Максим Сергеевич Макаров
Ведя Взмокин – наш товарищ
– Я создам такой народ, такой народ, что все поразятся… народ великий, и вместе с тем красивый, творческий и благородный! Кто мне помешает?
Зергер сотворил существ (еще не придумав окончательного имени, он назвал их «новеги»), внешностью немного похожих на него, но более близких к живой природе. Каждый новег имел ум, не меньший чем у самого Зергера, склонный к искательству.
– Вроде бы ничего, – сказал Зергер, разглядывая свои произведения, – разве что благородство выражено не явно. Я вообще его здесь не вижу. Впрочем, благородство не в физических структурах, а в свершениях…
Новеги забегали по миру; они обошли весь мир. А потом началась возня.
В мире, сотворенном Зергером, не было больших потрясений, а малые были новегам неинтересны. Они принялись исследовать друг друга – выясняли кто лучше и кто главнее, спорили, кричали; вскоре дело дошло до драк. Новеги били друг друга, а заодно ломали деревья – ради оружия.
Зергер предстал перед новегами – как всегда бледный-бледный, с мешочком за поясом.
– Товарищи, кончайте эту глупую возню – или вам нечем занять драгоценный ум свой?
– Но кто вы такой? – спросили новеги.
Несмотря на глубокий ум, никто из новегов даже не подозревал о существовании Зергера.
Зергер постеснялся сразу раскрыть свое значение, и говорит:
– Мне доступны все тайны этого мира.
– Это невозможно – ответили новеги.
Зергер моргнул – из ниоткуда выросла туча и град прошел.
– Природный эффект. – сказали новеги. – Ну так что же?
– В некотором роде тучу я организовал – сказал Зергер.
– Да? – удивились новеги. – А нам кажется, она возникла сама собой. Разве ты что-то сделал?
«Тьфу, подумал Зергер, какие упрямые! Неужели я сам такой?» и говорит:
– Да я все небо могу закрыть тучами, потом открыть, потом сделать одновременно зиму и лету, а еще весну…
И действительно, он все это сотворил, но не убедил новегов.
– Чего на свете не бывает. Но ведь ты ни разу не показал, КАК ты это все делаешь. А раз это неизвестно, значит, ты не можешь утверждать о своей причастности.
Зергер разозлился:
– Слушайте, ребятки мои, я же ведь могу показать вам мою Смерть!
– Помереть хочешь – ну так помирай, не жалко!
Зергер мигнул и половина новегов исчезла. Другая половина говорит друг другу:
– Давайте-ка его раздавим!
Это был бунт. Но не успел никто даже кулака сжать, как все прекратилось (Зергеру достаточно было лишь подумать о порядке).
– Чепуха вышла… умники с повадками дикарей, даже злые. Странно. Разве большого ума мало? А чего же, позвольте спросить, им еще нужно? Вероятно, время… время для развития и строительства. Что ж – я дам им время, его у меня – достаточно.
Зергер создал второй вариант новегов – тоже умных, но не таких строптивых. Новеги стали работать.
Через год у них уже были высоченные дома, достигавшие нижней части неба.
Зергер ходил, задрав голову.
– А что – вполне приемлемо, только не хватает изящества. Фасад немного грубоват, капители покрыты мелкой рябью, но в целом… А это у них на карнизах, что – ведра?– Зергер загляделся и ничего не замечал внизу; он шел-шел, и вдруг – бац! – споткнулся в яму. Глубиной шагов в сотню.
– Ребята, что за фантазия? Для чего яма поперек улицы? – сказал Зергер, когда вылез.
– Копаем. – говорят ему.
– Но зачем копать где не надо? – удивился Зергер.
– Мы работаем. Копаем. Надо этот дом снести!
– Зачем сносить? – поразился Зергер. – Он же совершенно новый. И отчасти даже красивый…
– Работать надо. – ответили новеги – Не мешайте действовать.
Не успел Зергер задуматься, как на него рухнул дом – со всеми капителями, фризами и прочими украшениями. С Зергером, конечно, ничего не произошло – но подобная картина происходила повсюду. Дома, украшенные колоннами, капителями, двойными карнизами вырастали за сутки, стояли день-два, а потом их ликвидировали, в бесконечных поисках более совершенных форм. У новегов была цель – улучшать, создавать новое. Но достигнув поставленной цели, новегам становилось скучно и хотелось чего-то нового. И снова звенели пилы и гремели молотки.
