Ксения Хиж
Письмо из прошлого

– Привет.

Она вздрогнула, открыла глаза. Максим сел рядом, и качели закачались из стороны в сторону.

– Они нас не выдержат. – Маша попыталась встать, но Макс взял ее за руку и усадил обратно.

– Выдержит, – спокойно сказал он. – Не ожидал тебя здесь увидеть.

Маша хмыкнула. Он слегка толкнул ее в бок. Она сдалась и улыбнулась. Оказывается, она очень скучала по нему.

– Как ты? Я слышал про твою маму, сочувствую. – Она повернулась, поморщившись, встретилась с ним взглядом. – Ты держись.

Она мотнула головой, закусывая губы.

– Извини. – Он слегка дотронулся пальцами до ее руки. – Прости, Маш.

– Ничего, все нормально.

Синее море обволакивало спокойствием и захотелось окунуться в него, потонуть, забывая обо всем и обо всех. Она никогда не видела настоящего моря, но показалось – слышит шум и рокот его волн. Прибой, штиль, шторм – всё что угодно – только бы для нее одной.

– Говорят, время лечит. – Она зачем-то пнула камушек ногой, и тот покатился по дорожке. – Хочу уснуть и проснуться лет через десять.

– Жизнь продолжается. – Он снова дотронулся до её руки. – А у тебя вообще всё только начинается, так что не вешай нос. Жизнь порой сурова и несправедлива, но свет обязательно озарит эту тьму.

– Да, обязательно. – Она дернула плечом, а потом вдруг почувствовала внутри такую ярость, что нервно выдохнула: – Я приехала сюда не свою несчастную жизнь обсуждать, а отдохнуть.

Маша повернула голову, встретилась с ним взглядом. Он смотрел на нее с сочувствием, как она и ожидала, с ненавистной жалостью. Лучше бы он вообще не смотрел на нее, не обращал никакого внимания, чем так – мучительно и бесполезно. Женский крик у крыльца привлек всеобщее внимание, и Маша заметила, как блеснули его глаза, при виде блондинки Танечки.

– Не надо меня жалеть, не маленькая. – Резко отозвалась она, меняясь в голосе, перебивая его и не давая ему сказать больше ни слова. Он вдруг стал ей противен – жгучая ревность обожгла, испепеляя изнутри.

– Хорошо. – Он хмыкнул, пожал плечами, посмотрел на нее долгим задумчивым взглядом, поднялся с качели. – Ну, отдыхай, Маша, раз приехала.

– Да, спасибо за разрешение. – Она вздернула вверх подбородок, кивнула Славику – тот открывал шампанское. – Я тоже буду!

– Девочки, несите бокалы! – отозвался Слава.

Пузырьки в бокале лопались и шипели, щекотали нос. Она натянуто улыбалась, делая маленькие глотки, и ждала свою порцию мяса, абсолютно не обращая внимания на то, что происходило вокруг. Нет, она, конечно, видела краем глаза, как Татьяна села на колени к Максиму, что-то зашептала ему на ухо, а потом случился долгий поцелуй. Вот так просто – шепот, движение руки по его шеи, и прикосновение губ.

Маша зажмурилась, глубоко вдохнула воздух – жженые осенние листья, готовящееся на углях мясо, дым горьких надежд. Открыла глаза. Девица повисла на его шее, обвила руками, заскользила по широкой крепкой спине. Он рассмеялся, а потом с силой притянул ее к себе и прикоснулся губами к ее шее. Маша приросла к земле. Тело налилось свинцовой тяжестью, дыхание снова перехватило. Она как в замедленном фильме видела как его губы скользят по ее коже, оставляя горячие и влажные отпечатки, как он прикасается – очевидно! – языком и слегка покусывает зубами. Ноги вдруг задрожали, а внизу живота невыносимо заныло – это все он должен был делать с ней, с ее шеей и губами, она ведь каждую ночь себе это представляла! А еще ее с головой накрыла ненависть.

Рядом завизжала Галина. Маша скосила глаза лишь на мгновение в ее сторону: Галя висит на Славике, обвив его тело руками и ногами, словно лямур, вцепившийся в пальмовую ветвь, и в голове уже ее недавнишние рассказы о сексе. То, чем сейчас она занята со своим парнем, и уже тем более то, чем занят Максим с этой… называется ведь прелюдией, верно? Ласки, поцелуи, объятия – все это чтобы разогреться перед тем, как – в голове восторженный голос подруги – его член становится таким твердым, что когда он входит в меня, мне кажется, что я полна им до зубов! Он двигается во мне, погружаясь так неистово и глубоко, что меня разрывает на части! Я растворяюсь на молекулы, на кусочки радужного калейдоскопа. От счастья Маша, от счастья!

