Лена Сокол
Наглец

Незнакомец скользил языком по моей шее, опалял ее дыханием, ласкал мои возбужденные соски. А я отдавалась ему и телом, и душой, принимала ласки, похожие на пытки и сопровождающиеся острой болью. Чувствовала себя добычей и одновременно упивалась собственной слабостью и силой мужчины. Умирала от удовольствия. Задыхалась под его тяжестью и бессвязно просила еще. Даже когда он пытался унять свою дрожь, излившись в меня, даже потом, когда нехотя откатился в сторону, притянул меня к груди и накрыл сверху огромной ручищей.

Едва отдышавшись, мужчина потащил меня в душ. Никаких лишних слов и объяснений. Включил воду, сделал ее горячей и приятной и направил струю на меня. Намочил волосы, взял немного геля и начал нежно массировать мою кожу. Прошелся по шее, ласково обогнул каждый сосок, спустился к плоскому животу, еще ниже. А я просто кайфовала, позволяя ему быть безраздельным хозяином моего тела.

Смотрела в пугающие темнотой глаза и получала истинное удовольствие: я могу погружаться в них и не ломаюсь. Стойко выдерживаю дикий взгляд. И зажмуривалась, окунаясь в терпкий запах мужского пота, смешанного с парфюмом. Громко и неприлично стонала, когда он, повернув лицом к стене, брал меня снова и снова, грубо и не сдерживаясь, когда, дождавшись пронзивших мое тело судорог, кончал сам и обхватывал меня так тесно, что я ощущала себя в непроницаемом коконе.

– Как тебя зовут? – спросила на прощание: была уверена, что он вышвырнет меня за дверь, не дав собрать с пола рваные шмотки.

Мужчина открыл балконную дверь и закурил.

– Вадим, – сказал отрывисто. – Но ты это имя забудь. Для всех я – Майор.

Я поежилась. «Мент, что ли?»

– Нет, малышка, – усмехнулся, словно прочитав мои мысли. – Фамилия такая. Майоров.

Притянул к себе, прижался губами и выдохнул мне в рот струю дыма, заставив с непривычки закашляться.

– Пф… Что это? – В горле запершило.

– Тебе понравится, – затянулся еще раз, задержал дыхание, прикрыв веки, и снова вдохнул едкий дым мне в рот.

Я послушно втянула его, после чего выдохнула. Глаза заслезились, голова закружилась. Вадим вовремя подхватил меня за талию, не дав упасть. Мы стояли и смотрели на оранжевый закат, а по всему телу разливалась необыкновенная легкость. Через минуту я уже засыпала на его плече, мечтая поцеловать каждый сантиметр совершенного мужского тела, но так и не нашла в себе сил.

Проснулась уже под утро с твердым намерением улизнуть еще до того, как он проснется и выгонит меня. Но тяжелая рука привычно и по-хозяйски опустилась на бедро. Шустрые пальцы быстро скользнули к самому низу живота, раздвинули мягкие складки и нырнули в горячую глубину.

Он играл на мне, как на арфе, заставляя изгибаться и задыхаться от стонов, а затем подтянул к себе, плотно прижал и резко вошел. Мы двигались в одном ритме, не видя лиц друг друга. Медленно, страстно. Я комкала простыню и задыхалась, а когда Вадим покусывал мою шею, прижималась к нему еще теснее. Потому что именно так мне хотелось: чтобы больно и нестерпимо, совсем на грани, когда уже нет пути назад.

И с того дня мы стали совершенно неразлучны. Как чертовы Бонни и Клайд, те влюбленные ублюдки. Только не убивали никого. Обманывали, да, разводили на бабки, кидали. Но никогда не опускались до чернухи.

Возвращались в номер и трахались как кролики. Высасывая друг из друга жизнь по ниточке. Потому что вместе жить получалось плохо, а врозь – вообще никак.

Через неделю после нашей первой ночи Вадим признался мне, что, кроме машины, у него ничего нет. Немного денег – но и те у нас закончились быстро. Мы снимали номера в разных отелях, пока не нашли подходящую по цене для аренды клетушку в блочном доме, которая и стала нашим временным пристанищем.

Он научил меня воровать.

