Кристиан Бэд
Спасай, Петрович!
– Профессор Баблгум? – воспользовался паузой Петрович. – Баблгум, вы живы?
– Молчит, – пробормотал Донненквайн.
– Ещё один синяк, – всхлипнул Дымов.
– Ец Сергий? Вы целы?
– Его нету нигде, я шарил под его креслом, – отозвался Донненквайн.
– Что делать будем? – спросила Гунилла.
Голос её не дрожал.
«Надолго ли хватит женских нервов, если мужские на исходе?» – подумал Петрович, но промолчал.
Он полагал, что поведение пассажиров могло внести в постигшее корабль бедствие весьма незначительные коррективы. Если удастся восстановить дальнюю связь или допилить до Ганимеда на одном двигателе – их спасут. Если нет – то все они, в общем, то, уже покойники. Разнообразие форм агонии не повлияет на сам процесс. Всё, что может спасти профессуру – это связь с Луной и исправность двигателей!
– Нужно выходить наружу, смотреть, что с двигателем, – сообщил он своё решение.
И пресёк начавшуюся было полемику:
– Тихо! Я всё посмотрю! Потом устроим совет и будем решать! Я оставлю вам резервную гарнитуру для связи! Со мной лично!
Штурман обвёл глазами бледных призраков, вспоминая, как работает на корабле освещение. Вряд ли удар сильно повредил электросеть. Скорее всего, скачок напряжения вызвал блокировку. Капитану, верно, уже не поможешь… Нужно начать с электричества.
Профессура заволновалась. Гунилла двинулась к Петровичу, растопырив руки, то ли для равновесия, то ли в попытке удержать его.
– Только без паники! Профессор э… Кроуз, держите гарнитуру! Будете обеспечивать связь! – приказал штурман и двинулся к мембране, унося с собой свет.
– А вы не могли бы что-то говорить по дороге? – попросила Гунилла, неуклюже цепляя наушники.
– Что говорить? – удивился Петрович.
– Можно считалочку. Шышли-мышли…
– Ерунда какая!
– Но нам же… – замялась профессор. – Нам же страшно.
Петрович замер. Он только сейчас осознал, что профессорам действительно страшно. Рядом с мёртвыми или умирающими, с истерящим Дымовым…
Ему и самому было не по себе. Но страх штурмана был выхолощен реальностью конкретных поломок, а пассажиры всё ещё боялись чего-то неведомого, малопонятного. И он не мог сказать им сейчас, что утеряна связь с Луной, что капитан погребён в ловушке из покорёженного металла…
– Хорошо! Я… буду, – сдался Петрович. – Буду что-то читать вслух. Только всем оставаться на местах! Гунилла – держите пистолет. Он клеевой. В случае угрозы приклеите Дымова к креслу!
Петрович сосредоточился, вспоминая стихи из школьной программы. В голове была звонкая пустота. Поэты… Ведь есть же какие-то поэты? Пушкин?
– Мой дядя самых честных правил… – начал он, ныряя в мембрану.
Для начала нужно было восстановить освещение. Чисто теоретически с ним всё легко поправимо. Но на практике… На практике один раз в жизни бывает что угодно.
– Когда не в шутку занемог…
Вот и распределительный щит с электронным замком. Пароль? Какой же пароль?
– Он уважать себя заставил…
2345? 8999? Стоп. Тут же был год рождения капитана!
– И лучше… Э-э… выдумать…
Штурман щёлкнул предохранителем – ничего. Потом вспомнил про защиту на высоковольтной подстанции. Поломка могла быть и там.
– Его… этот… другим наука. Но боже… Боже… Боже!..
Он закашлялся: горло скребануло гарью. В помещении подстанции стоял едкий дым, скорее всего, сгорел изолятор или поплавились провода.
К счастью, лампа резервного питания горела ровным зелёным светом. Слава Богу! Могло быть и хуже.
Точно! Тумблер утоплен, освещение моргнуло… И… загорелось!
Как радует свет – в это же невозможно поверить!
– Ура! – донеслось из наушника.
Свет профессура оценила.
Теперь нужно было спуститься к шлюзу, и увидеть – что с капитаном.
(Придёт время, и это будет сниться Петровичу, но не сейчас. Сейчас есть сны и пострашнее).
Петрович поднял «гармошку» шлема на случай разгерметизации обшивки у повреждённого шлюза. Миновал мембраны переходных отсеков. Вот и основной шлюз…
Всмятку.
И рука капитана торчит из него.
Петрович покосился на индикатор герметизации – норма, рванул перчатку.
Рука капитана была тёплой…
Разбить предохранитель настенного контейнера с оружием и средствами спасения, заткнуть сработавшую сигнализацию, вытащить плазменный резак – было делом двух секунд.
