Максим Забелин
Штурм России

Усталый таможенный взгляд сначала безо всякого энтузиазма скользнул по раболепной физиономии, однако, увидев финский паспорт, офицер приободрился и учтиво кивнул.

– Лети Москва! – раскрыл свой секрет Пюйкенненн.

– Come back soon (Возвращайтесь скорее /англ./), – искренне посоветовал таможенник по-английски, формально пробежав глазами по документам.

Видимо, прав был чеховский дядя Ваня – настоящих проповедников не проверяют. Следом шел Сирманн. Он уже успел придать своему лицу выражение меланхоличной наивности. По его мнению, сложившемуся после просмотра соответствующих телепередач, именно так должно было выглядеть лицо настоящего проповедника.

– Я брат Густав, – ответил он на немой вопрос таможенника, какого шута нужно эстонцу в России, – еду собирать заблудшие души в наше стадо, – и он указал на брата Гёйсе, который все равно почти ни черта не понимал, и поэтому утвердительно кивал.

– Там вы можете делать все что угодно, но, пожалуйста, не надо собирать их в наше стадо, – похоже, несчастный таможенник понял тезис о стаде буквально, и решил, что обратно проповедники вернуться с обычным русским балластом, под личиной паствы скрывающим свое корыстное желание удрать за рубеж.

– Не беспокойтесь, стадо мы оставим на месте обитания, – отшутился Густав, замечая, что второй офицер разглядывает однообразный рисунок на экране, где высветилось содержание чемодана Гёйсе. В ответ на вежливый вопрос о содержимом, проповедник искренне ответил, что Святой книги мало не бывает, после чего его паспорт пополнился штампом, а сам чемодан уехал в багажное отделение.

К Густаву, проводившему взглядом ленту транспортера, отнеслись более придирчиво. После «просвета» его попросили открыть дипломат и, увидев содержимое: Библию и начатую бутылку «Три семерки», поскорее выдворили из страны.

Сирманн взял паспорт и поспешил за своим новым знакомым. Вскоре он, не оборачиваясь, покинул здание аэропорта, а вместе с ним и историческую родину.

II. Пхеньян – город контрастов.

«Этот человек – вот фото – похоже,

взял у наших людей большие деньги.

Постарайтесь успеть в Таллинн, пока он не сбежал.

С эстонцами не связываться. Работаем сами».

Полковник Сергей Матвеев, начальник Следственного управления ФСБ.

О том, что их неожиданное знакомство станет первым звеном в цепи бурных и невероятных событий, Густав и Гёйсе не имели ни малейшего понятия. Каждый из них думал о своем. Один, казалось, мечтал, как благодарные люди прекратят пить, курить и материться, чтобы посвятить себя благочестию и молитве. Другой свято верил, что Россия надежно укроет его, пока не улягутся страсти. Что же будет на самом деле, они даже не могли предполагать. Да и кто, кроме шарлатанов-провидцев, ради которых в средние века разводили каждый второй костер, отважится предсказать, что ждет нас завтра? Будущее загадочно, как утренний туман в распадках влажных лесов, и расплывчато, как показания участника пьяной драки.

Впрочем, известны совершенно необъяснимые случаи, когда люди отчетливо предвидели свою дальнейшую судьбу, чтобы потом с фатальной неизбежностью исчезнуть в ее всесильных жерновах.

Так, один горный лыжник во время не очень представительных соревнований по прыжкам с трамплина, улетел с первой попытки на невероятное расстояние, о котором его соперники могли только мечтать. Это явно был его звездный час: обычно он замыкал, в лучшем случае, десятку, а тут результат – 127 метров! Прыгни он так даже на олимпийских играх, все равно был бы одним из первых, не говоря уже о небольших провинциальных соревнованиях. Немногочисленные свидетели этого чуда, в основном узкие специалисты, списали все это на сильный порыв ветра и застыли в ожидании развязки. Теперь ему стоило просто в тренировочном режиме пролететь дистанцию вполовину меньше, и он внукам бы рассказывал, как пробовал на зуб спортивное золото. Но… произошла совершенно неожиданная вещь. Этот герой, поднявшись наверх, вдруг заявил своему тренеру, что завязывает с прыжками. Ему, мол, пока он летел, покачивая концами лыж рядом с ушами, было видение: посреди большого белого поля, чуть дальше точки приземления, стоит Святой Франциск и держит в руках огромный плакат надписью: «Предупреждаю в последний раз!». Так что теперь он говорит всем «Auch Wiedersehen!» (До свидания /нем./) – либо действие происходило в Германии, либо лыжник любил иногда крепко выразится по-немецки – и отправляется вниз своим ходом.