Как красиво отвлечь внимание и утащить кошелек из кармана прохожего, как поесть в ресторане и не платить, как вскрывать замки и прочим рисковым трюкам. Через полгода я неплохо разбиралась в психологии жертвы и легко понимала, когда человек мне уже верит и готов обмануться.

Вадим обещал помочь мне забрать брата, но постоянно откладывал вопрос на потом – вот единственное, что омрачало жизнь. Его мысли занимали крупные аферы, а духу провернуть такую у него пока не хватало (как и возможностей), но он усиленно готовился.

Я устала слышать, что скоро мы сорвем большой куш. Начались ссоры. С криками. Драками. Но мы мирились – дико и остервенело. Так, что соседи стучали по батарее.

Мы могли сутками не выходить из квартиры. Лежали, курили, смотрели телевизор. Мечтали. Мы были очень близки, иногда казалось, что мы одной крови и сплетены навечно и очень туго нашими клятвами, безудержным сексом и риском. Но я всегда знала, что Майор не может принадлежать кому-то одному – он, как песок, вечно утекал сквозь пальцы, когда ему того хотелось.

Я постоянно боялась, что ему наскучит со мной. Никогда не могла полностью расслабиться и ждала чего-то плохого – потому что раскусила его натуру. Места себе не находила, когда он пропадал. Знала, что такому, как он, ничего не стоит нагнуть любую понравившуюся телку. А потом он вернется ко мне, такой чистенькой, и будет снова клясться в любви и трахать бесконечно долго, пока не попрошу пощады. И продолжит издеваться, даже когда буду умолять все прекратить.

Не представляю, какая это стадия унижения или неуверенности, но я спешила сделать ему минет, когда у меня начинались месячные. Боялась, что он не выдержит и пойдет к другой, чтобы удовлетворить похоть. Знала, что Вадим никогда не будет верен мне. Что придется делить его с воображаемыми и вполне реальными женщинами, которые сбегались к нему, стоило только поманить пальцем. Задыхалась от ревности. Но все равно не могла вообразить, что мы когда-нибудь расстанемся, и он перестанет быть моим.

Он стал для меня семьей. Да чего уж там – целой вселенной. Но вряд ли бы кто это понял.

Я была одинокой, потерянной девочкой, а он заменил мне отца. И друга, и мужа, и любовника заодно. Он был моим воздухом. Самым родным, любимым, единственным. Я смотрела на него преданной собакой, готовой умереть за него, душу отдать. И так прошли два самых счастливых и одновременно невыносимых, взрывомозговыносящих года в моей жизни.

Пока все не закончилось.

Знаете такую старую разводку? Девушка знакомится в баре гостиницы с мужчиной, они выпивают, смеются, идут в его номер, а когда парочка уже полураздета, врывается «ее бывший» и начинает угрожать? Так вот, это стало нашим коронным номером. Мужики велись на меня, как наивные школьники, а при виде взбешенного Вадима, ворвавшегося в номер, готовы были расплатиться чем угодно, даже собственной задницей.

Забрав бабки, мы в спешке удалялись и не волновались, что жертва заявит в службу охраны или полицию. Выбор всегда падал на развратных женатиков, которые не хотели предавать огласке свои «подвиги».

Мы бурно праздновали наши победы. Катались, пили, занимались сексом. Я знала каждую татуировку на его теле и обожала рассматривать их перед сном. И в тот роковой вечер медленно водила пальчиком по груди Вадика, пока он не сказал:

– Познакомился сегодня в баре отеля с девушкой.

Я вопросительно посмотрела на него. Знакомый блеск в глазах внезапно насторожил.

– Какой девушкой? – спросила тихо.

– Короче, сама она – ни кожи, ни рожи, но ее папаша рулит несколькими крупными предприятиями.

Я улыбнулась:

– Есть мысли, как их обчистить?

– Вообще-то, да, – он закурил, откидываясь на подушки. – Я запудрю ей мозги и женюсь. Мы с тобой будем богаты, детка.

Меня словно холодной водой окатили. Все ясно. Вадик станет ухаживать, прикидываться состоятельным и галантным кавалером – он хорошо это умел. И будет спать с ней, как же иначе!

