Ксения Пашкова
В объективе моей любви

5 глава

Самое сложное в спонтанных поездках – ничего не забыть. Вынужден признать, что сейчас мне бы пригодилась дотошность, которой обладает мой брат. Он этого не знает, но я всегда старался ему соответствовать. Но вместо этого раз за разом позорил всю нашу семью. В том числе покойных родителей. Если бы они только знали, как это трудно – учиться жить без них. Попади я к чужим людям, а не к родным тете и дяде, все было бы еще хуже? Или я доставил столько неприятностей именно из-за необходимости ежедневно оправдывать их ожидания? Жаль, мы этого никогда не узнаем.

Понятия не имею, что имел в виду Марк, говоря про нормальную одежду. Я, как и он, предпочитаю однотонные футболки и темные джинсы. Уверен, что на соревнования все придут в чем-то подобном: неброском и удобном. Неужели этот дурак хотел, чтобы я надел деловой костюм?

Повесив на одно плечо рюкзак, а на второе сумку с фотоаппаратом, я выхожу из квартиры. У подъезда стоит небольшая красная машина. Не успеваю сделать шаг, как она издает противное «БИ-И-ИП». Ну, конечно, это за мной. За кем же еще!

Сколько я ни просил Лунару не заморачиваться, она все равно решила меня подбросить. Точнее, напрягла свою подругу Ясмину, которая так и светится от радости из-за необходимости везти нас в полвосьмого утра на вокзал. В жизни не видел людей счастливее, чем она: когда я забираюсь на заднее сидение, она даже не поворачивает голову, чтобы поздороваться.

– Доброе утро! – восклицает Лу. Она выглядит так, будто выпила слишком много энергетика. Но это, разумеется, от предвкушения. Уверен, она долго ждала эту поездку, раз назвала ее своей мечтой.

– Привет, – я кладу рюкзак на сидение, а сумку с фотоаппаратом ставлю на колени.

Когда Ясмина тянется к замку зажигания, Лунара бьет ее по руке. Удар получается игрушечным, но в замкнутом пространстве звучит так, будто она отрубила ей пальцы.

– Не хочешь поздороваться?

– Да забейте, поехали уже, – быстро говорю я, потому что мне плевать на такие мелочи, как приветствие. Если бы Марк слышал мои мысли, то назвал бы дикарем.

– Думаешь, с ней это прокатит? – спрашивает Ясмина, рассматривая меня через зеркало заднего вида.

Судя по тому, как сильно Лунара похожа на брата, вряд ли. Но вместо этого я решаю напомнить о времени.

– Мы же не хотим опоздать на поезд?

– Вот именно, – не дожидаясь ответа подруги, Яс заводит машину и выезжает на основную трассу.

Когда Лу включает радио, я молюсь, чтобы они не начали петь. Меня ужасно бесит, когда в машинах устраивают безудержное караоке. Для меня любая поездка – возможность увидеть что-то новое. Прижавшись вплотную к окну, я всегда наблюдаю, надеясь заметить интересные места для съемки. Только недавно ко мне пришло окончательное понимание, что каждый видит этот мир по-своему. Через фотографию я могу показать то, в каком виде он предстает именно передо мной, потому что никто другой этого никогда не заметит.

К моему счастью, никто не поет и даже не разговаривает. Ясмина явно пребывает не в лучшем настроении. Я делаю такой вывод, потому что в нашу первую и последнюю встречу она вела себя по-другому: улыбалась и всячески старалась поддержать беседу.

Когда мы оказываемся на месте, Яс даже не собирается выходить из машины, чтобы нас проводить. Лунара целует ее в щеку и шепчет что-то на ухо, а затем открывает дверь.

– Пойдем, – зовет она меня, но я не могу сдвинуться с места.

– Ты в порядке? – вырывается у меня.

– Нет, – резко отвечает она, что как бы должно меня остановить, но не тут-то было.

– Это же не из-за меня?

Ясмина оборачивается и, кажется, искренне улыбается. Что ж, мне удалось ее рассмешить. Уже неплохо.

– Мне нужно в суд, – объясняет она, смотря в сторону.

