Кристиан Бэд
Спасай, Петрович!
Посадили Петровича за баранку, дали ему капитана и пилота, загрузили восемь человек научников – двое наших, двое – из Американской Австралии, один из Республики Солнечная Вануату, плюс сериец, и пошлёпал он с ними до Юпитера, к самым этим сенсационным «зеркалам».
***
– Вы не есть понимающий человек, уважательный Донненквайн! – ец Сергий раскрыл глаза, похожие на вылупляющихся личинок и уставился на профессора Икора Донненквайна в упор.
Знаменитый «взгляд серых» ещё леденил кровь в жилах непросвещенных землян, но в научной среде давно привыкли к ецам. Ну, похож инопланетный специалист по астрофизике на утопленника, пролежавшего неделю под корягой? И что? Это не умаляет его научных регалий.
– Не любо, ец Сергий, – поднял густой бас мощный бородатый физик из Сант-Московского университета Добромир Слободовский. – Ой, не любо зыркаете!
Вежливый сериец «зажмурился» от смущения – безвекие зрачки его затянулись серой плёнкой. Он прекрасно знал, что возбуждает в гуманоидах древние страхи, да и взгляд в упор считается на Земле угрозой, но мало что мог поделать с собственными инстинктами, вынуждавшими его выпучиваться перед речевым контактом. Впрочем, он прекрасно видел и сквозь «закрытые» глаза.
Когда Земля подверглась коллапсу, серийцы сразу пришли на помощь. Они были остатками древнейшей расы, чьи предки потерпели когда-то крушение в Солнечной системе. Серийцы долго скрывались от земных телескопов на обратной стороне Луны, но увидев, что творится на голубой соседке, сняли маскировку и помогли организовать спасательную миссию. Теперь они с удовольствием преподавали в университетах объединённой планеты экзотические чужеземные дисциплины, помогали создавать двигатели по образу и подобию собственных и наслаждались научным процессом, без которого жизнь у них теряла всякий смысл.
– Старт вот-вот объявят, а вы опять взялись спорить! – укорила коллег красавица Гунилла Кроуз, тоже профессор астрономии, как и Икор Донненквайн, и тоже из Американской Австралии.
Он прошлась, преувеличено виляя бёдрами в облегченной гравитации. Казалось, ниже талии у нее под комбинезоном два шарика, и они вот-вот вырвутся и улетят.
Донненквайн покачал головой – хороша, что тут скажешь. У него давно были планы на коллегу, но та ухитрялась симпатизировать всем помаленьку, и понять, что она ответит на прямое и честное предложение временного союза, было никак невозможно. Вообще-то, Донненквайн любил чёткие цели и ориентиры, но эти бёдра…
– Я бы посоветовала мужчинам лечь в саркофаги с гелиевыми шариками заранее. Команда сборная, неопытная. Растрясут они ваши седины, – профессор Кроуз вытащила из держателя капсулу с холодным лимонадом и прикусила пупырчатый розовый «сосок».
Сделав несколько больших глотков, она просто отбросила упаковку. Даже в неполной невесомости пустые банки из-под напитков легко примагничивались к мусоросборнику.
– Ну, какие же седины, Гунилла? – Донненквайн нервно пригладил реденькие беличьи волосики, вполне себе русые. – Да и перегрузки в условиях окололунного старта – сплошная формальность. Мы могли бы даже выпить кофе. У меня есть мельдоньки!
– Соблазнительно, – сказала Гунилла Кроуз, – Но я – в саркофаг!
Профессор Донненквайн и легат астрономии Всей Сибирии Степан Дымов проводили ее весьма пристальными взглядами. Дымов вряд ли хотел предложить Гунилле серьёзный союз, но имел накачанное тело и ухоженные усики.
– Женщина на лодье – ко язве! – попытался пошутить Добромир Слободовский, уже наблюдавший все эти косые взгляды, покусывание усов и совсем не научные споры в холле лунной гостиницы, где проживала группа до старта.
Только резидент из Солнечной Вануату Гук Баблгум тихо бубнил что-то в центре кают-компании у большого проектора, создававшего вокруг себя объёмное изображение артефакта. В его восприятии слишком бледная женщина сливалась с белыми стенами каюты. Настоящая подруга, считал он, должна быть мощной синекожей бабицей. И это была его мечта. Подняться в научной карьере, стать известным и взять самую крепкую. Раз в пять толще его самого. Из хорошей семьи. Хотя бы из Чипсов.
– Может, всё-таки кофе? – предложил Донненквайн.
