Кристина Андреевна Белозерцева
Далекое Близкое
Боже мой! Да это же…
Хлоп!
Твою ж мать!
Я проснулся, больно приложившись лбом о перегородку каюты. Тихо гудела вентиляция, нарушая тишину, но свет был все еще приглушен. Долбаный сон.
Не удивительно в таких обстоятельствах, вовсе не удивительно.
Но это – ерунда. Ничего не произошло. Совершенно ничего. Успокойся. Микки, ты взрослый человек, ты сам изучал, что такое страшные сны, целый семестр, тридцать шесть часов лекций. И кстати, тревожность, кошмары – это все тоже симптомы посттравмы… Система все проанализирует и найдет причину. А сейчас нужно открыть аптечку и выпить маленькую пухлую капсулу в белой желатиновой оболочке. Должно помочь.
Я вышел из каюты, осознавая со стыдом, что идти в центральную рубку – попросту боюсь. По-дурацки боюсь, будто мне пять лет, а отец просит зайти в темную кладовку за робопылесосом. Впрочем, альтернатива – и дальше оставаться в одиночестве, так что я двинулся по лестнице на нижнюю палубу. Очень хотелось сейчас увидеть ОТула. Что-то такое грубое и приземленное и нужно, чтоб развеять чертову мистику сна. Что-то – противоположное пустоте, плотное, материальное и надежное. Ругающееся сквозь зубы, размахивающее руками. Здоровенный такой, оживший кусок гранита.
Просто надо спуститься в отсек с его «шарманкой», откуда он почти и не выходит…
ОТул, сидевший на своей койке, состряпанной наскоро из двух откидных кресел, в тот момент меньше всего напоминал гранит. Лицо техника было бледнее луны, а по высокому мощному лбу катились градины пота. Голубые глаза помутнели и чуть не вылезали из орбит, а взгляд терялся где-то в бесконечности. И честное слово, мне вот нисколько не хотелось знать, какие видения проплывают сейчас перед внутренним взором ирландца.
– Эй? – «надеюсь, безопасно позвать его от входа в отсек…»
Простой возглас произвел оглушительное впечатление, почище взрыва. Техник вскочил на ноги, разом, рывком, словно бы сжатая до стона металлическая пружина распрямилась. А еще через один удар сердца – точно мне в голову полетел какой-то инструмент, тускло блеснувший в свете ламп.
Полетел и замер, пары сантиметров не дойдя до лица. А я, как полный идиот, даже не сделал попытки защититься, только застыл от неожиданности. Не лучшая инстинктивная реакция на внезапный источник опасности, но очень распространенная среди людей. Хорошо хотя бы не зажмурился при этом.
– Какого?! Нахрена так подкрадываешься? – орал ОТул, тряся металлическими клещами с мигающим диодом на ручке перед моим лицом.
Потом он швырнул инструмент на стол, и с размаху уселся обратно на свою импровизированную кровать, спрятав лицо в ладонях. Грохот отразился от кожухов, да так и завяз в ставшем плотным воздухе.
Наступила болезненная гнетущая тишина.
Только после этого ОТул снова поднял голову, и теперь разум постепенно возвращался в его взгляд. Вот только и пережитый ужас никуда не делся – спрятался в омуте расширенных зрачков, ушел на глубину и там затаился.
– Так… Ладно, извини, парень, это я не со зла. И ты как вообще? В порядке?
– Я-то в порядке. А ты?
– Да-а… – уголок рта непроизвольно дернулся, вероятно, подразумевалась попытка улыбнуться, а вышла перекошенная гримаса. – Хрень всякая снилась.
– Приснилась? – эхом переспросил я.
– Ну да… Но… А! Хорош, людям иногда снятся сны. Проехали. Ты сам сюда зачем?
– В смысле?
– Что хотел-то? – терпеливо повторил ирландец.
– В центральном отсеке никого не было, хотел посмотреть, кто где. Ну что все в порядке…
ОТул криво ухмыльнулся, похоже полностью взяв себя в руки. Словно это не он застывал в ужасе с вытаращенными ничего не видящими глазами минуту назад.
– Так. У нас тяжкий полет, понятно, что и снится паскудство всякое. Хрен с ним. Мы ж не бабы в конце концов, да? Пошли пожрем что ли? С ужина вон часа четыре прошло.