– А кого судят? – только в моей голове рождаются такие тупые вопросы. – Извини, я не должен…

– Моего отца, – Яс бросает взгляд на телефон, – вам уже пора. Если хочешь, можешь спросить Лунару. Она все расскажет. Я не против.

– Удачи… в суде.

Ну вот. Я реально тупица. Какой из меня собеседник? Двух слов связать не могу. Только в переписках герой.

В столицу мы едем на скоростном поезде. Поэтому у нас сидячие места: Лунара, выбрав место ближе к проходу, пропускает меня к окну.

– Я выпила так много зеленого чая, что точно буду постоянно бегать в туалет, – объясняет она, собирая волосы в небрежный хвост. Оглядевшись по сторонам, добавляет, – здесь так много людей. Как думаешь, кто-то из них тоже едет на чемпионат?

– Нет, мы одни такие дураки на весь поезд, – серьезно отвечаю я, уверенный, что у всех присутствующих в вагоне есть дела поважнее, чем просмотр фигурного катания.

– Кажется, – начинает Лу, прищурившись, – ты не до конца понимаешь, куда мы едем и какой у этого мероприятия масштаб.

– Я разбираюсь в масштабировании цифрового изображения, а не в фигурном катании. Конечно, мне ничего не понятно.

– У нас впереди шесть часов, чтобы как следует тебя подготовить, – она откидывает столик и кладет на него телефон и упаковку овсяного печенья со злаками.

– Подготовить к чему?

– Неужели у тебя нет никаких вопросов? – удивляется она, походя в этот момент на преподавателя, которого не хотят слушать ученики.

– Есть. За что судят отца Ясмины?

Улыбка сходит с лица Лунары. Она слышала наш с Яс разговор в машине, но, видимо, надеялась увести меня от этой темы. Не уверен, что ей хоть что-то известно про моих настоящих родителей. Иначе бы она так не удивлялась моей тяге к подобного рода событиям.

– За мошенничество. Это связано с его компанией. Подробностей я не знаю, но есть вероятность, что ее маму тоже привлекут за соучастие. – Лу крутит кольцо на указательном пальце. – Ясми не общается с родителями, но она все равно ездит на каждое слушание.

– Звучит хреново. – Я вспоминаю ее бледное лицо и покрасневшие глаза и жалею, что не сделал и не сказал что-то еще. Лишь бы облегчить ее страдания.

– Почему тебя это волнует? Вы ведь едва знакомы.

– У меня синдром спасателя, не обращай внимания, – заметив ее растерянность, решаю добавить, – это не шутка, мне так психолог сказал.

– А, понятно, – кивнув, она открывает упаковку с печеньем.

– И больше ничего не спросишь?

– Нет, – Лу протягивает мне угощение, – будешь?

– Да, спасибо, – забрав печенье, я отворачиваюсь к окну и ненадолго задумываюсь о своем.

Сколько ни пытался, я не смог уберечь родителей от беды. Вряд ли от меня что-то зависело, но все же… Мне стоило кому-то рассказать о том, какой образ жизни они вели, но я промолчал, и теперь они мертвы.

Заметив поникшую рядом Лунару, решаю вернуть себя на землю и подумать о живых.

– Что там насчет фигурного катания? – интересуюсь я.

– А что насчет него? – кажется, из-за всех этих разговоров у нее тоже испортилось настроение.

– Как все устроено? Они выйдут все вместе или по отдельности, там нужно кататься на скорость или что?

Она изумленно хлопает глазами, а затем начинает хохотать так громко, что на нас оборачивается половина пассажиров в вагоне.

– Успокойся, – я хлопаю ее по плечу, – а то нас выкинут на ближайшей станции.

– Поверить не могу! – успокоившись, она тянется к рюкзаку, чтобы достать бутылку с водой. – Ты реально ничего не знаешь.

– Ну да. Именно об этом я и сказал в самом начале поездки.

– Но я не думала, что все настолько плохо. Какое еще катание на скорость?

– А что? Разве такого не существует?

– Существует. Это называется конькобежный спорт.

– Вот видишь, – я киваю, будто знаю, о чем идет речь, – просто в голове все перепуталось.

– Конечно-конечно, – она снова смеется, но уже тише.

