Кристина Андреевна Белозерцева
Далекое Близкое
– Что это? – поинтересовался азиат, покрутив в руках посудину и вернув ее обратно.
– Это я хочу у вас спросить? Какого хрена она делает на моем столе? Я похож на тупую деваху-малолетку? Чтоб из такого пить?
– Это не я, – пришлось повторить еще раз, поскольку все снова посмотрели на меня.
Будто возраст – это преступление какое…
– А может, просто кто-то собирал личные вещи в состоянии алкогольного опьянения? И сунул ее в сумку сам? – проговорил негромко Профессор, но ссора не успела вспыхнуть с новой силой.
– Сядь уже! Теперь подумай… У нас совсем немного багажа, – проговорил Флегматик, – полетная комиссия разрешила только то, что прибавило бы психологического комфорта – любимая кружка или фото семьи… Понимаешь, что я имею в виду?
– Что никто не стал бы тащить на борт барахло ради шуток? – переспросил мрачно ОТул, наваливаясь на край стола локтями и мощной грудью. Жетон при этом громко брякнул.
Все снова уставились на кружку. Не новая, слегка пожелтевшая, с парой выщербин на керамическом боку, там, где золотая грива касается края чашки. Рисунок – явно заказной принт. Не расходная вещь из супермаркета, кто-то нашел картинку, отправил ее в типографию и после забрал результат. Это была вещь со своей собственной уникальной историей, вот что странно. Потому что в ее истории не было ни одного из нас.
– Секунду… – Профессор снова взял предмет спора в руки, а потом направил на него луч своего фонарика-анализатора из стандартного набора членов экипажа. Проф переключал прибор в разные режимы, пока на краю не подсветились неоново-желтым явные отпечатки губ.
– Ну? – с превосходством проговорил ученый, оглядывая нас всех по очереди. – Видите? Кажется, у нас есть подозреваемый.
– Подозреваемая, – поправил ОТул, разглядывая след, – чтоб я сдох, если у мужиков бывают такие пухлые губки.
– Какая – подозреваемая? – изумился я. – Нас же тут четверо… А там…
Не договорил, но все равно все невольно покосились на потолок, все кроме Флегматика, рассматривающего кружку.
– На самом деле, я тоже нашел кое-что странное, не чтоб это было важно, но слегка озадачило, – заметил он, поднимаясь из кресла, – сейчас принесу.
Азиат вышел, а я только теперь выдохнул, похоже, конфликт снова не разгорелся. Когда же мы все стали такими нервными-то? Ну серьезно?
Флегматик тем временем вернулся обратно и положил на стол небольшое портмоне – дорогая вещица из темно-синей кожи с серебряными буквами «КХ». Внутри лежал голографический снимок – двое мужчин и женщина, все в мантиях выпускников, все хохочут. Явно не постановочный кадр.
– Кто это? – спросил ОТул, поворачивая снимок то так, то эдак.
– Понятия не имею. Он лежал на второй полке в моей каюте. Кто-то кажется вам знакомым? Посмотрите внимательно, пожалуйста.
Минуту или чуть больше все напряженно молчали, рассматривая изображение. Трое студентов, и у них явно выпускной со всеми этими милыми глупостями – квадратные шапочки с кисточками, мантии, сами – счастли-ивые… Парень справа – темный, с широкой лягушачьей улыбкой, но обаятельный. Девушка – тоже темненькая, миловидная худышка в очках с узким лисьим личиком, сжимает в тонких смуглых пальчиках шуточный журнал «Вглупь науки» – эти оба совершенно не знакомы. А вот веснушчатый слева – с ним что-то не так. Странное с ним что-то. Кажется, он должен громко смеяться? Кажется, широко разводит руками? И носит очки – стильные с желтыми стеклами-полумесяцами. Мучительно – будто сон вспоминаешь.
– Я рыжего где-то видел, – опередил меня ирландец, ткнув пальцем, – хрен знает где, но точно видел.
У меня же ни с того ни с сего взмокли ладони, и я машинально принялся вытирать их о штанины, а потом замер зачарованно не в силах отвести взгляд от улыбки того… на снимке…
– Так, – проговорил Профессор, переходя в привычную свою ипостась «я тут – главный», – ситуация непонятная, но и тут должно быть логическое объяснение.