– «Дайте одного…» – пробубнил я себе под нос, вцепившись в поручень возле двери, потому что ноги внезапно отказались нормально держать далеко не тяжелое тело.
Тук-тук. Тук. Что-то глухо рвано застучало в двигательном отсеке, но в миг побледневший техник не обращал на непонятный звук никакого внимания, видимо, явление все же имело нормальную природу.
А потом скрюченные пальцы вцепились в ворот форменной белой куртки, натянув его так, что ткань сзади больно врезалась в мою шею.
– Что ты сказал? – прорычал ОТул, и я второй раз подряд увидел, как проступает на его лице – сквозь его лицо? – безумие, будто проявляющийся на бумаге олдскульный фотоснимок.
Он был близко-близко, так что я видел забитые черным поры. Это не грязь. Это крупицы, ничтожно малые крупицы Пустоты, которые прорастают в человеке. Через кожу, внутрь, извиваясь микроскопическими щупальцами…
– Я ничего… – ужалось с трудом прохрипеть.
Боже, только не смотри на эту дырявую кожу.
– Что! Ты! Нахрен! Сказал?!
Время растянулось, превратилось в вереницу отдельных мелькающих кадров – вот искаженное лицо ОТула, перекошенное, правый уголок рта оттянут вниз, будто животное рычит, и блестят в тусклом свете белые крепкие зубы. Волосы мокрые от пота – будто вздыбленная шерсть, а в глазах – ярость. Самое простое лекарство от страха. И самое глупое.
– Мне тоже приснился кошмар, – быстро заговорил я в попытке хоть как-то успокоить ирландца, – про Бездну там наверху. Сам же говоришь, прыжок, полет, и я…
– Какой кошмар?
– Да так, я…
– Ну?!
– Словно там кто-то есть, – знаете, как это – ощущать себя проткнутым спасательным кругом, из которого выходит воздух?
– Кто?!
– Да не знаю я! – вскрикнул я наконец, не выдержав и попытавшись обеими ладонями оттолкнуть от себя спятившего техника.
Не агрессия и не отпор – начинающаяся истерика.
– Мне тоже снилось… – ОТул все же пришел в себя и разжал сведенные до белого цвета пальцы. – Да что за хрень тут творится?
Он отступил на пару шагов, потрясая в воздухе огромными кулаками, казалось, он ищет врага – невидимого, но возможно ощутимого, такого, кому можно дать в зубы и как-то исправить ситуацию, ну или хотя бы почувствовать боль от удара. Боль отрезвляет. Как и злость, она заставляет тебя ощущать реальность. И понимать, что отделяет ее от кошмара наяву. Нет. Не понимать, но чувствовать на уровне инстинкта.
Но что могло его так напугать? Неужели он тоже видел Сю Хао?..
Что я несу…
– Пойдем в общую рубку? Давай! – позвал я, очень хотелось потянуть ОТула за локоть, но это могло привести к новой вспышке злобы. – Надеюсь, что с остальными все хорошо.
Техник отер ладони о штанины. Пальцы, кстати, изрядно тряслись. Он тоже чувствует это. Что тьма уже прорастает в него, через эти точки на коже, через расширенные зрачки, протискиваясь в каждое микроскопическое отверстие на теле.
– Да, ты прав, – деревянным голосом ответил ирландец, – надо проверить, что с остальными.
Тук-тук. Тук. Тук-Тук-Тук.
Звук резкий и болезненный. Гулкий.
– Ты уверен, что с двигателями все нормально? – все-таки задал я вопрос, проведя пальцами по гладкой поверхности кожуха. – В смысле, этот стук… Ты точно-точно уверен, что все в порядке?
ОТул медленно покачал головой, казалось, снова погружаясь в глубину своего личного внутреннего ада, отрываясь от действительности. Черные точки на его лице стали больше? Блин! Или показалось? Показалось же?!
– Что? Ну? Что?
– Двигатели – там, – ткнул пальцем в противоположную сторону техник.
– А тут?
Тук-тук. Негромкий звук, совершенно неправильный, неуместный здесь.
