Константин Анатольевич Пресняков
Деревенский миллион
…в зале «Молодежном» прошёл джем-сейшен группы «Мысли вслух». Группу восторженно встречали поклонники. После вступительного номера появление на сцене лидера группы вызвало шквал аплодисментов и восторженные возгласы. Так ещё до начала самого выступления музыкантов встретили их поклонники. Три часа длился концерт, и он был достоин того аванса, который «выдали» им фанаты группы. В программе прозвучали как известные хиты группы, так и новые композиции.
«Джон гопс» музыкальный спецрепортер газеты
«Наш город».
… по слухам из музыкального подвала «кафе Музыкального артиста», известная молодежная группа «Мысли вслух», работающая в жанре социалистического реализма на современном музыкальном поле, совершила очередное успешное турне по залам и клубам среднего Поволжья. У неё имеется достаточно материала для записи первого их альбома, которого никак не могут дождаться поклонники группы.
Слухи собрал и донёс Михаил Несвязный
… по достоверным сведениям группа «Мысли вслух» не то прекратила своё существование, не то временно распустилась, из-за того, что гитарист Михаил Архангородский решил отслужить в Российской Армии.
Муз РИА Поволжья новости.
В городе даёт концерт скандально известная молодежная группа «Мысли вслух». Группа известна тем, что работает в жанре соцреализма, так охарактеризовал её стиль лидер группы. По сообщению кассира зала и данным Интернет сайта билеты уже все разошлись. Хотя ансамбль остался без лидера гитарной группы Михаила Архангородского, который сейчас проходит срочную службу в одной из воинских частей на Дальнем Востоке. По утверждению лидера группы «Мысли вслух», концертную деятельность не прекращает и ждёт своего гитариста для записи альбома.
Из интервью лидера группы
«Мысли вслух» газете «Молодой ленинец».
Это возвышение, называемое Маром,
расположено в глубине степной России
на 51°3’ с.ш., 46°5’ в.д.
По подскакивающей дороге ехал дощатый клеёный фигурный ящик в виде груши с ручкой на конце. Ручку венчала головка, выпиленная в виде древней лиры. От ушибов, пыли и влаги его предохранял футляр. Хотя «ехал» – это было громко сказано – его, конечно же, везли. Он трясся, и это было ему не впервой за двести пятьдесят лет, что он существует. И каких только он дорог не ощущал! И как его только не перевозили!!! Да и дорога эта не последняя для него. Когда только откроют этот нежный и мягкий футляр, обшитый изнутри бархатом, и дадут ему право голоса, он всем покажет, на что способен.
От небольшого райцентра, в глубине провинциальной России, отошёл рейсовый автобус Павловского производства, прозванный в простонародье «Пазиком». В этом автобусе ехали двое молодых людей, им уже было за двадцать, и они были молоды. Сила и Снежана тряслись в салоне автобуса, везущего их в деревню, их тела медленно покачивались в сиденьях, плотно закреплённых на амортизаторах при этом периодически перетряхивая на ухабах их внутренности. Но они, крепко прижавшись друг к другу, помогали себе перенести дорожную трудность. В салоне время от времени от крепкого ухаба поднималась пыль, проявляя себя щекотанием в носу и видимым лучом света. После очередного подскока или провала они одаряли друг друга улыбкой оптимизма одновременно придерживая руками старый футляр с инструментом. Это он, Сила – музыкант, ехал за ней на край света. А ей, Снежане, и рай в шалаше грезился счастливым с ним.
Советская асфальтированная дорога давно уже не реставрировалась, поэтому на ней встречались и ямы, и вымоины, сильно наклоняя салон то в одну, то в другую сторону. Снежане областная губернская власть официально пообещала миллион рублей, при условии, если она, как специалист, будет работать на селе. Она молодая сударыня – выпускница самарского медуниверситета прошла специализацию по терапии и интернатуру по неврологии, а Сила её муж, услышав об инициативе губернской власти в соседней области, решил и её подбить на это дело. Хотя она из этого региона, но не очень хотела это делать. Она не сильно мечтала опять вернуться в сельскую местность. С трудом выбравшись в городской ВУЗ из сельской местности, не из глуши, но из села, грезила себя доктором стационара. В свое время в районном городке она окончила медицинский колледж, а потом как отличница поступила на педиатрический факультет медицинского ВУЗа в крупном российском городе.
