Людмила Вячеславовна Федорова
Истории, написанные при свече
Франсуа очень внимательно, со сосредоточенностью на светлом аристократичном лице слушал исповедь своей подруги и с искренней болью, состраданием смотрел на Ульрику. Потом подошёл к девушке, аккуратно вытер слёзки батистовым платочком и мягко изрёк в ответ:
– Ульрика, я тебя понимаю, не переживай, что позволяешь мне рассказать некоторые тайны и заповедные мысли, я – твой надежный друг, я же желаю тебе только добра. Я очень сопереживаю тебе, потому что для меня немыслимо представить как это ужасно: всю жизнь чувствовать себя нелюбимым и одиноким, постоянно тщетно пытаться исправить эту ситуацию. А из-за платья не огорчайся, тот сказочный шедевр, что я готовлю тебе на бал, который должен состояться через неделю, будет намного богаче, красивее, изысканнее, чем аквамариновое, так что забудь о нём, как о недостойном твоей красоты простенькой обноске. А на её высочество даже не обижайся, потому что это же не кронпринцесса, а так, какая пустоголовая разнаряженная жеманная заносчивая кукла, которая любит только себя, ей до тебя, как жабе до прекрасной розы. Но, знаешь, какие несколько моментов в этой твоей исповеди меня удивили? Во-первых, у меня сразу возник вопрос: почему ты, такой удивительный, душевный, умный человек, такая восхитительная девушка, настолько неуверенна в себе, скована в общении с другими людьми, ты почему-то спрятала все свои увлечения, таланты, мечты и мысли ото всех, не сопротивляешься своей доли, которая не устраивает тебя, боишься. У тебя при всех твоих достоинствах заметно не хватает самоуважения, самодостаточности, уверенности в своих силах, умения сказать «нет». Почему ты вышла замуж за короля, хотя была против? Ну, если ты тогда испугалась отца, почему сейчас, раз у вас с мужем такие натянутые отношения, не пытаешься развестись? Ведь это в твоём случае будет не сложно, нужно-то будет, чтобы знатные матроны засвидетельствовали твою невинность, и потом обратиться к церкви с просьбой расторгнуть брак по причине мужской несостоятельности супруга. Откуда такая боязнь и покорность, как у… рабыни?
– Да, – прервала отчаянным восклицанием слова Франсуа Ульрика. – как у рабыни!!! Я, по сути, и была воспитана, как рабыня, я всегда слышала наказ отца «привыкай быть покорной!». Я боялась его, я не осмелилась сказать «нет», я и мужу сейчас не осмелюсь сказать «нет» и потребовать, как ты советуешь, развода, потому что он такой властный человек, что развода не даст. Он мне ещё и встряску хорошую устроит, чтобы я молчала и не показывала характер, я здесь на птичьих правах!
Франсуа же заботливо положил свою изящную руку на покатое плечо Ульрики и мягким голосом продолжил разговор:
– Во-вторых, я хотел сказать, что меня приятно удивил тот твой рассказ о том, как ты представляла себе свою идеальную семейную жизнь. Заешь, что именно меня удивило? Тем, что ты, если не считать мелочей, в точь-в-точь описала ту трогательную семейную идиллию, нежность, уважение и заботу, которые я видел у своих родителей. Они очень любили друг друга, всегда старались проводить вместе время интересно, я, как мальчишка, так радовался, когда отец приходил домой из своей торговой лавки, и они с мамой просто с восторгом бросались друг другу в объятия. Отец не мог позволить дарить маме часто богатые подарки, семья наша была неплохо обеспеченна, но не до роскоши, подарки он делал на большие праздники, но всё равно он не приходил домой без простого букета цветов для жены. И детей они своих очень любили, и ласковые были, и многим жизненным мудростям научили, сначала меня, а потом и нашего всеобщего любимчика, приёмыша Кита. И, главное, и я всегда мечтал, что у меня в семье будут такие же заботливые нежные отношения, как и у родителей, тем более, что я, создавая такие шедевры и обшивая всю знать и почти всех королев и принцесс в Европе, имею достаточно богатое денежное состояние, намного больше, чем зарабатывал отец. И могу позволить себе создать своей семье более обеспеченную жизнь, у нас с тобой много совпадений, и не только в представлении об идеальной семье. Я тоже очень люблю музыку и хорошие книги, хотя сам никогда не музицировал, а книги я из-за проблем со зрением привык только слушать. Вон, Кит выручает, читает вслух, только мы любим не трагичные истории, а что-то более весёлое: и комедии Мольера, и Лопе де Вега всего перечитали, романы о короле Артуре же мы с Китом до дыр затёрли. Но особенно я люблю, во Франции я часто посещал оперный театр, и оперы, и балеты, и просто слушать музыку, а в детве я очень любил слушать, как пела романы мама. Может, раз мы тут по-дружески сидим, общаемся, сыграешь на клавесине и споёшь какой-нибудь твой любимый романс или что-нибудь другое?