– А тут – обшивка. А потом – ничего, бездна. Пустота. Черт. Идем, может китаец сможет по своим датчикам понять, что это за хрень. Пошли! – ирландец потащил меня за рукав прочь, к лестнице. – Не смотри туда. Вообще не обращай внимания. Нам просто нужно пролететь еще несколько часов.
А вот клещи он все-таки прихватил с собой, подвесив на пояс за встроенный в ручку маленький карабин. Мелочь, казалось бы, да?..
Я вышел вслед за ОТулом на лестницу, мучительно пытаясь оторвать взгляд от продолжающей выстукивать что-то стены. Но смог отвернуться. Все-таки смог.
В тамбуре перед двигательным отсеком я пропустил коллегу вперед и теперь глядел, как с металлическим грохотом опускаются каблуки ботинок ОТула на ребристые ступеньки, выкрашенные желтым, а потом полез следом. Забавно сделана лесенка, – центральная часть ступеней – для ног, она шире, с плоской горизонтальной гранью для стопы, а ближе к краям – для рук. Там ступени тоньше и круглые в сечении. Позаботились вот, чтоб не хвататься ладонями за то, на что встаешь ботинками. Через несколько секунд мы миновали первую разделительную полосу, маркирующую уровень корабля, вторую. Пошла третья. Что за черт? Седьмая секция ступеней заставила нервничать уже ирландца.
– Что за ерунда… – растерянный чуть звенящий голос человека, который и сам себе не верит.
– Это галлюцинации, – предположил я самое вероятное, пытаясь бороться с крадущимся по пятам ужасом, – типа клаустрофобии. Мы в замкнутом пространстве и…
– Какая нахрен клаустрофобия? Восьмой уровень пошел! Откуда эти чертовы ступени, а? Откуда?
– Сейчас все закончится. Сейчас…
Если начинает происходить такая вот фигня, нужно попробовать пару раз моргнуть, позволив за это время реальности прийти в норму, чтобы потом с облегчением выдохнуть – «почудилось» … Мы доверяем опыту больше, чем собственным чувствам. С тех пор как колыхание травы на привычно обдуваемом ветром пригорке перестало потенциально означать подкрадывающегося тигра, такое поведение стало практически безопасным. Ну серьезно, как лестница могла бы нарастить лишние пять секций, а? Просто головокружение.
Или снова – сон? Вдруг я так и не смог проснуться? Вдруг за спиной снова будет стоять что-то холодное, неподвижное, а потом оно тоненько хихикнет и потребует – дайте одного?!
Еще одна секция.
Я не буду смотреть вниз. Не буду ни за что на свете.
Но все же посмотрел. Желтой полосой обвалилась в слабоосвещенную шахту нескончаемая металлическая лестница, так и не достигая пола отсека. Янтарные все уменьшающиеся штрихи. В панике вскинул голову, желая окликнуть техника и боясь – отчаянно боясь! – что выше тоже будет только лестница. И ни выхода, ни ирландца…
– Почудилось… – все-таки проворчал ОТул, вылезая с лестницы в центральный отсек. – Спросонок просто трандец, что увидишь…
Быстрый взгляд вниз – четыре обычные секции. Будто корабль растянулся, как меха огромной гармошки, пространство не успевая подстраиваться к изменяющимся законам, попросту замостило возникшую пустоту копиями фрагментов существующей материи – секциями лестницы. А потом – все схлопнулось до нормы. Бах! И нет никакого жуткого колодца.
Или его и не было? – подсказал разум.
Черта-с два. Был. И чертов провал с убегающей желтой полосой ступеней, и стук в стену там, где никто стучать не мог по определению.
И это чертово шелестящее, сухое, безжизненное, осатаневшее от голода: «Дайте одного»…
Тоже было.
Бы-ло.
Впрочем, додумать эту мысль я не успел, в общем отсеке, отлично освещенном, сидели уже Профессор и Флегматик, просматривая что-то на мониторе.
– Ну! – обернулся ОТул. – Видишь? Все в норме, все целы, – и уже обращаясь к остальным, – ну чего? Логи лопатите?
– Лопатим, – кивнул программист, – но смысла в этом немного.
– Ничего не нашли? – ирландец сел за стол, откинувшись в удобном кресле.
– Ничего, – пожал плечами азиат, махнув рукой ОТулу, – только какой-то сбой, все, что записывалось до Марса, стерто. Я пытаюсь восстановить, но пока увы… А вы что не спите?