Вот она деревня, глубинка России. Школа, сельская библиотека, дом культуры и участковая больница, которую превратили в сельскую амбулаторию.
Им выделили зелёный выгоревшей окраски дом, так называемый «шведский», постройки счастливой советской эпохи. Дом этот когда-то был отдан также молодой докторше и её мужу, и они проработали около пятнадцати лет в этом селе. Но лет семь назад покинули село, после того как бывший председатель окончательно «ушёл» в фермеры из-за невозможности работать, уехали на заработки и они в Москву. На этот дом зарились многие из сельчан, прося его для своих детей, а точнее для новых молодых семей. Власть, в лице главы сельской администрации, твёрдо стояла на своём – дом докторский и в него заселится прибывший врач. И приказали соседям присматривать за домом. Не может крупное село, как их, быть без врача. Когда-то в селе была участковая больница на шестьдесят семь мест. И вот дом, наконец-то, дождался хозяев, и его передали им, вновь прибывшей семейной паре.
Силе Макаровичу, как свободному артисту, тут негде работать, но у него есть своя молодёжная музыкальная группа. Ничего, он решил, что поживёт на селе на её заработок. А потом они вернутся с миллионом в город. И этим своим положением он не тяготится. Что он будет делать здесь среди лесостепных диких Буртаских волков и красивых рыжих, но тоже диких, лис? Сила ещё не знал.
После ознакомления с местом своей лекарской работы Снежана даёт своему другу шанс: открыть в свободном помещении бывшей участковой больницы школу танцев, класс вокала или курсы игры на музыкальном инструменте. Дом культуры, ДК на официальном местном наречии или попросту клуб, закрыт. Когда-то, как им говорили, в советские времена сюда приезжали с гастролями областные театры. Теперь клуб стоит под замком: денег нет ни на содержание, ни оплату ставки культуролога. Его открывает только библиотекарь для выдачи книг, кои сохранились от советских времен. Да, местный фермер дядя Коля по душевной доброте подбрасывает средства на закупку недорогих свежих любовных романов и детективчиков. Когда-то руководителя художественный самодеятельности содержал местный колхоз, он же закупал музыкальные инструменты, привозил кинокартины из районного отделения кинообъединения. Всё это было давно в золотые застойные годы советской брежневской эпохи. В комнате, которую открыла библиотекарь, оказались инструменты вокально-инструментального ансамбля. На них толстым слоем лежала пыль. Последний раз их брали лет семь назад, чтобы поиграть на свадьбе.
– Был тут когда-то один городской инициатор, он женился на местной и работал здесь, – пояснила ему библиотекарь. – В советские времена в колхоз приезжали фабричные шефы для помощи. Он был из этих, женился на местной девушке и остался здесь. Вот он сплотил местных ребят, кто был не равнодушен к музыке. И они давали живую музыку на некоторых праздниках и на свадьбах. А так село без музыкальных традиций, есть несколько гармонистов, что играют на свадьбах. Потом этот инициатор развёлся, и уехал мужичок, который держал в тонусе местных самодельных музыкантов, в неизвестном направлении. Но село это уникальное своей молодостью, – рассказывала библиотекарь.– Вы заметили, что на селе нет старых зданий, нет места для храма?
– Да, я это заметил. Я всё-таки бывал в селах, и везде есть фундамент от церкви или он приспособлен подо что-то, – сказал он ей.
– Село организовано только в советские времена. До этого здесь была только пара домов, да трехэтажное здание от имения барина – генерала, из свиты батюшки царя. Вот и всё. При барской усадьбе – сад, аллеи которого ещё можно наблюдать.
– А вот пруды?
– Пруды эти от царских времен. Последний раз их перед войной чистили, тогда музыки было много и помнили, как чистить пруды. Все пруды эти – искусственные, выложены хорошим крепким кирпичом. Но уже лет восемьдесят они в запустении. Их не спускали и не чистили. Те, кто знал, как и зачем это делать, погибли в войне с фашистами. Был один, который ещё что-то смыслил в этом искусстве, единственный специалист по очистке прудов, но он умер в марте 1953 года от воспаления легких в райбольнице. Как мне рассказывали, он планировал очистить, но не с кем было это сделать. Вот подрастали пацаны, с ними он и строил планы на будущее. Правда, здесь началась компания и многие из них стали разъезжаться из села. Но некоторые старожилы рассказывали, этот человек был родственником того самого царского генерала, и вроде как «не-закон-н-ым сы-ном», – с растяжкой и полушёпотом сказала она. – Его родственники живут и сейчас здесь. … А те из мужчин, – продолжила она по прежней теме, – которые пришли с войны, были хворые и больные, а потом сюда понаехало из соседних сел тех, кто этих традиций не знал.