Машу передернуло. Она плюнула себе под ноги и отвернулась. За два больших глотка осушила бокал, попросила еще, усмехнувшись собственным наивным мыслям – еще каких-то пару часов назад, она, сидя в электричке, представляла себе свой первый поцелуй – под светом луны, под звуки костра и гитары, которых на даче не наблюдалось, с ним, с Максимом. Наивная дурочка!

Она дождалась своей порции мяса, взяла еще шампанского, и от удовольствия даже забыла на мгновение о своей неразделенной любви.

– К чему слова, к чему любовь, когда здесь такой праздник живота, верно? – Галюня села рядом на низенькую скамеечку у мангала. – Классно ведь?

– Мне плевать на него, – прошептала Маша, убирая с колен, пустую пластмассовую тарелку.

– Ну и правильно. – Галя подкурила сигарету, протянула Маше. – На, травись, а я пойду, посмотрю, что там Славик в доме делает.

Маша взяла сигарету, затянулась, выдыхая дым кривым колечком, посмотрела по сторонам – Андрей, брат Славика разговаривал со своим другом, с которым она даже не знакомилась, белокурая Татьяна развлекала Максима, ее подруга Тоня целовалась с другом Максима – Денисом. Обе эти девицы уже учились в институте, обе считались взрослыми. Красивые – и та и другая. Лоск от сытой и беззаботной жизни наложил след на внешность. А она…А что она – серая помятая жизнью – еще не успевшая пожить как следует этой самой жизнью! – мышка.

Она поднялась со скамейки, налила себе в бокал еще шампанского, прошла вдоль сада, обогнула дом и села на скамейку у яблони на заднем дворе. Здесь, звуки музыки почти не слышны, лишь стрекот кузнечиков и сверчков ласкает слух, да шелест листвы от легкого вечернего ветра. Она докурила, бросив окурок через забор на грядки соседям, обхватила колени руками и закрыла глаза, подумав – этот вечер станет хорошим отрывком сегодняшнего дня, хотя в целом день был, как всегда скверным, принесшим очередное маленькое разочарование, поселившееся в ее сердце. Да и пусть уже живет там нескончаемое разочарование и никогда не уходит! Говорят, человек ко всему привыкает. Значит и она привыкнет, а как привыкнет – станет легче.

– Вот ты где?!

Маша вздрогнула. Надо же, пришел. Стоит, чуть пошатываясь, улыбается. Смотрит нагло, прожигая насквозь. Какой он сейчас взрослый. Прямо мужик. И крепкий такой, широкие накачанные плечи. Она рядом с ним совсем как тростинка.

– А ты искал меня? – Она усмехнулась, почувствовала легкое головокружение. Тело и мысли словно разделились. Первое стало слабым и безвольным, словно тряпичная кукла, набитая ватой, а в мутной, кружащейся голове шумело и стрекотало выпитое шампанское.

– Искал. – Максим довольно ухмыльнулся. – А ты сегодня такая дерзкая.

Он засмеялся своим чуть хрипловатым смехом, сердце Маши предательски затрепыхалось. Вот ведь какое! – только что изнывало от боли и обиды, а теперь порхает от радости.

– Где потерял свою подружку? – в ее голосе прозвучали капризные нотки. Она отвернулась и подвинулась.

– Ревнуешь? – Он сел рядом, довольно рассмеялся.

– Еще чего! – Маша снова пнула ногой ком земли. Получилось слишком эмоционально – и возглас и движение. Щеки заполыхали.

– Нервничаешь, значит, правда. – Он улыбнулся, чуть наклонился, заглядывая в ее хмурое лицо. – Расслабься, Маша и улыбнись.

– Ерунда, я не ревную! С чего бы это?

– Да ладно тебе, не злись, – он мягко толкнул ее в бок. – Искал тебя, а то толком и не пообщались, меня отвлекли.

– Да, я видела, как тебя отвлекали.

– Все-то ты видишь. – Он снова засмеялся, замолчал, а когда их глаза встретились, тихо спросил: – Как поживаешь в целом? Давно не виделись.

– Нормально. Собираюсь полностью отдаться учебе. Учиться, учиться, и еще раз учиться.