Я немного помялся, так и оставшись стоять возле «своего» края центрального стола, но все же рассказал про сон, умолчав только про лестницу. Впрочем, ирландец тоже этот эпизод не упомянул.
– Кошмары? – не без сарказма поинтересовался Профессор. – Пустота? Микки, что у вас было по психологии в университете? Кошмары, это продукт деятельности человеческого мозга. Неприятные эмоции и впечатления, испытываемые человеком, неразрешенные внутренние конфликты нейтрализуются во сне при помощи эдаких ночных «фильмов ужасов». Тем самым мы получаем психологическую перезагрузку, избавляемся от излишней нервозности и стресса. Это не удивительно, учитывая, насколько опасное предприятие мы с вами затеяли.
– Я тоже видел это, – негромко проговорил ОТул, – и слышал, между прочим. Какие там кошмары снятся коллективно? И кстати, мы только что чуть оба на лестнице с нижнего отсека не заблудились. Это вам как?
Пожалуй, стоит тоже присесть за стол. Ноги держали плохо.
– Все успокойтесь! – мрачно продолжил Профессор, он больше не улыбался, наоборот глаза его поглядывали настороженно. – Похоже на то, что у вас острый психоз, так бывает. Коллективная галлюцинация. Предполагалась вероятность такого развития событий. У нас в аптечке есть кое-что на всякий случай. Успокоительное. По одному уколу, и все придет в норму.
– Я не позволю колоть себе какую-то дрянь! – заворчал ОТул, как большой лохматый пес.
– Я тоже не уверен, что это – хорошая идея, лао ши, – заметил Флегматик, – мы не понимаем, что происходит. Вдруг станет еще хуже? К тому же, сможет ли наш техник управлять своей, э-э-э… «шарманкой» под успокоительным? Я не уверен, лао ши. Мы, разумеется, летим на автомате, но… – он выразительно замолчал, снова изобразив на лице эту свою стеклянную вежливую улыбку.
А вот я малодушно готов был согласиться на любой укол. Не так жутко было даже видеть чертову лестницу, как ждать, когда нечто подобное повторится. Ожидание – всегда страшнее, потому что разум пытается приготовиться, и для этого проигрывает множество разных сценариев одного кошмара, желая для каждого подобрать подходящее решение заранее. И все равно – ни за что не угадаешь. Я тогда пребывал в странном заторможенном состоянии, когда окончательно перестаешь понимать – спишь ты или нет.
А что, если я и не летал ни на какой Марс? Господи, гиперпрыжок. Глупость какая… Будто из science fiction термин-то. Может, я просто попал, скажем, в аварию и теперь лежу в коме? А разум тем временем показывает страшные картинки?
Ну не может растягиваться лестница. Это совершенно приземленный, материальный, конкретный кусок металла!
Приземленный в космосе. Ха-ха. Смешно.
– Ладно, – согласился наконец ученый, вырывая меня из плена мечущихся мыслей, – подождем. Но давайте хотя бы не будем ходить по одному, никто не знает, когда у вас может начаться обострение.
– Я не псих, – покачал головой ОТул, – там, – ирландец с остервенением ткнул пальцем в сторону потолка, – что-то есть. Мы тут не одни.
– Стыдитесь! Вы – ученый! Эти дремучие суеверия…
– Я – инженер, во-первых. И вырос в Ирландии. Я говорю вам – там что-то есть.
– Что?! Что там может быть? Инопланетяне?
ОТул побагровел, набрал воздух в грудь, но ответить так и не успел.
Тук-тук.
Никто не хотел смотреть наверх. Ну серьезно, все эти постукивания – наверняка треск обшивки, и если не смотреть, то нормальное логичное объяснение оставит ваш разум в рамках привычного. Не скажу – обыденного, но хотя бы привычного. Но конечно же все подняли взгляды на потолок.
Диафрагма была открыта.
Пустота смотрела на нас.