– И давно ты фанатка фигурного катания?

– С детства, хотя сама предпочитаю ролики.

– О, мы с Марком часто катались на роликах в детстве, – я рад возможности поговорить о чем-то, в чем хорошо разбираюсь.

– Прикольно, – она ухмыляется, – а я двукратная чемпионка в танцах на роликах.

– Не гони, – ни за что на свете не поверю, что существуют такие соревнования.

– Марк тебе не рассказывал?

– Нет. Я бы точно запомнил, что он встречается с чемпионкой в несуществующем виде спорта.

– А вот это уже обидно, – она театрально надувает губы.

– Ты что, не шутишь? Такое реально есть?

– Погугли, когда появится интернет, – отвечает Лу, подмигнув. – Что до фигурного катания, то соревнования в каждом виде проходят в два этапа. Сегодня катают короткую программу, завтра – произвольную. По суммарным результатам двух прокатов будут определены новые чемпионы страны. Еще вопросы?

– А мы успеем всех посмотреть?

– Только парней и девушек. Спортивные пары и танцевальные дуэты будут потом, когда мы уже уедем.

– Почему мы не останемся посмотреть всех?

– Потому что у меня сессия через неделю, – говоря это, она тяжело вздыхает.

– Ясно, а чем отличается короткая программа от произвольной? – ей, наверное, мои вопросы кажутся очень глупыми, но я так далек от этого, что даже стыдно.

– Длительностью и набором элементов, – она подбадривающе улыбается. – Не заморачивайся, просто получай удовольствие.

– Разве можно получить удовольствие, наблюдая за тем, чего не понимаешь?

– Это же не просто спорт, – Лунара качает головой, – фигурное катание – это искусство. Его нужно чувствовать, а понимать – работа судей.

Звучит знакомо. Умение делать качественные и не лишенные смысла фотографии – это тоже искусство, которым я изо всех сил пытаюсь овладеть.

– Уверена, тебе понравится, – обещает Лу, и я ей верю.

Достав из рюкзака блокнот, в котором записаны идеи для портфолио, я быстро прохожусь взглядом по всем пунктам и останавливаюсь на той идее, которую точно смогу реализовать в ближайшие дни.

Цветы на льду.

Вряд ли я смогу сделать подходящий кадр, находясь на трибунах, а на лед меня точно не пустят. Придется довольствоваться тем, что есть.

6 глава

Несмотря на то, что Лунара старше меня всего на один год, я чувствую себя маленьким ребенком, когда она ведет меня в метро, где мне прежде бывать не доводилось. Сначала я подмечаю характерный запах, а затем вижу пугающий поток людей, двигающихся со скоростью света. Первые несколько секунд во мне зреет уверенность, что я точно споткнусь и меня затопчут насмерть. Но Лу без оглядки прет через толпу, крепко держа меня за руку. Как называется вид неловкости, когда с тобой нянчится девушка брата, несмотря на то что ты здоровенный лоб ростом почти два метра?

Мы едем в полупустом вагоне, и я не могу отказать себе в удовольствии поглазеть на всех вокруг. Рядом со мной сидит мужчина, читающий электронную книгу, а напротив – компания шумных подростков.

– Я ж говорил, что ты ей не нужен, – говорит один из парней.

– А ты типа нужен, да? – парирует ему другой, с капюшоном на голове.

Поймав мой взгляд, Лунара улыбается.

– Что? – спрашиваю я, возможно, немного резко.

– Ничего. Просто необычно все это.

– Это уж точно.

– Расскажешь, почему решил поехать? – как бы между прочим интересуется она, хотя я слышал, как Марк просил ее об этом узнать.

– Мне нужно сделать портфолио, – я придерживаюсь той же версии, что и раньше, хотя сердцем понимаю, что это далеко не единственная причина. Но вряд ли кто-то поймет, если я скажу, что надеюсь встретить на этих соревнованиях своего виртуального друга или его сестру фигуристку.

– Ах да, – она кивает, явно делая вид, что ее удовлетворил мой ответ. – Тебе нужна моя помощь?

– С чем?

– С портфолио, разумеется.

– Я бы хотел снять цветы, лежащие на льду.