Ульрика сразу взбодрилась, мило обаятельно улыбнулась, личико чуть-чуть порозовело, в голубых больших глазах появились икорки задора, она грациозно села за клавесин и начала ловко играть мажорную мелодию и петь нежным хрустальным голосочком комические куплеты.
Франсуа обаятельно лучезарно улыбался, по прищуренным светло-табачным светящимся радостью глазам, по милому негромкому смеху на смешных местах в комических куплетах, было понятно, что молодой человек искренне восхищён талантом подруги, и он действительно наслаждается такой милой весёлой песенкой.
Только Кит стоял в сторонке и, что было для него, смешливого, любящего шутки беззаботного мальчишки-отрока, совсем непривычно, не смеялся над комическими куплетами, а с грустным задумчивым видом закрыл свои зелёные глаза и качал головой…
Когда Ульрика закончила, то лёгким движением руки откинула за спину свои длинные красивые пепельные блондинисто-жемчужные кудри и спросила:
– Ну, как, Франсуа, я не опозорилась? Тебе понравилась?
– Очень! Это выло волшебно! У тебя не только хорошие музыкальные данные, но и такое хорошее мило чувство юмора! Ну, честно, очень мило и смешно, с удовольствием послушал! Я не понимаю, как можно не замечать того, какой ты чудесный человек! Сам не пойму, чем ты меня зацепила, но что-то в тебе трогает, впечатляет, какое-то неповторимое женское обаяние… – восторженно сияя, восклицал Франсуа…
Но тут Кит напомнил о времени, и Франсуа, галантно раскланялся и сказал:
– Когда я приду к тебе с твоим новым платьем-шедевром, который мы готовим к твоему триумфальному балу, мы ещё поговорим, и, я надеюсь, ты сыграешь и споёшь мне ещё что-нибудь столь мило и весёлое, как сегодня…
… Франсуа и Кит пришли домой и сели за работу, когда Кит с недовольством в зелёных глазах слегка насупился и тихо сказал:
– Хм, Франсуа, конечно, это не моё дело, я ещё не дорос, чтобы тебе в таких вещах советы давать, но я тебя, как старшего братика, прошу: давай, пока не поздно, смотаем удочки во Францию. Что-то уж больно странно ваша «дружба» с королевой как-то не похожа на просто дружбу, а на такое галантное ухаживание кавалера за дамой. И, ой, боюсь, уже палёным запахло, потому что если его величество Хлодвик-Карл Ротенбургский, узнает всё это, то так разозлиться, мало ни тебе, ни королеве не покажется…
Франсуа стыдливо опустил взгляд ясных светло-тачных глаз в пол и тихо стеснительно ответил:
– Знаешь, Кит, братик милый, я и сам запутался, что это такое между мной и Ульрикой, вроде, просто дружба, а, вроде, и чувство у меня такое возникло к ней…, Ну, тебе ещё не понять, чуть-чуть ты не дорос, но когда-то тоже поймёшь. Ты восхищён дамой, тебе хочется общаться с ней, ты не замечаешь её недостатков, а видишь только достоинства, тебе так хорошо, что ты живёшь наяву, будто в сказочном прекрасном сне и никак не можешь проснуться. Я сам не всё понимаю о нас с Ульрикой, что это было между нами, но зацепила меня она, ничего не могу с собой сделать…
… И, вот, наконец-то настал день долгожданного бала…
Все во дворце уже с утра начали свои приготовления, ведь это был очень важный бал в честь годовщины коронации короля Хлодвика-Карла Ротенбургского, на бал приедут знатные гости и важные послы из разных европейских стран, не говоря уж о том, сколько знатных семейств Германии будут присутствовать на этом балу. А Ульрика ждала это событие не только из-за его важности для страны, но и для себя.