– Как вообще эти вещи могли тут оказаться? – в голосе ОТула прозвучала неуверенность, шефа он проигнорировал. – А, Флег, как?
– Не знаю, – покачал головой азиат.
– Серьезно, как?
– Я. Не. Знаю. Успокойся.
Казалось бы – полнейшая ерунда. Кружка. Фотка. Кошелек. Вот только не место им тут.
Ученый встал, прервав всеобщее оцепенение.
– Так. Давайте мы сделаем вот что. Переберите вещи в своих каютах. Найдите все, что покажется вам странного, через двадцать минут собираем здесь все, что обнаружим. Будем подходить системно. Флегматик, проверьте потом логи систем, открывающиеся двери, включение пищевого автомата, если у нас безбилетник, он не мог не оставить следы. Вернее, не могла. Микки – сходи посмотри, нет ли чего-то необычного в оранжерее, туда ходишь только ты и там легче спрятаться, чем в любом другом отсеке. ОТул…
– Я пообедать не успел, – мрачно проговорил техник.
Он все время поглядывал то на кружку, то на портмоне, барабаня одновременно пальцами по столешнице – едва слышно, но постоянно. Тук-тук-тук.
Тук-тук-тук.
Да когда он уже перестанет! Черт.
– Ешьте, – согласился Проф, больше его не интересовал конфликт – перед ним снова стоял какой-то непонятный вопрос, и на грубость ирландца ему стало наплевать, – можете попробовать выпросить у пищевого автомата бутылку «Гиннеса», вдруг сжалится.
Я же, как привязанный, побрел за ученым, в поисках разумных ответов. Хотя бы предположений. Чего-то.
– Не переживайте, стажер, – покачал головой тот, открыв дверь в крошечный отсек и принявшись за обыск собственной каюты, – это все окажется в итоге дурацким розыгрышем. Или досадным недоразумением. Мелочью.
Сложно было бы поместиться внутри вторым, поэтому пришлось стоять снаружи, переминаясь с ноги на ногу.
– Понимаете, я просто не могу придумать объяснения. Это так странно… Глупо и странно, да?
– Молодой человек, – глава экспедиции положил на место герметичный пластиковый рюкзак, в котором ничего необычного любопытного не обнаружилось, – мы находимся в замкнутом пространстве. Вокруг – только пустота, у нас… гм-м… нестандартная ситуация. Любые мелочи в такой обстановке будут восприниматься излишне остро.
– Да, наверное.
– Человек вообще не создан для маленьких замкнутых помещений. А уж если еще и посреди бесконечной пустоты – просто невозможно осознать, где ты, и что происходит. Доверьтесь мне. Я рассчитал этот прыжок, я знаю, что все эти тревожащие мелочи найдут свои банальные объяснения. И мы вместе посмеемся над этим.
Голос был ровный, в нем не было и тени беспокойства, и я тоже невольно проникся чужой уверенностью.
– Спасибо вам…
– Давайте просто обыщем отсеки. Если тут есть еще что-то нестандартное, мы это найдем. Хорошо?
– Да, Профессор. Хорошо.
… через полчаса все снова рассматривали содержимое стола в центральном отсеке.
Кружка с единорогом и синее портмоне со снимком дополнились легкомысленным браслетом из цветного бисера, клетчатым носовым платком и пробитой монеткой на шнурке.
Ничего не стоящий хлам, нарушающий нечто фундаментальное в самих основах бытия.
Потому что находиться здесь они не могли решительно.
– Еще какие-то детали? – поинтересовался Проф.
– Судя по логам системы, – проговорил Флегматик, – мы – те еще обжоры. Кстати, а кто у нас тут вегетарианец? Кто-то выбирает порции только из овощей и фруктов?
– Не я, – ОТул повертел в пальцах монетку, потом подкинул браслет на ладони и ссыпал все обратно на стол, – барахло какое-то.
– И не я, – пожал плечами Профессор, а мне оставалось только кивнуть.
Азиат обвел всех долгим взглядом, иронично приподняв бровь.
– Поздравляю, у нас, похоже, и впрямь заяц на борту. А скорее, двое. Нормы потребления воды на одного человека превышены в два раза, пищи – в один и шесть.