– Некоторым спортсменам бросают цветы, но чаще игрушки. Но у тебя будет не так много времени, чтобы сделать фото. Все начинают убирать еще до того, как фигурист уйдет со льда.

– Я успею, лишь бы там были нормальные цветы.

Ненадолго зависнув, Лу снова кивает.

– Мы тоже возьмем с собой игрушки и цветы.

– И кому ты собираешься их кидать? – я только сейчас осознаю, в каком нахожусь предвкушении.

– Тем, кто хорошо выступит, – взглянув на схему метро, висящую напротив, она достает телефон и печатает сообщение. – Ната просила сообщить, когда мы будем подъезжать.

– У тебя есть любимчики?

– Твой брат, – быстро отвечает она.

– Фу. Я про фигуристов.

– Есть, но я тебе про них не скажу.

– Почему?

– Хочу, чтобы ты посмотрел на них непредвзято.

– Ты же помнишь, что я ничего в этом не понимаю?

– А ты помнишь, что я сказала тебе в поезде? – парирует Лу.

– Главное – чувствовать.

– Вот именно, – она поднимается с места, – нам пора выходить.

***

Через пятнадцать минут мы оказываемся в однокомнатной квартире, которую Натали предоставляют работодатели во время командировок. У нас не так много времени на разбор вещей, потому что до начала соревнований остается чуть больше двух часов. Лу отправляется в ванную, чтобы принять быстрый душ, пока я бесцельно брожу по комнате.

– Есть хочешь? – кричит Натали из кухни.

– Нет! – ору я в ответ, чтобы меня точно услышали. Но через пару минут она появляется передо мной с тарелкой в руках. На ней лежит огромный сэндвич. – Что внутри?

– Лист салата, огурец, ветчина, сыр и помидор.

К тому моменту, когда Ната заканчивает перечислять список продуктов, мой желудок издает жалобный вой. И мы оба это слышим.

– Ешь, – она ставит тарелку на тумбу и уходит.

– Спасибо! – кричу я ей вслед, непроизвольно засмотревшись на ее длинные фиолетовые волосы.

У меня с собой из запасных вещей только футболка. Лунара же выходит из ванной в совершенно новом наряде: в светлых джинсах и белоснежном вязаном свитере. Глядя на нее, я даже немного завидую своему придурошному брату. И дело, разумеется, не только в ее внешности. Чем больше времени мы проводим вместе, тем сильнее она напоминает мне Марка. У них будто схожая аура или что-то в этом роде. Все мои отношения заканчивались катастрофой и мне непривычно видеть двух понимающих друг друга людей. Не уверен, что во всем мире найдется хоть один человек, который меня не осудит и примет.

– Готов? – спрашивает Лу, подавая мне куртку.

Я еще раз проверяю заряд фотоаппарата и, убедившись, что все в порядке, отвечаю:

– Да.

– Тогда идем.

На этот раз я спускаюсь в метро более уверенно, и Лунаре не приходится держать меня за руку. В вагоне я больше не глазею по сторонам, а сосредоточен на собственных мыслях.

under_the_mask: цветы на льду. но это грустно.

protection_of_iron: Почему грустно?

under_the_mask: не знаю, как объяснить. просто грустно.

Я прокручиваю в голове эти сообщения, но никак не могу понять, что он имел в виду. Чем вызвана эта необъяснимая грусть, о которой он пишет? Мы с ним совсем не знакомы и нет никаких шансов, что я смогу его разыскать. Давно стоило принять этот факт, но меня не покидает это странное ощущение… Словно жизнь не пойдет своим чередом, пока мы не встретимся и не поговорим за пределами дурацкой игры.

Когда через час мы оказывается у арены, у меня от удивления непроизвольно открывается рот. Она не просто огромная, а нереально громадная громадина! Дальше все снова происходит как во сне. Лунара тащит меня ко входу. В одном из помещений на первом этаже продаются сувениры, цветы и игрушки. Я растерянно смотрю по сторонам, не зная, что взять. Здесь так много всего, что мне и за час не управиться.

– Выбрал что-нибудь? – спрашивает Лу, держащая в руках две мягкие игрушки: осьминога перевертыша и разноцветную альпаку.