– Вот вы так хорошо всё знаете. Вы, наверное, из тех старожилов?
– О! Нет. Просто мне по своей должности нужно было знать. Я с тех времен работаю, когда один из секретарей обкома партии, говорил, что нужно историей заниматься. Заставлял создавать музеи при школах и сельские… Вот и мне было задание, я и этим занималась. И многое что выяснила.
– То есть, истории нет?
– Да, у этого селения история только с 23 или 25 года прошлого века.
– То есть менее ста лет!
– Да, – подтвердила заведующая.
Сила качал от удивления головой. «Вот это да», – думал он про себя.
– Здесь была барская усадьба генерала. Вот при нём был заложен сад фруктовый, – указывала она в окно со второго этажа этого ДК. – Там малина, вишня. Сливы, яблони. Аллеи. Их ещё и сейчас можно заметить. Теперь они застроены сараями, хлевами, калдами, курятниками, … а так народ приезжий в своей массе, – рассказывала ему библиотекарша. – Я-то сама окончила библиотечное отделение института культуры в Самаре. Молодое население: только первое, реже второе поколение. Теперь в демократические капиталистические времена ни местным горе фермерам, ни московскому владельцу земель преднамеренно разоренного колхоза нет дела до селян. «Олигарх» только собирает дань с арендуемых земель. Островок демократии лишь в комнатах сельской администрации – бывшего помещении сельского совета. Вы село наше осмотрели?
– Да не совсем, а что здесь смотреть?
– Ну, в принципе, это не город, смотреть нечего. Разве что по саду пройти, который взяли в аренду бывший главбух и главный семеновод. Пруды наши заиленные. Леса! В них даже заблудиться нельзя. Бывшие фермы скотного двора вряд ли Вас заинтересуют. У нас даже известных более менее уроженцев нет. Ну, какого-нибудь там самородка художника, писателя, героя войны. Вон с Белогорья, это село в сторону мара, там хоть уроженец стал генералом. А здесь ничего и никого.
– Прямо так и никого.
– Никого. Если пойдете на наше кладбище, то увидите, какое оно маленькое и не древнее.
– А это, мар, что это такое?
– Это холм, возвышение, местная гора, одним словом ма-ар, – протяжно произнесла она последнее слово. – Вот если на него сходить или съездить. С него красивый вид открывается. Меня муж несколько раз туда возил, красиво. Он у меня шофёром работал, а теперь…, – махнула она рукой. – И мне на нём нравится бывать. Муж не понимает, что там такое интересное. Чтобы не скучать, побывайте там, – предложила она. – Просто красиво и вдохновляемо.
– Обязательно, – пообещал он.
И вскоре Силе такой случай представился. Снежану вызвали в то село Белогорье, и он случайно узнал об этом, она проговорилась, чтобы он сам один обедал. Он упросил его забросить его на это мар, хотя водитель планировал ехать другой дорогой. Но он пошёл на поводу у докторши и провёз их туда, а его высадил. А сами они отправились дальше.
Мар оказался холмом, полукруглой формы, с более крутым обрывом на южной стороне. На вершине он обнаружили металлическую конструкцию, указывающую самую высокую точку. Вид на самом деле был потрясающий. Слегка засеянное искусственно елями возвышение, которые уже несколько десятков лет проросли. Под ногами он увидел множество самых разнообразных трав, которые, он с трудом, вспоминал из своей школьной поры. И много ковыли… Сила и сидел, и стоял, и обходил, рассматривая разные стороны с холма и на самом деле ему было хорошо в этом месте. Простор степи он ещё никогда так не рассматривал внимательно далеко, далеко…
У него в голове роилась мелодия, рождаемая воем ветра на вершине, криком птиц, стрекотанием кузнечиков, … и тёплым поднимающимся воздухом….