На что тренер сообщил, что это он, то бишь тренер, предупреждает «в последний раз», если сейчас же этот подонок, в которого он вложил столько времени и своего тренерского таланта, не прыгнет, то он за себя не ручается. Пришлось бедняге прыгать, а что еще делать, если пара коллег покрупнее загибают тебя в позу огородника, а тренер самолично отправляет ногой навстречу золотой медали.

Что было дальше, пересказывать не имеет смысла, так как об этом долго еще шумели местные газеты, и даже телевидение показало прямой репортаж, в котором роль героя, правда, изображал каскадер-самоубийца. Остается добавить только, что Святой Франциск и в этот раз оказался прав, хотя в наше время его советы мало кто воспринимает всерьез.

Однако такие документально зафиксированные случаи единичны, в остальном же подобные рассказы не более чем вымысел, далекий от реального положения дел. Ну а поскольку ни Густав, ни Гёйсе не относились к людям, знающим, что их ждет в будущем, то и было оно для них пока светло и безоблачно.

Так как желающих отправиться в прекрасную Россию из жуткой Эстонии нашлось не так много, они удобно устроились поролоновых креслах эконом класса ближнемагистрального самолета, и, упершись коленями в передние сиденья, вели непринужденную беседу. Сначала она касалась сфер в основном духовных, в которых Гёйсе разбирался как фальшивомонетчик в сортах бумаги. При этом он проявлял завидное упрямство, и когда дело доходило до очевидных фактов, сразу же ссылался на Библию.

То религиозное течение, русло которого проповедник желал направить на Восток, было довольно странным гибридом языческих верований древних карелов и новозаветных страшилок о судном дне. Весь этот «неотеизм» скрепил тоталитарным режимом один безымянный господин, которого в нашем повествовании, под жестким контролем Гёйсе, принято называть не иначе как «Учитель».

По его оригинальной версии, ставшей чуть ли не Пятой Ведой для последователей, окультуренный национальный финский бог, восседавший доселе на золотом троне в бриллиантовом дворце, однажды в конце 50-х явился на грешную Землю. В этот час безработный, промышлявший спекуляциями со страховками, присел выкурить полуденный косячок у памятника одного не очень почитаемого на родине человека, даровавшего Финляндии независимость в 18 году. Не прошло и получаса, как фигура издала характерный только для живых организмов звук (*Критик поправляет меня, что в Финляндии были установлены не памятники, а лишь маленькие бюсты Ленину в городах Турку и Котка, а потому моя попытка сострить насчет «характерного… звука» осталась ему непонятной). В испуге вскочив, спекулянт убедился, что бронза ожила и в нее вселился благородный дух. В своей краткой приветственной речи дух сообщил, что со страховками покончено и отныне свидетель чуда будет его наместником на земле. Напоследок, чтобы подтвердить свои чудотворные свойства, бог даровал ему 100 грамм чистейшей индийской травы и вновь замер.

Сумасбродный мессия, получив такие широкие полномочия, принялся стяжать под свои знамена праздношатающихся. Нужно к его чести отметить, что делал он это довольно успешно, так как в свое время успел поколымить фокусником в шапито. То есть отныне, следуя божественной воле, дама пик всегда оказывалась сверху, а из цилиндра всегда торчали заячьи уши. Публика была в восторге и охотно вступала в члены церкви. Ее же родоначальник упорно шел к своей цели, которая отличает все подобные течения, обильно представленные во всем мире – большие пожертвования на благое дело. Чем больше паствы, тем лучше финансирование – первая заповедь, которая, похоже, начертана на всех сектантских скрижалях. Со временем его организация превратилась в крупный финансовый институт с широкой сетью агентов-проповедников, баллами, возвратными чеками и даже своей системой поощрений, от значка «Учителя» до розового «каддилака». А потому неудивительно, что, завидев первого встречного поперечного, святые люди начинали свою кропотливую работу, сообщая, убеждая, запугивая.

