Лена Сокол
Наглец

– А… Аркадий. Вы… уже уходите? – решается спросить он, вытирая потные ладони о брюки.

Задумчиво пожимаю плечами.

– Скучно одной… – печально вздыхаю.

– Может, хотите мне компанию составить? – жестом он указывает на барную стойку.

Изображаю мучительное сомнение.

– Я… даже не знаю…

Вижу, как он не хочет этого говорить, но половой зуд побеждает жадность:

– Позвольте угостить вас?

Его коньячный выхлоп забирается мне прямо в ноздри и вызывает тошноту.

– Что вы пили?

– «Маргариту», – застенчиво говорю я, прижимая к себе клатч.

– Прошу вас, – открывает мне дверь, пропуская вперед.

Как галантно.

– Спасибо, – нечаянно виляю бедрами.

– Вы тоже здесь остановились? – тяжело дышит в затылок.

– Да, в двести семидесятом, как вы угадали? – бросаю через плечо, возвращаясь к столику.

– Просто предположил.

– Я – Света, кстати, – поворачиваюсь и крепко сжимаю его огромную ручищу.

– Очень приятно…

Через час он уже дышит мне в шею, продолжая щедро заливать вонючее пойло в огромную жабью глотку. Каждый раз, когда наш боец проводит удачный тейкдаун, мы отмечаем это новым тостом: Аркашка – целой рюмкой, я – глотком.

– Ты удивительная, – шепчет он, придвигаясь поближе.

Огромное пузо царапает пуговицей рубашки край стола.

– Спасибо, – задерживаю на нем взгляд все дольше, улыбаюсь все шире, прикосновений не сторонюсь.

Мы знаем, что завтра разъедемся в разные города, и нам вряд ли есть что терять. Отчаянно посылаю ему свои сексуальные флюиды.

– Я на секундочку, – говорю, потеревшись плечом о его грудь. – В уборную.

Ловким движением возвращаю портмоне в карман его пиджака.

– Жду! – восклицает он, словно верный, но пьяный рыцарь.

Оставляю на столе клатч – знак высшего доверия. Возле туалета незаметно, прямо на ходу передаю банковскую карту брату. Пусть снимет с нее все, что имеется, оставив придурку только на чай и на аспирин, чтобы было чем подлечиться с похмелья.

Когда возвращаюсь, вижу, насколько затуманен взгляд моего спутника. «Ах ты, мой престарелый донжуан, быстро дошел до кондиции».

– Слушай, я подумала… – задыхаясь, шепчу ему на ухо.

– Я – только за, – глаза загораются, он хватает со стола бутылку.

Мы покидаем бар, хихикая словно школьники. Покачиваясь, добираемся до лифта. «Ну что, в бой, Светочка? Сейчас тебе придется нырнуть в чан с маргарином».

Когда оказываемся в кабине, он набрасывается, тараня липким, холодным языком мой рот и стискивая толстыми клешнями мои бедра. Страстно отвечаю ему «взаимностью». На вкус этот мешок с дерьмом, как вчерашний холодец, – чесночный и тошнотворно кислый прямо до тошноты.

Он вжимает меня в стену, продолжая с завидным упорством исследовать языком мои десны и зубы. С радостью и облегчением отпрыгиваю, едва только лифт замирает на втором этаже.

Когда створки разъезжаются, хватаю мужчину за галстук.

– Давай ко мне, – выдыхаю и качаю головой. – Нет. Лучше к тебе. Ну!..

Тяжело дышащий толстяк напоминает осла, которого ведут на рынок. Послушно спешит по коридору, не забывая меня лапать. Судорожно открывает дверь в номер и вталкивает внутрь.

– Погоди, налей вина, – шепчу, когда Аркаша начинает чуть не с мясом выдирать пуговицы на пиджаке. – Пить хочу.

– Хорошо. – Ему трудно прийти в себя, но он делает усилие.

Проходим на середину комнаты. Его руки сильно трясутся от вожделения.

– Позволь мне, – предлагаю.

