Людмила Вячеславовна Федорова
Истории, написанные при свече
Фредерика-Берта же в ответ игриво, со свей со своей жеманностью и язвительной надменной ухмылкой зло засмеялась, взяла Франсуа за длинный каштановый локон и ядовито-насмешливым тоном протянула:
– Ой, Франсуа, что ты оправдываешься сейчас и смущаешься, будто перед Святым Отцом на исповеди? Все люди, понимаем, но вот только сочувствия к Ульрике у меня не появилось абсолютно даже после таких трогательных слов, так как я сейчас победитель, я и буду тут всё вершить, ведь Ульрика получилась моей соперницей за твоё сердце, Франсуа. Я бы рада посмотреть, как ей всыпят за измену, как она поревёт, покричит во всё горло, но намного интереснее мне использовать эту ситуацию себе на пользу. Давай, Франсуа, договоримся: я никому не расскажу о позоре Ульрики, но за это ты посватаешься за меня, и, если отец благословит, женишься на мне! Так все будут довольны, не правда ли?
Франсуа, всё время, что говорила язвительная надменная принцесса, стоял несчастный и испуганный, переживая за Ульрику, а когда услышал предложение Фредерики-Берты, уцепился за её слова, как будто клещами и тут же уточнил:
– Хорошо, договоримся: я сватаюсь, завтра же за вас, и если ваш отец благословит брак, женюсь, а вы храните молчание, не разглашаете нашей с Ульрикой тайны. Но сразу оговорим такой нюанс: вы сохраняете тайну даже в том случае, если при сватовстве моя кандидатура не понравится королю, и он откажется отдать вас замуж за меня, простого кутюрье. Я своё условия выполню, а уж влиять на решение его величества никак не в моих силах! И, ещё вам придётся принять в нашу семью моего младшего брата Кита, вы его видели, он мне помогал подмастерьем…
Ульрика высокомерно с самолюбованием фыркнула и язвительно ответила:
– Что ж, пойдет, договорились, уговорить отца, надавить на жалость не твоя, а моя забота, мой любезный жених! Да и Киту твоему дадим комнату во дворце, раз моему жениху так дорог его младший брат, пусть ж будет в нашей семье. Ха, мы будем самой красивой и счастливой парой у алтаря, пусть Ульрика завидует!
После этого принцесса Фредерика-Берта Ротенбургская удалилась с таким надутым кичливым видом, с таким эгоистическим самоудовлетворением, что смотреть на неё было неприятно. Франсуа же подошёл к плачущей Ульрике, ласково вытер её слёзки батистовым платочком. А затем он с глубокой нежностью погладил девушку по её длинным красивым воздушным пепельным с жемчужным отливом кудрям со словами:
– Милая моя Ульрика, сказочная моя Ульрика, прости, что так получилось, всё равно я всегда буду любить только тебя, хоть мне и придётся жениться на этой глупой мартышке Фредерике-Берте, чтобы она не рассказала никому тайну и не испортила окончательно тебе жизнь. Моё сердце всё равно в твоих руках, хоть я буду мужем её высочества, зато ты теперь точно в безопасности и от позора, и, когда я стану мужем Фредерики-Берты и принцем, от издёвок со стороны капризной принцессы и твоего мужа-короля, я никому не дам тебя в обиду. Это даже в какой-то степени будет легче, чем просто расстаться навсегда, ведь, став зятем короля и принцем, я тоже буду членом этой семьи, и мы сможем, как и любили до этого инцидента с корсетом, просто по-родственному общаться, дружить, беседовать на интересные нам темы, нам не будет уже так одиноко. Прости ещё раз, что так получилось, что я, любят всем сердцем только тебя, так и не стану твоим. А что касается надменной Фредерики-Берты, моей подслеповатости хватит, чтобы не замечать в полной мере её неприглядной внешности и ужасного характера…
… После этих добрых слов бедной Ульрике, что сидела нечастая, униженная и бледная, чуть-чуть зеленоватая от переживаний, как морская пена, стало чуточку легче, её и правда, утешило, что, теряя навсегда Франсуа, как возлюбленного, она, из-за гордыни Фредерики-Берты, не потеряет его, как лучшего друга, не будет одинока.