Два круга замкнули весь мир для нас тогда, и я чувствовал это, как никто остро, то ли из-за молодости своей, то ли из-за душевной организации. Круг внизу – стол, за которым сидели астронавты, живой, освещенный, материальный, созданный и предназначенный для людей. Для живых. Круг вверху – заглядывающая внутрь корабля чернота, холодная, пустая, жадно всматривающаяся в нечто для нее совершенно незнакомое – в живых людей. И нас, и ее интересовал больше всего сейчас один вопрос – сможет ли она проникнуть внутрь?..
Но сколько же в этой черноте красок. Нет серьезно. Да вы хоть представляете сколько оттенков чёрного существует? Чёрный, эбонитовый, мокрый асфальт, ониксовый, чернильный, нефтяной, полуночный… тот, кто говорит просто «черный» – ничего не понимает. Наверху скручиваются жгуты разного цвета, кипят, плавятся. Живые и жуткие.
– Кто открыл купол? – проговорил наконец Профессор, голос его охрип, будто ученый большую часть своей жизни провел с сигарой в зубах.
– Не я, лао ши, – покачал головой Флегматик, теряя привычную фарфоровую невозмутимость, – сейчас закрою.
Общий вздох облегчения нарушил тишину, когда раздалось короткое рассерженное гудение затворной автоматики, и страшный черный глаз наконец-то закрылся. А я понял, что все это время пытался задерживать в легких воздух, как перед прыжком в воду, а вдохнул полноценно только сейчас.
– Ладно, – проговорил я, стараясь не обращать внимания, как дрожит что-то в горле, заставляя тоненько вибрировать связки, – судя по таймеру нам осталось еще часов восемь. Скоро все закончится.
– Так или иначе, сяо хо-цзы, – негромко отозвался Флегматик, и на какой-то миг в его голосе послышалась обреченность пополам с непонятным злорадством.
– Прекратите! – рявкнул неожиданно ученый. – Как вам не стыдно!
Я невольно вздрогнул от резкого окрика и обернулся, но гнев начальника был направлен явно на кого-то другого… ОТул?..
А ОТул сложил руки у мощной груди и что-то едва слышно бубнил себе под нос. Что-то похожее на «спаси» и на «Патрик», а значит…
Да он же молится! Ничего себе…
Выглядела эта картина жутко и тоскливо, до того, что выть хотелось. Всю дорогу ирландец казался нерушимой скалой здравого смысла пополам с цинизмом. Баньши и лепреконы наверняка разбегались прочь при одном его приближении, пока он жил в своем фамильном поместье до Стенфорда. Ему ломали нос в драках столько раз, что пластические хирурги уже не брались исправлять. Он ходил на яхте через Атлантику и погружался на дно океана. И вот гранит оказался глиной, рассыпающийся при встрече с пустотой в пыль.
А может, нет? Может, наоборот? Жизнь в последней на Земле стране чудес обучила его интуиции, звериному почти чутью – «вот теперь – хана»? И теперь он единственный в полной мере ощущает, что там – за тоненькой диафрагмой из фольги – смотрит на них Сю Хао, зубы которого похожи на пилы, заточенные до бритвенной остроты.
Профессор не понимал. Он не ощущал присутствия того неведомого, древнего, пахнущего нефтью. Поэтому ученый принялся трясти техника, выкрикивая что-то про «стыд» и «разум». Тот с яростью раненого животного оттолкнул шефа, и худое тело, словно в замедленной съемке, рухнуло, неловко взмахнув руками, словно кукла, сломанная злым ребенком. Я все видел, осознавал, но снова не мог пошевелиться, замер в оцепенении, словно и вправду все вокруг потеряло реальность. Флегматик попытался подхватить старика, едва успел удержать от падения, зато зацепился ногой за основание кресла и неловко упал сам, коротко вскрикнул. Проф умудрился смахнуть со стола кружку – ту самую, с которой все началось, с единорогом, и вот уже весь пол в розовых осколках, а под плечом азиата по ребристому пластику растекается темное пятно крови, обрисовывая темно-красным короткие полосочки узора.
Прошел один миг – миг, когда все застыли, не понимая толком, что происходит, но в тот раз именно ирландец пришел в чувства быстрее всех. ОТул отбросил свою бессмысленную теперь отрешенность и попытался приподнять программиста.
– Снимайте куртку, – потребовал Профессор, – я за аптечкой. Я сейчас! Вытащим осколок, перебинтуем. Все нормально. Все нормально!
– Да, я понимаю, да.