Новеги строили и сносили, создавали и разрушали.
– Если не разрушать, а только создавать, – то в скором времени в мире не будет места для создавания. Как же мы тогда работать станем?
Никакие доводы на новегов не действовали – ведь они были так умны, и переспорить, переубедить их было невозможно. Все работали-работали-работали… копали-копали-копали… улучшали-улучшали, совершенствуя.
Зергер не выдержал и прекратил бесконечные поиски совершенства. Потом он долго приводил мир в первозданный вид.
– Кажется, я слишком перестарался со стремлением к улучшению… а как же быть? Должны же быть у великого народа великие цели? Или не должны? Или они не сразу появляются? Ладно, мешочек мой, не унывай, а действуй…
Зергер сотворил новегов в третий раз – без явных высоких целей, но со склонностями к высоким целям. Третьи создавали, но с умом. Новеги постигали мир и преобразовывали его. Они построили города, дороги, парки; создали огромные производящие комплексы, где трудились инженеры и управляемые автоматы; добрались до тайн превращения одних форм энергии в другую и т.д. Одним словом, достигли высоких уровней развития.
Зергер (не называя себя) близко сошелся с одним мальчиком.
– Скажи, дружочек, есть ли у тебя мечта?
– А как же – отвечал тот, болтая ножками. – Есть, конечно. Создать аппарат, вроде лодки, и полететь на нем в космос… облететь все-все на свете, все углы и закоулки. Найти планету плотностью в миллион единиц, сесть на ней…
– «Молодец, подумал Зергер, в таком юном возрасте такие зрелые разговоры». И спрашивает:
– А что же там есть такое интересное, на планете в миллион единиц плотностью?
– Как, удивился малыш, разве вы не знаете? Да ведь давным-давно доказано, что такие планеты целиком состоят из алмаза или другого тяжелого вещества, который ценится очень дорого. У нас алмазы крошечные, а тут целая планета! Я ее открою и меня все будут уважать… А я тогда смогу играть во что захочу.
– Во что же ты хочешь? – спросил Зергер.
– В войну! Только в настоящую.
Зергер подумал, что в учебном заведении, куда ходит малыш, не очень правильно учат.
Но оказалось, что все заведения такие. И не только заведения – вообще все новеги. Все они были какие-то чрезвычайно деловые, верили исключительно во все деловое и прагматичное. Однако это им не мешало верить в сверхъестественные силы.
Промышленные предприятия и стадионы стояли вперемешку с храмами, где висели объекты для почитания. Причем половина из них была похожа на логов из Взмокинского леса, а другая – вообще на порождения Вор-Юн-Гака. Увидев поклонения змеям, Зергер закричал – чуть ли на весь на весь мир:
– Да вы что, спятили уже все?!!! Негодяями восхищаетесь!!!
Он стал спорить, убеждать, доказывать; но новеги (такие же умные как и он сам) были непобедимы в споре, образ Зергера, многократно зафиксированный аппаратурой, появлялся в виде многочисленных печатных карикатур. Рассердившись, Зергер при больших скоплениях народа приводил примеры созидания и разрушения, творил грандиозные вещи, но добился обратного. Его новеги решили, что Зергер – это «сокровенное проклятие мира». И следует с ним бороться.
– Ну, вы меня нескоро достанете, – сказал Зергер, сидя в заповедном лесу. – Пути сюда неисповедимы и у меня есть время подумать обо всех этих странностях…
Однако новеги почти сразу отыскали заколдованный лес, где жил Зергер (он никогда не обитал среди новегов, только появлялся). Им рассказал тот самый малыш; точнее, он рассказал о многих особенностях Зергера, которых сам Зергер никогда за собой не замечал – например, об умении скрываться; а новеги преобразовали эти сведения в мудрость.
Они решили ликвидировать Зергера. Кроме того, новеги стали строить межзвездные корабли, чтобы в случае затяжного противостояния быть вдали от страшного места. Они вывели на марш свою боевую мощь.
Зергер не замечал этого – он думал, мучительно думал, – и очнулся лишь когда земля не на шутку затряслась.