– Как говорил дедушка Ленин?

– Не знаю, что он там говорил, я при нем не жила.

Максим снова засмеялся, сказал, кивая:

– Это правильно. Ученье – свет.

– А не ученье – тьма.

– Тьма. – Передразнил он ее, усмехаясь, а голос ласковый – бредет тихим приливом по ее коже, поднимает волоски, бросает в омут с мурашками. – Все же лучше, чем с переростком Галькой по дачам ездить, особенно где взрослые парни отдыхают. Вот что ты здесь забыла?

Маша усмехнулась и повернулась к нему, сев в пол оборота.

– Я не маленькая уже! Я сама курю и выпиваю, не заметил еще? А значит, тоже отдыхаю.

– Заметил. – Он щёлкнул пальцем кончик ее носа. Маша цокнула, прикоснулась к нему пальцами. Смотрит обиженно, пыхтит.

– Вот ты знаешь, чем сейчас твоя подружка занимается?

– Знаю.

– Во-о-т. – Поучительно протянул он. – Ублажает своего парня, а должна по идее сидеть дома и делать уроки.

– Ну и что, – Маша фыркнула. – У них любовь!

– Знаем мы эту любовь. – Макс усмехнулся, добавил тихо: – Но ведь ты не такая, верно? Ты еще маленькая. Тебе рано это все, Маша.

– Так уж и рано? – фыркнула на упрямо, хоть и знавшая о сексе только по рассказам Гали, но желавшая сейчас, казаться ему взрослой.

– Не рано что ли? – он снова толкнул ее в бок, засмеялся, мотнув головой.

Маша смутилась, щеки запылали огнем. Хорошо – ночь, он не увидит.

– Застеснялась? – его негромкий смех пробежался тысячами мурашек по коже. И снова она ощутила запах его одеколона, его тела, его горячее дыхание и голова от удовольствия закружилась.

– Нет.

– Ты извини, если что не так, я просто выпил сегодня, язык развязался.

– А тебя твоя девушка не потеряет? – спросила Маша и тут же закусила губу – ну вот зачем?!

– Ой, как ты это произнесла…

Маша посмотрела на него – его глаза напротив, губы в нескольких сантиметрах от ее лица и она ощущает его горячее дыхание на своей коже. Она сглотнула слюну.

– Я же говорю, ревнуешь.

– Нет.

– Да-да!

– Нет. – Маша облизнула пересохшие губы и вдруг прошептала: – Макс?

– Что?

– А поцелуй меня?

Он вдруг перестал улыбаться и слегка отшатнулся.

– С ума сошла?

Реальность вторглась в ее сознание оглушительным выстрелом. Даже шум в голове исчез. А тело, наконец, обрело форму и силу. Маша всхлипнула, закусывая губы, лицо вновь обожгло от стыда. Она хотела встать и бежать, но он схватил ее за руку.

– Извини. Я имел в виду, что тебе еще рано. Береги себя.

– Я дура.

– Нет, – он усмехнулся, заставил ее повернуться и посмотреть на него. – И больше не пей. Алкоголь делает с такими девочками как ты ужасные вещи.

– Я и не пью. Мне известно, что делает алкоголь с людьми, поверь.

Макс отпустил ее руку, облизнул губы, тяжело выдохнул:

– Извини меня.

– Нет, ты извини. – Она мотнула головой, желая провалиться от стыда сквозь землю.

– Не извиняйся, Маша, – он приобнял ее и она, сникнув и расслабившись, осторожно положила ему на плечо свою голову – как хорошо вдруг стало на душе…

– Просто на этом месте мог быть не я и что тогда? – он мотнул головой, словно отгоняя от себя эти мысли. – Ты бы сейчас, как и твоя подруга, развлекала взрослого парня своим молодым телом. Зачем?

– Если по любви…

– По любви… – он слегка провел ладонью по ее волосам, Маша зажмурилась от удовольствия. С ним рядом тепло и спокойно.

– По любви, – повторила она еле слышно, не отнимая головы от его груди. – На этом месте был бы только ты и никого другого!

Он вновь усмехнулся, сказал шепотом:

– Звучит, как признание в любви.

Маша испуганно распахнула глаза, хотела убрать голову, но он снова притянул ее к себе.

– Да расслабься ты. – Он засмеялся. – Все хорошо.

Он замолчал, и в тишине она услышала, как быстро и громко бьется его сердце, как прерывисто и тяжело он дышит.