Она верила, что план, который предложил ей Франсуа с созданием ажиотажа вокруг юной королевы, её бала-триумфа, из-за которого её муж изменит своё хладнокровие и равнодушие к Ульрике на какое-то более тёплое, обходительное и уважительное отношение, сработает.
… Тут служанка зашла в будар юной Ульрики и почтительно промолвила:
– Ваше величество, я принесла вам от вашего кутюрье Франсуа Жаккара платье, что вы заказывали и ещё он просил передать вам эту записку. Будут ли какие-то приказания, ваше величество?
Ульрика от волнения побелела, как фаянс, губки слегка посинели, глаза голубые округлились, она схватила записку, где корявым подчерком чернилами было написано: «Милая Ульрика, передаю тебе этот новый шедевр швейного искусства, в котором ты будешь блистать сегодня на балу и без сомнения, ослепишь своей красотой. В прошлый раз, когда мы мило по-дружески общались, ты затронула самые чудесные струны моей души своим богатым внутренним миром и неповторимым обаянием юности и женственности. Я не пришёл с платьем сам, чтобы сегодня сделать тебе ответный сюрприз, ведь ты привыкла видеть меня простым портным, который выполняет свою работу, и стал твоим лучшим другом. Сегодня же я хочу предстать перед тобой на балу, как истинный благородный кавалер, который будет, хотя бы не в полной мере, достоин, танцевать с тобой. Твой преданный друг Франсуа».
Ульрика обрадовалась, как не радовалась никогда в жизни и ответила служанке:
– Да, Диана, указания будут. Созови, пожалуйста, всех моих личных служанок, чтобы они помогли мне облачиться в то роскошное бальное платье, что сшил кутюрье, и подобрать обувь, веер и украшения к нему, а так же цирюльника, чтобы сделал мне бальную причёску…
Молоденькая служанка ушла со словами:
– Уже спешу выполнять ваши указания, ваше величество…
Тут же собрались служанки и начали облачать Ульрику в сложный наряд…
Новое платье Ульрики из дорогого так изысканно струящегося шёлка изумрудного цвета состояло из настолько пышной юбкой, что на неё было трудно положить руки, лифа с глубоким вырезом лодочкой, который был расшит тончайшим золотым кружевом и трёхметрового роскошного шлейфа из такого же тонкого золотого кружева, что и на лифе с декольте! Тут же служанки надели Ульрике бальные изящные туфельки и шикарный гарнитур из изумрудного и жемчужного колье и крупных изумрудных серёжек. А цирюльник поспешил сделать молодой королеве роскошную высокую причёску из её длинных красивых пепельных блондинисто-жемчужных волос и вставить в причёску золотую диадему с жемчугом…
Когда все увидели Ульрику в таком прекрасном обличии, то замерли в полной тишине от небывалого восторга! Ничего более восхитительного никто из них не видел, казалось, сейчас своей красотой она затмевала самую Елену Троянскую и мифическую Афродиту. Казалось, что это стоит неземная сказочная нимфа, но никак не простой человек, наша скоромная Ульрика.
Ульрика внимательно рассмотрела в серебряном большом зеркале себя и с радостным восторгом и волнением подумала: « О, да, Франсуа просто гениальный кутюрье, он умеет преображать! Как и в прошлый раз, он сделал меня снова другим человеком, из простушки превратил меня чуть ли не в саму царицу Савскую или Клеопатру! Ох, берегись, Хлодвик-Карл, старых козёл с седой бородой, ты меня ещё такой не видел, и уж точно приревнуешь, не останешься равнодушным, попытаешься как-то расположить меня к себе, или, если останется прежним, точно потеряет всяческое моё уважение…».