Теперь в демократические капиталистические времена ни местным горе-фермерам, ни московскому владельцу земель, до преднамеренно разоренного колхоза и до селян нет дела, – вспомнил он слова библиотекарши. – «Олигарх» только собирает дань с арендуемых земель. Островок демократии существует лишь в помещении сельской администрации – бывшем помещении сельского совета. Как-то приезжал бывший селянин, который ещё в советские времена уехал на Украину на побережье моря работать, в какой-то портовый город. Он устроил здесь в местной колхозной столовой малое предприятие по изготовлению йогурта, сметаны, сливок и отправлял их в города. Но поставил управлять местную бабу, которая его обворовала.
– Как это так?
– Она получала молоко от селян, а потом перестала платить им за сданное ей молоко, – поясняла она. – А хозяин этот остановился в Саратове. Он приехал, его задержали и в суд. Суд присудил им выплатить за молоко. А это баба как бы ни причём. «Я делала всё, как он велел». Вот так и остались мы ни с чем. Полгода мы получали хорошего качества и йогурт, и сливки от него, пока он сам здесь устраивал это своё предприятие. А потом уехал и её назначил. А она стала верховодить. Вот сейчас и стоит оборудование в столовой. У него ведь родственники здесь живут. Правда, пенсионеры. Нельзя баб ставить руководить – всё дело проворуют, – вспоминал её речи Сила.
Светло-жёлтая зелень подходила к возвышению, которая выделялась холмом на степной равнине. К холму прямой линией вела практически малозаметная грунтовая дорога, а на его вершине она терялась в зелени. На вершине возвышения, называемой местными жителями «Маром», виднелись обильно растущие деревья и, по-видимому, хвойные. По обочине дороги местами можно было различить траву. Наступивший сентябрь заставил поблёкнуть ту зелень, которая буйствовала ещё несколько недель назад, превратив её в бело-зелёную даль. Всё чаще и чаще набегали светло-серые облака, которые иногда проливались холодными каплями осеннего дождя. –
Вечер сменила ночь как-то внезапно: заголосили петухи, возвещая о наступлении полуночи.
– Что это петухи раскукарекались? – спросил молодой муж свою всезнающую жену, за которой он приехал в эту сельскую глушь.
– Наверное, больной какой, или у них привычка такая тут, – устало ответила она ему, засыпая на его плече…
Он, Сила, упросил водителя Володю, дочь которого стала ходить к нему на уроки, отвести его на ту гору с юга села, заинтересовавшую его.
– Да чего там. Ничего особенного. Есть вышка, это знак определения верхушки и точные координаты верхушки. Вот и весь этот мар. Когда в молодости мы туда на лыжах ходили, там коротенькие сосёнки росли. Сейчас они подросли. Мы школьниками пешком ходили туда и оттуда. За горой, за маром, там небольшой прудик и полевой стан для механизаторов. Вот там механизаторы и трактористы в страду обедали и мелкий ремонт делали. Поэтому через этот Мар мы часто пешком ходили или на велосипедах ездили к отцам. Вид там интересный для нас, пацанов, был. Сейчас …
– То есть вы туда пешком ходили?
– Ну да!
Утром он заехал за ним, и они отправились на Мар.
– А почему вы его маром зовёте?
– Не знаю, – пожал плечам Володя. – Так все говорят. Я с детства слышу: «Мар, Мар»…
Они тихо въезжали наверх. Практически на самой верхушке – лёгкий изгиб, после чего дорогу пошла уже вниз. И он в очередной раз был доставлен на это возвышение.
– Вот тут, наверно, мы остановимся, выйдем и посмотрим, что тебя здесь заинтересовало… – выйдя из салона, они пересекли дорогу и слева стали подниматься на самую вершину. Тут он заметил металлический каркас географического знака.
– Эх, да ты в кроссовках! – удивился Володя.
– А что? – Сила непонимающе посмотрел на него.
– Если честно, то из наших ребят сюда никто не забредает без кирзы. Молва идёт, будто здесь змеи водятся. Поэтому летом мы сюда не ходили мальчишками. Зимой-то их нет. А когда стали взрослыми – только в сапогах.
У него где-то в душе зародился страх. Но он помнил, что пресмыкающиеся там, где вибрация не живут. А дорога, он видел, накатана была хорошо.