– Нет, мне плохо от такого большого ассортимента, – честно признаюсь я, потому что не могу собрать в кучу разбежавшиеся глаза.

– Выбери цветы, которые подойдут для фото, – предлагает она.

– Если бы я знал, какие именно подойдут, – из меня вырывается тяжелый вздох. – Просто давай оставим это на завтра. Мне нужно понять, как там все устроено. Сегодня точно ничего не выйдет.

– Ладно, тогда жди здесь, я на кассу.

Я стою у выхода из магазина, когда замечаю сразу нескольких человек, держащих в руках по одному цветку. Длинный стебель без единого листочка и ярко-красный необычный бутон. Не уверен, что хоть раз видел такое растение.

Когда рядом появляется Лунара, я пересказываю ей увиденное. Она в ответ только молча кивает. На мгновение мне даже кажется, что она расстроена услышанным.

– Ты не знаешь, как называется это растение? – не унимаюсь я, заметив еще одну компанию с этими цветами в руках.

– Ликорис или красная паучья лилия, – без всякого энтузиазма объясняет она. – Пойдем, нам пора занимать свои места.

– Как скажешь, – пожав плечами, я следую за ней по коридору, оглядываясь на тех, кто держит такие лилии. Среди них точно есть иностранцы, потому что хоть и отдаленно, но я слышу их разговоры на незнакомых мне языках.

Мы добираемся до нужного нам сектора А109, поднимаемся на третий ряд и занимаем наши места: четырнадцатое у меня и пятнадцатое у Лунары. Ближе нас ко льду только зрители, сидящие в партере. В помещении довольно прохладно, так что мы остаемся в куртках. Я, как завороженный, смотрю на блестящую поверхность льда и вспоминаю, как under_the_mask рассказывал о своей работе на катке. Пытаюсь представить, как он управляет ледовым комбайном, но ничего не выходит. Как можно нарисовать образ человека, когда ничего о нем не знаешь?

Спустя двадцать минут я с удивлением замечаю, что трибуны заполнены под завязку. Нет ни одного свободного места. Оглядываясь, я наконец-то понимаю, о каком масштабе говорила Лу. Это абсолютно недосягаемый уровень для некоторых спортсменов. Те, кто сегодня выступит на этом льду, уже чемпионы.

На табло появляется список всех участниц. Я пробегаюсь взглядом по незнакомым именам и фамилиям, силясь угадать, кто из них сестра under_the_mask.

– У тебя есть предположения, кто может победить? – интересуюсь я у Лунары, внимательно следящей за выходящими на лед девушками из первой разминки.

– Да, если судить по прошлому сезону. Но я не знаю, в какой они форме сейчас. Такие соревнования полны неожиданностей.

– Для меня здесь все неожиданно, – говорю я, шокированный происходящей на льду мини-тренировкой сразу шести участниц. – В каком порядке они выступают? Сначала слабые, а потом сильные? Или наоборот?

– Сегодня они выходят под номером, который вытянули на жеребьевке, а завтра уже по результатам короткой программы – от худшего результата к лучшему.

– Значит, та, кто сегодня станет первой, завтра будет выступать последней?

Лунара кивает.

Я ощущаю, как что-то касается моей головы и оборачиваюсь. Позади меня сидит женщина, держащая в руках ту самую красную лилию с невероятно длинными тычинками, похожими на ресницы.

– Хватит крутиться, – Лу настойчиво дергает меня за рукав куртки, вынуждая повернуться назад.

– Тут повсюду люди с этими цветами. Для кого они?

– Для одной фигуристки, – ее выражение лица снова меняется, как тогда в магазине. Не понимаю, что ее так расстраивает, но решаю больше не допытываться. В конце концов я все равно увижу, кто именно получит эти цветы.

Момент, когда первая участница в бледно-розовом платье занимает начальную позу для выступления, становится отсчетом настоящего двухдневного приключения. Как только она делает первое движение рукой, весь остальной мир уходит на второй план.

– Сейчас будет прыжок, – предупреждает меня Лунара, и я в предвкушении задерживаю дыхание.