– Не проси прощения, Франсуа, милый ненаглядный друг, быть может, так будет лучше для всех… – закончила разговор Ульрика, и Франсуа устало побрёл в карету, чтобы ехать на их с Китом съёмную комнату…
Всю дорогу молодой человек в карете плакал, пока никто не видит, костерил себя мысленно всячески и тихо шептал:
– Прости, Господи, это я так подвёл нас Ульрикой! Какой позор и стыд! Ой, что я натворил! Прости, Господи…
… Когда Франсуа, бледный, заплаканный, с ужасно помятым видом зашёл в комнату, Кит скорее побежал к нему на встречу с настоящим испугом и искренним сочувствием на личике и в больших, как чашки, зелёных глазах.
Сейчас уже была глубокая ночь, в фаянсовом подсвечнике только одна свеча горела…
В первую очередь Кит, зная проблемы своего названного старшего брата со слабым зрением и манерой в темноте спотыкаться обо все углы в комнате и набивать бесконечно себе шишки, скорее подхватил Франсуа под локоть и помог сесть на массивный дубовый стул у стола и тихо мягко произнёс:
– Франсуа, друг, братик, почему у тебя такой ужасный вид? Где ты так долго был? Уже три часа ночи, я не ложился, потому что ждал тебя, волновался, всё ли у тебя в порядке. Ох, недолюбливаю я эти дворцы, там столько каких-то сложных и совершенно непонятных мне неприятных тайн и интриг…
Франсуа обессилено сложил руки на столе, уткнулся в руки бледным заплаканным красивым лицом и тихо ласково ответил:
– Прости меня, милый братишка Кит, что я нас так подвёл, но так получилось. … Я даже не знаю, как всё объяснить…
– Франсуа, дружище, – забавно закатив свои зелёные глаза, со вздохом протянул Кит – Ну, я ж не маленький ребёнок, всё-таки шестнадцать лет уже, как-нибудь в общих чертах кратко просто скажи, как уж есть, что там у тебя случилось…
Франсуа выдохнул, немножко успокоился и стыдливо промямлил:
– Кит, милый Братик, понимаешь, ты оказался действительно наблюдателен, мы влюбились с Ульрикой, мы так весело потанцевали на балу, что нам захотелось продолжить наше общение и признаться друг другу в любви наедине. Естественно, рядом с любимым человеком чувствуешь себя таким счастливым, что я забыл о всякой осторожности, и то, что, вообще-то, очень неприглядный поступок уединяться с замужней дамой в её будуаре. И так получилось, что нас увидала её высочество, эта выделистая капризная принцесса Фредерика-Берта. Конечно, я испугался, чтобы она не рассказала об этом кому-нибудь, а особенно его величеству Хлодвику-Карлу Ротенбургскому, мужу несчастной Ульрики, а то ей бы несладко пришлось. Но, как ты помнишь, я всегда нравился Фредерике-Берте, хоть я и отшивал её, и она предложила сговор, что за молчание я женюсь на ней. Так что, родной мой братец Кит, завтра мы едем свататься, а потом я буду её мужем, кронпринцем, а ты, как младший брат, тоже принцем. Такая вот ситуация… неловкая и очень даже печальная…
Франсуа, не поднимая от стыда взгляда ясных светло-табачных глаз, снова тихо заплакал, а Кит, молча вздохнул. Нечего ему было на это сказать, да и что он мог, мальчишка-отрок, сказать старшему брату в такой ситуации? Потом Кит заварил смачно чай из разных успокаивающих трав: мяты, мелиссы, пустырника, валерьянки, и стал наливать Франсуа чашку за чашкой, пытаясь найти хоть какие-то слова в поддержку старшего брата:
– Ну, ладно, всякое бывает, не переживай так. Женишься на принцессе, и будем мы с тобой жить во дворце, будешь принцем, красивая жизнь придворная, а то, что Фредерика-Берта некрасива на лицо, так ты ж немного подслеповат, старайся общаться с ней вечером, и не будешь замечать её брюзгливого выражения лица…
… Франсуа лишь сидел со страдающим кающимся выражением лица и выпивал уже пятую чашку успокаивающего чая. Кит посмотрел на Франсуа, потом на пустой чайник, и подумал: «Что ж, придётся заварить её один чайник, ему пока совсем не легче…».