– Давай, Заканчивая учебу, – сказал он вдруг, слегка отталкивая ее от себя. – Поступай в институт на заочку, учись хорошо, устраивайся на работу или подработку. Потом влюбишься в одногруппника или коллегу и выйдешь за него замуж.

Она мотнула головой – ей не нравилась такая перспектива. Она хочет его и только с ним. Он снова тяжело вздохнул, подмигнул ей, спросил тихо:

– Ну что ты смотришь так на меня?

Маша потупила взгляд, опустила голову.

– Не обижайся на меня, ребенок.

– Я не ребенок.

– А кто ты? – он провел ладонью по ее волосам.

Маша повернула голову, их глаза вновь встретились. Магнитные глаза – синие и бездонные и она вновь летит в его омут. Люблю – шепчет сердце, восторженно порхая вдруг появившимися крыльями. Он усмехнулся – он все прочел в ее глазах? Наивная…Дуреха…

Он облизнул губы, а она вдруг поддалась вперед, закрывая глаза.

– Ну уж нет! – выдохнул он, отталкивая ее от себя. – Нет, Маша, даже не думай! Какая ты настырная, а?

И пока Маша сконфуженно сидела с закрытыми глазами, стыдясь их открыть, он поднялся. Легкий ветер донес до нее его отдаляющиеся шаги, и она уронила голову.

Глава 7. Новая родственница

Дверь в квартиру распахнута, в нос бьет запах гари. Сердце екнуло. Маша вбежала в квартиру и замерла посреди коридора. Испуг сменился острым недоумением. На кухне, разгоняя полотенцем дым из духовки, топталась рыжеволосая женщина, бывавшая в их доме все чаще.

– Что вы здесь делаете? – Маша кинула свой небольшой рюкзак на стул.

– О, Машка, явилась! – Та невозмутимо, совсем по-хозяйски, повесила полотенце на спинку стула, окинула её внимательным взглядом. – Проходи.

Проходи? Ей разрешают пройти в ее собственном доме?

Из ванной комнаты вышел отец, встряхивая рукой мокрые волосы.

– Привет, Маш. Ты что дома не ночевала? Где была?

– Где была, там уже нет.

Маша окинула взглядом стол, липкий и не убранный, посреди которого стояли два пакета еды.

– Курица сгорела, я крылья зажарить пыталась.

– Что за щедрость? – спросила она, как можно безразличней.

– Щедрость! – гостья хмыкнула. – Да ты не стой, как чужая, помоги на стол накрыть.

Маша недовольно окинула взглядом молчавшего отца. Тот смотрел в окно с полным безразличием к происходящему, про свой же вопрос, адресованный ей, казалось, и вовсе забыл. Курил свой крепкий красный Бонд и не обращал никакого внимания на то, что происходило перед его носом.

Маша вздохнула, принялась помогать – протерла липкий стол, разложила колбасную и сырную нарезку по тарелкам, высыпала из банки маринованные грибы на блюдце, вынула из упаковки копченую рыбу. Рыжая тем временем отварила картошку, поставила обгоревшую курицу посреди стола.

– А что? Отличненько получилось! – она довольно потерла ладони, окидывая взглядом накрытый стол. – Выпьешь с нами? Вина? Немножко?

Рыжая, которую в миру звали Татьяной, толкнула Машу в бок. Маша охнула.

– В ребро угодила что ли? – засмеялась Татьяна так громко, что даже отец вернулся в реальность.

– Я несовершеннолетняя, а вы меня споить решили?

– Я думала ты старше. Ну, давай, ешь, а то светишься! Кожа да кости! Вроде и мордашка у тебя симпатичная и рост модельный, но тощая!

Маша села за стол.

– Так что, выпьем? Вино сладкое, точно морс…

– Нет.

– Да ладно тебе!

– Нет, я сказала! – Маша положила на хлеб кружок колбасы, откусила, взяла со стола тарелку с картошкой и бросила в нее кусок рыбы. – Если вам так хочется выпить, можете сделать это у себя дома. Дверь открыта.

– А ты еще и неблагодарная какая! – возмутилась Татьяна, сузив глаза. Поддалась чуть вперед, окинула ее холодным колким взглядом и прошипела: – А ну пошла отсюда!

– Серьезно? С собственного дома? – Маша сжала в руке тарелку с едой, бросила в нее еще пару кружков колбасы. – Пап, ну что ты молчишь?

Отец повернул голову, перевел свой стеклянный взгляд на Татьяну.