Тем временем готовилась к балу и высокомерная кронпринцесса Фредерика-Берта. Она только успевала грубо приказывать своим бедным взмыленным служанкам то чистить до сверкающей белизны жернова и вставки из белоснежного шёлка, то потуже затягивать её в корсет и одевать то самое невероятно пышное с узкой талией платье из золотого атласа и маленькой геральдической лилией из бриллиантов, что сшил Франсуа. Потом она загоняла служанок, пока они нашли её лучшие парчовые туфли, изысканный веер и бриллиантовые серьги с тиарой и дополнили образ капризной принцессы этими вещами. Довольная, спесиво налюбовавшись собой, Фредерика-Берта поправила причёску из тёмно-русых волос и пошла к гостям, потому что до начала бала оставалось полчаса, когда увидела в зале среди гостей Ульрику в этом необыкновенном образе! От злобы, зависти, разочарования, высокомерная принцесса раскраснелась и перекосила и без того грубоватое лицо с крючковатым носом и подумала с досадой: «А-а-а!!! Ну, почему я опять проиграла Ульрике?! Почему эта бывшая чернавка одета лучше, чем я?! Почему опять у меня облом, а у неё – триумф?! Ой, пожди, Ульрика, сегодня ты правишь балом, но я за свою нынешнюю неудачу ещё отыграюсь, буду добиваться реванша!».
… А Ульрика царственно шла в позолоченном мраморном бальном зале со множеством золотых подсвечников с осанкой настоящей царицы Клеопатры, демонстрируя красоту изящной шеи и покатых плечей, а за ней женственно и царственно спускался трёхметровый шлейф из золотых кружев. Изумруды в колье и серьгах, шёлк платья и золотые кружева лифа сверкали в свете свеч…
Все гости в необычайном восторге любовались ей, уважительно кланялись и перешёптывались:
– Сегодня её величество Ульрика Ротенбургская прекраснее всех! Кажется, она превзошла красотой саму легендарную Нефертити!
… Старый седой сморщенный король Хлодвик-Карл восседал на троне вполне спокойный и довольный с мыслью: «Ничего, пусть развлёчётся повеселиться на балу Ульрика, надо же и ей порадоваться, всё равно у меня танцевать нет никакого желания, пусть хоть она не скучает…».
Когда все гости уже собрались, глашатай вдруг внезапно, неожиданно для всех громко объявил:
– А последним из приглашённых на бал прибыл французский известный кутюрье месье Франсуа Жаккар!
Глашатай растворил позолоченные дубовые двери и в зал вошёл сам Франсуа.
Тут все знатные вельможи разочаровано фыркнули, потому что поняли, с кем будет сегодня танцевать прекрасная королева: конечно, с Франсуа, только такой кавалер достоин её!
Его богатый наряд из голубой парчи с большими белоснежными кружевными воротниками, белым атласным бантом, изысканными кружевами на рукавах и шпагой на широком золотом поясе необыкновенно украшал его внешность. Дополняла его светлокожее нежное с тонкими аристократичными чертами лицо с вежливой улыбкой, каштановые кудри, что красиво спускались по плечи и ясные светло-табачные глаза.
… Он плавной грациозной походкой подошёл к Ульрике, они полюбовались друг другом в немом восхищении и в ужасе от пришедшей обоим одновременно мысли: «Что мы наделали?! Мы влюбились в друг друга!!!». Но тут Франсуа галантно поклонился и пригласил Ульрику на танец:
– Милая, пользой ангажировать тебя…
Молодая королева изящно протянула ручку, и они начали танцевать танец за танцем, то полонез, то вальс, то мазурка, то гавот, то галоп, то котильон, и это у них получалось так легко, грациозно, красиво, шлейф из золотого кружева только успевал вздыматься в танце, как крылья у красивого мотылька. Все танцевали, но всё равно смотрели на них с восхищением, кавалеры не решались подойти к Ульрике, когда она рядом с таким изысканным молодым человеком, только двое отважных смельчаков подошли с попыткой пригласить на танец Ульрику. Но неожиданно для самого себя Франсуа не уступил им юную королеву, как задумывалось, а только недовольно ответил:
– Прошу прощения за бестактность, но её величество обещала сегодня все танцы мне…
И так весь бал до поздней ночи танцевали без устали Франсуа и Ульрика тихо переговариваясь.