Я просила его передумать, умоляла, заклинала, но поняла, что все бесполезно, и начала орать так, что от моего крика переполошились соседи.

Но Майор – не из тех, кто меняет принятое решение. Вместо того чтобы откинуть эту мысль, Вадим просто отшвырнул меня к стенке и был таков. Удар пришелся на затылок, но боль не чувствовалась. Я думала лишь о Вадике. Он собирался трахать кого-то еще, чтобы сделать нас богатыми. Что за схема такая? И какова моя роль? Я не понимала, как ни пыталась…

Настоящая боль пришла позже, когда я осознала, что Вадим не вернется. Мне кусок в горло не лез целую неделю. Я и ногти сгрызла, и сигареты выкурила, готова была простить ему все что угодно, пока воочию не увидела их вместе.

Хотела подкараулить Вадика возле того отеля, чтобы поговорить, а наткнулась на них обоих. Высокая грудастая баба – кровь с молоком. Порода за километр видна, мимо такой вряд ли пройдешь.

«Ни кожи, ни рожи». Как же…

Я стояла и хлопала глазами, когда они проходили мимо. Я даже почувствовала запах его одеколона. Вадим поддерживал спутницу под руку и взглянул на меня лишь раз: сухо и с угрозой, чтобы даже не смела подходить.

А девушка меня и не заметила. Конечно, какая-то блеклая девчонка с испуганным взглядом – просто размытое пятно в ее красивой жизни, где она гуляет по ресторанам с такими красавчиками, каким тогда выглядел мой Вадим: при костюмчике и в начищенных до блеска туфлях.

Я бежала домой, спотыкаясь, не видя дороги: слезы застилали глаза. Падала, вставала и снова бежала. Вернулась домой и легла умирать. Долго смотрела в белый потолок, кажущийся бесконечным, как и мое одиночество, и понимала, что все было обманом. Ничего Вадим не собирался для меня делать. Ни спасать брата, ни быть моей опорой. Наша любовь исчезла, как только понадобилось жениться на богатой наследнице. Превратилась в пыль.

По-моему, я лежала так целую вечность. Кажется, действительно тогда умерла.

Такие у него были планы. Вот такая грандиозная афера. И это легче, чем ограбить банк. Не нужно вложений, схем и разработок. Да и риска – минимум.

«Ничтожество. Мразь!»

Я закрыла глаза.

Предательство имеет привкус крови. Оно отчаянно горчит, сочится грязной пеной, душит. А у лжи – соленый привкус слез. И они непременные спутники любви. Вопрос лишь в том, как скоро ты с ними встретишься.

Но Вадик вернулся. Через два месяца. Я все так же тихо умирала, потому что не помню, чтобы ела, пила или жила. Возможно, существовала, но лишь бледной тенью себя прежней.

Он радостно сообщил, что теперь мы богаты и скоро ему удастся вернуться. Говорил и говорил, а я сидела и не видела ничего, кроме голодного блеска в его бесчувственных глазах. И я позволила. Разрешила сделать то, зачем он пришел. Он имел меня во всех позах, в каких только хотел. А я надрывно стонала, чтобы напомнить ему о том, чего он лишился навсегда и по собственной воле.

Я двигалась ему в унисон, сжимала изо всех сил изнутри, чтобы сделать больнее, но получалось только острее и приятнее. Мне хотелось запомнить его таким, чтобы забыть навсегда. Я впитывала его как губка. Наслаждалась каждым движением. Отпускала. Прощалась.

А потом мы подрались. Не могла вытерпеть, когда он, кончив, полез ко мне с поцелуями и признаниями. Не могла терпеть больше этой гадости, грязи, в которой он вымарал нашу любовь, променяв ее на бабки.

Разбила ему нос.

И пока Вадик матерился в ванной, пытаясь остановить кровотечение, схватила красную сумку из тайника под кроватью, где были спрятаны наши сбережения, и убежала.

Я выкупила брата: договорилась, чтобы он числился в детском доме, но мог оставаться со мной. И мы со Святом сели в поезд и поехали на юг, туда, где ему и положено жить, чтобы справиться с проклятым пиелонефритом – загорать, греться в песке и дышать свежим воздухом.