– А что вы ссоритесь? – он затушил окурок. – Зачем ты споришь?

– А кто она такая чтобы говорить мне что делать? – Маша с грохотом поставила тарелку обратно на стол. – Пришла к нам в дом, командует! А ничего, что она здесь никто и звать ее никак?

– Маша, перестань, – поморщился отец, потирая виски. – Что ты кричишь так?

– Я хочу, чтобы она ушла! Маме бы это не понравилось!

– Твоей матери больше нет. – Прошипела Татьяна и приблизилась к Маше. – А ну иди отсюда, и не мешай отцу отдыхать. Неблагодарная, какая она у тебя, Миша! Ты посмотри-ка на нее!

– Маш, ну зачем ты так? – Отец поднялся, подошел, встав между ними: – Татьяна, права, я со смены пришел, еле отработал, сил ведь нет никаких, и ты еще кричишь.

– Ты что такое говоришь? – Маша отшатнулась. – Сил нет, потому что пьешь!

– А ну не спорь с отцом, бесстыжая!

– Да пошла ты!

– Маша! – заревел отец.

Все разом смолкли. В повисшей тишине лишь тикали настенные часы. Капала вода из крана.

Маша затравленно посмотрела на него, затем на ненавистную Татьяну. В глазах отца залегла злость и усталость, а в глазах гостьи – торжество от победы. Маша оттолкнула руку отца, что тянулась к ее плечу и вышла.

До самого утра с кухни доносились звуки музыки, пьяный смех Татьяны и неразборчивое бормотание отца. Ночью, входная дверь хлопала каждые полчаса – приходили и уходили гости, собутыльники, новые друзья и откуда они только берутся?.. Так продолжалось до рассвета, пока, наконец, в дом снова не приехал вызванный соседями наряд милиции…

… Сентябрь и начало октября пронеслись как во сне, тусклые дни, холодные ночи, похожие друг на друга, тоска в сердце и глазах, лишь к концу ноября, Маша окончательно пришла в себя и немного расслабилась. Дома ничего не менялось – отец продолжал все так же пить, пропускать работу и приводил в дом малознакомых людей, абсолютно перестав обращать внимания на Машу, словно ее не было рядом, словно они не жили под одной крышей, словно он никогда не знал, что значит быть отцом. А когда-то, она помнила, называл ее своей маленькой принцессой, любимой девчонкой и обещал, что никогда не предаст.

Но однажды просветление все же нашло на него. Это было в ее день рожденье, и в тот же день, что и день рождения матери. Маша не любила этот праздник, от того что в детстве его никогда не отмечали, а ее саму не поздравляли, а теперь и подавно этот день нес лишь грусть и тоску. Она, подавленная и угнетенная с самого утра, старалась как можно дольше находиться на учебе, оттягивая всеми мыслимыми и немыслимыми причинами поход домой. Ей восемнадцать. Взрослеет. Живет. А мама навсегда осталась молодой.

Возвращалась с училища поздно, ожидая в доме пьяных гостей. Казалось бы, так оно и должно было быть, но отец оказался трезв. Дома. Один.

– Дочка, ну что ты стоишь? – Он мельком выглянул с кухни, загремел посудой, снова  показался в проеме. – Ну чего ты встала, как вкопанная? Случилось чего?

Маша вздрогнула.

– Что происходит? – она нахмурилась, с интересом и одновременным беспокойством заглянула на кухню, на которой был хоть не идеальный порядок, но намного чище, чем прежде.

– Как что?! – Отец словно удивился и обиделся, отодвинул стул, кивнул дочери: – Садись, а то курица остывает. Я тебя ждал, сам с утра ничего не ел. Поужинаем по-семейному.

Маша села.

– А где твои друзья?

– Да какие друзья, Маш?! – отец суетился, бегал от плиты к столу и обратно. От нее не скрылся нервный блеск в его глазах и заметная дрожь в руках от похмелья. – Погнал их сегодня прочь! Такой ведь день сегодня! И твой и мамкин. Ты помнишь хоть, Маш?

Отец, наконец, сел, провел ладонью по взмокшему лбу, кивнул на запеченную, на подносе курицу.

– Порежь ее, а то у меня руки совсем не слушаются.

Она встала, взяла нож.

– Про день то помнишь?