– Франсуа, мне кажется, что все сморят на нас…
– О, да, милая, все сморят на нас, потому что ты сегодня прекрасней всех, ты – что-то неповторимое волшебное, как сказочный сон, юная прелестница, что прекрасна и внешностью, и манерами, и душой, и умом, без единого недостатка. Поверь, все эти придворные знатные дамы сейчас до потери сознания завидуют твоей красоте, ведь они не догадываются, что ты хороша не только лицом, но и душой, характером, всем, а знатные вельможи аж позеленели, завидуя мне, что я, а не они удостоились чести танцевать с тобой!
– Ах, Франсуа, ты так обаятелен, галантен, умён, талантлив, что это мне завидуют дамы, что не они, а я удостоилась чести сегодня танцевать с тобой! Как нам сейчас хорошо, когда мы, две родственные души, рядом! Жаль, что это не на всю жизнь, а лишь на короткий миг…
… Ульрика говорила, а сама в мыслях хотела сдаться обаянию Франсуа, танцевать с ним, потом в будуаре целоваться, и так вместе и провести ночь любви до утра…
А Франсуа покорял Ульрику остроумными шутками и изысканными комплиментами, а сам думал, холодея от страха: «О, ужас, я полюбил Ульрику! Я покорён и влюблён, и сам в трепете от этой мысли, я не знаю, что нам с Ульрикой теперь делать с этой любовью! Начирикал всё-таки Кит! Я сам в недоумении, и не понимаю, почему я тогда сказал ей, что холостой? Почему не ушёл сразу, а так долго общался? Почему мы с Ульрикой доверяем друг другу все сокровенные тайны, хотя узнали друг друга недавно? Почему так быстро перешли на «ты»? Почему на балу я танцевал только с ней, видел только её, и, вопреки собственному плану, не уступил её ни одному другому кавалеру? Влюбились! Прямо, как Ромео и Джульетта, только те не могли быть вместе из-за сложных распрей своих семей, а у нас всё проще и безнадёжнее: Ульрика несвободна, она замужем за королём…».
А высокомерная принцесса Фредерика-Берта сначала стояла со скривленным лицом, фыркая от досады, заносчиво сжимая губы, её жутко раздражало, то, что Ульрика сегодня была признана первой красавицей бала, никак это звание не достаётся чванливой кронпринцессе. А потом она понаблюдала за Ульрикой и Франсуа, которые весело порхали по мраморному полу дворцовой залы, как два милых мотылёчка, что-то перешептываясь и смеясь дружно, и обида на лице надменной кронпринцессы сменилась ехидной, злой, ядовитой ухмылкой. Она догадалась, почему Франсуа столько раз отказывал в любви самой принцессе, и кому принадлежит сердце молодого гениального кутюрье…
Глава «Всё зашло слишком далеко…»
… Так к двум часам ночи бал кончился, гости, обсуждая с восхищением богатство бала, разъехались, все разошлись, слуга уже затушил свечи и поспешил удалиться, а Ульрика и Франсуа никак не могли решиться разнять рук и расстаться…
Теперь они смотрели на друг друга совсем иначе, они увидели друг друга впервые во всей красоте…
Франсуа, растерянный в этой ситуации и смущённый, не знал, что делать, где взять силы сейчас отпустить ручки Ульрики, чтобы скорее уехать от греха подальше. Он понимал, что, если Ульрика наберётся храбрости признать первой ему в любви и предложить что-то, он в таком порыве и любви, и страсти, сразу забудет свои стойкие, как камень, христианские принципы благочестия и целомудрия и ринется исполнять то, что скажет королева его сердца…
… Ульрика же, непривычно красивая и бледная в темноте, стояла, не решаясь сказать самых главных и желанных для неё сейчас слов, а потом по смущённому взгляду ясных светло-табачных прищуренных глаз и стыдливому выражения на нежном лице Франсуа, по движению его руки, что он уже собирается уйти, собралась с духом и тихо изрекла:
– Франсуа, милый, прости, прости меня, пожалуйста, за такое откровенное легкомыслие, но понимаешь,… я только сейчас осознала, что я люблю тебя так, как не может любить своего кавалера ни одна дама. Даже привязанность Гиневры к Ланцелоту лишь маленькие искорки по сравнению с тем сильным, многогранным чувством которое я испытываю к тебе. Моя девичья душа требовала любви, настоящей, сильной, взаимной любви, я не получала её от мужа, этого старого сморчка Хлодвика-Карла, который, по-моему, и не заметил ничего нового на балу. И… понимаешь, мне бы не хотелось бы расставаться прямо сейчас, если ты, конечно, испытаешь тоже такие сильные чувства, как я к тебе. Я понимаю, какой нехороший поступок я тебе предлагаю, но я столько узнала беды за свои юные восемнадцать лет, что Бог простит нас за то, что я, хоть и нечестным путём, узнаю хоть один-единственный раз в жизни, что такое счастье настоящей любви! Так, если ты не против, и того же мнения, может, продолжим этот чудесный бал столь же приятной ночью у меня в будуаре?