– Это царапина.
– Черт! Должно быть прямо так больно?
Техник стащил с программиста куртку, а потом и тонкую черную водолазку, удивительно быстро пропитывающуюся красным. Флегматик оказался худым и жилистым, будто бы высушенным. По золотистой коже то и дело пробегали волны мурашек – атавистическая попытка поднять шерсть дыбом. Крупный осколок торчал чуть повыше левой лопатки.
– Идиотская рана, дружище, – ухмылялся ирландец, – порезался рогом единорога. Ничего, сейчас мы… Стажер! Давай воду и пару хлопковых полотенец!
Я вытащил из ящика в столе белый практически стерильный рулон хлопка и оторвал несколько полос. Чистая питьевая вода была в бутылке в пищевом автомате.
– Так, Флег, дерну сейчас – чем есть, – он выразительно качнул все теми же захваченными из двигательного клещами, – вернется Проф – продезинфицируем рану. Идет? Пока вытащим, промоем и зажмем просто. Мик, кусок оторви. Четвертинку. И держи пока.
– Да не тяни уже, – глухо проговорил азиат, наклоняясь лицом к коленям и упершись ладонями в пол, – давай!
Широкие плоские «губки» клещей неловко скользили на мокром от крови осколке, но все же подцепили. Дернули. Вытащили. Края раны разошлись, как шов на треснувшей одежде, и вот уже кровь залила и плечо, и спину. Металлический сладковатый запах пропитал все, заглушив нефтяную отдушку. Кровь. Еще живые клетки, которые на самом деле уже мертвы.
Азиат замычал что-то, вцепившись зубами в рукав своей куртки.
– Стажер! Да лей уже!
Струя воды потекла по коже, и ОТул, аккуратно и ловко зажав рану тампоном из оторванного куска хлопка, принялся споласкивать кожу.
– Так, щас проверим, насколько остальная твоя шкура цела… Отлично. Вроде больше ни царапины. Мик, полотенце!
– Да-да… – я отстраненно наблюдал как руки – мои руки – придерживают полотенце поверх импровизированного тампона, пока техник сооружает подобие бинта из других кусков хлопка.
Странно… Почему Флегматику не дали сначала обезболивающего?
– Да где, блин, Проф с аптечкой?! И из чего была эта кружка?! Из хрусталя?!!
– Была одна историйка, – проговорил глухо азиат, так и не поднимая головы, – знаешь, дружище, у вас просят о помощи святого Патрика, а у нас Гуань Инь. Это означает «та, кто наблюдает за миром, или прислушивается к звукам мира». Гуань Инь собиралась войти в царство небесное, но остановилась на пороге, услышав плач мира. Звуки, понимаешь? Вокруг пустота, но все мы слышали что-то. Значит – звук здесь есть, и если ее позвать – услышит обязательно. И услышит и поможет. Ее зовут «тысячерукой и тысячеокой», способной, таким образом, видеть множество людей и помогать им. Помощь бы нам не помешала…
– Что за хрень ты несешь?
– Зубы заговариваю.
– Это я тебе должен зубы заговаривать.
– Ха.
Дюжий рыжеволосый детина с налитыми кровью голубыми глазами и жилистый сухой азиат – сколько же ему лет может быть? – смотрят друг на друга и понимают. Понимают оба нечто такое, что позволяет вновь обрести надежду, и верить, что все кончится хорошо, несмотря на то что притаилось снаружи корабля…
Почему?
Потому что оба во что-то верят? Вера – это действительно так важно? Для психики – важно?
А потом жутко закружилась голова – будто, снова начинается прыжок.
Тук-тук.
Все подняли взгляды на потолок.
Диафрагма была открыта.
Бездна смотрела на нас и кажется ухмылялась.
Сколько же в этой черноте красок. Нет серьезно. Да вы хоть представляете сколько оттенков чёрного существует? Чёрный, эбонитовый, мокрый асфальт, ониксовый, чернильный, нефтяной, полуночный… тот, кто говорит просто «черный» – ничего не понимает. Наверху скручиваются жгуты разного цвета, кипят, плавятся. Живые и жуткие.
– Кто открыл… – Профессор замолчал на полуслове, потрясенно оглядываясь по сторонам.