– У нас что? Кончаются еда и вода? – негромко уточнил ученый.
– А вот как раз нет, лао ши, – покачал головой программист, выглядевший несколько озадаченно, – потребление превышено в полтора-два раза, но запасов на нас четверых – с большим излишком. Я бы сказал, что они в расчете на шестерых – десятерых членов экипажа. Вполне вероятно, что это страховка на случай, если полет продлится дольше ожидаемого. Но по идее, этот момент должны были согласовать с нами… с вами.
– Намекаете, что кто-то реально мог пробраться на корабль? И до того сумел еще и удвоить наши запасы каким-то образом?
– Я бы предположил, лао ши, что с нами могли, например, тайно послать еще кого-то, в каком-то изолированном помещении. Объяснило бы все, но выглядит бредом, конечно.
– Чушь! – фыркнул ОТул, пожимая плечами. – Мужики с портмоне, с женскими губами? Веганы? Тайная комната? Ты что, блин, Гарри Поттера в детстве обчитался?
– Да уж… – Проф потер кончик носа, он хмурил брови и в целом выглядел изрядно уставшим. – Мы в замкнутом пространстве, притом, очень маленьком. Смотрите, у нас всего три уровня – верхний: это центральная рубка и четыре каюты для отдыха, так? Та-а-ак. Ниже, половину уровня занимают оранжерея и системы обеспечения жизнедеятельности. Вторую половину и третий ярус – двигатели и системы управления ими. Все. В жилой части корабля мы встретились бы непременно, она же меньше шкафа у меня в доме! Что в оранжерее?
– Никого там не видел, – покачал я головой.
– Вы хорошо смотрели? Точно? Все датчики?
– Ну…
– Прошу, молодой человек, вернитесь позже и перепроверьте еще раз. Теперь – двигатели, ОТул, там можно как-то… разместиться?
– Без шансов, кроме моего кресла у пульта там все закрыто кожухами. Вот такенными болтами все прикручено. Стоп. Погодите, вы что, серьезно? Мы прямо вот рассматриваем вероятность, что тут может быть кто-то еще?
– Конечно, нет, – фыркнул ученый, – мы просто собираем все данные, чтобы потом в спокойной обстановке разбираться с этим вопросом.
– Но…
– Боже, ОТул! Вы всерьез испугались кружки? Да, именно так это и выглядит! Так спуститесь к себе, возьмите какую-нибудь двуручную отвертку, или что там придаст вам уверенности!
Проф продолжал глядеть на техника и на этот раз – выиграл. Тот проворчал что-то сквозь зубы и пообещал еще раз все хорошенько перепроверить в двигательном.
– Можно, я посмотрю монету? – попросил я, пропустив очередную перепалку мимо ушей.
– Пожалуйста, – ученый подвинул мне простенькое хэнд-мейд ожерелье.
Повертел в пальцах – ничего особенного, затертый металлический диск с квадратным отверстием в центре. Сильно исцарапана, рисунок уже с трудом различим – дракон? Тигр? Что-то с четырьмя лапами и хвостом.
Китайская… Как «историйка» программиста. Сю Хао. Хех, смешно было бы, если монетка оказалась проклята, вот и происходит на борту какая-то чертовщина. Вот кто из остальных мог притащить на борт ту же розовую кружку с единорогом? Не ОТул – абсолютно исключено, тем более не Профессор. Флегматик? Черт его знает, мог он так пошутить? Не думаю…
– Старая, – заметил тем временем азиат, видя, что стажер «подвис», – китайская, но она – точно не моя, сяо хо-цзы. Честное слово. Что мы можем сделать-то? Посмотреть записи со всех камер? Но это очень надолго.
– А чем тебе заняться-то еще? – хмыкнул техник. – Все равно пока летим на автопилоте.
Флегматик пожал плечами без малейшего возражения. Он, казалось, искал только весомый повод вернуться к своим экранам и сенсорным кнопкам. Снова это подсвеченное синим лицо – гротескная маска, отделенная призрачным экраном. Азиат запустил поиск по видеологам, задав какой-то шаблон по распознаванию человеческих физиономий, а потом нехотя вернулся к столу и включил пищевой автомат.
– Пожалуй, я еще перекушу. Пока система лопатит.