– Я бы вам есть быть сказал бы, – возмутился сериец. – Мы пошли в полёт, чтобы изучать феномен! Какой кофе, тьфу, уважательный профессор!
Смешливый Дымов фыркнул, но шагнул к голоприёмнику, едва не наступив на Баблгума с блокнотом.
– Ну и как у вас с гипотезами, коллега? – спросил он уроженца Солнечной Вануату.
– Сто сорок три! – похвастался Баблгум.
– А дельных? – срезал Дымов и расхохотался.
Баблгум помрачнел, парируя про себя, что у этих англо-русских на уме только женщины и еда, но все открытия почему-то тоже достаются им. А в Тихиде учёные работают не покладая рук, их упорство превозносит весь мир, но где результаты?
Коллапс многое переделил на Земле. Она почти лишилась обеих Америк и части Европы. А острова в Тихом океане стали новым материком – Тихидой.
Но именно коллапс дал толчок космической науке. Человечеству больше не хотелось погибать в неведении. Да и технические изыскания серийцев поддали прогрессу пинка: возникли первые колонии на Луне и Марсе, а потом дело дошло и до полётов к спутникам газовых гигантов Юпитера и Сатурна.
– Опа! – сказал чуткий Дымов.
И тут же корабль дёрнулся, а из динамиков раздался юный голос второго пилота:
– Уважаемые пассажиры, напоминаю, готовность – десять минут. Всем занять положенные для старта места!
Донненквайн пожал плечами и двинулся в разгрузочную с саркофагами, Дымов демонстративно уселся в кресло, пристегнувшись силиконовыми ремнями, а Гук Баблгум вставил в уши затычки, устроился на полу у проектора в позе лотоса и выпал в личный научный мир, параллельный реальному.
Ец тоже пристегнулся в кресле, затянул глаза плёнкой и приготовился вздремнуть. Перегрузки были ему привычны, он мог вынести раз в десять больше, чем подготовленный человек, а окуклившись – и в пятьдесят.
Добромир Слободовский вздохнул, покопался в бороде и ушёл следом за Донненквайном. Он считал, что здоровье всё-таки не резиновое, не все же прошли лётную подготовку, как Дымов. Да и, в конце концов, старт и разгон – всего лишь восемь часов, как раз рекомендованное время для сна.
Неясно, на что рассчитывал Баблгум, поскольку система предстартового оповещения тут же наябедничала второму пилоту, что минимальный набор условий пассажирами не выполнен: хотя бы пристегнуться в кресле они были обязаны.
Второй пилот Унур Мамаутов был молодой стеснительный парень, тоже совсем без опыта (с опытом кораблю достался только первый пилот, он же капитан корабля, Георгий Ре, китаец сибирского происхождения). Унур обратился к Гуку Баблгуму по связи, но профессор заткнул уши на совесть и, разумеется, ничего не слышал.
Да, тихидца инструктировали перед полётом, но думал он тогда о соотношении диаметра зеркал к наклону орбиты, и потому безо всякой задней мысли продолжал сейчас изучать голопроекцию артефакта, вызывая на голограмме различные измерения, строя условные и только ему понятные чертежи.
Унуру нужно было как-то достучаться до учёного, но по инструкции он не имел права вставать. Обратиться к капитану, углубленному в предстартовую проверку приборов, он тоже постеснялся и повернулся к скучающему штурману.
Тот был невысокого роста, богатырского телосложения, с лицом героя из старинных фильмов про покорение Луны.
– Спасай, Петрович! – прошептал Унур и ткнул пальцем в экран, где транслировалось изображение из кают-компании.
Ровно две секунды размышлял Петрович, а потом щёлкнул аварийным тумблером и врубил вибросирену.
Беззвучная сирена сообщила полу и стенам кают-компании весьма приличную амплитуду колебаний, всё затряслось, кроме, пожалуй, подвешенного на гравимодуле проектора.
Амортизационные кресла вполне оберегли Дымова и еца, но маленького Баблгума подкинуло и закрутило волчком. А когда он, ошарашенный, вылущил кое-как затычки из ушей, Петрович выключил сирену и, исходя вежливостью, громко сообщил, разбудив еца:
– Уважаемый профессор, который только что, как юла, крутился! Займите посадочное кресло!
***
Вот так и родилась эта фраза «Спасай, Петрович!». Это уже потом журналисты придумали, что и на пленённом зеркалами корабле полураздавленный шлюзом капитан зашептал в шлемофон: «Спасай, Петрович!»
Но я-то точно знаю, что капитан был в коме, и шептать он никак не мог. Хотя слушай всё по порядку.