Забираю бутылку, ставлю на столик бокалы. Полагаю, что он будет только рад передышке: ему ведь еще нужно сожрать волшебную синюю таблеточку. Старички-разбойнички всегда так делают: сообразив, что у них выгорит, и уже совсем скоро, торопятся незаметно принять допинг для своего молоточка, который без посторонней помощи уже совсем не стучит.

Воспользовавшись моментом, бросаю в один из бокалов порошок, который достаю из лифчика. Завтра придурок будет меня благодарить, что это всего лишь снотворное, а не пурген. Было бы невесело уснуть и обделаться одновременно, да еще и с капитальным стояком.

Беру бокалы, оборачиваюсь и вижу, что урод уже облачился в длинный белый халат.

– О-о-о… – играя бровями, улыбаюсь, – какой ты сейчас… сексуальный.

Протягиваю бокал.

– Да-а-а… – раскрасневшийся, потный Аркаша ревет как медведь.

Берет вино и опустошает бокал залпом. Умница. Отставляет его на столик, надвигается на меня.

– Ты сводишь меня с ума… – шепчу я и пячусь.

– Иди сюда, – бормочет он и… распахивает халат.

Останавливаюсь. С неудовольствием замечаю, что то ли боец мне попался крепкий, то ли таблеточка уже начинает действовать, но старый, сморщенный, синеватый молоточек неумолимо оживает. Продолжаю изображать ответное желание, кусаю губы.

Решительно бросаюсь вперед и толкаю его на кровать. Толстяк падает, халат распахивается сильнее, но выхваченный одним ловким движением пояс уже находится у меня в руках.

– Сыграем по моим правилам, – произношу я загадочно.

Запрыгиваю сверху и быстро привязываю его руку к поручню кровати.

– Так тебе нравится, да, Светочка? – спрашивает он, шамкая губами. – Давай! Разбуди моего зверя! Потрогай его!

И я замечаю, что Аркашка уже слегка дезориентирован.

Хватаю галстук, висящий на спинке стула, и прихватываю им вторую руку толстяка. Жирдяй довольно улыбается: агрегат заработал на полную мощность, встал по стойке смирно и просится в дело всеми своими двенадцатью сантиметрами.

– Ну что? – интересуюсь, сидя на нем так, чтобы он мог чувствовать своим прибором жар между моих разведенных ног.

Легонько покачиваюсь из стороны в сторону, позволяя поверить, что все еще впереди.

Хозяин улыбается, кивая. Член довольно подрагивает.

– Твоей жене тоже понравится, – произношу я с усмешкой.

Его полузакрытые веки колышутся. Кажется, что-то идет не по плану, но он еще не понимает, что конкретно. Люблю именно этот момент: выражение лица у него, как у наивного младенца, который не понимает, почему отобрали сиську.

– Ч-что? – Аркаша не перестает улыбаться.

Но даже его сморщенные яйца умнее – они испуганно поджались.

– Вот что, – достаю телефон, встаю и делаю несколько снимков. – Скажи «сыр», придурок. А если станешь меня искать, фотки разойдутся по всему Интернету.

Вялые попытки выпутаться из «веревок» перемежаются с попытками тупо открыть глаза.

– Баю-бай, Аркадий, – веселюсь я, наслаждаясь картиной.

Гора жира спит, член бодрствует.

Прячу телефон. Быстро прохожусь по тем местам, где могла оставить отпечатки, и протираю поверхности платком. Достаю тонкие перчатки, надеваю, аккуратно вынимаю чемодан, проверяю содержимое. Наличка, часы, прочая ценная мелочь – все складываю в пузатенький клатч. Подхожу к двери, поднимаю банковскую карту – брат просунул ее под дверь. Возвращаю на место, в бумажник этого хмыря.

Можно было бы еще снять трусики и подложить в чемодан, скажем… засунуть в его свитер в качестве подарка для женушки, но на мне сегодня мои любимые – красные с кружевом, и очень не хочется их лишаться.