Так я эволюционировала от воровки до социопатки. Не хотела никого видеть и слышать, избегала людей. Старалась не вспоминать и не думать. Ни о чем. Убила в себе все эмоции, потому что если я бесчувственная, то мне и не больно.

А он женился, да. Загуглить эту новость и прорыдать сутки было моей единственной слабостью за последние дни. Поэтому сегодня утром я не придумала ничего лучше, чем избавиться от волос, которые он так любил пропускать сквозь пальцы перед сном, в которые зарывался носом, чтобы глубоко вдохнуть их аромат и улыбнуться.

Обрилась налысо, чтобы освободиться от него. Хотела окончательно сжечь все мосты. Забыть. Но легче почему-то не стало. Не вышло. Невидимая нить, которой мы были пришиты друг к другу, оказалась крепче любых цепей, не говоря уже о каких-то там волосах.

2

Спустя полгода

«Забавный маленький паучок. Крошечный совсем. И откуда такой только взялся на седьмом этаже?»

Зевая, прохожусь пятерней по отросшим волосам. Теперь они снова мягкие, пушистые и приятные на ощупь. А ведь я почти привыкла к себе новой. Да и шампунь хорошо экономился.

Поворачиваюсь к зеркалу и долго вглядываюсь в бледное худое лицо, на котором глаза кажутся огромными серыми дырами. Поправляю «прическу». За зиму шевелюра отросла сантиметров на восемь, не меньше, и у меня даже имеется симпатичная челка.

Беру сигарету, закуриваю, открываю балконную дверь и выхожу.

– Привет, – сухо бросаю в сторону паучка.

А он умудрился за ночь оплести все окно паутинкой. Ювелирная, надо признаться, работа.

Выставляю на подоконник банку, в которой лежит половинка абрикоса – специально вчера купила. Переживала, чем будет питаться этот малец. А так, глядишь, фрукт начнет портиться, появится плодовая мушка. И паучку будет не скучно.

– Это тебе, – изображаю подобие улыбки, но получается плохо – разучилась.

Подхожу к перилам, затягиваюсь и невольно щурюсь, глядя на море. Кажется, будто оно врывается в кусочек суши огромной голубой лапой. А бухта словно обнимает его в ответ, держит обеими руками и никуда не отпускает. Частенько смотрю на природное объятие и умиляюсь. Точнее, что-то в душе собирается проснуться, ожить, но, поерзав слегка, поцарапавшись о твердую броню, снова затихает.

Каждый день, как сквозь пелену сна. А сны я теперь ненавижу. Постоянно одни и те же: руки эти по моему телу ненасытные, глаза бешеные, крики до хрипоты, поцелуи до разодранных в кровь губ. Наша страсть, секс, ссоры, расставание, боль. Гребаная карусель, которую я вынуждена переживать снова и снова по кругу, стоит только закрыть глаза.

Стараюсь меньше спать и больше времени занимать себя чем-то. Например, идти куда-то бесцельно, шляться по городу или лежать, выкуривая одну сигарету за другой. Но это, конечно, тянет меня вниз, а ведь нужно зарабатывать деньги. А браться за что-то грандиозное и рисковое боюсь. Попадусь – и Свят останется один. Без сообщников в таком деле тяжело, а втягивать брата – наиглупейший вариант.

Хотя тот и впрямь мечтает. Ненавижу себя, когда он, подражая мне, тренируется вскрывать замки отмычкой или пытается тиснуть кошелек в автобусе. Свят не должен идти по моим стопам, не такого будущего я ему желаю. А он видит себя кем-то вроде крутого техника: аферисты так обычно называют члена команды, который хорошо разбирается в компьютерах и может руководить технической частью любой операции. А я хочу, чтобы брат зубрил учебники – не зря же мы сделали документы для посещения местной школы.

А еще Свят оторваться не может от скиммера – штуки, которая считывает информацию с банковских карт. И меня это ужасно бесит: в его возрасте парня должны интересовать сигареты, вечеринки и девчонки в коротких юбках.

А он почти ежедневно упрямо уговаривает меня отдать его в ученики к известному мошеннику или хакеру, ведь я знаю многих в этой среде, но такие разговоры приходится мигом пресекать.