Густав, по сути своей умеренный атеист, придерживался иных, так называемых, научных взглядов на жизнь. Оспаривая сомнительные утверждения, он чувствовал, что Гёйсе, как скользкий сом постоянно уворачивается от прямых вопросов, но при этом ставит его самого в неловкое положение, когда опровергать уже нечего. И все вроде так и выходит, что Земля – это панцирь Черепахи Гамба, которая плавает в божественном пруду бога Яхве, что, выплачивая деньги, ты покупаешь райское блаженство и так далее, пункт за пунктом. В общем, сплошная мешанина из суеверных страхов и обрывков евангельских историй. В какой-то момент разгоряченный Густав даже полез за бумажником, чтобы поставить десятку на второе пришествие, но во время остановился. Буквально схватив проповедника за руку, он вернул купюру обратно и с большим трудом перевел разговор на другую тему.

Какими были родители Гёйсе Пюйкеннена? Интересный вопрос. Но еще более интересным был рассказ, который поведал Гёйсе своему новому другу. В силу невероятной страсти к обучению проповедник постоянно пытался мастерить фразы на языке большой страны, оттого рассказ занял не 20 минут, а целый час, да и то лишь потому, что Густав после первой трети взмолился, чтобы финн продолжил по-английски. В итоге Сирманн кое-что домыслил сам, и вот что из этого получилось.

Мама Гёйсе, Ирма Койвисту, в то время еще семнадцатилетняя активистка Финского Коммунистического Фронта, неделями не бывала дома, пропадая на различных демонстрациях и митингах в защиту марионеточных режимов, которые большой брат Советский Союз поддерживал в странах третьего мира. Ее успеваемость практически равнялась нулю, она до одури спорила с учителями даже в те редкие дни, когда все-таки посещала школу. Она доводила их до бешенства рассказами о всеобщем процветании трудового народа. Особенно же они свирепели, когда она сообщала, что после победы Мировой революции, всех учителей, как проводников лже-наук перевешают на соседних столбах. Она даже пошла дальше, и теперь, возвращаясь из школы домой, учителя видели, как на столбах белели их имена. Ее давно бы выгнали, четвертовали, растлили (особенно учитель физкультуры), однако раз в месяц в школу на машинах с мигалками приезжал папа Ирмы, грозный Ярно Койвисту, и на стол директору ложился чек на крупную сумму, половину которой директор честно оставлял себе на пропитание, а остальные шли на содержание школьного имущества. Папа Ирмы, вымогатель и взяточник, был далеко не последним человеком в местной полиции, и все уважали его за необузданный нрав и любовь к выпивке.

Как тесен мир! – восклицаем мы, часто даже не понимая насколько этот мир тесен в провинциальном финском городке. Однако, факт: В полицейском участке под началом грозного папы Ирмы служил скромный новобранец по имени Тимму Пюйкенненн. Его жизнь текла размеренно и мирно, все было в ней предсказуемо и безынтересно до одного момента.