Еще раз оглядываю номер, затем тело спящего мужчины. Ослабляю узы, чтобы он легко мог распутаться утром, и выскальзываю в коридор. Иду, стараясь не попадаться в поле зрения камер. Толстяк вряд ли заявит на меня, но осторожной нужно быть всегда. Спускаюсь по лестнице, поправляя волосы. На душе спокойно, такое умиротворение, даже сердце не колотится бешено. Просто штиль. Ка-а-а-айф…

Покидаю отель, выхожу на набережную, снимаю туфли и некоторое время иду босиком, любуясь волнующимся морем: волны поблескивают в свете луны, точно мятая фольга. И только через пару километров поднимаюсь к дороге и ловлю такси. Высаживаюсь, но не возле дома, а в соседнем квартале. По дороге до съемной квартиры изредка оглядываюсь, хотя и так знаю, что никого нет. Сработано было чисто.

Дома неспешно снимаю парик, платье, смываю макияж. И уныние возвращается ко мне вместе с тем образом, который смотрит на меня из зеркала. И снова передо мной – одинокая девчонка, брошенная, раздавленная и растоптанная. Пытающаяся мстить, а на деле просто посыпающая солью собственные раны.

Выхожу на балкон, сажусь на пол, подтягиваю колени к груди и закуриваю. Всхлипываю, выдыхая терпкий дым.

Мечтаю, что когда-нибудь эта боль меня покинет. И я перестану звать его ночами. В груди не будет болеть от мыслей, которые упрямо стучатся в голову. Когда-нибудь он меня отпустит. И я его отпущу.

Поднимаю с пола кожаный кошелек.

Вспоминаю парня с пристани. Крепкий такой, лицо кирпичом, будто весь мир ненавидит. «Злой блондинчик» – так называю его про себя. Уж он-то явно не столь мерзкий на вкус, как толстяк Аркадий. У него красивые, правильной формы, по-женски пухлые губы. Целоваться с ним, должно быть, сплошное удовольствие…

И чем он меня зацепил?

Не знаю.

Открываю его бумажник и снова проверяю отделения. Ни фото, ни карточек, ни скидочных карт. Ничего. Человек без истории, без лица – вот он кто.

Но разве так бывает?

3

Глеб

Я никогда в последний раз не выдыхаю перед тем, как идти на дело. Собран и сосредоточен с первой же секунды. Если ты влез в это с головой, значит, должен быть готов: ведь на любом этапе напряженной канители может случиться что-нибудь и тебя запросто снова упекут за решетку.

Что поделать: выбранный мной путь не для отчаянных и сильных духом – не стоит приукрашать и романтизировать. Благородством здесь и не пахнет, потому что мы не Робин Гуды и никому награбленное не раздаем. Наше первое правило – думать только о себе, и ни о ком больше.

Таковы профессиональные аферисты.

Каждый из моих ребят талантлив и с легкостью нашел бы себе применение в обычной жизни, но с той дороги, которую они (и я) однажды для себя избрали, не так легко теперь свернуть, потому что руководит нами азарт – настоящая охотничья страсть. Ослепительно яркая, порой безумная и крайне опасная.

Мечтатели или глупцы, но мы реально верим в то, что возможно все. Нам недостаточно того, что предлагает система. Всегда хочется лучшего, недоступного. И мы совершенствуемся, идем вперед, становимся умнее в попытках раздвинуть рамки обыденного.

Трудно сказать, что такое азарт, пока не попробуешь его на вкус. Но если попробовал… вряд ли получится остановиться. Это самый доступный и действенный наркотик из существующих. Он отключает все чувства: стыд, благоразумие, сожаление и даже инстинкт самосохранения.

Мы играем по-крупному. И ставим на кон все, что имеем. В том числе и собственную жизнь.

Мы с Максом небрежно оглядываемся, прежде чем спуститься по лестнице к неприметной двери, ведущей в бар. Я поправляю галстук, с удовольствием подмечая, что в центре города довольно многолюдно в это время, но вряд ли кому в голову придет заглядывать в заведение «только для своих», работающее без вывески. Нам лишние свидетели сегодня не нужны.