Франсуа побелел от испуга, сердце его затрепетало лихорадочно, как у соловья, но какая-то необъяснимая сила, будто магнита, тянула молодого кутюрье к своей нежной, как фаянсовая статуэточка, возлюбленной. Он понимал, что сам потом будет ругать себя последними словами за такой низкий поступок, будет страдать, заниматься самобичеванием, но в этот момент он был до самозабвения рад быть рядом с любимой, что не мог (и чуть-чуть и не хотел) думать о последствиях. Его губы приблизились к бледным устам Ульрики, и он прошептал в ответ:
– Ульрика, самая главная, единственная любовь моя, я так сильно сражён твоим обаянием, красотой, твоим характером, ты для меня кажешься настолько сказочно прекрасной, и я тебя так искренно полюбил, что даже если бы я захотел, я бы не смог сейчас сказать «нет». Хотя, помниться, сам учил тебя, что нужно иметь храбрость говорить «нет», но иногда так хочется послушать зов сердца, а не разума! Так что, милая, идём в будуар?
… Через несколько минут влюблённые стояли в бударе Ульрики при мерцающих в золотых подсвечниках свечах. Ульрика с милой обаятельной игривой улыбкой скинула диадему, изумрудные и жемчужные украшения в ушах и на шее, легким движением руки сломала высокую причёску и распустила свои длинные красивые пепельные блондинисто-жемчужные воздушные кудри. Франсуа с милой игривостью сбросил кожаные перчатки с рук, поправил свои каштановые кудри на плечах, бросил красивый большой кружевной белоснежный воротник на пол, и их уста соединились в долгом, полным любви, и нежности, и страсти, поцелуе. Всё было понятно без слов. Тут Ульрика, закрыв от удовольствия свои большие голубые глаза, сделала лёгкое движение рукой, повела красиво покатым плечом, и шикарное пышное платье из струящегося изумрудного шёлка и шлейфа из тонкого золотого кружева упало на пол, оставив девушку только в чулочках, атласных с кружевами панталонах и в красивом корсете. Франсуа стал нежно, чувственно самозабвенно целовать её изящную шейку, покатое плечико и нежную ручку, пока руками с трудом нащупал шнуровку корсета и неловко неуклюже медленно стал расшнуровывать корсет и пытаться снять.
Ульрика прижалась поближе к Франсуа, млея от удовольствия, ликуя от мысли, что её девичья девственность достанется не надменному старому брюзгливому холодному Хлодвику-Карлу, а сейчас она подарит её человеку, которого любит по-настоящему, и их чувства взаимны…
– Любимый, любишь ли ты меня так же сильно, как Ромео Джульетту? – с нежным придыханием прошептала Ульрика.
– Даже не сомневайся! – ответил тем же тоном Франсуа.
– Любимый, а будешь ли ты помнить меня всю жизнь, как Орфей Эвредику? – с тем же взволнованным придыханием задала вопрос Ульрика.
– Буду! Буду! – воскликнул Франсуа.