Автоматическая махина из тысяч смертоносных орудий двигалась в сторону леса. Она была огромна, всепоглощающа. Зергер вспомнил, как однажды Гирза-Мара напустила на них с Ведей Взмокиным лавину камней и железяк; но в сравнению с нынешней, та лавина казалась просто куличиком. Автоматы шагающие. Автоматы летящие. Автоматы исчезающие и появляющиеся вновь, управляемые издали. Искусственный мор. Все это должно было одолеть Зергера.
Но ведь Зергер-то был Отец Смерти. Он только подумал – и вся армада стала ничем. Новеги тоже пропали; хотя два или три межзвёздных аппарата взлетели еще до рокового часа – Зергер не успел до них добраться. Аппараты были уже за пределами его Мира.
– Натворят еще чего-нибудь… или пойдут всем рассказывать, какой я плохой; или свяжутся с подлецами, вроде Вор-Юн-Гака. Ужасно, ужасно! – переживал Зергер – До чего мы докатились. Я болен, да, я болен… собственным несовершенством.
В одиночестве он ходил по своему Миру. Все вокруг было по-прежнему, все цвело – леса, поля, горные долины, полное свежести и естественной красоты. Но Зергера это уже не радовало. Он бродил, не останавливаясь, думал, думал, думал о грандиозном. Эта идея окончательно вросла в его сознание, невидимыми корнями переплетаясь с другими идеями и мыслями. Она жила внутри Зергера, развивалась и страдала вместе с ним.
Такова природа Зергера – он не может не мечтать.
…
– Скалы – все еще не рухнули? – спросил Вор-Юн-Гак. – Ну так стоит им помочь. Правда, путь к трущобам, где сидит Зергер, чрезвычайно далек, но ведь Алчущая… ты же удивительное создание?
– Да, о Великий, – отозвалась Гирза-Мара, правда, без характерной ядовитости в голосе. – Я могу многое. Великий… а может, оставить все как есть? Рано или позже, стекло не выдержит энергии мечтаний Зергера; или он сам себя истощит фантазиями.
– Я не могу ждать миллионы лет! – заявил Вор-Юн-Гак. – К тому же я еще не разобрался с его ушастым сочинителем! Он появится. Не придумывай мне лишних задач, Алчущая. Иди и сделай!
…
Едва толпы Арве ушли, как из города выскочил Иридий, перемазанный дегтем, а за ним – целая толпа ребятишек.
– Иридий, возьми нас в поход!
– Нет, нет, не уговаривайте! – бормотал Иридий, ежеминутно спотыкаясь – Я не могу отказаться от своих идей! Это мой внутренний порыв… тропой длинных тяжких испытаний пройти к заветному этому… Только так я найду путь к сердцу Ильвестры! ЧСТРДЖ! ЧСТРДЖ!
Он выкрикивал какое-то слово, но от волнения звуки сбивались в кучу, и нельзя было ничего разобрать кроме «чстрдж». Под этим причудливым именем скрывался тайный магический предмет, добыть который по силам одним лишь героям.
Иридий выбежал из города не со стороны Веди Взмокина, а с противоположной стороны, обращенной к реке. Река, хотя и не очень широкая, славилась скоростью лазоревых волн, напоминавших длинные изогнутые зубья. Иридий героически прыгнул в воду, заколотил по ней руками; он, как и все прочие комники, совершенно не умел плавать, им двигало исключительно внутреннее чувство – но у реки тоже были чувства. Спустя некоторое время она выбросила Иридия на берег, неподалеку от Кикомирского леса. Иридий долго лежал, чувствуя, как проникает между пальцев мягкий липкий ил, и пытался вспомнить цвет глаз Ильвестры, но не мог – голову сильно кружило. Наконец он встал, попробовал отряхнуться, а потом пошел – искать.
На самом деле, Иридий особенно не верил в то, что «чстрдж» существует; этот предмет упоминался исключительно в рассказах о старинной жизни, которые полагалось считать враньем. Это фантазия, думал Иридий, но шел вперед. Дважды ему на пути попадались чужие комники – не Арве, но еще другие комники, хулиганы; они занимались тем, что обирали прохожих по дорогам. Но у Иридия ничего не было, поэтому его просто побили. Иридий терпел. Терпел жару, терпел дождь, терпел, когда приходилось лезть вверх; он совершенно не произносил ругательств или каких-то иных слов и лишь про себя тихо жаловался. Он давно заблудился и наворачивал круг за кругом.