Сейчас молодость и шарм – мое смертельное оружие. Но когда-нибудь я состарюсь и потеряю возможность промышлять чем-то подобным. Да, я все еще смогу напиться за счет какого-нибудь идиота, получить пенсию по поддельному документу или, на крайний случай, стану красиво бросаться под колеса автомобилей богатеньких буратино, чтобы поиметь с них бабло.

Но Свят… Он не такой.

Ему нужна семья. Спокойная, тихая гавань. Домишко на берегу моря, красотка-жена, престижная работа и парочка спиногрызов, которые будут обожать полоумную тетку Софку. Она научит их мухлевать в карты и подделывать подписи родителей в дневнике. Возможно, мне даже выделят комнатку на чердаке, где я буду дымить, пока однажды не сдохну от рака легких, инфаркта или инсульта.

– Дышать нечем, – братец заваливается на балкон, разгоняя рукой сигаретный дым.

Затягиваюсь, тушу окурок в пепельнице и оборачиваюсь. Святослав улыбается, в этой обтягивающей майке он не выглядит ребенком – в нем угадывается будущий сердцеед с набором крепких мышц. Вот только от прыщей, мелкими красными точками высыпавшими на лоб и виски, не мешало бы избавиться – и срочно.

– Ну что? – говорю я, вместо того чтобы поздороваться.

Брат достает блокнот.

– Вот, – он находит нужный лист. – Номер двести два: сорок лет, есть кольцо, всегда гладко выбрит, много говорит по телефону с женой. В свободное время гуляет по набережной, спрашивал меня, как добраться.

– Дальше, – прошу хмуро.

– Номер двести тридцать. Северянин, лет пятьдесят, женат и явно озабоченный. Как мне удалось выяснить, приехал по делам, но интересовался кардиологическим санаторием. Даже притащил оттуда буклет.

– Угу, – киваю.

Главное правило афериста: грабить только уродов и никогда не забирать последнее. Воровать у больных и немощных – плохая примета. Очень плохая. Не стоит портить карму.

Брат перелистывает страницу и продолжает:

– Номер двести пятьдесят два. Около шестидесяти, жирный, неприятный тип. Кольцо снял, как только приехал. Сначала я думал, что какой-то региональный чиновник, но он сболтнул, что собирается открывать филиал фирмы.

Шестьдесят лет. В эти годы ум, расчетливость и подозрительность обычно в труселя сваливаются. Кажется, наиболее подходящий для нас вариант.

– Подробнее.

Свят чешет затылок.

– Ну… – Он убирает блокнот в карман джинсов. – Нетерпеливый. На ресепшене жал на звонок как ненормальный. Хотя администратор рядом стоял, просто разговаривал по телефону с важным клиентом.

Брат наклоняется, разглядывая причудливую паутинку, тонкими серебристыми нитями оплетающую окно. Осторожно касается ее, стараясь не порвать, но та сразу же липнет к пальцу.

– Чаевые мне не оставил. А когда уходил, сунул в холле свою лапу в вазу с конфетами, да так много хапнул, что пятерня внутри застряла. Жадюга.

– Отлично, – нервно облизываю губы.

Жадность – это слабость, она всегда играет на руку таким, как я.

– И наглый он, клешни точно будет распускать, – тяжело выдыхает брат. – Придется страховать тебя на каждом этапе.

– Справлюсь. Не в первый раз.

Помогаю ему выпутаться из липкой паутины, но тоже вляпываюсь.

– Черт, – вытираю руки о штаны. – Случайно, не интересовался, где можно девочек снять?

Пожимает плечами.

– Нет. Но я, как и было оговорено, когда он спросил про хорошее заведение, посоветовал ему бар нашего отеля.

– Замечательно.

Толкаю дверь и вхожу в душную комнату. Открываю шкаф, мысленно прикидывая, какой из образов мог бы его зацепить. Явно не школьница, не бизнес-леди и не простушка… Скорее, что-то доступное и очень яркое.

– Типаж?