Одним словом, так уж вышло, что в этот раз заканчивать условный ужин мы сели все разом.
Некоторое время ОТул ерзал в своем кресле, вздыхал и наконец не выдержал:
– Ну серьезно, но ерунда же какая-то, – принялся улыбаться техник, – нашел кружку, думал, вы меня нахрен разыгрываете. Ну извини, Микки, не хотел. Но что я должен был подумать-то вообще? Да еще и этот единорог. Ха-ха!
Электричество пропало из воздуха. Не ударили молнии, не загремел гром. А я ощущал, как расслабились и стали горячими ноги. Стопы, потом голени. А потом и все тело накрыла мягкая истома. Ситуация больше не выжимала из организма адреналин. Вот такая у нас получилась передышка. Так что я криво, в тон ОТулу, улыбнулся:
– Я думал, ты мне врежешь.
– Да ну! Че я – отморозок какой? Я ж тебя кило на двадцать тяжелее. А ты, небось, и спортом только волейболом каким-нибудь занимался, а?
– Плаваньем вообще-то… – и снова красные уши не дают даже упомянуть о выигранных соревнованиях.
Как и о других успехах.
«Синдром самозванца», чтоб его.
– Лучший вид спорта, сяо хо-цзы, хороший выбор, – тонко улыбаясь своей стеклянной улыбкой, заметил Флегматик, – в Китае целое небесное министерство управляет всем, что имеет отношение к воде.
– Вот любите вы на каждую кочку своего управляющего поставить, – хохотнул ирландец, включаясь в игру, – и что, много народу в министерстве?
– В него входят департамент Соленых вод, – принялся с важностью излагать программист, – который возглавляют четыре дракона-правителя, представляющие соответственно восток, юг, запад и север. Сюда же входит департамент Пресных вод, также возглавляемый четырьмя сыфу, правящими четырьмя великими реками: Голубой, Желтой, Хуэй и Чжи. А, чуть не забыл, драконы управляют реками, ручьями, озерами, прудами.
– Боже ж ты мой! Это сколько чиновников только для того, чтоб просто дождик шел и реки сами собой текли!
– Во всем должен быть порядок! – наставительно поднял указательный палец Флегматик. – Иначе все равновесие в мироздании нарушится.
– Эх! А еще Программист! Доктор, блин, наук! А все про каких-то драконов!
– Что ты имеешь против драконов? Потрясающий же культурный архетип, пропутешествовавший по всем цивилизациям.
– Ага. Только у нас он лениво золото запасает, да доблестных рыцарей трескает, а у вас – смотри, целым министерством управляет!
– А в русских сказках – вообще женщин похищает. Весь вопрос в менталитете.
– Почему? – ОТул изо всех сил пытался не расхохотаться и сохранять серьезную физиономию. – Какая корреляция, коллега?
– Как и во всех практически вопросах, коллега, влияние среды.
– М-м-м?
– Элементарно! В России – холодно. Первый приоритет – согреться.
Профессор ухмылялся в усы, не присоединяясь, впрочем, к этому дуракавалянию. Шеф, все-таки, руководитель судьбоносной миссии.
Напряжение разрядилось само собой. В конце концов, это уже обратный путь, если ничего страшного не случилось за все это время, может, и обойдется. А со странностями пусть разбирается комиссия по прибытии. Кружка… Монетка… Ерунда же, по сути.
«Парень со снимка носит очки с желтыми стеклами. Я не должен знать, но я знаю. И меня беспокоит сам факт того, что я знаю про эти проклятые очки. И хуже того – я не могу перестать об этом думать».
– Мы все-таки долетели до Марса, – еще раз повторил Профессор, – знаете, я не верил на самом деле.
– Да, ты действительно был прав, – обретший некоторое благодушие техник встал, потянулся с хрустом – тяжело давалось сильному большому телу – крошечное замкнутое пространство, – пошел-ка я спать. Посмотрю на датчики движения в движковом и на боковую. Дольше посплю – быстрее долечу. Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.
– Ох уж эта вера во всякую мистику… – вздохнул Профессор, когда грохот подошв техника по металлическим ступеням лестницы окончательно затих.
– Но ведь вправду происходит что-то непонятное, – пожал я плечами, когда мы остались втроем.