Подобно Веде Взмокину, Иридий пытался заговорить с птахами.
– Вы не видали чстрдж? – спрашивал он слабым голосом – Мне очень необходимо отыскать его, чстрдж, потому что Ильвестра, Ильвестра… очень хорошая.
Птахи не отвечали или кидались шишками. Кикомирский лес смеялся над Иридием. Но вот наконец Иридий прошел его и попал в другой лес, лес мистический. Там жил «паутинный мудрец» – до того обросший паутиной и мхом, что даже нельзя было определить его возраст. Наверное, мудрец прожил очень много, ведь он постоянно что-то шептал на птичьем языке, бормотал и сморкался – но все-таки в его памяти остались и простые слова.
Когда Иридий спросил «паутинника» про чстрдж, тот выскочил из гнезда, пробежал вниз по стволу, раза три перекувырнулся, попал в чью-то нору и там затих; а потом вылез из норы и опять уселся в гнезде.
– Чь-уирк, чь-уирк – вещал мудрец, – чь-уирк… т-так! Чстрдж-чстрдж, знаю-знаю-знаю, храню-храню-храню, секрет, секрет…
– Так где же мне отыскать его? – спросил Иридий.
Мудрец продолжал петь:
– Чь-уирк, чь-уирк! – пение вдруг оборвалось, и мудрец заговорил обычным старческим голосом – Как-то раз бродил я по полю и думал. Поглощенный своими мыслями, я не заметил тучу, которая незаметно подползла с востока, полная небесной влаги. Хлынул дождь; укрыться было негде, и я изрядно вымок; я не смутился, ибо привык относиться ко всему спокойно, и поэтому я шел медленно. Но едва я дошел до первого же дома, как дождь внезапно прекратился. Я подумал:
– Неужели дождь прошел просто так, шутки ради? Но это невозможно, немыслимо! Должна же быть подлинная причина дождя. Но в чем она заключатся?
С этим вопросом я стал приставать ко всем встречным.
Встречные отвечали:
– Странные вопросы ты задаешь, мудрец! Дождь нужен, чтобы напоить землю.
– Но скажи – спрашивал я, – неужели небо может быть равнодушно к тому, что идет дождь? Неужели оно безвольно и не способно управлять своим бесконечным и невидимым телом? Но ведь дождь – это же, в сущности, небесные слезы! Значит, оно плачет. И значит, есть причина ему, чтоб плакать.
Значит, есть причина, причина, причина… есть-есть-есть… чстрдж-чстрдж-чстрдж. Ответь, ответь… чстрдж…
– Выходит, я должен узнать причину, отчего плачет небо? – сказал Иридий. – Выходит, если я отыщу ее для вас, то вы мне откроете секрет чстрдж?
Но мудрец уже опять чирикал и не отвечал.
– Ну что ж, – вздохнул Иридий, – придется найти правду о дожде…
Пройдя через лес «паутинника», Иридий попал в совершенно чужие края, где он никогда не был, никого не знал. Тамошние жители не очень отличались от комников и охотно разговаривали с Иридием. «В самом деле, отчего плачет небо?»
– Небо плачет от горя – сказал некто старый. – Оно смотрит на наши грехи и рыдает от отчаянья.
– Небо плачет от ненависти! – сказал некто желчный. – Оно злится оттого, что всякие твари ходят по земле и своими нечистотами портят небесную чистоту и блеск. Небо хочет утопить их и заодно смыть всю скверну.
– Небо плачет от страха! – прогрохотал воин. – Страх! – вот что заставляет плакать небо. Оно видит блистательную мощь оружия, покоряющего все на свете, и боится, что и оно будет покорено.
И сказав так, воин лязгнул мечами.
– Небо плачет от радости! – воскликнули юноша и девушка. Они только что вернулись из леса, где вместе прятались от дождя. – Оно плачет от радости, потому что скоро засияет солнце!
– Небо плачет, потому что хочет – сказал маленький мальчик. – Я тоже плачу, когда захочу… или когда мне сделают обидное.