… Так в ту ночь Франсуа и Кит не легли спать, то успокаивались после таких происшествий, то перебирали свои вещи и собирали в сундучки, то продумали свои наряды и подарки невесте для сватовства…
… В этот момент Франсуа с трудом нашел в себе силы для своих любимых утренних традиций. Сначала полюбоваться солнечным светом, распахнув окно настежь при рассвете и мысленно поблагодарить Бога за новое утро, потом пойти на прогулку. Кит тихо сидел на скамейке в парке, пока Франсуа на аллейке делал приседания, наклоны, а потом легкую пробежку, чтобы хоть как-то привести себя в бодрое состояние, и Кит сегодня даже не клянчил свое любимое ванильное мороженое и изюм, понимал, что сейчас Франсуа никак не до таких мелочей. Кит сидел тихий, как мышонок, лишь бы Франсуа сейчас как-то оклемался.
Потом, придя домой, они покушали, нарядились в богатые наряды с большими белоснежными кружевными воротниками, Франсуа немного повозился с завивкой своих каштановых кудрей, а Кит нацепил на голову шикарный синий с большими пушистыми перьями берет, который ему сказал одеть Франсуа, молодой кутюрье расплатился с хозяином комнаты за постой, взял в карету , помимо их с Китом сундучков, ещё и красиво топазовое колье, которое молодому человеку досталось от матери…
Когда-то, когда она тяжело болела, мать сказала Франсуа, даря ему это колье: «Храни, сынок, его у себя, как память обо мне, а, когда надумаешь жениться, подари это украшение своей невесте, ведь топаз – символ счастливой женской доли…».
… Вот Франсуа и выполнял сейчас наказ матери: вёз в подарок невесте это колье, только вот мечталось ему подарить это колье при сватовстве к другой девушке…
… Через полчаса старый седой суровый морщинистый бородатый сгорбленный под тяжестью горностаевой шубы король Хлодвик-Карл Ротенбургский сидел за празднично накрытым столом . Рядом за столом восседала Ульрика с покрасневшими от слёз большими голубыми глазами, полными грусти. Болезненно бледная, даже чуть синеватая, как и её тяжёлое пышное нежно-голубое платье, непривычно неухоженная, с длинными пепельными жемчужными неопрятными кудряшками, которые так и норовили выскочить из-под золотой сеточки и неопрятно упасть на осунувшееся впалое измождённое личико. Было видно, что вчера она, видно, тоже долго плакала и, скорее всего, мало спала.
Зато рядом с отцом сидела нарядная, в том самом красном пышном платье, что шил для неё Франсуа, и бриллиантовых украшениях, со множеством ярких перьев в причёске из тёмно-русых волос вся ломаясь и жеманничая, горделиво и кичливо демонстрируя своё счастье и, тайно от отца, свою победу над Ульрикой.