– Пф! «Что-то непонятное»! А знаете, что обиднее всего? До слёз и крушения веры в человечество? Представьте себе, какой за последние сто лет люди сделали скачок в научно-техническом прогрессе. Электричество, вырабатываемое, страшно подумать, атомными электростанциями, пришло в каждую полузаброшенную деревню. Практически кибер-панк, Микки. Вы читали Гибсона? Нет? Рекомендую, вам как раз самое время. Так вот, при этом всем, мы сидим в космическом корабле, совершающем прыжок через подпространство, и мы смогли достичь Марса за пару дней, живыми! Но стоит нам остаться в темноте, в запертом помещении, как мы начинаем везде видеть мистику. Стучать по переборкам и плевать через плечо. И все! Все идет к черту! И интернет, и атомы, и подпространство, и Марс этот. Всё будто бы зря. И сразу очень, очень обидно. Человек, увы, не меняется…
– А вы? Вы-то как справляетесь?
– Я – ученый, молодой человек. Я был ученым дольше, чем вы вообще живете на свете. И опыт подсказывает мне, что всему этому есть разумное, не противоречащее физике объяснение. Должно быть, иначе события не могли бы происходить. И то, что я пока не нашел причины – для меня не проблема. Я не ударяюсь в мистику, потому что пока – только пока! – не могу понять, что именно происходит. «Не понимаю» – вовсе не значит «что-то странное».
– Но как искать ответ? С чего вообще начать?
– Так в этом суть нашей работы – задавать и задавать одни и те же вопросы, меняя формулировку, угол зрения, подбирая синонимы, пока не получим наконец ответ. Кропотливо. До победного.
Флегматик тем временем снова перебрался за любимые мониторы – отсматривать результаты проверки видео с камер, а Проф продолжал, и тон голоса ученого изрядно потеплел.
– Но даже если что-то и происходило бы совсем из ряда вон выходящее… Нельзя так все воспринимать, как ОТул. Больший вред приносят не обстоятельства – а наша реакция на них. В чем суть мистического взгляда на мир? Знаете? Представьте, что вас укусила оса, а вы вместо того, чтоб вытащить жало, бежите за ней, пытаетесь доказать, что вы вовсе не заслужили укус. А потом переживаете и пытаетесь понять, за какие грехи в прошлом сегодня вас ужалили. Не стоит. Укус – это всего лишь укус, ничего большего.
Все-таки, как же мне повезло работать с этим человеком. Он не просто умный, это больше похоже на мудрость. Не даром, Флегматик зовет шефа – лао ши – господин. Если бы не он – никакой бы экспедиции и вовсе не было. А ОТул не ценит, вот же идиот…
Мы немного помолчали, невольно снова уставившись на синее портмоне.
– Дело в том, – признался я, – есть одна штука, которая меня тревожит. Я просто не могу выкинуть ее из головы. Я узнаю левого на снимке, мне кажется, что я вижу какие-то отдельные… вспышки, его лицо, жесты…
– Мне тоже кажется, – кивнул не слишком уверенно ученый, – что я этого рыжего где-то видел. Смешно. А знаете, Микки, я ведь тоже снимок с собой ношу. Нда-с. Хотите?
– Конечно! – сунуть нос в личную жизнь начальника? – раньше и думать об этом нельзя было. А все полет…
Ученый запустил узловатые старческие пальцы в нагрудный карман, и на столе оказался винтажный снимок, не голограмма – самая настоящая фотография. Девушка на снимке улыбалась так, будто сегодня был самый счастливый день в ее жизни, вокруг все залито солнцем – а за спиной до самого горизонта лазурное бесконечное море. Наверняка управляемое самым красивым драконом. Я не мог разглядеть толком ни цвет глаз, ни волос – только улыбка и солнце. Ничего себе. Дочка что ли? Боже, надеюсь, это не его жена, иначе я тупо не переживу такой несправедливости мира. Но смотри-ка, а Профессору удалось сфотографировать Лето, как оно есть.