Свят запрыгивает на диван с ногами, открывает пластиковую бутылку, жадно пьет, затем вытирает ладонью капли воды на губах и задумчиво протягивает:

– Ну… не знаю… Что-то вроде Алека Болдуина. Нагловатый, полностью уверенный в собственной дряхлеющей привлекательности, любящий пускать пыль в глаза, – он усмехается, потирая ладони. – Сальные волосы, шея в складочку, пальцы жирные, будто он только что курицу гриль ел. Губки бантиком. Все, как ты любишь.

– Да пошел ты, – цежу сквозь зубы, но рот невольно растягивается в улыбке.

Братец прав – это мой любимый типаж.

– Ты злая, потому что у тебя мужика уже лет сто не было.

Улыбка немедленно сползает с моего лица.

– А это не твое дело.

Отворачиваюсь и выбираю парик, предвкушая продуктивный вечерок. «Блондинка, брюнетка, огненно-рыжая?» Все-таки устроить брата носильщиком багажа в отель оказалось самым верным из моих решений.

* * *

Есть один маленький, но существенный минус в теплых, южных уголках суши вроде этого. В городе у моря одиночество всегда ощущается острее. Оно как что-то невидимое, но невыносимое. Заноза, застрявшая в сердце и постоянно дающая о себе знать.

Улыбающиеся девушки с ровным шоколадным загаром, смеющиеся местные с мороженым в руках, очарованные красотами туристы с фотокамерами. Меньше машин, больше велосипедистов, зелени, красок, воздуха. Широкие проспекты и узкие тропинки, гладкие камни, мягкий светлый песок. И неожиданно огромное море, обдающее соленой свежестью, манящее в теплую, ласковую воду.

Оно как молчаливый соучастник моих преступлений. Безбрежное, сильное, всеобъемлющее. Оно появилось здесь раньше людей и знает все их тайны. Лижет берег, чередуя приливы и отливы без отдыха, словно тасует радость и горе. Шлифует камни и характеры, наполняя наши жизни вечным танцем волн. Ровное, притворно безразличное, оно умиротворяет окружающее пространство. Море… Коварное, буйное, бескрайнее, пугающее, оно и есть само спокойствие, потому что учит нас в первую очередь мудрости.

Я вылезаю из такси. До отеля – несколько сотен метров. Лучше пройтись немного пешком, чем рисковать, ведь водитель потом с легкостью сможет описать роскошную брюнетку, севшую в его автомобиль в районе Голубой бухты. И пусть эта шикарная дама с копной черных, как вороново крыло, волос ничуть не похожа на меня, подстраховаться все-таки стоит.

Вышагиваю не спеша. Наслаждаюсь прекрасным звуком, который сопровождает каждый мой шаг – «цок-цок-цок». Уверенная походка, идеальная укладка, яркий, но не слишком вульгарный макияж. И платье – тонкий шелк, летящее, с разрезами до основания бедер и интригующим декольте, в котором припрятан чумовой пуш-ап.

Не знаю, что на меня нашло, но в последний момент решила не разыгрывать карту откровенной шлюхи. Называйте это как хотите. Может, чутье. Сегодня я – растроганная красотами города приезжая, жаждущая приключений в последний день унылой командировки.

Поразительно, но метод Станиславского все еще работает. Стоит только примерить чужой образ, попытаться прожить придуманную тобой роль и максимально ей поверить, как твои собственные беды ненадолго, но отступают. Я – больше не Соня, я Светочка. Милая, наивная, кокетливая и веселая госслужащая из Перми. Единственной ее проблемой становится скучный вечер, сломанный ноготь и отсутствие хорошего коньяка в мини-баре номера отеля.

Иная походка, иные манеры. Акцент, смех, мимика: все другое вплоть до кончиков пальцев. Готова поспорить, если измерить длину моих ног и размер груди – у Светочки показатели тоже будут выше. Не удивлюсь, если и анализ крови окажется другим, но следов я не оставляю, уж простите.

В принципе, прекрасно отдаю себе отчет, что поступаю непрофессионально. Гораздо проще было бы поехать в мощный гипермаркет, туда, где бродят сотни зазевавшихся покупателей. Присмотреть парочку уставших от мук выбора приезжих, которые уже больше часа не могут определиться, какую кухню они хотят. И мимоходом легко увести их рюкзачок.