Маша резко обернулась к отцу, застыв у плиты с ножом в руке, смерила его долгим взглядом. Постаревший, похудевший и посеревший на лицо, совсем другой, почти чужой…

– Конечно, помнишь! Что ж я такое говорю! – он ударил себя ладонью по лбу. – Совсем с ума схожу. Поздравляю тебя, дочка. Ох, время бежит, года несутся! Кажется, только ходить училась, за руки нас держала, а уже взрослая. Столько всего упустили, так мимолетно все пронелось…

– А все от твоей пьянки.

Она поставила перед отцом тарелку с курицей, села на стул напротив и заплакала, не в силах больше сдерживать себя. Отец от неожиданности охнул, потянулся к ней, провел ладонью по волосам.

– Пап! Обними меня!

– Если бы ты знала, Маша, как мне плохо без нашей мамы. – Отец сильнее прижал ее к себе.

– Ты думаешь, мне хорошо? Почему ты не думаешь, обо мне? Я ведь потеряла мать и теряю тебя!

– Ну что ты такое говоришь? Я ведь всегда рядом с тобой.

– Обещай больше не пить!

– Да я ведь и не пью, дочь. Это все так, от горя.

Маша снова шмыгнула носом, закрыла глаза.

– Не плачь. Давай лучше поужинаем, стынет же.

Маша отпрянула от него, попыталась поймать его взгляд.

– Сегодня же ты не пил, так не пей и завтра.

– Баба Лида завтра приезжает, помнишь, я тебе говорил, моя тетка двоюродная. Ты видела ее летом на даче, года три назад.

Маша кивнула, вспоминая. Действительно, когда-то у них и дача была, всего несколько лет назад, а кажется, давно и не правда.

– Вот приезжает, надо бы встретить, вот и не пью. Да и не буду больше.

– Причина только в приезде тетки?

Ей так хотелось услышать, что настоящая причина в ней, в Маше, в его дочери, в его отцовской любви к ней, но отец промолчал, откусывая кусок от курицы.

Она тяжело выдохнула, положила кусок мяса себе на тарелку.

– Ну что ты так тяжело вздыхаешь, Машенька? – он протянул руку и положил свою большую ладонь на ее пальцы. – Все наладится у нас.

Она пожала плечами, но на сердце, скованным до этого долгим одиночеством, вдруг потеплело, и в душе затеплилась надежда.

– Почему мама так рано ушла от нас?

Отец выдохнул:

– У каждого своя судьба, значит, так должно было быть. Мама знала о болезни и была готова.

– Я не знала.

– Так было лучше, чтобы ты не волновалась.

– Конечно.

Разговор обреченно свернулся. Доедали молча, в сковывающей неловкостью тишине. Родные по крови, но почти чужие.

Отец откашлялся, Маша вскинула голову.

– Как у тебя дела в училище? – Он, словно, чувствуя вину, потупил взгляд, чуть нервно дернул плечом. – Я денег тебе дам завтра, купишь, что надо для занятий, хорошо?

– Хорошо.

– Тебя не обижают? – вдруг спросил он, и Маша удивленно распахнула глаза, в тон ему нервно дернула плечом.

– Нет. С чего такие вопросы?

– Да просто подумалось. Подростки бывают неоправданно жестоки, как и сама жизнь. А у тебя сейчас такой возраст. – Отец хмыкнул, так и не осмелившись посмотреть ей в глаза. – Но даже если кто-то тебя не понимает, или смеется, – он на несколько секунд замолчал, – люди же разные, ты главное всегда помни, что это все не важно. И если тебе грустно, больно или одиноко, помни, что и это пройдет. Ты ведь знаешь, что за дождем всегда наступает солнце, так и в жизни – любая неприятность проходит и забывается.

Весь следующий день, что она провела на учебе, из головы не выходила мысль о приезжающей родственницы.

Что ей надо от них?

Маша искренне не понимала. Она помнила Лидию, как вечно чем-то недовольную пожилую ворчунью, которая дожив до своих лет, не имела ни семьи, ни ребенка, ни котёнка. И зачем она приезжает? Учить их уму разуму? Так они и сами разберутся, без посторонних. Вот если только она заставит отца бросить пить, в чем Маша искренне сомневалась. Видимо, возьмется за нее, решив перевоспитать, отца уже не исправить, а Маше учителя дома совсем не нужны.

Баба Лида у них дома – во всех трех окнах квартиры горит свет, видимо, проводит ревизию. Точно она, отец в Машину комнату никогда не заходит.

Маша села на лавочку у одного из подъездов дома напротив и вновь посмотрела на свои окна – идти домой, совсем не хотелось.