Все мы снова сидели за столом, в центре совершенно невинно стояла нетронутая розовая кружка.
– Ч-что за хрень?
– Так, – шеф оглядел всех по очереди, – мы закрыли диафрагму, потом в результате некрасивой сцены вы, – кивок в сторону программиста, – поранили плечо осколком вот этой разбившейся кружки. Я пошел за аптечкой. Кто-то видел что-то иное?
Все покачали головами.
– Тогда мы пережили одно и то же, лао ши. Что это могло быть, как полагаете? Временная петля? – предположил Флегматик, на всякий случай трогая пальцами так и не раненое плечо. – Честно говоря, я не могу поверить, что такое действительно может быть. Ну то есть теоретически – конечно. Но попасть самим… Да я все еще чувствую этот осколок!
– Фантомная боль? – уточнил Проф.
– Похоже.
– Так мы что – застряли? – мрачно проговорил техник, вертя в руках выживший чудом предмет кухонной утвари.
– Не-ет… – но голос ученого звучал не слишком уверенно. – Если бы это была классическая петля, мы бы полностью повторяли свои действия, не понимая, что это не впервые. Кстати, а как автоматика отреагировала?
– Никак, – пожал плечами Флегматик, снова подошедший к своим любимым мониторам, – тут чисто, время как шло, так и идет. Сбоев не было.
Тук. Тук. Тук.
И снова все мы уставились на потолок. На бездну, глядящую из открытого жуткого глаза раскрытой диафрагмы. Нет ничего постыдного в том, чтоб чувствовать себя маленьким и ничтожным, когда находишься с глазу на глаз с изнанкой вселенной.
– Закройте это, прошу вас, – вымученные слова и дребезжащий старческий голос.
Это уже не начальник экспедиции, несгибаемый, энергичный – но уставший, измученный полетом очень пожилой человек.
Флегматик снова закрыл щит. В который раз уже.
Но лучше не стало.
Никому.
И черт возьми! – именно Проф снова быстрее всех смог взять себя в руки!
– Надо признать, коллеги, что мы попали в достаточно неприятную ситуацию. Неприятную и непривычную – это факт. Но должен заметить, ничего ужасного еще не произошло. Ни-че-го. Петля – интересный эффект, но заметьте – все мы невредимы, таймер полета – что кстати с основным таймером?
– Не остановился, лао ши, если вы об этом, – пожал плечами Флегматик, – время у нас хоть как-то, но течет.
– А что со стуком? – вылепили из воздуха фразу мои губы, и я сам вздрогнул от звука своего голоса.
– Какой там стук… Обшивка трещит. Мы все-таки сверхнагрузки прошли. Главное, что я хочу сказать – все хорошо! Смотрите, сейчас – все хорошо! Мы все – невредимы.
– Да? – ОТул сложил руки на груди, а в уголках его губ появились горькие злые складки. – А что насчет сна? А? Мы все видели его!
– Сны – не по моей части, – отрезал Проф, – обязательно пройдем психологическую проверку, когда вернемся.
Ошибка вышла. Не ирландец был «скалой», а этот проживший уже целую жизнь человек. Начальник, как всегда, был прав. Боже, да я вообще не мог вспомнить ни одного раза, когда бы тот ошибся.
– Так что давайте займемся своими непосредственными обязанностями, – именно занудная, привычная речь и заставляла вернуться к реальности.
Не было никаких голосов в чернильной пустоте, никто не смотрел оттуда жадными голодными глазами с четырьмя зрачками в каждом. Была траектория прыжка, рассчитанная физиками, запрограммированная инженерами – точная наука. Никакой мистики, только расчет.
Короче, я все же рискнул остаться один и вернулся в свою маленькую «оранжерею», забитую колбами, емкостями с растениями и клетками. Пустота пустотой, а работать нужно.
В конце концов, бояться стоит только того, от кого нужно убегать или, грубо говоря, отбиваться дубиной. В остальных случаях адреналин не помощник. Прекрати бояться, вдохни поглубже и включай уже мозг, Микки.