Толкаю дверь. В помещении накурено. Тускло сияют потолочные светильники, и мрачные малиновые стены становятся темно-фиолетовыми. Подвальная коробка без единого окна при таком освещении кажется еще меньше и теснее – душный гроб, пугающе давящий на мозги. Но посетителям, которые посмеиваются, обсуждая что-то с ярко выраженным южным акцентом, явно все нравится.

– Добрый вечер, господа, – приветствую собравшихся, перекидывая чемоданчик из правой руки в левую, чтобы пожать протянутые ладони.

Широко улыбаюсь, всем видом показывая свое расположение, а мой мозг сосредоточенно оценивает ситуацию. В баре нас шестеро: я, Макс, пришедший со мной, хозяин заведения Фил, флегматично протирающий бокалы за стойкой, старичок-эксперт Фридрих Робертович, привлеченный для оценки предмета искусства, Имран – покупатель (крупный бизнесмен с юга), и его телохранитель, напоминающий дятла своим мощным, длинным носом-клювом.

– Прошу вас, – приглашаю их присесть за один из столиков.

– С удовольствием, – Имран садится.

Сопровождающий подает ему черный чемоданчик, мужчина кладет его на стол, но открывать не спешит.

Напряжение есть, оно чувствуется, как и в любой сделке, но подготовительная работа прошла на славу, и теперь эти люди нам доверяют.

– Вам понравится, – обещаю я.

Мы смотрим друг на друга.

Открываю свой кейс и подвигаю к Фридриху Робертовичу, который усаживается на краешке стула.

– Значит… – самодовольно прищуривается Имран, следя за неторопливой работой пожилого искусствоведа, склонившегося над маленьким квадратом картины, лежащей в кейсе на подкладке из шелка. – В музее теперь висит… подделка?

– Именно, – отвечаю я с легкой ухмылкой.

То, что подделка находится у него перед носом, ему знать вовсе не обязательно. Да и художник, с которым я привык работать, точно обиделся бы на такое определение. «Я не рисую подделки, – обычно говорит он, – я клонирую произведения искусства».

– Не буду спрашивать, как вам удалось подменить ее, – Имран, улыбаясь, поглаживает пальцами пышные черные усы. – Мне рекомендовали вас, как профессионалов своего дела.

– Благодарю, – довольно киваю я.

Макс нетерпеливо ерзает на стуле, наблюдая за экспертом, внимательно изучающим каждый мазок на картине. От слов старикашки будет зависеть, получим мы содержимое чемоданчика Имрана или будем вынуждены разруливать сложившуюся в связи с неудачей неприятную ситуацию.

– Она… превосходна, – наконец скрипучим голосом выдает Фридрих Робертович, выпрямляясь и по очереди оглядывая собравшихся.

Он качает головой.

– Оригинал, вне всяких сомнений.

Внутри меня выстреливает пружина облегчения, но приходится изображать невозмутимость и отрешенность. А вот Максу не удается удержаться от напыщенной ухмылки и едва слышного вздоха.

– Александр, – стряхнув пепел с толстенной сигары, Имран перегибается через стол, чтобы пожать мне руку. – Поздравляю вас.

– Но ведь вы теперь ее счастливый обладатель, – парирую я, крепко сжимая его ладонь.

Глаза южанина горят при взгляде на картину. Он закрывает кейс до характерного щелчка и откладывает сигару в пепельницу. Этот голодный взгляд на свою добычу безусловно роднит нас друг с другом.

– Они теперь ваши, – подвигает к нам чемоданчик и открывает.

Аккуратно разложенные пачками купюры. Красивые стопочки, перетянутые банковской лентой. У меня под ложечкой начинает неумолимо посасывать от предвкушения.

– Пересчитаю, не против? – спрашиваю я, отчаянно желая поскорее прикоснуться к ровным новеньким прямоугольным банкнотам.

– Разумеется, – Имран кивает, поворачивается и делает знак бармену. – Шампанского! – Он потирает ладони. – Нужно отметить сделку.