Однажды под вечер в участке взревела сирена: Все силы срочно стягивались к центральной площади, где несколько десятков пьяных хоккейных фанатов, ведомых уже известной нам хрупкой девушкой, устроили беспорядки под лозунгом: «Коммунизм побеждает даже в хоккее!». Когда синий микроавтобус плотно набитый полицейским авангардом прибыл на площадь, и из жаркого нутра вывалились новобранцы в съехавших на глаза шлемах, в них полетели пивные банки и грязные ругательства. Новобранцы совершенно не готовые к такому развитию событий, столпились в неорганизованную кучу возле автобуса, растерянно озираясь по сторонам. Фанаты между тем перешли в наступление: им действительно было обидно, что русские на очередном чемпионате снова разделали Суоми под орех, да еще прямо у них дома (^*Видимо, имеется в виду чемпионат мира в Финляндии в 1974 году, – информирует меня Критик, – когда Чемпионом стала сборная СССР. Финны заняли 4 место). И вину за то, что произошло, они возлагали целиком и полностью на стражей порядка. Ирма тонко почувствовала неожиданно приобретенное преимущество и, высоко подняв лозунг, пошла прямо на кучу полицейских.

Но ничто не длится вечно, и ее радость вдруг сменилась жестким огорчением. Юный Тимму, которому шлем закрывал почти весь обзор, а бронежилет заставлял стоять в полу-присяди, вдруг в порыве страха махнул резиновой дубинкой и – надо ж такому случится – попал гордой и неприступной Ирме прямо в ухо. Ирма тихо вскрикнула и осела на землю, лозунг выпал из ослабевших рук, а пьяные фанаты, по природе своей трусы и подлецы, бросили своего лидера на произвол судьбы и пустились врассыпную.

Столь блистательная победа полиции над хулиганами до такой степени вдохновила местных журналистов, что на утро все газеты пестрели заголовками типа: «Полисмен избивает женщину на глазах изумленной публики!!!» Однако сама городская полиция пребывала в состоянии эйфории. Такого решительного отпора преступность в Финляндии не получала со времен Гурдихильда Злого, известного тем, что у викингов, которые были замечены в краже, он собственноручно отнимал краденное и присваивал себе. И в связи с этим радостные отцы основатели вручили Тимму перед строем латунный значок: «Лучший новобранец».

Но этот доверчивый парнишка с покрасневшими от волнения ушами, став сегодня халифом на час, даже не догадывался, что такое женское коварство. Ирма, исполненная чувства мести, уже на следующий день, по выходу из больницы, рыдая, рассказала папе историю, от которой даже у лысеющего стоика волосы встали бы дыбом.

Этот лгун и ничтожество Тимму Пюйкенненн, с которым она познакомилась в библиотеке (!), в тот же вечер заделал ей ребенка (!!), несмотря на решительные протесты (!!!). А после того, как она ему об этом сообщила, зло рассмеялся и сказал, что теперь порешит и ее, и ребенка (в теории это был Гёйсе). Где только она не скрывалась от этого психопата! Но он пробился даже сквозь плотные ряды хоккейных фанатов, культурно обсуждающих проигрыш национальной сборной, и только чудо спасло Ирму от неминуемой гибели: в последний момент неуравновешенный Тимму поскользнулся, и удар дубинкой пришелся вскользь. Иначе бы, ты папа, не обнимал сейчас свою дочку, а шел в первых рядах процессии, задыхаясь в дизельных парах катафалка.

Уже упоминалось, что глава семейства Койвисту обладал необузданным нравом, поэтому он пришел с совершенное неистовство, и в нецензурном кратце описал Ирме всю процедуру завтрашнего надругательства над своим подчиненным новобранцем. В качестве апогея возмездия он решил отобрать у Тимму значок.

Но тут уже воспротивилась Ирма, которой такая месть показалась слишком мягкой. Она сказала папе, что все равно любит этого гада и жить без него не может, поэтому пусть папа повременит пока и с надругательством, и со значком, а лучше убедит его жениться. Она же в свою очередь подарит папе очаровательного внука с таким же необузданным нравом и крепкой любовью к жизни. Какая логика двигала ей в тот момент?! Наверное, та же, что и всеми остальными коммунистами.

Для ветерана финской полиции такое решение было не самым подходящим, однако, представив свою девочку с огромным внебрачным животом, он все-таки согласился, там более, решил он, в перспективе ему никто не помешает надругаться над зятем по полной программе.