– Котовас!

Она обернулась. Ее одногруппник Игорь стоял на углу дома.

– Подойди ко мне.

Маша нахмурилась:

– Зачем?

Он усмехнулся, покачал головой, снова махнул ей рукой.

– Говорю, подойди, значит, подойди.

Маша нехотя поднялась с места. Внутри смутные предчувствия чего-то нехорошего, но она зачем-то подчиняется. Между ними уже всего несколько метров и она отчетливо понимает, что он пьян.

– Игорь! – вскрикнула она, когда он резко схватил ее за руку. – Ты чего? Отпусти, мне же больно!

– Да ладно тебе, что ты орешь? Поговорить надо. – Он впихнул ее в темный подъезд.

– О чем? – она бегло осмотрелась и, заметив тусклый свет из двери, ведущей в подвал, попыталась уйти. Но он снова схватил ее, больно сжав руку.

– Вниз спускайся.

Маша хмыкнула, в надежде, что он шутит. Она прекрасно знала, что происходит в этом доме – бывшем заводском общежитии, наполовину расселенном, ныне – пристанище всей неблагополучной молодежи всей округи.

– Игорь, я никуда не пойду. Отпусти, мне больно.

Но одноклассник, словно не слышал ее, за поволокой его глаз блестел огонек азарта.

– Иди, Котовас, не выделывайся.

Он толкнул ее в грудь и она, охнув, оступилась. Дверь подвала, ступеньки вниз. В нос бьет запах сырости и гнили, слышна тихая музыка и смех парней. Маша обернулась – Игорь перегородил ей выход и, криво улыбаясь, снова толкнул вперед.

– Иди, давай, достала уже!

– Игорь, мне надо домой. – Маша попыталась обойти его, но парень вдруг размахнулся и ударил ее по лицу.

Маша взвизгнула, закрыв рукой полыхающую щеку. Глаза защипали от слез. Она все еще надеялась, что он шутит, но весь его вид утверждал обратное. Тогда она попыталась ударить его в ответ, но он перехватил ее руку и с силой сжал запястье.

– Тебе не надо домой. – Он криво усмехнулся, расстегнул свою куртку – золотая цепочка блеснула в слабо освещенном коридоре. – Я же прекрасно знаю, что дома тебя никто не ждет. До тебя никому нет дела, особенно твоему пьянице отцу. Чего ты сопротивляешься? Просто посидишь с нами. Женского общества, не хватает, понимаешь?

– Я никуда не пойду. – Маша вздрогнула, когда послышался разноголосый мужской  смех.

– А кто тебя выпустит? – тихо ответил Игорь и вновь усмехнулся. Улыбнулся и стал похож на старшего брата. – Ты пойдешь со мной и будешь делать то, что я скажу. Лучше расслабься, тебя все равно никто не спасет. Моего брата, как видишь, здесь нет.

Маша обмерла, Игорь же зашелся смехом, сказал, хрипло:

– Ты – жалкая оборванка и мой Макс? Смешно ведь. И чего ты бегаешь только за ним? А он же такой – добрый и воспитанный, не может тебя сам послать, а ты не понимаешь, что давно пора отвалить от него! Но ничего, хочешь, я тебя приласкаю? Я же его брат и мы даже похожи.

Его глаза недобро заблестели, и сейчас, в этом полумраке дурно пахнущего подвала ей действительно стало страшно.

– Что ты задумал? – Маша инстинктивно обхватила себя руками.

– Ты же поняла. – Он облизнулся и сделал шаг в ее сторону. Он так близко, что она ощутила его запах – одеколон вкупе с сигаретами и мятной жвачкой.

– Не трогай! – она почувствовала его руки у себя на бедрах, шею обожгло горячее дыхание.

– Игорь, отпусти.

– Молчи! – он просунул свою руку ей под свитер. – Молчи, по-хорошему, а то сделаю больно! Давай, иди вниз.

Он слегка подтолкнул ее.

– У нас гости, мне надо быть дома. И я не хочу ничего пить.

– У вас каждый день гости! – Игорь издевательски усмехнулся. – И я тебя не курить и пить зову, глупая! Мозги то уже включи! Пора взрослеть, Машка!

Снова толчок – она на ступеньку ниже. Впереди труба и Маше пришлось пригнуть голову, чтобы пройти. Тусклый желтый свет ударил прямо в лицо, Маша на мгновенье зажмурилась, а когда глаза привыкли, вздрогнула – в небольшом помещении на полу вдоль стен сидели ребята: ее одноклассники, парни постарше из местного училища. Десяток пар глаз уставились на нее и все, как по команде, ухмыльнулись.