Она делает несколько оборотов в воздухе и приземляется на одну ногу, заставляя меня усомниться в законах физики.

– Это один из самых сложных элементов – тройной аксель, – объясняет Лу, когда аплодисменты немного стихают.

– А сколько максимально может быть оборотов? – спрашиваю я, ощущая себя максимально недалеким.

– В акселе три. А в остальных прыжках четыре, – задумавшись, она добавляет, – пока что четыре.

– Охринеть! – вскрикиваю я, когда фигуристка делает еще один прыжок.

Кажется, моя реакция искренне веселит Лунару. На ее лице прямо-таки написано: «Я же тебе говорила!». Оглянувшись, я вижу сотни светящихся от счастья лиц. И это выглядит настолько прекрасно, что руки снова непроизвольно тянутся к фотоаппарату. Я делаю несколько кадров с аплодирующей публикой, пытаясь поймать момент неземного восторга в их глазах.

Несмотря на желание сфотографировать уже заканчивающую выступление фигуристку, я решаю подождать, пока меня захлестнет то самое искусство, о котором упоминала Лунара. Сейчас во мне скорее смесь удивления и восхищения сложностью выполняемых элементов. Я заворожен, но не покорен и, судя по спокойному выражению лица, Лу тоже.

Красные лилии на лед не бросают, но несколько плюшевых игрушек летят под ноги делающей поклон фигуристки. Когда она удаляется, на экране показывают замедленный повтор ее выступления, а через несколько минут и количество полученных ей баллов.

– Это много или мало? – интересуюсь я у Лу.

– Достаточно, чтобы попасть завтра в первую разминку.

– Уверена?

– Да, она практически чисто откатала программу. К тому же не у всех фигуристок есть такой хороший прыжковый набор.

Я не успеваю ничего ответить – на льду появляется следующая участница. Совсем юная фигуристка в белоснежном платье, расшитом серебристым жемчугом. На табло появляется ее возраст – четырнадцать лет. Я возмущен тем, что дети вынуждены соревноваться со взрослыми. Но, когда она начинает свою программу и выполняет первый прыжок, то оказывается, что они выступают на одном уровне.

– Маленький ангел, – восхищенно заявляет сидящий рядом со мной пожилой мужчина.

Предыдущую фигуристку по баллам она не обгоняет, но по словам Лунары набирает достаточную сумму, чтобы завтра побороться за победу.

Следующие три выступления оказываются крайне неудачными: девушки падают во время выполнения прыжков и получают небольшие надбавки за остальные элементы.

Когда на лед выходит последняя в этой разминке участница, Лунара достает из сумки игрушку – разноцветную альпаку.

– Ты же говорила, что будешь бросать тем, кто хорошо выступит.

– Именно так она и выступит, – безапелляционно заявляет она.

– Ты же хотела, чтобы я посмотрел на всех без предвзятости.

– Чш-ш-ш, – шипит она, как змея.

На табло появляется ее имя, фамилия и возраст: Инга Ким, 18 лет. И музыка, под которую она будет выступать: «Fly» Ludovico Einaudi.

В какой-то момент ее катания я чувствую, что нужно сделать снимок, но руки отказываются двигаться. Ее светло-рыжие волосы и небесного оттенка платье идеально контрастируют с белизной ледовой площадки. К концу ее выступления почти все зрители поднимаются с мест, чтобы поаплодировать ей стоя. Я ожидаю, что, когда она остановится, ей под ноги полетят красные цветы, но этого не происходит. Зато лед просто завален игрушками. Лунара тоже бросает свою, замахнувшись так сильно, что едва не теряет равновесие.

– Вот мы и узнали твою фаворитку, – говорю я после объявления результатов.

Увидев, что Инга оказывается на первом месте, Лу победно вскидывает кулак.

– Еще двенадцать участниц, – напоминаю я ей.

– Да пофиг, – она сидит, чуть ли не пританцовывая.

– А кому вторая игрушка?

– Это для кого-то из парней. Еще не решила, – пожав плечами, Лу поворачивается ко мне. – Как впечатления?

– Мне нравится, – киваю я, но чувствую, что не до конца получил желаемое удовлетворение.

– Пока никто не поразил, да?