Тут молодой кутюрье почти справился с надоевшей шнуровкой корсета, и парочка покатилась на широкую кровать, забыв задёрнуть тёмно-синий бархатный балдахин. Ульрика застыла в ожидании…
…Но тут Франсуа резко изменился в лице, резко побелел, а в распахнутых светло-табачных ясных глазах, полных печали, застыли слёзы, быстрым движениями вскочил, суетливо поднял и прикрепил на место кружевной белоснежный большой воротник, нацепил на руки кожаные перчатки и нервно поправил растрепавшиеся каштановые кудри.
Ульрика с недоумением в голубых распахнутых глазах поправила свои длинные пепельнее жемчужные воздушные кудри, лёжа на шёлковой постели и стеснительно спросила:
– Франсуа, милый, а что, разве любви, что мы хотели, не будет? Ты передумал и уходишь? Почему, ведь у нас всё так неплохо началось, если бы мы продолжили бы, у нас бы могла бы случиться самая приятная в нашей жизни ночь…
Франсуа же уже закончил поправлять свой внешний вид из стадии «Ой, простите за такой неопрятный вид, я только что соскочил с ложа любви дамы своего сердца» до стадии « Как видите по мне, я – приличный благовоспитанный молодой человек и по будуарам замужних дам не шастаю». Бледный и печальный, будто Пьеро, Франсуа тихо ответил Ульрике, не выдержав и всё-таки прослезившись:
– Вот именно, милая ненаглядная моя Ульрика, что это была бы самая приятная, но и последняя совместная ночь в нашей жизни, единственная. Наша ситуация очень щекотлива и небезопасна: если хоть один посторонний человек как-то узнает или догадается, что тут происходило между нами, и всё дойдёт до его величества, ой, будут проблемы! И самое печальное, что не у меня, а у тебя будет очень большой букет проблем! Я-то что и кто? Так, всего лишь какой-то кутюрье, если случился бы скандал, быстро бы с Китом собрал вещи по сундучкам, расплатился за комнату, тем более у меня такие большие доходы, снял почтовую карету, и всё, нас с Китом тут будто бы и никогда и не было, мы уже во Франции. А ты – королева, тебе нужно соблюдать честь королевской семьи, ты никуда не сможешь уйти или скрыться. Если все будут обсуждать тебя с нехорошей стороны, твой муж, его величество будет в гневе, ты не только внимания его не получишь, он так за позор возненавидит тебя, что в лучшем случае он устроит тебе грандиозный скандал, сделает из тебя одинокую затворницу без всяких выходов. А в худшем задаст тебе такую порку, как неверной жене, что несладко тебе придётся, или сошлёт в монастырь. Мы всё равно не будем вместе, у нас нет шанса на законный брак и создание семьи, потому что ты замужем за королём, и кроме того что замужем, носишь титул королевы, опозориться для тебя – это будет слишком печальным поворотом этой истории с горькими последствиями. А я, так, всего лишь кутюрье, слуга. А встречаться так, как мы решились сегодня, тайком, ради счастья, я не вижу смысла, потому что слишком уж опасное, непрочное и мимолетное счастье получится, очень уж быстро и плачевно кончится. Поэтому, как поётся в старинном романсе: «Увы, и ах, но прости, что нам не быть вдвоём…». Прощай, милая моя Ульрика, сказочная Ульрика, я тебя действительно не забуду, не забуду наших бесед, твоего чудесного пения, твоих нежных рук, твоих добрых прекрасных глаз. Прости, но я завтра уеду домой во Францию, я не стану рисковать тобой, самым дорогим для меня человеком…
После этого Ульрика с тяжёлым вздохом встала с кровати, на душе у неё было тяжело, настоящая буря слёз без единого слова, потому что и без объяснений было понятно, что Франсуа прав абсолютно, нельзя позволить себе податься бездумно страстям, им придётся сейчас расстаться, и навсегда.
Франсу зашнуровал ей корсет, девушка надела простое сиреневое платье и расчесала длинные пепельные блондинисто-жемчужные волосы, чтобы выглядеть опрятно, будто бы сейчас ничего не было, хотя печи, шея и ручка приятно горели от поцелуев Франсуа.
Потом юная королева села за клавесин и со слезами на болезненно бледном личике тихо спросила:
– Ну, что ж, ты, милый, прав, хорошо даже, наверное, что ты вовремя остановился. Что ж, просто, скажем «прощай» и расстанемся или на последок хочешь послушать один старый романс о любви?