– Дочь, – улыбнулся ученый, развеивая мои подозрения, – Майя. Будет встречать, когда вернемся. Уверен, и через охрану проберется. Хочу, чтоб она мной гордилась. Я мог бы быть лучшим отцом… чаще быть рядом… но она никогда не обижается на меня. А еще знаете, подарила мне на день рождения картину – полутораметровый рентгеновский снимок розы. Будто бы цветок нарисован дымом и тончайшими лоскутами черного и белого шифона. Всегда что-то придумывает.
– Красивая, – промямлил я, просто чтоб что-то сказать – тот неловкий момент, когда твой начальник показывает тебе фотки родственников, а у тебя от вида его дочери внезапно дыхание перехватывает.
– Умная, – грустно кивнул ученый, – умнее меня. Жаль, что чем лучше средства связи, тем дальше мы друг от друга… Эх… А вы, кстати, что взяли? Кроме плеера с ужасным Вивальди, боже как вы это только эту «попсу» слушаете! – мы оба коротко хохотнули. – Что еще?
– Плакат в каюту на стену.
– Какой?
– Копию «Пестрой бабочки».
– О, самая знаменитая картина Малевича? Любите концептуальное искусство?
– Ее моя сестра нарисовала. Подарила на удачу.
Мне вдруг ужасно захотелось домой. Чтоб Олеська вилась вокруг, требуя посмотреть, идет ли ей дурацкая розовая кофточка. А Алинка подкалывает ее, как самый вредный подросток на свете. Они обе заводятся, и Марьяшка начинает заливисто хохотать, глядя на свару сестер. И все это поддерживает в отце, таком исхудавшем и бледном желание жить, и за собственную жизнь бороться. Там мое место. Как же я хочу домой.
– Ладно, что это я… – первым очнулся от каких-то собственных мыслей Проф. – Идите тоже спать, Микки, что-то я совсем…
– А оранжерея?..
– Завтра давайте, всем сейчас надо отдохнуть. И проверьте перед сном пульс и давление. Не забудьте. Не простой прыжок.
Исчез пожилой уставший человек, нервничающий, отчаянно скучающий по самому родному существу во всей вселенной. Остался шеф, «Ученый с большой буквы», которому нужно было «распоряжаться» и «заботиться о команде». Словно прорвался весенний ручей, журча побежал, искрясь в первых теплых лучах, да так потом и застыл снова ледяной дорожкой, как только солнце село.
Но какая ж тоска-то во взгляде, когда он снимок достал. Вот тебе и дар гения, Профессор. Чтобы решить такую задачу, как организация этого путешествия, нужно быть мечтателем. А все мечтатели одиноки. Вот она – цена вашего полета. Баснословно дорогая цена.
Вернулся в свой отсек, нажал закрывающую дверь кнопку и улегся на полку, уставившись наверх. Что ж, теперь нас было пятеро – я сам и четыре стены. Сон так и не приходил, и минуты тянулись отвратительно медленно, не принося ни отдыха, ни покоя. Ползли, никуда не торопясь, как огромные влажные слизни по зеленому листу. И тревога. Гложущая, холодная тревога, подло вернулась, стоило мне опять остаться одному. Пальцы липкие от пота, ледяные на ощупь. Так. Ладно.
Я сунул руку во встроенный шкафчик и достал пластиковый блистер с капсулами. Бабушка еще говорила так. Если не можешь уснуть от нервов – не слушай всякие благоглупости: не пытайся «просто думать о хорошем», выпей валерианки. Серьезно! Твоя задача сейчас уснуть, а не продвинуться по пути просветления.
Слишком много вопросов накопилось за эти несколько часов, с момента второго прыжка. Вопросы все эти были – дурацкими, совершенно неважными на первый взгляд, и потому обескураживали еще больше в совокупности.
Пилюля, глоток воды из пластиковой бутылки. Теперь нужно подождать.
Я всегда стараюсь мыслить системно, и теперь я пытался найти нечто общее во всех этих беспокоящих «маленьких моментах». Будь я дома – развернул бы голографический экран и стал бы накидывать на него прямоугольники с фактами, соединяя их тонкими линиями связей. «Следует из», «Связано», «Противоречит», вот это все. Тут подходящего экрана не было, зато был планшет с доступом к данным всех систем корабля.