– А сколько раз в день через эту дорогу на машинах проезжают? – спросил он Владимира.
– Не знаю. … Дак… этак,… а зачем тебе это?
– Если машины часто проезжают, то от вибрации пресмыкающиеся жить здесь не смогут. Они не выдерживают сотрясения.
– Так здесь за день К-700 проезжает раза два точно! … А уж грузовики – раз десять, ещё легковушки в райцентр через это проезжают. Не город, конечно. Ну, раз тридцать туда-сюда за сутки это точно. В советские времена, когда колхоз работал, то и того часто.
– Ну, тогда пошли, – успокоил он больше себя, чем Владимира.
Они подходили к вершине, поросшей сосняком. Между сосёнок росла степная трава, да любитель степного ветра – ковыль.
– А сосёнки, я так думаю, искусственные посадки, – он обратил внимание своего спутника на ровный ряд росших хвойных деревьев.
– Да я не помню того, чтобы здесь сажали.
– Ну, ты смотри, они ровными рядами растут. Так ведь только по линейке могут высаживать.
– Ну, может быть, – согласился с ним Володя.
– Ты лучше посмотри, какой вид! – указал ему Сила.
И чем он больше отрывал глаза от ног и земли, всё-таки где-то страх у него был из-за слуха о змеях, тем больше он начинал волноваться от открывающей красоты дали.
– Слышал я, что однажды кто-то привозил крутой морской бинокль и смог рассмотреть в него даже какие-то города. Я таким биноклем не владел, не могу сказать, правда, это или просто развод лохов.
– А здесь очень крутой спуск. Мы ведь поднимались с северной стороны? – спросил он Владимира.
– Да! Это все знают, что южный склон здесь круче. Поэтому мы сюда на лыжах поднимались, чтобы потом вот с этого южного склона скатиться, как с горы. Мы это знаем.
Сила крутился на вершине горы. – Ну, видишь?! … Какой вид!.. Какой горизонт! … Видище какое!
Вечером, они вместе уже лежали в постели. Снежана, прижавшись к нему, спросила, не скучает ли он по своей музыкальной деятельности.
– Ты знаешь у меня, кажется, рождается гениальная идея.
– У тебя всегда они рожаются. Только вот я боюсь, что твоей идее стать известным музыкантом, я мешаю. Теперь ради меня ты застрял в этой дыре. Когда мы ещё миллион получим? А у тебя уходит время.
Он рассказывал свою идею:… – Ты спишь? … Ты меня не слышишь? – спросил он её в очередной раз и услышал мирное, тихое дыхание. «Эх, такую идею я тебе рассказал, а ты не понимаешь, что я задумал», – проговорил он почти про себя, чтобы не разбудить свою любимую.
Он вспомнил, как бегал к ней в Арцибуховскую тюрьму, так называли общагу студентов-медиков. Ему тут вспомнились сергеевский стих, говорят, его когда-то написал студент-медик своей любимой, тоже доктору, не то жене, не то невесте. И тихо стал читать.
……………………………
Помнишь в юности нашей далёкой,
Институтской прекрасной поры,
В коридорах общаги толкались,
Арцыбушевской старой тюрьмы
Арцыбуха родная манила
Студиозусов джинсовый стиль.
Танцевали под «Битлз» мы упрямо,
И бежали смотреть водевиль.
Там за Волгой в вечерней прохладе,
Сбросив зной уходящего дня
Под аккорд разбитой гитары
Пела песни со мной у костра.
……………………………….
– Ну ладно, давай будем спать, – проговорил он всё также тихо и поцеловал её в милый лобик.
