещё с десяток солдат, вызванных по рации капитаном, но силы зомби были далеко не на исходе, и несколько раненых инфицированных солдат поневоле должны были вскоре присоединиться к отряду шатунов-диверсантов, столь коварным образом проникших за стены крепости.
Внезапно Кинский понял, что ему нужно делать, когда в поле его зрения попал стоявший поодаль зомби-кар с распахнутой дверью. Со всех ног он бросился к нему, запрыгнул в кабину и, обнаружив ключ зажигания в замке, с выражением идиотского восторга на лице завёл мотор. Он развернул машину во дворе, умело рассчитав габариты, и, надавив как следует на педаль газа, врезался в толпу визжащих зомби. Ему показалось, что под колёса попались и несколько не проявивших должной реакции на его появление защитников крепости, но если бы его спросили в тот момент, что он творит, он бы резонно ответил, что во время рубки леса не видно щепок. Главное, что он рубил этот плотоядный лес, причём рубил его безжалостно, зверски и убойно. За минуту под колёсами его внушительной машины нашла свой конец основная масса злобных шатунов; остальных прикончили солдаты, оставшиеся на поле боя. В апогее этой кровавой расправы Кинский триумфально появился в раскрытой двери зомби-кара с пронзительно визжащей бензопилой. Он неуловимо промчался по двору, методично обезглавливая подмятых и расплюснутых под колёсами вопящих и отчаянно передёргивающих конечностями зомби, дабы не дать им шанса восстать вновь.
Покончив с этим, он заглушил бензопилу и, обливаясь потом, подошёл к стоявшему как истукан, капитану.
– Сколько рук ты заберёшь? – спросил Крылов, одобрительно похлопав Антона по плечу.
– Чего?! – с удивлением отозвался тот. – Каких ещё рук?
– Рук живых мертвецов. Конечно, я бы с удовольствием отдал бы тебе все тридцать, весь этот бордель, ведь ты нам так здорово помог, прям второй Кувалда, ни дать ни взять. Но боюсь, комендант нас не поймёт. Поэтому рассчитываю на твою мудрость и щедрость, мужик.
Антон всё никак не мог взять в толк, к чему клонит капитан, однако тут явно отдавало палёным запахом наживы, круговой поруки и банального лоббирования, и Кинский, бросив бензопилу на землю, спросил:
– А сколько ты мне дашь?
– Вот это хороший вопрос, – просиял Крылов, протягивая ему одну единственную пятерню шофёра-«изгоя». – Её ты точно заслужил. За руку в оружейной дают пять магазинов для карабина, а он у тебя уже есть. Ну и, конечно, стандартный продпаёк, ведь с этого момента ты зачислен в нашу роту. Вижу, ты парень не промах, потому начнёшь сразу с командования отделением, боевым расчётом, шаришь? Проявишь смекалку, поднимешься выше, тут всё зависит от тебя.
Параграф 8. Новые инструменты.
Никогда не забывайте о том, что однажды вам придётся покинуть своё надёжное убежище и выйти на недружелюбные улицы, наводнённые зомби разных мастей, чтобы пополнить запасы провизии, воды и вооружения. Если вы внимательно читали предыдущие параграфы, на вас будут защитные латы в виде толстых журналов, а из оружия: остро заточенный топор, бензопила, дробовик или всё это вместе. Осталось найти транспортное средство, чтобы быстро и безопасно добраться из точки А в точку В. Легковой автомобиль имеет много преимуществ, но в некоторых случаях гораздо безопаснее расчистить себе дорогу от сонмищ шатунов, сидя за рулём тягача, фуры или БМП.
Ефим Молич был зол как никогда. Неимоверно уставший, с ноющими ногами и руками, он едва успел прийти в себя после изуверского эпического сражения, в котором он одержал неоспоримую и, наверно, самую впечатляющую в своей жизни победу и теперь, лёжа на жёсткой койке в тесной холодной комнате, размышлял о том, что его ждёт в скором будущем. Победа в недавнем побоище нисколько не скрасила и не умалила самого факта его пребывания в той клетке, в которую его насильно затащили. Ему крайне не понравилось и само поле боя – подобие амфитеатра, на который сверху взирали сотни очумелых зевак, ничтожеств, которые только и могли, что орать, топать ногами и размахивать руками, упиваясь побоищем. Ринг Хильштейнов был уютнее, на нём он чувствовал себя, почти как в собственной спальне. Здесь же, в этой коммуне, которую он успел возненавидеть, его напрягало всё от начала и до конца. Вдобавок, у него разболелся глаз и боль становилось всё тяжелее переносить с каждой минутой, почему он и спросил у своего окружения, или, вернее, у охраны о враче.