Я снова вытащил планшет из чехла на бедре и ткнул в иконку голосового помощника. На экране расцвел переливающийся всеми цветами цифровой радуги цветок. Многие тогда наделяли искусственный интеллект антропоморфными чертами, и через какое-то время напрочь теряли понимание того, что гаджет – это всего лишь железо, кремний и алгоритмы. В каком-то паблике писали смешные и печальные истории, как не самые далекие люди пытались с искусственным интеллектом дружить, а то и заводить романы. Так что я осознанно остановился на нейтральном образе фантастического растения при выборе визуализации. Эдакий неоновый анемон – и звучит забавно, кстати.
– Обнови статус задачи на анализ ситуации.
– Не хватает данных для полного подтверждения, но обнаружен ПТС у троих членов экипажа с вероятностью восемьдесят два процента, – мягко отозвался женский голос.
– Н-да? И что послужило спусковым крючком?
– Неизвестно. Часть данных в системах корабля была удалена.
– Сбой?
– Нет. Это мог сделать только кто-то из членов экипажа.
– Кто-то из членов экипажа… Ладно. Ладно… Когда были уничтожены данные?
– За полчаса до зафиксированного выхода из подпространства.
– У Марса?
– У Марса.
– Продолжай анализ. Может, и найдешь объяснение поинтереснее, чем коллективные галлюцинации.
– Принято.
Я еще побродил между полками по узкому пространству. Датчики влажности и температуры – все в порядке. Зеленые зоны на всех шкалах, автоматика работает отменно. Полив, освещение, ионизация. Посмотрел на белых крыс – те забились по углам своих клеток, и только одна бестолково металась от одной стенки до другой. Не слишком успокаивает, но в принципе реакция в пределах нормы – в пустоте всем не по себе. Длинные белые стеллажи, привычные, почти ритуальные действия – все это здорово проветривало мозг и успокаивало. Ровнее забилось сердце, глубже вдохнули ионизированный и обогащенный кислородом воздух легкие. Движения стали плавнее, растеряв недавнюю судорожную торопливость, а главное прошла противная дрожь, то и дело пробиравшая меня с того момента, как Флегматик рассказала свою чертову «историйку.
Порядок, работаем. Привычные манипуляции – три шага, поворот влево, шаг по диагонали, еще два шага – да хоть с закрытыми глазами! – поворот вправо…
А потом я случайно уронил колбу с зелеными водорослями, задев ее рукавом. Резкий звук разлетевшегося в дребезги стекла в момент разрушил такое хрупкое, едва устанавливающееся спокойствие.
– Вот, черт… – я убрал пульверизатор в пластиковый ящик для инструментов, и попытался собрать стекло совком и липучкой. После выхода в «живой» космос, в невесомости осколки станут серьезной проблемой, особенно совсем мелкие.
Сначала вытащил сами зеленые склизкие нити и опустил их в стекляшку к таким же, потом взял «липучку» и…
Я не смог нагнуться к полу.
Просто не смог – мои отнюдь не широкие плечи по непонятной причине не пролезали между стеллажами. Да что это еще за фигня… Попробовал еще раз, протиснулся боком, а потом полка спереди больно уперлась в ребра. Еще движение, и торс напрочь застрял между пластинами из белого сверхпрочного пластика. Боль сдавила грудную клетку. Пару секунд я попросту не верил сам себе и всерьез дернулся из ловушки, когда уже и вовсе не смог вдохнуть. У меня получилось раза с третьего вырваться кое-как в более широкий проход, выдрав «с мясом» пару пуговиц. Некоторые говорят – это все в твоей голове! Отпусти это! Боль не настоящая! Черта-с два, единственное настоящее в нашей жизни – боль. Она мгновенно отрезвляет и лишает иллюзий. И помогает оч-чень быстро начать действовать.
Так, теперь я мог двигаться, мог кинуться по проходу – прочь, из ставшей такой душной, съеживающейся лаборатории, но ощущение, будто бы меня сдавливает огромная змея стало абсолютно невыносимым. Всего пара шагов до выхода – Бум! И искры из глаз, это затылок больно ударился о потолок. Я в панике кинулся наружу – а коридор уже – вовсе никакой не коридор, а узкий длинный шкаф, зияющий пустым нутром после отъезда хозяев из дома. Свет еще больше потускнел, вокруг всех предметов теперь переливались радужные ореолы, темнеющие с каждым мгновением. А чертова лестница уже с середины ступеней терялась в непроглядном мраке.