… Франсуа же долго и очень учтиво беседовал с его величеством, рассказывая о себе, что человек он хоть и не родовитый, не голубых кровей, зато обеспеченный и добрый. И, самое главное, так искренно сильно полюбил прекрасную кронпринцессу, что, если она выйдет за него замуж, он, образно выражаясь, будет носить её всю жизнь на руках и боготворить, всё сделает для её счастья…
А закончил сой длинный рассказ-сватовство печальный Франсуа тем, что со скорбью на бледном, но аристократично красивом лице закрыл ясные светло-табачные глаза и подарил Фредерике-Берте топазовое колье со словами:
– Простите мне за такой простоватый для сватовства к её высочеству подарок, он хоть и не самый дорогой по цене, зато красивый и символичный – топаз всегда у нас во Франции считали камнем-оберегом женского семейного счастья для девушки на выданье…
Король Хлодвик-Карл Ротенбургский сгорбился, сурово насупился и недовольно старческим голосом пробурчал:
– Так, уважаемый Франсуа Жаккар, всё, что вы сейчас говорили о том, как вы самозабвенно любите мою дочь и как готовы, когда станете её мужем, сделать всё для её счастья, и топазовое украшение в подарок, как символ удачной женской доли, очень даже мило. Но, как бы это не было мило, я не отдам свою дочь, кронпринцессу, наследницу престола своей страны, за вас. Вы – достойный человек, но, как кронпринцесса, она выйдет замуж только за принца или короля, союз с которым я посчитаю достаточно выгодным, и всё. Если бы у неё был старший брат или сестра, которые могли бы составить политически выгодную партию, а потом принять престол, а милая Фредерика-Берта была бы просто принцессой, а не кронпринцессой, как младшая дочь, я бы отдал её по любви за вас. Но, увы, она – наследница престола, и я не могу разрешить такой брак…
Надменная Фредерика-Берта же, всячески старательно заискивая жеманно перед отцом, томно запричитала:
– Но, папа, почему судьба так несправедлива ко мне? Почему я должна выходить замуж по расчёту без всякой любви только из-за титула кронпринцессы? Как это жестоко, лишать влюблённых возможности быть вместе в законном браке только из-за устаревших традиций дворца! За что так судьба неблагосклонна к нашей с Франсуа любви? Как это жестоко! Ты-то женился на моей матери, всеми уважаемой королеве Августе-Генриетте по любви! Почему я лишена такого права?
Хлодвик-Карл ещё хуже нахмурил свое морщинистое лицо, поправил седые редкие волосы и протянул в ответ:
– Ну, вообще-то, хоть я и женился на моей милашке Августе-Генриетте по любви, но она была ровней мне, кронпринцу, она была принцессой Австрии, третьим, младшим ребёнком в семье уважаемого австрийского императора…
Тут уже Ульрика, которая, хоть и ненавидела спесивую Фредерику-Берту, не выдержала и прикрикнула с гневом в больших голубых покрасневших после вчерашних слёз, глазах:
– Муж, прекрати! В том, что твоя дочь хочет выйти замуж по любви, а не за того, за кого ей прикажут, вполне естественно, хоть и мешает твоим всем надоевшим амбициям короля. Ты тоже меня ни ахти, какую купил у моего отца, без титула, с маленьким сундучком приданого, и что из этого вышло? Мы просто терпим друг друга, а где та настоящая любовь, романтика, чувства, нежность? Ты всё равно повёрнут на своей бывшей жене. И совсем не замечаешь, что я очень интересная, красивая и умная девушка! мало я тогда тебя чернилами полила, надо будет тебя ещё чем-нибудь полить! Не заставляй свою дочь страдать!
Хлодвик-Карл насуплено проворчал по-старчески:
– Ну, я не знаю… если бы хотя бы Франсуа Жаккар имел хороший дворянский титул, ну, хоть маркиз, хоть граф там, я бы задумался, хотя, ради дочери, наверное, мне придётся пренебречь такими вещами, как титул, и всё-таки благословить их на брак, мне нужно обдумать этот вопрос. А ты, дорогая благоверная, пожалуйста, кончай уже мне нервы трепать со своей этой глупой любовью, нежностью и другими амурными вещами, пойми ты, что мне не до романтики всякой сейчас, в годах я уже весьма почтенных, здоровье шалит уже. Я не понимаю, что тебе не хватает, милая! Я тебя и бедноты взял, сделал королевой. Наряжаешься в парчу, шёлк, атлас, украшения золотые, жемчуга, бриллианты, с серебра ешь деликатесы, веселишься на балах. Какую любовь ты ждёшь, не понимаю!
Ой, как больно резанули по душе девушку жестокие обидные упрёки мужа-старца, как запылала и встрепенулась от обиды душа у девушки! Ульрика, побелев и поджав посиневшие губки, прошипела на старого короля:
– И не поймёшь, пенёк с глазами бессердечный!
Старый король немного помолчал по-старчески равнодушным выражением на морщинистом лице, а потом произнёс:
– Ну, что ж, все меня обошли, мне ничего не остаётся сделать, как благословить всё-таки Франсуа и дочь на брак и заниматься подготовкой к свадьбе. Но вот что-то знаете, у меня нехорошее подозрение закралось, что не совсем искренно говорит Франсуа. Я за лицом его понаблюдал и вид у него до того несчастный сейчас, до того разбитый и понурый, конечно, он что-то не договаривает. По старинному обычаю перед свадьбой раньше невесту почтенные матроны проверяли на невинность, не устроить ли мне такую проверку, доченька, тебе?