Пока Фил суетится с бутылкой и бокалами, южанин достает из внутреннего кармана пухлый конверт и вручает эксперту.

– Ваш гонорар, уважаемый.

– Благодарю, – старик быстро прячет деньги за пазуху, словно их могут отобрать.

Имран собственноручно разливает шампанское, пока я пересчитываю хрустящие купюры.

– Все верно, спасибо, – беру бокал, как только заканчиваю подсчет.

– Нет, это вам спасибо, – бизнесмен усмехается. – Местные коллекционеры уже в очередь выстроились, чтобы перекупить. Чем больше желающих, тем выше цена. Без вашей помощи вряд ли бы вышло ее заполучить.

Улыбаюсь, глядя, как пузырьки в бокале танцуют, подпрыгивая и взрываясь, громко шипя. Мы чокаемся с Имраном, потом со стареньким экспертом. Я поворачиваюсь к Максу, чтобы разделить и с ним радость победы, но тотчас застываю. На меня направлено черное дуло пистолета. По спине пробегает ледяная дрожь.

– Ты… – сглатываю, осторожно ставя бокал на стол. – Ты… что?

Тишина, вдруг воцарившаяся в баре, подсказывает мне, что все сейчас видят то же самое. Где-то за моим плечом кашляет пожилой эксперт, подавившись от неожиданности.

Лицо Макса расплывается в довольной ухмылке. Он держит оружие в вытянутой руке и чувствует себя хозяином положения.

– Деньги, – коротко говорит он. – Мне нужны деньги. Давай-ка сюда чемодан.

Дуло пистолета легонько подрагивает, нацелившись мне прямо в грудь.

– Подожди… – пытаюсь начать я.

Но он, бешено сведя челюсти, только повышает тон:

– Деньги, я сказал!

Меня сковывает льдом страх, но я, как во сне, поднимаю руку, чтобы передать ему кейс.

– Эй, – делает шаг вперед телохранитель Имрана.

И пистолет Макса резко перемещается в его сторону.

– Тише-тише, – приговаривает Швед, потрясая пушкой. – Не дергайся, малыш!

Дятел застывает, не смея двинуться. Его глаза, как и взгляды остальных, устремлены на пистолет.

– Отойди, – командует Макс, указывая стальным дулом налево. – И никаких фокусов, понял? У меня хорошая реакция.

Он снова обводит всех нас напряженным взглядом. Мое сердце уже колотится как сумасшедшее и готово вот-вот вырваться наружу.

– Что происходит? – спрашиваю я, тяжело дыша.

Это вызывает у него лишь снисходительную улыбку.

– Мои планы немного… поменялись, – пожимает плечами Швед, выдирая из моей руки кейс.

Я до боли сжимаю зубы.

– И он мне тоже пригодится, – говорит Швед, сгребая со стола маленький чемоданчик с картиной.

Сразу два кейса держать в одной руке неудобно, и это помогло бы мне одолеть его в схватке, но я все еще смотрю в центр дула пистолета, направленного на мой лоб.

– Ты же на меня работаешь, – напоминаю я, прочистив горло.

Мой голос звучит уже не так уверенно и наливается выдающей волнение хрипотцой.

– Больше нет, – брезгливо бросает Макс, делая несколько шагов назад.

– Тебе не скрыться, – и я, несмотря на страх, медленно надвигаюсь на него. – Остановись. Ничего не выйдет.

– Полагаешь? – Его брови вздымаются вверх.

Одним взглядом Швед бросает мне вызов. Видно – не шутит. Готов на все ради этих денег.

– Мальчик, ты хоть знаешь, с кем связался? – раздается взволнованный голос Имрана. Вижу, как он ставит бокал дрожащей рукой на стол. – Я ведь тебя найду, лучше не дури.

– А ты попробуй, – ехидно передразнивая его акцент, шипит Макс. Его глаза угрожающе сужаются. – Побегай за мной, поищи! – На его физиономии не дергается ни один мускул. – Можешь даже ментов вызвать. Расскажи им, что ты хотел купить у нас ворованную картину!