На следующий день Тимму, ничего не подозревая, пришел на работу с начищенным до блеска значком. Он всю ночь грезил о повышении и поэтому даже с некоторым удовлетворением выслушал сообщение о том, что его прямой и непосредственный начальник (а так же будущий тесть) Ярно Койвисту, ждет его в своем кабинете. Чеканным шагом вошел он туда и на подкашивающихся ногах выполз через полчаса. Судьба его была решена. Имя ему было найдено – Вещь!

Что до Ирмы, то она примерно в это же время отдавалась учителю физкультуры прямо на матах, в спортзале. Нужно же было ей как-то заиметь обещанного ребенка!

Свадьба влюбленных пташек состоялась через месяц. Не то, чтобы она была очень веселой или шумной, но все прошло в рамках приличия: Белая невеста, едва достигшая совершеннолетия с пламенеющим взглядом и манящими открытыми плечами, и серый бесцветный жених, шаркающий ногами и не поднимающий взгляд дальше, чем на 45. Это унылое зрелище заставляло даже закоренелых циников жалеть бедняжку. Невесту, конечно. Самым счастливым человеком на свадьбе был старый бродяга Райву, которому удалось набить брюхо треской, и теперь не думать о еде, по крайней мере, сутки, а самым несчастным – учитель физкультуры. Он вдруг понял, что лучшее в его жизни осталось в прошлом, на матах, в спортзале, и, возможно, никогда уже не повторится: Ирма держалась с ним очень холодно и делала вид, что вообще впервые видит.

Для Тимму Пюйкеннена церемония, как, впрочем, и первая пара лет совместной жизни прошла в забытьи. Он практически не принимал участия в зачатии, рождении и воспитании ребенка – славного малыша, появившегося на свет марте. Все его мечты были поруганы, все идеалы низвергнуты. Так и оставшись в полиции персоной нон грата, он уже не мог надеяться на повышение, семейная жизнь представляла собой тихий ужас, поэтому неудивительно, что он с головой ушел в религию, и со временем стал всерьез полагать, что Бог обрушивает на его голову несчастия не просто так, а с какой-то целью. Тимму ежевечерне стал посещать собрания радикальных сектантов, которые исповедовали сомнительные ценности, прикрываясь именем национального финского бога Яхве, а еще через несколько лет приобрел значительно влияние на своих единоверцев, став одним из патриархов их непризнанной Церкви.

К этому времени многое в его жизни изменилось. Если сначала жена Ирма всецело царила в доме и упивалась своим превосходством, сначала просто потому, что у нее побаливало ухо, а после потому, что муж оказался совершенно бесхребетным существом, то спустя годы они поменялись ролями.

Первый звонок прозвенел, когда Гёйсе стукнуло девять. Ярно Койвисту, бравый полицейский офицер, в очередной раз пренебрег рекомендациями врачей, и в канун рождественских праздников, окончательно совращенный зеленым змием, что называется, сгорел на работе. Для Ирмы это был настоящий шок. Несмотря на то, что папа не разделял ее увлечение коммунизмом, он все-таки оставался для нее единственной поддержкой и опорой. Лишившись ее, она замкнулась в себе и даже перестала появляться на собраниях и митингах, которые без нее протекали вяло и нерешительно, а вскоре и вовсе прекратились, навсегда отойдя в историю. Она продолжала работать секретарем в полицейском архиве, и все реже появлялась дома. Ребенок рос очень самостоятельным и практически не требовал опеки, дома ей почти было нечего делать – муж пахал за десятерых. Однако вскоре он, осознав, что больше пьяный тесть не будет с ним играть в бутылочку и заставлять бегать за пивом, стал частенько подавать голос, и постепенно взял бразды правления семьей в свои руки. К его чести нужно сказать, что мстить Ирме он не собирался. Может, над ним довлела идея всепрощения, а может, как человек мирный и тихий, он просто не любил скандалов. Одним словом, старший Пюйкенненн старался с ней общаться мало, и все свое внимание сосредоточил на сыне, справедливо полагая, что если за него возьмется жена, то мир получит второго Ильича Рамиреса. Он все чаще брал Гёйсе с собой на собрания, где сын впитывал в себя рассказы прихожан о двух подряд трефовых парах во вчерашнем преферансе или о чудесном избавлении от газов естественным путем. Все эти проявления Бога на Земле настолько поражали детское воображение, что, став постарше, он не мечтал о доле иной, кроме удивительной судьбы проповедника.