– Инга отлично выступила. И мне нравится творчество Людовико.

– Я его обожаю. И Ингу тоже. – Она смотрит на фотоаппарат, висящий у меня на груди. – Ничего не снял?

– Только зрителей во время первого выступления.

– Еще сделаешь отличные фото, я уверена, – кивает она.

– Надеюсь.

На лед для разминки приглашается следующая шестерка участниц. Я достаю телефон и проверяю игровой чат. Пусто. under_the_mask не заходил с момента нашего последнего разговора. Возможно, он снова перестанет со мной говорить. После того, как он назвал возобновление нашего общения ошибкой, я этого даже жду. Мне не нужно переживать о том, что он не ответит. Но я все равно раз за разом провожу эту жестокую аналогию с моими родителями и никак не могу успокоиться.

Первые четыре выступления выглядят совершенно блекло: несложные двойные прыжки и неудачные тройные, плохо подобранная музыка и непопадание в образ. Я даже начинаю терять интерес к происходящему, но тут выходит следующая участница.

Когда она появляется на льду, все зрители затихают. Я замечаю, как Лунара вжимается в спинку сидения и как напрягается сидящий рядом мужчина. Женщина позади меня, держащая паучью лилию, издает тяжелый вздох и шепотом произносит: «Держись, девочка». На экране появляется информация о фигуристке: Диана Алаева, 20 лет. Музыка: Luke Howard «Open».

У нее темные волосы, кончики которых окрашены в ярко-бордовый цвет. Они стянуты в невысокий аккуратный хвост. Простое черное платье из бархата без блесток и пайеток выделяет ее среди остальных участниц. Встав в начальную позу, она запрокидывает голову, устремляя взгляд к небу. Ее руки в коротких перчатках безвольно свисают вдоль бедер. Когда начинает играть музыка, она моментально вживается в образ: испуганно оглядывается по сторонам, точно ищет кого-то в собравшейся толпе. Протягивает руку так, будто у нее есть невидимый партнер, которого нужно учить кататься. Конечно, я замечаю идеально выполненные прыжки и изящные вращения, но не могу избавиться от тревожного напряжения во всем теле. Ее программа похожа на драматическую театральную постановку. В конце она снова мимолетом осматривает людей, сидящих на трибунах, а затем переводит взгляд на протянутые перед собой пустые ладони. Ее глаза наполняются печалью от осознания, что рядом никого нет. Она потеряла того, с кем каталась – ее невидимый партнер исчез. Диана обессиленно падает на колени и снова запрокидывает голову. По ее бледным щекам текут слезы. Когда через всю арену на лед летят красные лилии, я хочу броситься вслед за ними. Но вместо этого делаю фотографии: лежащих на льду цветов, согнувшейся пополам от рыданий девушки и ее ладони, по-прежнему устремленной в бесконечную пустоту.

Опомнившись, я поворачиваюсь к неподвижно сидящей Лунаре и замечаю, что она тоже плачет. Лилии продолжают падать к ногам фигуристки, которая уже встала, чтобы сделать поклон. Уходя со льда, она наклоняется и, подняв несколько цветков, прижимает их к груди.

under_the_mask: цветы на льду. но это грустно.

Он явно видел это выступление, раз так написал. Не уверен, что после сегодняшнего и сам не начну так считать.

– Ничего печальнее в жизни не видел, – признаюсь я, но еще не отошедшая от увиденного Лунара хранит молчание.

– Какая трагедия, – сквозь всхлипы шепчет сидящая позади женщина.

– Она отлично сыграла, – соглашаюсь я, обернувшись.

– О, милый, она не играла, – отвечает она, удрученно качая головой.

На экране появляются результаты проката. Вторая, с минимальным отрывом от Инги.

– Эти лилии… – догадываюсь я, – они что-то значат, да?

– Ликорис часто называют цветком смерти, – объясняет Лу, несмотря на появившуюся на льду следующую участницу. – Японцы высаживают его на кладбище и используют в траурных церемониях, потому что верят, что он растет у края подземных ворот.

– И зачем они бросали ей эти жуткие цветы?