– Не знаю, почему плачет небо, – пробормотала старуха. – У меня и без этого много дел, чтоб еще рассуждать о небе.
– Небо плачет от тоски – сказал одинокий поэт. – Ведь у неба есть только оно само, и нет пары. Оно ищет любимого, но не может нигде отыскать.
«Сколько разных суждений – подумал Иридий – но все они так или иначе справедливы. Какое же из них самое справедливое?»
Он бродил-бродил, не находя ответа; потом махнул рукой и пошел куда глаза глядят, по первой же попавшейся тропе.
Странным образом, она вела прямехонько к его городу!
– Чстрдж, чстрдж… – шептал Иридий, – что же это за чстрдж такое, раз его найти нельзя? А «паутинник» небось так и не узнает, отчего плачет небо… бедный!
Путь домой проходил через широколиственную чащу. Иридий задевал ногами коряги, спотыкался, путался, мало что различая, пока вдруг не воткнулся в хижину из старых веток.
Иридий сперва ничего не подумал (он был слишком поглощен мыслями), но потом сообразил:
– Счастливого вам света (комники всегда так здороваются)! Желаю вам радости и хорошего урожая и… нельзя ли мне дальше пройти?
В ответ хижина захрустела ветками, затряслась, и как зарычит! Иридий отскочил назад и говорит:
– Так, значит, нельзя пройти?…
Из хижины выросла пасть, а потом целая голова – похожая на ту, что носил Сокол Авужго, только грубее, и с многочисленными клыками. На клыках блестел пот.
Иридия угораздило наткнуться на крупного лесного хищника – хищник, хоть и был большой и толстый, никогда не отказывался поесть.
У Иридия подкосились ноги, он знал, что надо бежать – но не мог абсолютное ничего сделать. Он вспомнил цвет глаз Ильвестры, цвет ее гордых и прекрасных глаз; какая глупость, подумал Иридий. Хищник, тяжело и сильно дыша, поднес к нему свою морду и…
Рядом рухнуло дерево. Потом еще одно, другое, третье.
Хищник подумал-подумал, да и убежал. Вероятно, испугался шума.
Иридий ничего не видел, только слышал.
– Носятся тут всякие с такими рожами… Физиономии горелые… Ведя, ну полетели, я тебе же рассказываю, надоело мне здесь все…
– Если хочешь полететь, тогда собирай материал для аппарата!
– Ну зачем сразу грубости?
Ведя Взмокин оказался рядом очень вовремя!
По пути в город Ведя одной рукой тащил связку бревен, а другой – Иридия; Гониденек ковылял следом. Ведя тащил-тащил, тянул – тянул, потом говорит:
– Перерыв! – и у него из рук все выпало. Одно бревно задело Гониденеку хвост, Гониденек хотел обидеться, но сдержался.
– А, великий демон… – прошептал Иридий. – Вы опять нас выручили…
– Сказать по правде, я просто шишки в лесу искал, только они не отдирались от веток. У местных шишек очень тонкий запах, вероятно, от масла, их наполняющего. Я подумал, нельзя ли это самое масло использовать в толкательном приборе. Огонек-то для него уже есть, правда маленький и слабый, но несгораемый в кристалле.
– Камень с огнем?! – воскликнул Иридий – Это же спрятанное пламя, вечная искра, древнее тайное сокровище!… Какой ужас! Ведь я хотел его найти, чстрдж, найти, чтоб понравиться… А теперь его нашли вы, о великий демон… Что же мне теперь искать?
– Ну не то чтобы я совсем сам его нашел. – сказал Ведя. – Но как мог попасть в ваш мир столь удивительный предмет?
– Это неизвестно, великий демон; говорят, что его оставил один великий мудрец, покоритель истины. Это было давным-давно, целую вечность назад.
– А лицо у него было бледное или огненное?
– Не знаю, великий демон; я слышал только, что он обронил множество чудесных вещей, способных давать и радость и горе. И вечный огонь, в камне, тоже был среди них, неугасимый свет… Это – чудо, непонятное, и потому прекрасное.
– А почему же вы раньше не говорили про этот свой чстрдж?