Ирма сначала яростно сопротивлялась, устраивая даже истерики с битьем посуды, однако события, потрясшие мир накануне 17-летия Гёйсе, совершенно ее подкосили. Распался Советский Союз и все надежды матери на то, что Финляндия станет шестнадцатой сестрой в дружной семье его республик, пошли прахом.

В один прекрасный вечер она зашла в комнату Гёйсе и долго с ним разговаривала, пытаясь в очередной раз заронить в его сердце любовь в дяде Карлу и дяде Фридриху. Однако Гёйсе, занятый библейской историей про человека, блестяще поправившего свои финансовые дела путем выдачи властям бродячего шамана, слушал очень невнимательно, поэтому мама грустно улыбнулась и ушла.

А на следующий день на кухонном столе Тимму и Гёйсе обнаружили записку, которую она адресовала своему мужу: «Прощай, идеологическое ничтожество!», и с тех пор ее никто не видел. Единственное, что доподлинно известно, накануне она купила туристический тур на двоих: «Пхеньян – город контрастов» и так и не вернулась обратно. К слову, в тот же день пропал учитель физкультуры. Однако два этих события не решились связывать воедино даже самые отъявленные сплетницы, посчитав это простым совпадением.

– 

А Пхеньян есть Корея, – грустным тоном завершил свой рассказ Гёйсе, – Pohjois

(Северная /фин./).

Густав вдруг отчетливо представил себе крепкую светловолосую женщину в каске, униформе, с нанесенными на лицо черными разводами. В тусклом свете зеленой ракеты решительно блестят ее глаза. На 58-й параллели она с «калашниковым» в руках охраняет последний бастион коммунизма.

Еще раз пережитая история жизни возбудила в проповеднике самые печальные воспоминания. Он громко всхлипнул и попросил у стюардессы мятный леденец. Похоже, потеря матери в столь юном возрасте стала для него тяжелой утратой, сравнимой разве что только с потерей космического спутника в атмосфере Юпитера.

Обо всем, что было дальше, Сирманн мог догадаться и сам. Тимму Пюйкенненн вскоре совершенно убедился, что его так называемый сын, похож на него, как турнепс на авокадо и поэтому, как одного из самых верных своих адептов, отправил Гёйсе к черту на кулички, то бишь, пардон, во Владивосток, чтобы словом жег он заскорузлые сердца тамошних жителей. Доля молодого проповедника была нелегкой, как груз Сизифа, и даже опасной, как посещение уличного туалета зимой.

Что же касается истории, которою в ответ на откровения Гёйсе, поведал ему Густав, то она, как и всякая другая ложь, скорее напоминала отчет об исполнении госбюджета, чем реальную жизнь.

Мол, мама учитель, папа рабочий. Счастливые, но бедные. Сам учился в школе, потом – университет. После Дня Независимости русский язык стал никому не нужен. Густаву едва исполнилось 30, а папа уже сказал что-то про медаль, висящую на шее, и отправил сына на заработки в Россию. С визой проблем не было, с деньгами на билет помогли родственники. Говорят, в России всех эстонцев принимают очень дружелюбно…

Кто поверил хоть слову, поднимите руку. Вот то-то! Стало нынче в мире мало доверчивых людей. А Гёйсе поднял. Поднял и поверил всему, включая знаки препинания, и избавил, таким образом, Густава от необходимости вертеться как уж на сковородке, выдумывая все новые и новые небылицы.

Полет прошел спокойно, можно даже сказать превосходно. После того, как подали горячий ужин, и новые приятели сдобрили его остатками трех семерок, настроение Густава повысилось десятикратно. За ним не следили, его не преследовали, а если и захотели бы найти, то наверняка на прочесывание России им потребовалось лет двести. План, которого хитрый эстонец придерживался с самого начала, действовал. Случай, разумеется, внес в него кое-какие коррективы, но они были настолько благоприятными, что Сирманн тоже начал немножко верить в Провидение.