– Потому что два года назад она вышла на этот лед через несколько месяцев после смерти брата. На ней было ярко-красное платье, а в волосах заколки в форме этих лилий. На все ее последующие выступления люди начали приносить ликорис. Думаю, так они выражают свою поддержку и пытаются разделить с ней горе.

– Я не знал… я сделал фото… и, – у меня не остается ни слов, ни воздуха в легких, – мне нужно на воздух.

– Сеня, куда ты? – Лу пытается меня остановить, но я убираю ее руку.

– Я хочу побыть один.

– Ладно.

Мне так стыдно, что я сфотографировал ее, и что не распознал эту знакомую боль утраты. Как я мог подловить ее в тот момент, когда она была наиболее уязвима. Нужно удалить все до единого снимки. К черту портфолио, к черту все! Я так и не дохожу до улицы, потому что теряюсь в веренице проходов и помещений. Остановившись в пустом коридоре, я, прислонившись лбом к прохладной стене, пытаюсь выровнять дыхание.

– Ты живой? – рядом раздается женский голос.

– Да. Все нормально, – отвечаю я, не поворачиваясь. Не хочу лишних вопросов.

– Ты с арены вышел? Все было так плохо? – спрашивает она.

– Нет. Это было слишком… – я пытаюсь подобрать правильное слово для того, чему стал свидетелем, – не знаю.

– Просто «слишком» тоже подойдет.

– Ты тоже видела ее выступление? – уточняю я, стоя с опущенной головой.

– Чье именно?

– Кажется, ее зовут Диана.

– А, да, видела. Так сказать, из первого ряда.

Меня смущает ироничный тон собеседницы, и я оборачиваюсь.

Твою ж…

Передо мной стоит девушка, чьё выступление вскрыло мои давно зажившие раны. Она всколыхнула во мне те чувства, которые я похоронил вместе с родителями. Я не позволял себе их оплакать, не предавался скорби. А что она? Эта девушка только что посвятила целое выступление умершему брату и плакала по нему так, будто его не стало только вчера. Меня восхищает её честность перед зрителем. Я так не умею.

Она даже не переоделась, только сняла перчатки, сменила коньки на кеды, накинула на плечи спортивную куртку и распустила волосы, достающие ей до плеч. В ее глазах по-прежнему печаль, но уже не такая явная. Люди умеют запрятать ее подальше, чтобы другие не догадались, что их боль на самом деле никогда не затихает.

– Ты журналист или спортивный фотограф? – интересуется она, заметив фотоаппарат, по-прежнему висящий у меня на груди.

– Я просто зритель, – меня удивляет собственный дрожащий голос.

– Много фигуристок наснимал? – не без осуждения спрашивает она. Мне становится неприятно, словно меня уличили в чем-то плохом.

– На самом деле, нет. – Не могу же я прямо сказать, что сфотографировал только ее. – И думаю, нужно удалить то, что все-таки снял.

– Почему?

– Это было нечто сокровенное и очень личное. Такое нельзя фотографировать без разрешения. Я просто ничего не знал, – уверен, что ей мои объяснения даром не нужны, но все равно непроизвольно оправдываюсь.

– Покажешь? – она кивает на камеру в моих руках. Сам не заметил, когда снял его с шеи.

– Я… даже не знаю.

Что если она снова расплачется, когда увидит эти кадры? Мне не хочется расстраивать ее еще больше.

– Я так понимаю, там мои фотографии? – вопреки ожиданиям в ее голосе звучит не обвинение, а сухая констатация фактов.

– Извини. Я все удалю.

– Не надо ничего удалять. Просто покажи, что получилось, – она подходит ближе и встает так, чтобы видеть экран.

Вопреки желанию сбежать куда подальше отсюда, я нажимаю на кнопку просмотра изображений. Мне и самому интересно, что из этого вышло.

Если отбросить нахлынувшие чувства, то фото вышли чертовски идеальными. Не такими, какими я представлял их по дороге сюда, но все же…

– Ого… – Она стоит так близко, что я слышу, как из ее груди вырывается восхищенный вздох.

То ли из-за присутствия той, кто меня буквально убила своим выступлением, то ли из-за получившихся фотографий, но я с головы до пяток покрываюсь мурашками.