– Ваше величество, – возмутился тут искренне Франсуа, с достоинством поправив свои шикарные каштановые кудри и настоящим оскорблением в больших распахнутых бездонных ясных светло-табачных глазах – неужели вы так унизите меня, считая, что я могу воспользоваться доверием влюблённой девушки и обесчестить её?
Ой, как в ужасе раскраснелась, как помидор, сжала испуганно ручки, перекосила испуганно лицо Фредерика-Берта! Ведь была у неё одна тайна от отца: год назад у высокомерной легкомысленной принцессы был роман с очень красивым знатным юношей, она влюбилась в его красоту, как сейчас в красоту Франсуа, и ходила за ним хвостом, чтобы добиться его расположения, и у жеманной принцессы это получилось…
И была, конечно, она уже не девственница. Она боялась признаться в этом суровому отцу, но понадеялась, что, если отец не узнает о её том романе, а при осмотре выясниться её нечестность, она скажет, что она потеряла невинность с Франсуа, и отец не будет особо сердиться или скандалить. Даже ей пойдёт это на руку, отец быстрее согласится в этом случае благословить на брак согрешивших влюблённых. Но она забыла вчера при заключении сговора с Франсуа предупредить молодого кутюрье об этой детали, и все её надежды развеялись, как дымка, когда Франсуа так сейчас ответил королю!
Старый сморщенный король Хлодвик-Карл посмотрел на красную, как помидор, испуганную дочь и слишком уж спокойного галантного Франсуа и у него появилось уже другое подозрение. Дочь так упрашивает отдать её замуж за простого кутюрье вовсе не из-за их любви, а из-за того, что Фредерика-Берта уже с кем-то согрешила ещё до знакомства с Франсуа, а сейчас пытается с помощью молодого кутюрье скрыть свой позор.
– Хм… – прокашлялся король Хлодвик-Карл – дочь, твой жених очень даже вежливо и честно ответил, я почему-то доверяю ему, но, почему тогда ты так испугалась? А? Что молчишь? Может, я созову матрон, и прямо сегодня для начала приготовлений к свадьбе и проведём осмотр, если ты так хочешь замуж за Франсуа?
Принцесса с ужасом схватилась за голову, она поняла, что сейчас ничего скрыть уже не удастся…
… И, правда, после обеда состоялся осмотр матронами невесты, и все пятеро почтенных пожилых монашек, выйдя из её спальни, заявили:
– Ваше величество, невеста, которую вы приказали проверить на невинность, ваша дочь её высочество Фредерика-Берта Ротенбургская не является девственницей, у неё уже был грех блуда…
Тут седой бородатый Хлодвик-Карл как сморщился разозлено, задышал рассержено тяжело, как бык, и крикнул на дочь, что с ужасом на искаженном лице стояла рядом с матронами, уже снова одетая в своё шикарное алое атласное платье с белоснежными жерновами:
– Так вот значит как ты со мной, дочка?!! Скорее выскочить замуж за первого, кто позвал, лишь бы я не сосватал тебя за принца или короля и при приготовлениях к свадьбе не разгласился твой позор?!! Ты опозорила свою семью, мои почтенные седины, светлую память о твоей благочестивой матери Августе-Генриетте, себя?!! Это не я, получается, сделал одолжение Франсуа, что отдал тебя за него, безродного, а он сделал нам, королевской семье, только подумай, как позор, одолжение, что жениться на тебе нечестной!!! Да выпороть тебя, дочь, после такого сначала надо хорошенько, хоть я до этого дня ни разу не ударил тебя, тем более уж не порол, а только потом уже к свадьбе скорее готовится, чтобы никто не узнал!!! Всегда ты была в семье любимым ребёнком, имела всё, что хотела, в детстве всякие красивые игрушки, куклы, став девушкой, самые дорогие разные украшения и шикарные платья, чтобы блистать на балах, а отплатила в итоге за всё такой чёрной неблагодарностью и бесчестьем семьи!!!