– Просили, девку, получайте! – Заржал Игорь.

– Это же Котовас! – толстый Матвей недовольно затянулся сигаретой.

Руслан, как всегда, сидевший в обнимку с гитарой, тоже поморщился:

– Это же Машка-промокашка, мы с ней пели здорово! – он ударил пальцами по струнам. – Маша – два рубля и наша?

Леня, ее одногруппник, наоборот обрадовался:

– Я и не думал никогда Котовас, что ты на такое способна. Долго Игорек уговаривал?

– Ребят, можно я уйду?

Маша сделала несколько шагов к выходу.

– Да ладно, пусть идет. – Сказал Руслан, убирая гитару и поднимаясь с низкого топчана. – Я же говорил тебе Игорь, девчонок с медучилища веди, они безотказные. И вообще, давайте еще выпьем?

– Ага, за пиво всегда согласны. – Заржал Леня.

– А меня и Котовас устраивает. – Мелкий Матвей подошел к Маше и с размаху шлепнул ее по попе.

Маша успела ударить его по руке, но Игорь, стоявший рядом, схватил ее сзади и прижал к себе.

Маша вскрикнула.

– Да заткнись ты! – Матвей, пошатываясь, подошел к ней, протянул руки, но она пнула его ногой. Парень взвизгнул и наотмашь ударил ее по лицу.

Боль обожгла губы, все повязло в жутком тумане, голову наполнил шум. В глазах потемнело. Маша, что есть сил, закричала, но ее крик потонул в пьяном смехе присутствующих. Игорь продолжал держать ее, пока противный Матвей беспрепятственно просовывал свои руки ей под кофту.

Звонкий стон оборванной гитарной струны вернул её в реальность.

– Да ладно, ребята, хватит! – Руслан отпихнул Матвея от Маши, положил свою руку на плечо Игорю. – Отпусти ее, пусть идет.

– До нее все равно никому нет дела. Она же специально выламывается.

– Иди, Котовас. – Сказал Руслан, разжимая руки Игоря. – Они немного не в себе, завтра никто из них ничего не вспомнит.

Он подтолкнул Машу к выходу и она, не веря своему счастью, опрометью бросилась вверх по лестнице. На улице сильный порыв ветра растрепал ее выбившиеся из-под резинки волосы, охладил горящее лицо, осушил влажные от слез глаза. Она несколько раз глубоко вдохнула, попыталась унять дрожь в теле и успокоиться. Шутка. Это была просто дурацкая шутка! Не стоит воспринимать всерьез. Руслан прав, они просто перебрали с алкоголем.

Маша посмотрела на окна квартиры – ее ждут дома. Она еще раз выдохнула и бегом бросилась к подъезду.

В доме пахло жареной картошкой и сигаретами. Отца не видно, зато приехавшая к ним баба Лида сидела на кухне.

– Здравствуйте. – Маша вошла на кухню, вытерла ладонью лицо.

Родственница окинула ее колким взглядом, протянула задумчиво:

– На мать похожа.

– Наверное. – Маша пожала плечами, взволнованно вздохнула. – Вы надолго к нам?

Маша переминулась с ноги на ногу, подумав, что в их доме, снова зажегся огонек уюта.

– Только ты выше матери.

Баба Лида вынула из футляра очки, надела на нос, снова окинула ее взглядом.

– Почему дома такой бардак? Ленишься? – она, как показалось Маше, недобро закачала головой.

– Я убираюсь. В моей комнате всегда чисто, а здесь не уследишь. – Маша хмыкнула. – Слишком много гостей, которые ходят в обуви, не разуваясь, и тащат всю грязь к нам в дом. Надоели они мне.

Она прошла к плите, заглянула в сковородку, взяла тарелку с полки. От запаха еды свело желудок.

– А руки мыть? – строго спросила пожилая родственница.

– Да они чистые! И потом, зараза к заразе не пристает. – Отшутилась она.

Бабка недовольно закачала головой.

– Я сегодня еще ничего не ела, – перестала улыбаться Маша, поняв, что ее шуток никто не оценит. Минута молчания и внимательных обоюдных взглядов. Маша выдохнула и под тяжелым взглядом сиплой старухи с хвостом седых волос на голове, все же сполоснула руки в кухонной мойке.