Москва, Шереметьево и Россия в целом встретили путешественников сырой вечерней прохладой. Когда они спускались по трапу, над городом висела плотная серая пелена. Воздух был необычайно теплым для этого времени года, и все говорило о том, что вот-вот начнется мелкий моросящий дождик. Желтые автобусы медленно катили по летному полю. Многим такая погода не по душе. У них ноют суставы, голова раскалывается на четыре части, и они начинают проклинать тот день, когда Паскаль изобрел низкое атмосферное давление. Вероятно, к такой породе людей относился и Гёйсе. Он втянул шею в воротник, был малоразговорчив и бледен.

Но Густаву всегда нравилась пасмурная погода. Те дни, когда небо становилось серым и всякая живность в округе забивалась в норы, на чердаки и переставала галдеть, шуметь и трещать, он проживал особенно радостно. Теперь он в новой стране, с новым другом и его ждет новая жизнь. Напряжение вдруг куда-то исчезло. И он рассеяно воспринимал окружающей мир.

Его ожидания насчет русской таможни полностью подтвердились, никто не задал никаких лишних вопросов и даже не поинтересовался содержимым ручной клади проповедников. А поскольку еще в самолете они договорились, что в гостиницу поедут вместе, так как рейс Гёйсе на Владивосток был только на следующий день, Густав пошел искать такси, оставив своего спутника у места выдачи багажа. В этом багаже ему кое-что причиталось. Гёйсе с готовностью поддержал мысль о такси и, вынув из кармана трубку, изъявил желание позвонить. Звонок в Приморье единственному на весь Дальний Восток адепту финского бога, с которым церковь познакомилась по Интернету, гласил, что он незамедлительно прибывает и готов начать проповедовать хоть у трапа самолета.

Есть печальное правило – беда приходит всегда, откуда ее меньше всего ждешь. Едва Густав поверил, что все проблемы позади, и подхваченный расторопным пареньком-таксистом, наслаждался своим хорошим настроением, как она появилась. Первый взгляд, который он бросил на спешащего к ним Гёйсе, вызвал смутную, пока не оформившуюся, тревогу. Проповедник шел налегке, без чемодана!

– А где багаж? – осторожно спросил Сирманн, чувствуя, что голос все-таки предательски задрожал.

– О, ба-гаж?

– Да, чемодан?! – нарисовал в воздухе прямоугольник Густав.

– А! Очень good, новый service of Аеропорт. (Очень) хорошо, (новый) услуга (Аеропорт) /англ./)

– Что?.. Какой сервис?

– О! – гордо протянул рекламный проспект святоша.

Густав машинально принял бумаги и быстро прочитал:

«Новая услуга компании!

Вы делаете пересадку и летите дальше?

Берегите свое время и здоровье!

Доверьте свой багаж нам, и по прибытию в пункт назначения, вы сможете получить его в целости и сохранности. При этом вы можете насладиться достопримечательностями столицы, не таская тяжести на себе.

Страховка включена в стоимость отправки…» плюс то же самое по-английски.

Густав оторвался от проспекта. Беда схватила его когтистыми лапами за шиворот и резко тряхнула. Да так, что земля ушла из-под ног. Этот тюфяк отправил чемодан прямиком во Владивосток! Чемодан со всем содержимым!!!

– Где это место?

– Что? – недоумевал Гёйсе.

– Where`s your bagage!!? (Где твой багаж!!? /англ./) – взревел Густав и, вырвав из рук проповедника квитанцию, ринулся в ту сторону, куда тот машинально указал.

Понятно, его здесь не ждали. Очередь в несколько человек у стойки степенно обсуждала новую услугу компании. Растолкав всех, Сирманн едва не вцепился в приемщицу:

– Где багаж по этой квитанции?!

– Извините?

– Где мой багаж?!!

Девушка испуганно глянула на номера квитанции:

– Машина уже ушла, – сообщила она после некоторой паузы, – Вы сможете забрать ваш багаж в пункте назначения.