Холодное дуло останавливает Имрана и вынуждает мужчину заткнуться.

– Стой, – говорю я, когда Макс начинает двигаться к выходу.

Он переводит пистолет на меня. Первый раз вижу у Швецова такое выражение лица: «Больше никаких шуток, игры окончены». Чертов зверь, готовый убивать.

– Деньги – мои, ты не уйдешь отсюда… – рычу я.

Моя угроза его не трогает.

– Еще один шаг, – цедит сквозь зубы Швед, – и ты – труп.

– Нет, тебе такое не по зубам, – усмехаюсь я, не чувствуя пола под ногами.

Колени подгибаются, но я иду прямо к Максу.

– Проверим? – он подается мне навстречу.

– Я это так не оставлю, ты меня знаешь. – И опять – полметра в его сторону.

– Предупреждаю в последний раз, – он понижает тон, – еще шаг… и ты – покойник.

– Духу не хватит, – последнее, что я успеваю сказать.

И тишину разрывает оглушительный хлопок. Инстинктивно зажмуриваюсь в тот момент, когда меня отбрасывает назад. В ушах шумит, воздуха не хватает. Падая на колени и заваливаясь на бок, краем глаза все еще вижу оружие в его руке.

Перед тем как в недоумении уставиться на расплывающееся на груди огромное красное пятно, замечаю взгляд бывшего друга. Там нет сожаления. Швед скорее доволен. Полностью уверен в себе. Он доказал, что не тряпка, заявил, что и впредь не станет довольствоваться вторыми ролями.

– Что же это такое, – причитая, наклоняется ко мне Фридрих Робертович.

Его ладони дрожат, окунаясь в горячую кровь, которой насквозь пропиталась моя рубашка. У меня мутнеет перед глазами. Хватаю воздух словно рыба, выброшенная на берег. Не могу поверить, что все кончено.

– Кто следующий? – холодно спрашивает Макс, оглядывая присутствующих. – Есть желающие?

Имран громко сглатывает, а Фил, хозяин бара, вжимается в стойку широкой спиной.

– Тогда всем счастливо! – Швед пятится, продолжая держать нас на мушке.

– Срочно вызывайте «Скорую», – кряхтит старичок, опускаясь передо мной на колени, когда слышится грохот закрываемой двери.

Швецов ушел, а последним, что я увижу, будет малиново-бордовый потолок душного бара. Чувствую, как меня начинает трясти. Я задыхаюсь, кровь толчками гудит в ушах.

– Никакой «Скорой»! – орет Имран, пиная ногой стул.

Тот с треском падает на каменный пол.

– Молодой человек ранен, он сейчас умрет, – настаивает старик.

Сквозь мутную пелену различаю, как он склоняется надо мной: его одежда уже перепачкана кровью.

– Какая, на хрен, «Скорая»? – южанин ударяет ладонью об стол. – Чтобы они начали разбираться, что я здесь делаю?! Мне нельзя светиться в таких делах!

Он принимает из рук телохранителя пиджак и быстро надевает. Дрожащими пальцами лихорадочно хватает еще дымящуюся сигару из пепельницы.

– Нет, вы как хотите, но нужно вызывать медиков, – Фридрих Робертович с трудом поднимается. – Несите телефон! – строго наказывает онемевшему Филу. – Быстро!

И тот бросается к стойке бара.

– Простите меня, Александр, – чуть-чуть наклоняется надо мной Имран. Он брезгливо разглядывает мои ладони, с трудом прикрывающие рану на груди. – Мне нужно уносить ноги.

– Идите, – бормочу я.

Но получается что-то бессвязное.

– Достану этого гаденыша из-под земли, – и, перешагнув через меня, южанин спешит к выходу. На ходу бросает телохранителю: – А ты уволен, ничтожество!

Его верный пес, что-то ворча под нос, уносится вслед за хозяином.