Франсуа со слезами в прищуренных ясных светло-табачных глазах прошептал:
– О, это было бы просто чудесно, хоть какое-то утешение перед расставанием…
Ульрика, не переставая плакать, стала играть и петь старый романс о несчастной любви и расставании, минорная музыка, как и милое пение печальной девушки, полилось по будуару…
Франсуа же слушал, и не выдержал, так тяжело ему было распрощаться с Ульрикой, быстро, чтобы сердце не так сильно болело от тоски, и тихо вышел из будуара…
И вот когда ясные табачные глаза у молодого человека расширись, как у совы, лицо вытянулось, а вся душа похолодела от ужаса. У дверей будуара Ульрики стояла с самодовольным выражением лица и язвительной ядовитой ухмылкой высокомерная кронпринцесса Фредерика-Берта. Её грубоватое лицо, который портил крючковатый нос, излучало такую желчную победу, что было ясно, что она сейчас выследила их, и всё видела и слышала.
– Ах, милый, милый Франсуа, как же наивно вы с Ульрикой решили, что по вашему поведению никто не догадается о вашем романе, наверное, ваши нежные переглядки заметил бы даже ребёнок! И, как же быстро, увидев такого красивого и галантного кавалера, забыла про всякую честь и быстро сняла свой нимб Ульрика, да и ты, Франсуа, как быстро тоже забыл про свой нимб и свои принципы, как красиво говорил, что не заводишь отношений с дамами, которых обшиваешь! Ха, как наивно вы попытались всех обмануть, но у вас это не получилось! Ха, я представляю гнев своего отца, и какую порку он задаст неверной жене!..
…Ульрика, услышав это, отвернулась и заплакала с мыслью: «Да, милый мой Франсуа был прав, слишком горькие последствия у этого мимолётного счастья…».
Франсуа же, болезненно бледный от волнения, вежливо и учтиво промолвил Фредерике-Берте:
– Ваше высочество, я нисколько не оправдываю свой поступок, но прошу, послушайте меня. Легко упрекать согрешившего человека, всё ставить ему в вину, но сами вспомните слова Христа: «Кто из вас без греха, первый киньте в неё камень», безгрешен один лишь Господь. Я очень прошу вас проявить сострадание и какую-то, ну, как бы правильно сказать, женскую солидарность, и не говорить его величеству об увиденном, сохранить, как тайну. Вам сейчас легко обвинять её величество Ульрику, но подумайте сами, в какой она нелёгкой ситуации: ваш отец просто купил её у своего нынешнего тестя, как красивую куклу, бравировал перед знатью красотой своей молодой супруги, а сам ни разу не оказал ей никакого внимания: ни ласки супруга, ни мужской заботы. Он был совершенно равнодушен, потому что уже, во-первых, в солидных годах, а во-вторых, всё равно любит свою первую жену, вашу мать, её величество Августу-Генриетту Ротенбургскую. Вы, наверное, понимаете, что не самая весёлая и приятная жизнь у её величества Ульрики во дворце, муж не оказывает никакого внимания, естественно, даже ребёнка она не сможет родить в этом браке из-за солидного возраста его величества Хлодвика-Карла, она обречена, прожигать жизнь среди балов с горьким чувством одиночества. А ведь Ульрика – красивая, юная, умная девушка, если бы она вышла замуж за более здорового и молодого мужчину, она бы могла подарить ему и женскую нежность, и советчиком в жизненных вопросах помогать, и детей достойных родить. Она искала хоть какое-то избавление от одиночества. И самым близким для неё человеком оказался я. Вам, ваше высочество, легко будет сейчас смеяться над нами, но подумайте над тем, что я вам рассказал, пожалуйста, ведь ваш отец тоже будет отдавать вас замуж явно не по любви, а по расчёту, искать вам принца или короля, достойного кронпринцессы Германии. И вы не знаете, как сложится ваш брак, быть может, ничем не лучше, чем брак вашего отца и Ульрики, и, кто знает, быть может, вы тоже можете попасть в такой же неловкой ситуации, как и Ульрика. Я вас прошу, сохраните всё в тайне, проявите сочувствие к молодой королеве…