В досаде одновременна и униженная, и разозлённая Фредерика-Берта поскрипела от злости зубами, а потом решила, как отомстит Франсуа и Ульрике. Высокомерная принцесса не сдержала обещания и крикнула:
– Ой, отец, до чего же ты наивный, если веришь, что я тут самая порочная! Ты думаешь, почему Франсуа взялся свататься за меня? Да потому что у них с Ульрикой завязался роман, и Ульрика хотела изменить тебе с Франсуа после бала, у них ничего не вышло, потому что я застала их! И за моё молчание, чтобы я не рассказала об измене Ульрики тебе, Франсуа пообещал жениться на мне! И всё! Так что секи не меня, а разберись лучше сначала розгами со своей молодой женой-прелюбодейкой!!!
Хлодвик-Карл застыл в оторопевшем обескураженном состоянии с вытянутым лицом, он не знал, что думать и делать сейчас, ему было ещё далеко не всё понятно. Впрочем, то, что дочь сейчас рассказала об интрижке Ульрики с Франсуа, только ещё хуже расстроило и обозлило на дочь старого короля, ведь он понял, что ради своих прихотей дочка предала его дважды. Сначала, когда с кем-то согрешила, а второй раз, когда ради своих интересов унизила отца тем, что потакала супружеской неверности Ульрики, ради себя она за спиной у отца пошла на такой сговор с Франсуа, предала родного человека! Хлодвик-Карл такого от любимой дочери никак не ожидал, и был очень расстроен её эгоизмом.
… Ульрика отреагировала на эту выходку Фредерики-Берты почти равнодушно, только голубые глаза наполнились слезами, а похудевшее измученное личико стало какое-то болезненное, бледно-зелёное. Ульрика сейчас не боялась гнева старого короля, своего мужа, просто от какого низкого предательства высокомерной кронпринцессы девушка впала в странное уныние…
… Франсуа же в этой ситуации, почему то взволновался больше всех, ему сейчас ничего не приходило в голову, кроме одной мысли: «Бедная Ульрика!!! Что делать?! Я должен срочно что-то сказать в её оправдание, как-то смягчить гнев короля, чтобы он не стал сердиться сейчас на неё и как-то наказывать, лучше пусть его гнев падёт на меня! О, Господи, что мне говорить?!!».
Кит, что стоял рядом с Франсуа, внимательно посмотрел на старшего названного брата…
Ох, и тот ещё вид сейчас был у молодого кутюрье! Ясные табачные глаза у молодого человека расширись с чашечки, на белом красивом аристократичными чертами лице вчитался настоящий ужас и полная растерянность.
Кит понял, что сейчас тут у взрослых будут свои разборки и шёпотом спросил у Франсуа:
– Эм, мне показалось, что я сейчас в этой зале лишний? Если скажешь, дружище, я тихо выйду в коридор…
– Ам… да, Кит, братишка, тут сейчас такое будет, что лучше тебе выйти не слушать, извини… – промямлил потерянно Франсуа.
– Хорошо, я там, в коридоре, жду, пока ты не дашь какого-то знака, но, если что, я недалеко, мало ли… – шепнул Кит и быстро выскочил в коридор.
Франсуа же скорее подскочил к сморщенному седому хмурому Хлодвику-Карлу и начал взволнованно и сбито готовить умоляющим тоном:
– Ваше величество, прошу вас, проявите к своей супруге милосердие, простите, она невиновна в той ситуации, я… я всё объясню…
Но Хлодвик-Карл Ротенбургский с озлобленностью на морщинистом лице оттолкнул Франсуа и прервал криком:
– Молчи, не хочу сейчас тебя слушать! Тоже мне герой, Ланцелот Озёрный нашёлся, за моей спиной амуры с моей женой водит! Королева молодая приглянулась ему, бессовестному! А у тебя, дорогая, тоже волос длинен – ум короток, быстренько растаяла без зазрений совести перед милой улыбочкой этого французика! Эх, вы! Я-то думал, что у меня всё, как положено в семье, а у меня и жена – изменщица, и дочка – блудница! А Франсуа сейчас ещё пытается как-то оправдать случившееся, а сам! Ничего, станет мужем моей дочери, мои зятем, заставлю поумнеть не только дочь, но и зятька за одно!