Через пару дней он сам пришёл на мар пешком. При этом он пришёл рано утром с гитарой и флейтой и парой пластиковых бутылок с водой «Кувака». Расчистив себе площадку рядом с металлической вышкой, обозначающую наивысшую точку, он сложил из хвороста костёр, окопав почву, сел и стал играть то на струнах, то на духовом. Звук музыкальных инструментов разносился далеко, будоража его плоть. И ему было приятно ощущать, как его музыка летала над широким простором. Вскоре он стал замечать как много на этой вершине живности. Вот где-то рядом стрекотали стрекозы, чирикали воробьи и хлопали крыльями стрижи. Высоко в небе кружились ласточки. Шелестела ковыль, а по листьям растений ползали муравьи и какие-то жучки. На ветках елей присели птички, раскачивая и дополняя звук в акустику пространства. Слышен был свист, вой ветерка. На бледно-голубом прохладном небе плыли редкие высокие белые облака. Немного поиграв, он ощутил, как снизу его поднимал нагревающий воздух движением верх. И чем дольше он играл, погрузившись в музыку, тем меньше он ощущал опору для пятой точки. Утолив жажду водой «Кувакой» он продолжил дальше наигрывать. Вдали показался легковой автомобиль, который медленно приближался к вершине. Вблизи он оказался «Нивой» жёлтого выгоревшего цвета. Не останавливаясь, автомобиль оказался справа за его спиной, и вскоре звук его мотора уже пропал. Играя, он поздно заметил, как из-под возвышения вышла лошадка, сбегающая под гору с открытой тележкой, на которой сидели трое человек. Оказывается, это возвышение жило своей жизнью. Солнце уже уходил на запад, но было ещё высоко, когда он решил отправиться в селение Дубровское, а то жена будет беспокоиться. Он сходил с холма и долго, долго шёл, периодически подкрепляя себя «Кувакой».
Через неделю он стал обзванивать своих друзей, ребят, кто с ним работал в команде «Мысли вслух» и предложил необычный концерт. Есть, мол, небольшая гора, точнее холм среди полной среднерусской равнины. Называется мар – одним словом. И там можно сделать мощную концертную программу, для которой написано несколько композиций.
– А где это?
– Это почти на краю Земли.
– Туда хоть можно добраться?
– О, да!
– А как?
– По воздуху, аки птицы.
– Слушай Макарыч, у тебя «крыша» не прохудилась в российской глухомани? Ты что такое говоришь?
– Вот я сейчас сижу здесь и говорю с тобой. Если у меня «поехала крыша», значит и у вас она поедет. Это такое место! Отсюда вид. … Отсюда я знаю и вижу, что ты делаешь. … Ты сейчас крутишь у виска и показываешь на трубку смартфона Маринке мимикой, что я сошёл с ума. А зря! Приедешь, сыграешь, и твоя восторженность уйдёт не только в космос, но отсюда по всей Земле разнесётся.
– А что это такое Мар?
– А я сам не знаю и местные не говорят. Попробуй поискать по словарям и энциклопедиям. Мне-то сейчас некогда. Ну, вы приедете принять участие? … А для Маринки я тоже найду здесь место в этом действе…
Коллеги его команды стали наведываться к ним, посмотреть, как Сила Макарыч устроился с женой на новом месте. Добраться оказалось, для тех, кто имел свой автомобиль, легко. По классическим российским мерками, поселение можно было назвать деревней, так как в нём не было христианского храма. По этническому составу превалировали русско-мордовский этнос с небольшой чувашской примесью. Говорили, что здесь даже одна татарская семья жила. Хозяин-татарин был парторгом, затем председателем колхоза, а потом развалили всё. У него было два сына. Один где-то под Москвой с русской женой живёт, другой – с черноволосой русской женой в областном центре устроился. У второго сына жена больше была похоже на татарку, чем его сын.
Вот однажды приехавшие ребята и разговорились друг с другом.
– А ты знаешь, что такое русский человек? … – сказал один из них другу.
Тот неопределённо пожал плечами.
– А я знаю. Русский – это значит рыжий.
– Откуда ты взял, что русский означает рыжий? – ехидно ухмыльнулся Сила.
– Это по цвету волос. Есть же негры, чёрные по коже. Есть белые. А есть русые – рыжие по цвету волос. Вот русские это и есть рыжие. Русский – это рыжий.
– С чего ты это взял? Почему это русые и рыжие одно и тоже?
– Есть труд какого-то философа, … западного, так вот он исследовал первых европейцев. И установил, что первыми были рыжие люди. А рыжие занимали всю Европу. А потом их выдавили на север черные люди эллины, понтийцы, эллинойцы из передней Азии. Это уже смуглые чёрные и рыжие остались там. А слово рыжий появилось из того, что если латиницей писать русский, в смысле рыжий, то оно пишется как рыжий. Буквы ы в латинице нет и звука нет. А у потомков фраков сарматов и кельтов есть, в том числе и русских, звук ы есть. А писать как-то надо рыжий, вот он писался Russ, что значит рыжий. Так вот я ощущаю, что здесь на этой…, как его Мар, мару, захоронен Великий Русский древности. И я хочу отметить тризну на его могиле.