– Да мы сами в него не верим – удивился Иридий. – Чстрдж – это же сказка, неправда, а зачем же мы будем рассказывать неправду? Я уж и сам забыл о нем, но думая об Ильвестре почему-то вспомнил… Ведь Ильвестра, Ильвестра… А как он работает?
– Это еще необходимо придумать.
– Надоело уже придумывать, – бормотал Гониденек, – сколько можно время тратить. Нет бы – сделали все и полетели. А тут думай, думай, эксперименты какие-то… У меня уже вся шерсть стерлась – я так долго лежал, в смысле – думал…
Иридий очень боялся, что Ильвестра станет ругать его за авантюру с походом, закончившимся ничем. Но Ильвестра была очень умная и – добрая. Она сказала просто:
– Бедный, бедный Иридий!
Ведя, разгадав секрет камня, принялся строить аппарат для межзвездный перелетов; комники помогали ему всем городом. Обшивку делали из многих слоев бересты укрепленной веществами из яблочного сока, а каркас делали из гнутых досок. Иридий был большой мастер на такие работы, под его руководством каркас возвели очень скоро. Аппарат, или берестон, получился похожим на две соединенный лодки, вниз и вверх дном. Внутри было три отсека – рулевой, центральный и задний корректирующий. Рули и рычаги управления, за неимением прочих материалов, делали из коряг, выдержанных в жесткой воде.
Все это время Гониденек лазил по амбарам, правда, без особого удовольствия:
– Это у них не золото – это у них янтарь! А на шута лысого мне янтарь? Он же не оборотный, не оборотистый, его не пустишь в оборот… Тьфу, кругом же обман. Жить нормально нельзя!
Наступил день отлета. Гониденек еще с вечера залез в берестон и сидел там надутый. Речь произносил один Ведя.
– Друзья! Товарищи! Мы полетели. Хочу сердечно поблагодарить всех за доброту, открытость, сплоченность, за достижения в сельском хозяйстве и в пироговом деле. Искренне желаю, чтоб все ваши начинания были также успешны и замечательны, как ваши чудные пироги, и чтоб любой труд, производимый вами, приводил к торжеству разума и справедливости.
Товарищи! Мы полетели выручать наших товарищей; пусть все хорошее, сделанное здесь, остается и приносит вам радость…
– Спасибо, о великий, добрый, многозвучный демон! – отвечали комники хором.
Ведя потянул дубовый сук – главный рычаг запуска; двигатель ожил, раскаляясь; задняя часть берестона покрылась бело-голубым светом. Свет растекался по обшивке; наконец, он накрыл весь корабль, потом исчез, а берестон подбросило вверх. Сзади полыхнуло.
– Горит! Действует!! Ура!!!
У Гониденека заложило уши.
Энергия, рожденная от «вечного камня», проходила сквозь внешний корпус берестона, до каждой его точки, и словно выталкивала аппарат из среды. В хвостовой части она превращалась в белое пламя. Пламя несло берестон вперед, создавая все новое и новое ускорение. Вот он уже за пределами мира.
– Спасибо дорогому демону! – кричали комники – Удачи и счастья вам!
Белая звездочка подмигнула им из вышины.
Спустя 10 минут после старта, Иридий, ужасно стесняясь, сказал Ильвестре:
– Хорошо мы поработали, правда? И великому демону помогли. Ильвестра, знаете, знаешь,… добрый демон Ведя научил меня обрабатывать доски… совершенно новым способом. Его можно было бы применить при строительстве новых домов. Как вы, ты… думаете?
– Это будет замечательно, милый Иридий! – улыбнулась Ильвестра.
Берестон – деревянный межзвездный аппарат – летел сквозь черную бездну. Его потряхивало, но Ведя очень крепко вцепился в руль.
Гониденеку было похуже.
– Ведя! А Ведя! У меня нога в ухе!
– Мои ноги при мне.
– Да? А чья она тогда? Неужели моя? Да, действительно моя… А вторая где?
– Гони-нолик, я не могу следить за твоими ногами, пока мы не выровняли режим полета. Сам разберись.
Гониденек распрямился – тут его швырнуло вправо, влево, вытянуло назад, скрутило в узел. Гониденек стал развязываться – но тут берестон вздохнул (заработала искусственная сила притяжения) и Гониденек свалился прямо себе на хвост.
– Чтоб я еще раз согласился летать! – Да ни за что! Вообще зачем все это нужно?