Тут Ульрика не выдержала ( упрёки короля в сторону их с Франсуа вызвали у неё не чувства раскаяния, а обиду на мужа) и с гордой королевской осанкой и с бледным, как снег, но полном решительности лицом крикнула Хлодвику-Карлу:
– Да?! Волос длинен – ум короток?!! Ты, видите ли, думал, что у тебя всё, как положено в семье, а жена тут вдруг прелюбодейкой оказалась?!! Да просто у нас не было никогда с тобой настоящей семьи, ты просто держал меня, как красивую куклу, с которой тебе будет почётно появиться в свете на государственных приёмах и балах, и всё. А когда мы были не на людях, мы жили совершенно разными жизнями, ты просто не интересовался мной, будто меня нет, упрекал моим безродным происхождением, не слышал моего мнения, никак не проявлял сою любовь. Ты, как упрямый баран, берёг память о первой жене, занимался государственными делами, разборками с дочерью, и совсем не видел меня! Что я, Святая Мадонна, чтобы жить в браке девственницей, и, вообще, не видеть от мужа хоть какой-то платонической ласки или нежного слова? Мне восемнадцать лет, я хотела, чтобы у нас получилась настоящая семья, и я всё делала, что от меня зависело, упорно пыталась понравиться тебе, наряжалась в самое красивое дорогое и декольтированное, красовалась, чтобы привлечь твоё внимание, намекала, пыталась наладить общение, открыто звала к себе в будуар. Даже в обиде вылила чернила на тебя, чтобы ты хоть как-то встряхнулся, увидел во мне достойную женщину, провёл время со мной! Но нет же, ты вежливо отправлял меня к себе, будто я служанка, а не жена, тебе было всё равно до моих чувств! Я понимаю, что тебе шестьдесят пять лет, здоровье уже не то, и всё подобное, но всё-таки не восемьдесят пять! Мог бы хоть попытаться проявить хоть какое-то мужское внимание! А Франсуа и не собирался сначала быть моим любовником, мы просто хорошо общались, как друзья, потому что он, в отличие от тебя, уважал меня, как красивую даму и как личность, он всегда интересовался, как друг, моими переживаниями, восхищался моей красотой, умом и незаносчивым характером, у нас были общие увлечения. Конечно, понятно, почему, в итоге так и не получив от тебя ни одного ласкового слова, я предпочла принять ухаживания Франсуа не просто как друга, а как возлюбленного! Так, скажи, какое право ты сейчас имеешь обвинять нас?
Тут Хлодвик-Карл сменил гнев и суровость на морщинистом лице настоящим замешательством. До этого порыва Ульрики он был так разозлён на неё и Франсуа, и на дочь, считал, что его все предали, и хотел только поскорее поженить Франсуа и Фредерику-Берту, чтобы потом отыграться как-то, отомстить им, и, вообще, сделать такую суровую жизнь, чтобы почувствовали свою вину. Но после этих слов, сказанных Ульрикой с таким достоинством и упрёком, старого Хлодвика-Карла как подменили, весь гнев куда-то быстро улетучился, и смерился на смущение и стыдливость. Сгорбившись под меховой горностаевой накидкой, он стеснительно протянул:
– Ну,… мне сейчас так много всего нужно обдумать, я сам ещё не всё понял и не принял всех окончательных решений. Ты, Ульрика, дорогая, распорядись, чтобы уже всё и в церкви Святой Отец, и слуги в бальной зале всё готовили к венчанию, к свадебному пиру, балу, свечей много, угощения редкие, музыкантов для бала хороших, а я пока подумаю…