– Алло, «Скорая», – взволнованно восклицает в трубку эксперт-искусствовед, – огнестрельное ранение! Ранен молодой мужчина. Скорее, пожалуйста, он умирает! Бар находится на улице…

Он замолкает, едва дверь с шумом захлопывается.

Кладет трубку и поднимается по лестнице, чтобы закрыть дверь на засов.

– Как ты? – Фил садится рядом со мной на корточки.

– Отлично, – улыбаюсь я, с неудовольствием отмечая, что кровь из спрятанного под рубашкой резервуара еще продолжает растекаться, противно щекоча кожу.

Поднимаюсь и сажусь за столик. Марк Иосифович помогает мне избавиться от пиджака и рубашки, подает полотенце, которое я оборачиваю вокруг туловища. Оно мгновенно пропитывается насквозь густым красным сиропом.

– Работать становится труднее и труднее, – ворчит старик, аккуратно отклеивая накладные бакенбарды и бородку.

– Брось, – Фил разливает по пузатым стаканам коньяк. – Все как по нотам. Я, правда, чуть не обделался, думал, его человек тоже палить начнет.

– Куда ему. Тупой увалень, – замечает лжеискусствовед, отмахиваясь. – Я сразу понял, в первый же день. А вот хозяин его нервный, с такими опасно.

Осуществить дерзкую аферу – это не значит выйти сухим из воды. Вот поэтому и надо подчищать хвосты и «умирать», чтобы тебя потом не искали. Я рассматриваю кожу на груди, которая после «выстрела» осталась целой и невредимой, но теперь покрыта красными разводами, и шумно выдыхаю. Еще и любимую рубашку изгадили, но тут уж никуда не денешься – без вложений не бывает и прибыли.

– Ну и как я вам? – внезапно раздается бодрый голос Макса.

Он появляется со стороны черного хода с двумя чемоданчиками и небрежной походкой подходит к нам. Кладет добычу на стол. Картинно кланяется и с размаху выпивает виски.

– Еще один шаг, и ты труп! – говорю я, нахмурившись, пока он жмет членам команды руки. – Еще один шаг, и ты покойник! – повторяю я, старательно копируя его «борзый» тон. – Это что, Швед, вообще такое?

– Импровизация, – с гордым видом заявляет он.

– Придурок никогда не научится придерживаться плана! – усмехаюсь я, отправляя свою порцию виски в рот.

Внутренности окутываются приятным теплом, наполненное до краев адреналином тело благодарно покрывается мурашками.

– Кто это? – напрягается Фил, указывая пальцем на коридор.

В дверь черного хода кто-то требовательно стучит.

– Видно, Макс привел кого-то на хвосте, – барабаня ногтями по столешнице, замечает Марк Иосифович.

– Я? – возмущается Швед. – Никого за мной не было!

– Тихо, – приказываю я грозно.

Осторожно поднимаюсь со стула, отбрасываю полотенце, накидываю куртку и иду к двери, спрятанной между коробками со спиртным. Слышу, как мои парни лихорадочно прячут кейсы за стойку бара. Сердце клокочет уже где-то в горле, когда останавливаюсь в узком закутке, и стук повторяется вновь – еще настойчивее и громче.

Посмотреть в глазок не решаюсь, есть риск получить пулю в череп. Нажимаю на экранчик, закрепленный справа на стене. Тот оживает, картинка на нем сначала дрожит серыми полосами, а затем проясняется. Узнаю фигуру визитера и усмехаюсь, не веря глазам. А когда незваный гость подходит еще ближе, уже отчетливо вижу его лицо.

«Вот сукин сын. Трудно было предупредить?»

– Заходи, – открыв дверь, я быстро втаскиваю пришедшего внутрь.

Опускаю засов и только потом прислоняюсь к гостю плечом, крепко обнимаю и хлопаю ладонью по спине.

– Привет, Лунев, – говорю с теплом в голосе.

Тот ступает в полоску света, оглядывает меня хмуро, будто пытаясь угадать те черты, которые еще помнит, качает головой и тихо отвечает:

– Ну, привет, Лунев…