Уверяю вас, там будут и банковские карты, и приличные суммы наличкой, и смартфоны с планшетами. Да и искать меня, как положено, вряд ли кто станет – если они приезжие, им поскорей нужно вернуться домой, а ментам тоже захочется отвязаться от таких «гостей» побыстрее.

Но подобные аферы – для тех, у кого совсем совести нет. Ведь обворованная парочка может оказаться чьими-то папочкой с мамочкой, которые долго и упорно копили деньги на кроватки для малышей.

А я совмещаю приятное с полезным: отбираю и наказываю. И сперва убеждаюсь в том, что все мои жертвы – отпетые мерзавцы. Основные мои «клиенты» – вырвавшиеся на свободу командированные. Грязные, похотливые кобели, которые стараются по максимуму использовать каждый час своего маленького отпуска.

Это не тот случай, когда мужчина приезжает на двухнедельный отдых в санаторий и ищет дамочку почище, чтобы втереть ей про «одиночество» и то, как его не понимает жена. В итоге он две недели трахается до умопомрачения с такой же уставшей от детей и быта стареющей феей, а затем они оба разлетаются каждый по своим городам.

Нет, тот тип командированных, который попадает ко мне в лапы, – это отборный сорт похотливого дерьма. Такой муженек торопится предать верную супругу, потому что другого шанса вырваться из-под неусыпного контроля и засадить молоденькой шлюшке может не представиться ему еще пару лет.

Едва завершив все свои рабочие дела, эти ничтожества начинают торопливо вынюхивать, с кем можно было бы весело провести время. Не каждый из них готов раскошелиться на проститутку – они жадные, поэтому сначала выбор падает на доступных девчонок из местных.

Вот тут главное – вовремя попасться на глаза. Привлекательность еще никто не отменял. Но и разборчивые тоже попадаются: серьезные, суровые на вид. Таких еще приятнее уделывать. И я никогда не полезу к мужчине, который не хочет иметь отношений на стороне. Выбираю только отпетых козлов, которых, как бы ни маскировались, всегда выделяет безошибочный признак – масляные глазки. Всего один ничего не значащий, казалось бы, короткий взгляд, но он уже отымел тебя во всех позах.

– На море не нужно отдыхать, на море нужно жить, – произносит какой-то турист с придыханием, любуясь оранжево-красным закатом, спустившимся фиолетовой дымкой на вершины гор вдали.

Прохожу мимо. Фраза заставляет меня поморщиться. Она напоминает о том, что нужно ехать дальше, мы и так здесь задержались из-за учебы брата.

Мошенник не должен оставаться долго на одном месте, увеличивается опасность наследить и быть пойманным. И пусть мои жертвы – приезжие, которые вряд ли заявят в органы о случившемся позоре, опасность никуда не исчезает. Грязная работа – она такая и есть. А серьезные авантюры, которые могли бы обеспечить нам хотя бы год безбедного существования, мне пока не по зубам.

Или я просто боюсь. Не хочу рисковать… Или мне реально нравится то, что я делаю? И как. Потому что, унизив каждую мерзкую свинью, я чувствую острое удовлетворение, непередаваемый кайф, почти как от секса. Вряд ли негодяи делают для себя какие-то глобальные выводы, но, смею надеяться, после таких приключений им еще некоторое время удается держать в узде себя и свой похотливый прибор.

– Я здесь, – говорю, набрав номер брата.

– Давай, – отзывается он.

И я переступаю порог отеля.

Свят обычно помогает мне проникнуть внутрь здания так, чтобы никому и в голову не пришло интересоваться, кто я и к кому пришла. Он отвлекает администратора или выбирает удачный момент, когда в холле находится много народа, чтобы можно было проскользнуть незамеченной.

Быстро изучаю обстановку. У меня есть несколько секунд, чтобы сориентироваться. У стойки ресепшена – туристы, портье заняты, поэтому иду медленно, не привлекая лишнего внимания. Каблуки не цокают по мраморному полу – практика сказывается. Двигаюсь почти на носочках, не торопясь, смотрю отрешенно, будто занята своими мыслями, и выдыхаю только тогда, когда оказываюсь за углом.

Если ты уже внутри – ты гость отеля. Остальное – мелочи.