Словом, покрутился я с боку на бок, понял, что не усну, вздохнул, вытащил из чехла планшет и принялся негромко диктовать голосовому помощнику:
«Вопрос. Почему ОТул и Профессор все время на грани конфликта, если мы проходили психологическое тестирование (очень строгое!) перед полетом?»
Подумал немного, глядя в дно верхней полки.
«Вопрос. Откуда взялась кружка с единорогом в двигательном отсеке?»
Еще подумал.
«Вопрос. Откуда появилось синее портмоне, и почему парень на голоснимке кажется нам знакомым?»
«Вопрос. Что за китайская монетка на шнурке?»
Наконец-то я почувствовал, что веки помаленьку начинают тяжелеть, подействовала таблетка. Впрочем, нужно было зафиксировать вопросы. На будущее, так сказать, чтоб не забыть. Не так их и много.
«Вопрос. Кто ел нашу еду?»
«Вопрос. Мог ли на корабле быть «заяц», и если да, то кто и зачем?»
Я подумал и чуть улыбнулся – ладно, все равно никто этого не услышит:
«Вопрос. Почему у Флегматика стеклянная улыбка?»
«Вопрос. Майя в жизни такая же красивая, как на фотке Профа?»
И почти сразу же:
«Вопрос. Мог бы Сю Хао прогрызть обшивку своими зубками-пилами, если учесть, что мы внутри самой Пустоты?»
Снова посмотрел в дно кровати наверху.
А почему, собственно, у нас вообще двухместные каюты? Серьезно – четыре человека, четыре крошечные каюты, меньше трех кубических метров каждая – но почему в каждой – по два места? Две чертовы полки?
«Вопрос. Почему у нас у всех двухместные каюты?»
Подумал еще немного, нет больше никаких вопросов.
– Анализ. Поиск возможных связей.
– Принято. На поиск и построение возможных связей уйдет время, прошу прощения. Но сам факт подбора подобных вопросов может быть симптомом нервного расстройства. Можно предположить ПТС.
– Пост травматический синдром? – это предположение было лично мне совершенно непонятно. – Причины вывода?
– Ваши вопросы, дополненные медицинскими показателями: давление, сердцебиение, уровень глюкокортизола, нарушение сна, усиленное потоотделение.
– Но с чего бы?..
А что, если и правда – травма? Какое-то событие? Причина срывов ОТула, конфликты с Профом, отстраненность Флегматика и то, что я сам так хреново сплю и не могу успокоиться… Нужно найти с чего все началось, это важно. Может, из-за самого прыжка? Но коллективный нервный срыв никак не объясняет дурацкого барахла на столе центрального отсека.
– Подключись к логам систем корабля, найди возможную травмирующую ситуацию. По видеологам, логам всех систем, уровню громкости аудиозаписей.
– В совокупности с предыдущей задачей?
– Да.
– Оценивать влияние событий по отклонениям в показателях жизнедеятельности экипажа?
– Да.
– Принято к исполнению.
Я закрыл глаза, потому что просто не мог смотреть на второе спальное место. Так я чувствовал себя один раз в жизни – в художественной галерее перед стеной с кучей картин, каждая из которых была повешена под небольшим углом. И все углы были разные. Глаза смотрели, не замечая подвоха – а вот мозг закипал.
Секунды тянулись бесконечно, то ли из-за шуток подпространства, то ли в силу субъективной оценки ситуации. Я устал. Устал от каюты, размерами напоминающей платяной шкаф, от холодного света ламп, а больше всего – от невозможности покинуть корабль, даже ненадолго. Бессилие. Мне казалось, будто я лежу в большом заколоченном гробу. Будто могу пошевелиться и даже повернуться на бок – но ничего больше. И выбраться никак. Все тело затекло, ныло, зажатое плотными стенками. Можно было приложить любые усилия, но ни одна из них даже не шевельнется. Любое действие – бессмысленно, а бездействие – невыносимо. И сон давил и душил, и вытягивал воздух из легких, заставляя задыхаться…
…а потом…
Что-то заставило меня проснуться – резко, в один момент. Запах что ли? В каюте пахло нефтью. Знаете, однажды меня занесло Тюмень, в музей нефтедобычи, и там нам с приятелями позволили наклоняться над колбой и втягивать носом пары черной вязкой жидкости, оставляющей на стекле сосуда потеки того же цвета, как свернувшаяся кровь. Вернее, не так, не совсем так. Этот красновато-коричневый – это цвет-воспоминание о цвете крови. Потемневший, выцветший, сменивший запах. Как тень – воспоминание о форме, а эхо – воспоминание о звуке.