– Где? – обмяк Густав.

– В городе Владивостоке, здесь же написано. Доверьте нам заботу о вашем багаже, – и она дежурно улыбнулась

– Нет… – прошептал ошарашенный эстонец, качая головой, словно туземный божок, – Нет…

– Нет, нет! Раньше думать надо было, – грубо отстранили его от стойки, – Лезет еще без очереди. Дайте другим отправить…

Густав уже ничего не слышал, он сделал два шага и остановился. Мысли вихрем неслись в голове: «Бежать! Куда? Требовать, чтобы срочно вернули… Нет, привлеку внимание, я же не владелец… Все кончено…», и он побрел обратно, не в силах постичь происходящее.

«Хорошо, хорошо, – успокоил он сам себя по дороге, – Какие проблемы? Слетаю во Владивосток, все верну! Благо, на билет и гостиницу хватит, – Он вяло улыбнулся и почувствовал, как тошнотворный комок подкатил к горлу.

Гёйсе, опекаемый таксистом, остался практически на том же месте и сейчас удивленно смотрел на возвращающегося Густава:

– Что happened (Случилось, /англ./), майн друг?

– А?

– Что… happened?

– Я… проверял, верно ли они отправили багаж.

– И?

– Да, верно, он уехал во Владивосток.

– Гут! Нови услуга! – повторил святой отец, – Where now? (Куда теперь? /англ./)

– В гостиницу, – кивнул Густав и как сомнамбула последовал за своими спутниками.

Когда они вышли из здания аэропорта, он поднял голову – вся пелена куда-то рассосалась, сверху сквозь круглые дырявые тучи пробивалось позднее яркое солнце. Гёйсе, рассеяно моргая и не подозревая об опасности немедленно быть битым, шлепал к машине. Они уселись и двинулись в дорогу по миру, который только что для одного из них перевернулся. А уже спустя считанные минуты стрелой по ленинградке летел дорогой местный автомобиль, летел в город, который в своих недрах скрывал 80% финансовых ресурсов страны и около 10 000 торговцев шаурмой, которые эти ресурсы и контролировали.

III. Бензин и алюминий.

«Господин Координатор,

лучшие сотрудники занимаются этим делом.

Нам стало известно, что он скрылся в России,

причем в сопровождении некоего неизвестного.

Личность выясняется.

Я же полагаю, что это агент ФСБ и не удивлюсь,

если за похищением стоят русские спецслужбы».

Полковник Янис Нульбе, первый заместитель руководителя

Департамента охранной полиции КАПО.

Эти две вещи, несомненно, во многом определяют жизнь современного мужчины. Уровень их присутствия в жизни наглядно показывает, состоялся ли мужчина как мужчина, простите за каламбур, или нет. Вы посмотрите на бомжей, на этих несчастных калек – в их жизни нет ни бензина, ни алюминия. Их настоящее ужасно, их прошлое горько: они могут только вспоминать, как в детстве им удалось похлебать суп из алюминиевой миски. Зачем, вы думаете, они, как тени, бродят между стоящих на перекрестке автомобилей и клянчат мелочь? Неужели только чувство голода гонит их на проезжую часть? Отнюдь! Только здесь они вдоволь могут надышаться выхлопными газами и хоть на некоторое время стать нормальными людьми.

Известна история, в которой компания молодежи приехала на природу за сотни километров от города, где в тенистой рощице журчит прохладный ручей. Воздух наполнен ароматами цветов и стрекотанием всевозможных насекомых. Тишина и покой. И тут один из компании делает два шага и – бум! – оседает на землю. В сознание его не могут привести ни скабрезные шутки, ни даже пинки приятелей. Тогда один, наиболее опытный друг хватает пострадавшего и тащит его к выхлопной трубе. Проходит несколько томительных секунд и, о чудо! он оживает. Оказывается, потерял сознание от переизбытка кислорода! Компания поспешно рассаживается по машинам и, бурно обсуждая происшедшее, отправляется обратно в город.