«Ты вовремя» – приходит сообщение от брата, пока я преодолеваю путь до ресторана, а оттуда – до бара.

«Темно-синий пиджак, барная стойка, слева».

После ярко освещенного ресторана глаза не сразу привыкают к полумраку. Продвигаясь между столиков, вижу полноватую фигуру у стойки. У мужчины скучающий вид: он проверяет смартфон, время от времени поглядывая на телевизор, закрепленный на стене, но мое появление не проходит для него незамеченным. Быстрым взглядом знатока женских прелестей он оценивает мои икры и щиколотки, которые при каждом шаге выпархивают, как крылья экзотической бабочки, из разрезов юбки.

Ненадолго он задерживается взглядом и на моем бедре, затем возвращается к смартфону, который держит пальцами-сосисками, но… сосредоточиться не может – крючок проглочен. И вот, усаживаясь за свободный столик (отсюда очень удобно за ним наблюдать), я ловлю на себе новый взгляд.

Кроткая улыбка в ответ. Чисто из вежливости.

И, не дожидаясь ответа, смотрю на свой клатч, который кладу на край стола. Беру паузу, чтобы проанализировать ситуацию. Что мы имеем: сразу несколько самцов в поиске самок, многие из них развернули корпусы в мою сторону. Уже заинтригованы. Мне их внимание не нужно, не хотелось бы отпугнуть жертву. Ясно. Дальше. Что там у нас? За угловым столиком работает местная «разводила на коктейли», а значит, хорошо, что я оделась приличнее – не будет проблем с ее сутенером.

– «Маргариту», – прошу молоденькую официантку. – И сделайте громче, пожалуйста, – указываю на телевизор.

Раз уж он пялился на происходящее на экране… Что показывают? Смешанные единоборства? Ну и отлично. Мужики, кровь, напряжение – весьма возбуждающе.

Бросаю очередной случайный взгляд на объект и тут же прячу глаза. Достаю телефон, что-то пролистываю пальцем. Хочешь, чтобы тебе поверили? Не показывай заинтересованности.

Официантка приносит бокал. Делаю несколько глотков и поворачиваюсь вполоборота к телевизору. Никогда не понимала, как в шуме голосов и музыки посетителям удается следить за каким-нибудь матчем, но люди, и правда, реагируют на поединок: мычат, морщатся и подбадривают борцов. Единственное, что я способна понять по всплывающим подсказкам, титрам и флажкам, что наш боец месит какого-то испанца, аки слоеное тесто.

– Вау, – произношу нарочито четко и картинно отворачиваюсь, но любопытство вроде как берет свое, и я снова поглядываю на экран, не забывая жадно прихлебывать из бокала.

– Да! – вдруг восклицает кто-то из присутствующих, когда парень в красных труселях переводит бой из стойки на настил клетки.

Понимаю, что нужно радоваться. Хлопаю в ладоши и снова «невольно» встречаюсь взглядом с боровом. Его, кажется, уже в пот бросает или ему просто здешний климат не совсем подходит: он ослабляет воротник рубашки и довольно лыбится.

Превозмогая отвращение, задерживаю на нем взор чуточку дольше положенного. Смущенной улыбкой возвещаю о том, что мне приятно найти единомышленника среди толпы незнакомцев. Возвращаюсь к просмотру боя, неосознанно и нервно поглаживаю бедро.

Проходит минут десять. Кидаю на мужчину еще несколько нечаянных взглядов, прежде чем решаю – клиент дозрел. Кладу купюру под бокал, смотрю на часы, встаю и направляюсь к выходу. Преодолеваю расстояние до двери всего за десять шагов – знаю это точно, потому что отсчитываю их в обратном порядке: три, два, один…

Обычно этого бывает достаточно.

И вуаля…

– Девушка! – доносится в спину.

Большой, запыхавшийся, с лоснящейся от жира шеей бегемот дотрагивается до моего плеча.

– Да?

Я – сама невинность.

– Вы сумочку забыли на столике.

– Что? – Не сразу понимаю, о чем идет речь. – Я? Ох… надо же… ну я и растяпа, – прикусываю губу, заглядывая в лицо незнакомцу. – Спасибо вам… огромное…