Это и есть – кровь земли, подумал я тогда, испытывая жгучее любопытство пополам с тошнотворной брезгливостью. Эта черная жижа – все, во что превратились бывшие когда-то живыми существа. Нет, не кровь земли – кровь мертвых. Вся наша бензинофильная цивилизация держится, как в страшной сказке, на крови мертвых.
Так вот. В моей каюте сейчас пахло нефтью.
Тяжко вставать, ноет спина – сорванные когда-то на соревнованиях мышцы, будто на погоду. Будто скоро гроза. Боже, да просто спусти ноги на пол и вставай! А потом пришло почти физическое ощущение, как вот сейчас, через секунду я поставлю стопы на прорезиненное покрытие, а почти сразу, спустя один или два удара сердца – почувствую прикосновение пальцев к лодыжкам. И они будут оч-чень холодными.
«Сю Хао…»
Боже, Микки, ты идиот! Нет никого под кроватью! Просто вставай!
Так говорит разум. А вот каждый нерв спинного мозга вопит громко, как только может – опасность!
Одиночество – это, когда ты явно сходишь с ума, а тебе об этом даже сказать некому. А оставшись в одиночестве человек или возвышается до неба, или падает в ад. И вот там, тогда я абсолютно точно был уверен насчет доставшегося нам всем варианта.
Почему-то же наши предки боялись темноты и пустоты? Иррационально, самозабвенно, будто совершенно точно что-то знали… А корабль сейчас в таком проклятом месте, где нет вообще ничего кроме тьмы. Мрака, пахнущего нефтью.
Заскрипел проминающийся темперлон на узкой койке, я уцепился за поручень на стене и наконец встал на ноги. Похоже, все пошли спать, и Флегматик приглушил свет на корабле.
Когда я вышел в общую каюту, все застилал полумрак, вокруг ни души, даже мониторы азиата темные, тихие, и будто бы мертвые. А потом накатило знакомое уже ощущение: дурнота и головокружение, будто тебя клещами вытягивают из твоего же собственного тела.
Я не хочу смотреть наверх. Боже-боже-боже. Оно – там, наверху.
Над моей головой – зияла раскрывшаяся диафрагма.
А потом я ощутил, как проваливаюсь в темноту куда-то вниз, но одновременно ноги оторвались от пола, а что-то и впрямь потащило меня вверх – в Пустоту.
«У него зубы, как железная пила, заточенная до бритвенной остроты…»
Будто огромное озеро гудрона, затягивало внутрь. И запах, запах! Еще гуще, еще невыносимее. Он забивал горло, таким был липким и вязким. Но кое-что было куда хуже.
Там кто-то был. Позади. Кто-то смотрел в спину. Холодно Ледяная волна мурашек. Шепот – не слышный, но словно бы отражающийся от далеких каменных стен. Звук удвоился, потом зазвучал уже на четыре партии, еще и еще, дробился, рассыпался шорохом истлевших листьев. Но этот шорох – оглушал, пока не заболела голова, а желание обернуться не превратилось в пытку. Вот тогда-то звук обрел форму, а с формой и смысл.
– Дайте одного, – прошипело что-то позади, – дайте одного.
Оно не просто повторяет! Оно пробует на вкус наши слова. Наш язык. Перекатывает звуки человеческой речи в своей пасти как ребенок незнакомую конфету, решая – нравится или нет…
– Кого? – прошептали мои дрожащие губы.
А в глубине тела нарастало, брезжило и закипало отчаянное желание услышать любое имя, любое – кроме собственного. Пусть забирает. Боже-боже-боже. Я просто хочу домой. Я просто не хочу умирать вот так. Пусть острые как лезвие бритвы зубки разгрызут чьи-то еще кости…
– Лю-бо-го…
А потом был холод чьей-то руки? щупальца? языка? – чего-то обжигающе холодного, замершее за спиной. Если оно дотронется до меня… Если эта бесконечность длиной в миллиметр нарушится – я не закричу. Я просто умру на месте.