Он резал металл, закрыв и поляризовав шлем.
Вентиляция костюма не справлялась, было душно и жарко. Штурман задыхался, останавливался, снимал перчатки, щупал мягкую капитанскую руку и снова резал.
– Что вы там делаете? – раздался вдруг в наушниках голос Гуниллы. – У вас всё в порядке? Мы вас долго не слышим!
– Вскрываю шлюз, – коротко буркнул Петрович. – Вы перевязали профессора?
В наушниках вскрик, звук удара.
Потом снова голос Гуниллы:
– Это Дымов! Вот ведь мерзавец!
– Не смей её трогать! Гунилла, девочка моя! – Донненквайн, похоже, решил побороться сразу и за жизнь, и за сердце профессора Кроуз.
– А-а!!!
Крики смешались. В каюте происходило что-то странное, но это не трогало штурмана. Петрович резал шлюз.
Тело капитана он извлек с частью железной арматуры люка. Пользуясь невесомостью, доволок до медкамеры, снял предохранитель, втиснул в кокон меддиагноста всё, что было в наличии – и человека, и впечатанные в него ошмётки железа, подключил аппараты систем жизнеобеспечения.
Может быть, Гунилла сможет сделать что-то ещё? Или дополнительное образование медика было как раз у Слободовского? А ведь надо дублировать в экипаже такие важные специальности! Зачем нужны восемь физиков, если нет ни одного медика?!
– Его пример – другим наука! – рявкнул Петрович в сердцах.
– Что там у вас? – откликнулся Донненквайн.
Видимо, в кают-компании произошло перераспределение ролей.
– Готовлюсь выйти в открытый космос, – сказал Петрович. – Унур, слышишь меня? Проверь ещё раз правый шлюз!
– Вы тогда ещё почитайте Пушкина, – попросила Гунилла немного издалека, но штурман услышал.
– Так я дальше не знаю.
– А вы суфлёр включите, в шлеме предусмотрена библиотека классики! – крикнула профессор.
Петрович вздохнул – везде-то влезли эти бабы, всё-то они знают… Время ли ему сейчас думать о Пушкине, пёс побери эту поэзию!
– Шлюз исправен, – доложил Унур.
– Понял и принял, – по-уставному отозвался Петрович.
Теперь он сам отдавал себе приказы.
Тяжёлый скафандр для работы в открытом космосе висел на привычном месте, в нише, справа от камеры антибактериальной обработки. Автоматика помогла Петровичу облачиться.
– Вы там целы? – окликнула Гунилла.
Видимо, она снова завладела гарнитурой.
– …полуживого забавлять, – пробормотал Петрович, вооружаясь на всякий случай дополнительным плазменным резаком.
«Зеркала» сияли в пустоте. Теперь было явственно видно, что обе поверхности – действительно похожи на два зеркала, глядящие друг на друга. В межзеркальном пространстве клубился серый туман. Грани артефактов – терялись в пустоте. Только слева было понятно, где именно кончается зеркальная поверхность. Потому что туда влип корабль.
Его приклеило к условно левому зеркалу, к его верхней левой четверти. Держал межсетевик, конечно, не клей, а, скорее всего, какое-то неизвестное излучение.
Петрович слегка удалился от корабля, используя страховочный шнур, запросил данные с профессорской аппаратуры, свободно и бесстрашно порхающей рядом: может, ему вообще всё мерещится? Но гравианализатор показал, что «зеркала» не эфемерны, и штурман начал рассуждать.
Чтобы попытаться спасти корабль, нужно было освободить его от артефакта. А для этого следовало сначала понять, что за штука «зеркала», для чего они?
Версий было немного. «Плазменный шар» явно летел в мусорную корзину. «Магнитная аномалия» фиксировалась бы даже телескопом. Оставалась «дверь».
Чушь? Возможно. Но если это всё-таки дверь, тогда должен быть и какой-то открывающий механизм?
– Когда же чёрт возьмёт тебя! – выругался Петрович.
Он изучил показания приборов, но это не добавило ему понимания. Тогда штурман прищурил левый глаз и всмотрелся в бледные овалы. Ему померещилось, что пластины зеркал не параллельны. Приборы заявляли обратное, но на глаз… Может, на пару-тройку сантиметров, но…
Критична ли такая погрешность для этаких махин? Если Слободовский прав, и в пустоте висят «двери», то где у них шпингалет? Или балансир? Да и не будет закрываться дверь, если её перекосило…
Штурман привык иметь дело с точной калибровкой. «А если попробовать создать избыточное давление и посмотреть, можно ли подвинуть эту кривую «створку»? – подумал он.