– Дружочек, ты же сам хотел, чтоб мы полетели! Вот мы и летим.
– Ну да, летим, – согласился Гониденек. – А куда летим? Зачем?
– Как зачем – выручать Зергера и Соколавушку.
– Будто очень надо кого-то выручать… и потом, ты же сам не знаешь где они.
И верно, отыскать нужный мир во Вселенной еще трудней, чем добыть Цветок у Вор-Юн-Гака.
Ведя тер уши.
– Я пока буду думать, искать решение этой интереснейшей задачи.
– А чем это пахнет? Сгоревшим повидлом, что ли?
– Это смазка из шишкового масла с яблоками, она действует в толкателе, и еще ею смазаны швы, чтоб стены не разъехались. Смотри не ешь.
– А как здесь воздух удерживается?
– Не знаю.
Гониденек замолчал.
Под летящим берестоном мелькали миры – чужие, неведомые, манящие.
Гониденеку очень хотелось знать что в них происходит.
– А что там делают?
Ведя посмотрел:
– Головы друг другу рубят.
– Рубят? Да, это нам не подходит… А вон там что делают?
– Крапиву сажают.
– Крапиву? Да, крапива тоже как-то не очень… А здесь-то что делают?
– Сверху не разобрать… кажется, считают золото.
Там, внизу, росли горы золота, серебра, денег и прочих богатств, от их грандиозного блеска резало глаза. Это был Золото-Создающий Мир, затмевавший самые яркие звезды.
Гониденек завертелся юлой.
– Столько золота – и все без меня?!!! Батюшки, оно ж пропадет! Золото, золото, золото червонненькое… как они грубо с ним, болваны… Я не могу так смотреть – я должен сойти!
Гониденек стремительно откинул тяжеленную крышку люка и полетел – вниз. Мир всосал его мгновенно.
– Стой, дурак! – закричал Ведя. – Разобьешься!
Гониденек не слышал – у него возникли дела поважней.
Жители Золото-Создающего мира любили богатство, но не как Вор-Юн-Гак – ради выгодной цели – а ради самого богатства. Эта любовь была искренней и всепоглощающей. Благодаря ей жители могли крутиться весь день напролет, создавая золото из всего, даже из самой земли. Земля того мира сама рождала богатство. Вокруг росли и множились золотые исполины.
Ведя видел, как Гониденек снует возле одной такой кучи, пытается отколупнуть куски побольше и ищет место, где бы припрятать приобретенное.
– Ладно! – крикнул Ведя. – Я на обратном пути заверну! Отыщу Зергера и Авужгу и – тотчас сюда!
Зергер, Зергер… Где ты, Зергер.
Путь к тебе далек и сложен, он опутан могучей силой, которая зовется Неизвестность. Неизвестность – она повсюду; ее невидимый платок, покрывающий Вселенную, хуже любого мрака. Какой луч его пробьет?
– Надо соображать – но как соображать верно? Вор-Юн-Гак здорово нас надул. Поместил Гониденека в мир, где таскать без спроса легко и вместе с тем невозможно. Ему было плохо от того, от чего ему хорошо. Ага. Есть скрытое противоречие. С Зергером, наверное, то же самое. А что нравится Зергеру? Придумывать. Да, именно что придумывать, а еще создавать. Это мечта. Мечта. Значит – надо идти на мечту!
В обшивку берестона стучал ветер – звездный ветер. Этот ветер, рожденный у далеких краев Вселенной, был тихий, пульсирующий, незаметный – и все же дыхание его огромно. Оно создавало в атмосфере миров игру красок и надежд, сжигало старые планеты, создавало новые. В звездном ветре, безусловно, таилась великая мощь, энергия. Но кроме энергии, там была и информация.
Звездный ветер разносил разговоры, слухи, сплетни, плач и хохот, мечты и хвастовство. Ведя высунулся из берестона, чтоб слушать ушами, но очень быстро замерз. Тогда он приладил к корпусу корабля тонкую-тонкую мембрану из модифицированной бересты, протянул от нее волокна к усилителю-декодеру.
– Послушаем, о чем говорят во Вселенной.
Лист затрясся от новостей.