После этого Хлодвик-Карл быстро ушёл в свой роскошный, украшенный гобеленами и полотнами известных итальянских художников кабинет, сел устало за резной дубовый массивный стол и стал думать в тишине: «Да, сначала я разозлился не на шутку, но, если быть честным с самим собой, Ульрика справедливо мне сейчас упрекала, её проступок вполне можно понять, мне не за что обижаться сейчас на неё или Франсуа . Я ведь правда, всё равно не могу забыть и разлюбить мою ненаглядную Августу-Генриетту, которая, к великой скорби моей, как быстро ушла в жизнь вечную, не могу смириться с её потерей, мне не надо было вообще в такой ситуации жениться второй раз, тем более, не молод далеко, и хворый, надо было лучше следить за глупой дочкой. Но я же так хотел, чтобы рядом со мной была какая красивая и величавая молодая и изящная в манерах королева, чтобы мне завидовали короли других стран, чтобы был почёт. Поэтому и выбрал-то Ульрику тогда на балу, потому что она юна и прекрасна, а ни мнения её не спросил, не приложил ни капли сил, чтобы добиться её расположения, не приложил. Просто уплатил побольше золота её отцу, этому жадному торговцу Хансу Беккеру, чтобы он отдал за меня её, и держал такую красивую молодую, да наряженную в эти шикарные платья работы Франсуа для повышения самооценки, но никогда я её не любил. Мы не общались даже толком, потому что у неё, как у восемнадцатилетней девицы, были свои увлечения, а у меня, человека в почтенном возрасте, свои, мы виделись только на балах да королевских приёмах. Я ведь действительно ни разу не приласкал её, не сказал что люблю её, да потому что не любил, хоть и восхищался её неземной красотой, она так мечтала о семье, любви. Она ведь пыталась создать семью и как-то вызвать мой интерес, а я никогда не реагировал на это, ни разу не пришёл в её будуар. Да потому что мне уже и не хотелось никакой любви, я уже в молодости насытился любовью с милой моей Августой-Генриеттой. И я никогда не думал о том, что такое отношение, как к красивой покупке, конечно, оскорбит чувства Ульрики, она молода, свежа, мечтает совершенно о другой жизни, и надо признаться, совершенно не подходит на роль королевы, видно, что она девица не голубых кровей, что ей тяжело и одиноко во дворце. Не считался с её мнением и с тем, что, сам того не желая, причинял ей страдания. И, конечно, ей будет достойным мужем никак не я, а кто более молодой и обходительный, как Франсуа. Так что я сам виноват, раз женился, надо было быть достойным мужем, назвался груздем – полезай в кузов, а я это не сделал…».
А тем временем Ульрика с удрученным настроением ушла отдавать распоряжения слугам по поводу предстоящей свадьбы. Франсуа же, прежде чем вместе с Китом уйти в комнаты, которые сейчас слуги приготовят для них во дворце, с обидой за то, что высокомерная принцесса не сдержала обещания, прищурив свои светло-табачные ясные глаза, грубо сказал Фредерике-Берте:
– Хоть я женюсь на вас, ваше высочество, но я это делаю только ради благополучия Ульрики, всё равно любить я буду только Ульрику всю жизнь, вы настолько высокомерная и легкомысленная принцесса, что вас не полюбит никто, и вам никогда не сравнять с Ульрикой, она всё равно будет лучше вас во всём! Я буду просто терпеть вас, как жену, как ваш отец терпит Ульрику без всякой любви, так и знайте!
После этого Франсуа с нечастным выражением лица вышел из дорогой обеденной залы, украшенной золотыми гобеленами, в длинный коридор, где его с волнением ждал Кит.
– Франсуа, милый братик, что, всё уладили? Скандала не будет? – бросился с расспросами напуганный Кит к старшему другу.
– Эм, я сам до конца не уверен, что его величество уже сменили гнев на милость, но пока, как мне показалась, ни мне, ни Ульрике ничего не угрожает, не волнуйся так, милый Кит. Лучше пойдём, сейчас служанка Диана отведёт нас в наши королевские покои, будем осваиваться теперь во дворце и делать нашу любимую утреннюю прогулку не по улицами города, а в шикарном дворцом саду. Будет тут налаживать жизнь, а пока в первую очередь, наверное, сейчас ляжем и отоспимся после бессонной ночи и стольких переживаний… – мягким извиняющимся тоном ответил Франсуа Киту, сняв с его головы нарядную синюю беретку с перьями и погладив по короткой стрижечке.