– Вы-вы-вы-вы-вы-вы… они-они-они-они…
– Абустрирхтуворцаэкзис….– Ву-у-у-у-у-у-у-у-у….
– Скучно.
– Захватить, покорить, растоптать, опять захватить… скучно.
– Пошел топор по двору – на амбар наткнулся, по горнице пошел – о лавку споткнулся, по забору пошел – перевернулся, там попал на сеновал, заблудился и пропал. Не ходи, топор, куда не просят.
– Любые слова – это полная глупость.
– Я хотел бы любить, но некого! Та, которую люблю, не любит меня; а которая меня любит, ту я сам ненавижу…
– Вы-вы-вы-вы-вы….
«Как много разговоров, подумал Ведя и все о пустяках. Где же тут идеи Зергера, в царстве шума? Впрочем, мы их отыщем»
Берестон летел вперед.
…
Зергер так и не создал следующей, четвертой генерации новегов; вместо этого он сотворил множество зверей – красивых, почти бесплотных, питавшихся теплом воздуха. Эти звери, словно духи или сны, гуляли по миру, кружились средь облаков, забирались в сердце гор и морей. Некоторые из них – дремовны – оказались даже разумными.
Одна дремовна все время приставала к Зергеру с разговорами:
– Зергер, о великолепный мастер дремы, побудь со мною…
У нее был приятный щебечущий голосок, но у Зергера голова раскалывалась от фантазирования.
– Простите, я занят… у меня мыслительный процесс. И к тому же я не «мастер дремы», а Отец Смерти.
– Зергер, но ведь вдвоем мыслить лучше, чем одному… Зергер – дремовна поднесла к нему свое лицо. – Зачем бежать от твоих же созданий. Ведь их мудрость – твоя мудрость, Зергер…
– И что же вы мне хотели сообщить?
–Зергер – дремовна колыхнулась всем своим стройным телом – Я ведь знаю, что тебя мучит. Тебя мучит сознание собственного несовершенства; ты вечно хочешь придумать нечто новое, что лучше тебя. Но зачем быть лучше? И разве совершенство так необходимо для того, чтоб творить? Творить надо не потому что связан какими-то обязательствами, а потому что имеешь к тому внутренний порыв.
«Все верно! – подумал Зергер – У этой штучки удивительно слаженный разум. Но ведь она так легко открыла то, до чего я сам не додумался. Странно, неужели моя фантазия умнее меня самого?»
– Зергер, шептала дремовна (за спиной у нее колыхались пышные прозрачные волны, волосы или крылья), посмотри как я пользуюсь чудесной силой, подаренной мне тобою… мне нужно ничего более!
Дремовна взмахнула крыльями и вокруг нее вырос богатый наряд из цветов; потом он стал багряно-красным, осенним, из осеннего – сверкающе-зимним, полным серебряных и голубых узоров.
– Выразительно – сказал Зергер. – Но я привык стремиться к новому…даже к идеалу.
– Зачем стремиться к недостижимому? – засмеялась дремовна. Ее голос звенел ручейком. – Ведь идеал недостижим. Зачем тратить драгоценное время на создание того, что не было? А может, оно и не нужно? Может, стоить создавать только то, что известно и ясно? Самое лучше.
Дремовна носила Зергера над землей, над водой, сквозь неприступные скалы и пропасти, и все шептала, шептала… Слушать ее было приятно, у нее было множество деловых предложений. Но Зергер не понимал главного.
– Так что, вы, собственно, предлагаете? Как найти выход из созидательного тупика?
– Очень просто – ответила дремовна – Раздели со мной свое творчество. Слушай мои идеи, будь со мной. Когда я скажу, ты…
– Погоди, ты что – просишь меня быть у тебя – в подчинении?
– Зачем в подчинении? Вовсе нет. Будь наравне со мной, будь рядом. А я буду тебе советовать как делать лучше.
Но вот этого Зергер не мог допустить никак.
– Что значит – ты мне будешь советовать? Вы вообще кто? Вы – моя фантазия, считайте, фантом, игра мыслей, и вы хотите моей покорности пред вами?! Сделай то, сделай это?! Вы имеете чрезмерные претензии. Исчезните.
Однако дремовна осталась на месте. Она даже не колыхнулась.
– Почему вы так резки, дорогой Зергер? У вас плохой характер.