– Да ты что! Ты это… всерьёз русский это значит рыжий?
– Я свихнулся!? Ты хочешь сказать об этом? Нет, ты просто не знаешь культуры нашей. Ты знаешь, что такое христианский алтарь? Это место совершения магических действий на костях святых …
– Что-что?.. Ты что, это всерьёз?
– А ты что не знал, что христианские проповедники свои магические действия совершают на костях Великих святых? И под их алтарём находятся плоть святого. Чем больше величия у святого, тем сильнее и крепче происходит магическое действие. Такие вот речи велись, когда приезжали ребята.
Не единожды Сила делился со своими ребятами желанием сыграть на вершине мара музыку.
Тут же один их них набрал номер по мобильному телефону, и сказал Силе, этот человек, который любит необычные джем-сейшны.
– Вот и я хочу совершить это действие на могиле Великого святого, Великого русского святого. Ты не представляешь, какое это место! Степь, русская степь, … – напел мотив известной песни в конце их телефонного разговора.
– Да это же стихи Инны Гофф! – послышалось в трубке телефонного аппарата, – ты что, уже плагиатом занялся там, в своей деревне?
– Верно, и это произведение будет вставлено. Здесь будет звучать вся музыка русская и мне нужно собрать большую команду. Зрителей не будет. Будут музыканты. Точнее будет только русская музыка. И я совершу Великое симфоническое действо на Мару. Если ты согласишься, я тебе вышлю твою часть нот.
– Слушай, а там остановиться есть где, если собираешься столько человек собрать?
– Попробуем. Но если захватишь палатку, то это будет ещё лучше. Кто-то приедет без неё. Но учти, там последние двадцать километров нужно будет пройти пешком, неся инструмент и костюм на руках. Самое главное инструмент! Нельзя везти его, нужно нести на руках последние двадцать километров.
– Ну, ты даёшь! Это что за глухомань такая, куда даже транспорт не ходит?! Или условие у тебя такое?
– Это не моё условие. Это не я такое дал. Ну, ты не расстраивайся, у тебя ещё нечего… А вот как мне быть с фортепьяно? Мне нужно его как-то сюда доставить.
– Да ты что?!
– Это условие…
– Ну, это будет интересное мероприятие. Да! Я даю согласие. Я буду. Может, кого еще сагитировать, на это?
Из рук Силы выхватил трубку хозяин телефона и сказал, крича вдогонку:
– Агитируй, места чудные, природа чудная. Степь, небольшой лесок, но нет водоёма, то есть, нет реки, это не бардовский, это чисто музыкальный сейшн будет. Давай ждём от тебя известий.
– Всё, Силыч, этот чувак на аркане, но притащит человек десять точно.
Сила упросил фермера дядю Коля, как для себя определил он его, взять их в машину. Его жене нужно было быть в ЦРБ, её вызывали. Так как освободилась из оргметодкабинета, куда приезжала его жена. Пока дядя Коля заезжал по делам то в одно, то в другое место, он ездил вместе с ним.
– А ты что-то затеял? Слух идёт по селу, – завёл разговор дядя Коля, когда они ждали его жену у больницы.
– Дядь Коль, я сам-то ещё не успел подумать, а Вы уже знаете!? … Я решил организовать концерт для музыкантов на воздухе, – ответил ему Сила.
– Так ведь не заработаешь же ничего.
– Дядь Коль, … понимаете… для музыканта иногда не нужно зарабатывать, иногда он просто хочет раскрепоститься и выплеснуть из себя… как индивидуально, так и в группе. То есть послушать себя, побыть в звуке. И поэтому часто музыканты играют там, где, как в поговорке, Макар телят не пас. Так вот и это. Это для него самого для музыканта… Истинный музыкант это такой сдвинутый по фазе индивид, которому комфортно в звуке и особенно гармонично в существующих звуках. Поэтому приедут истинные музыканты, для которых звук это всё. Вот увидите.
Они ездили по райцентру, по делам дяди Коли фермера и он рассказывал о жизни сельской.
– Понимаешь, в девяностые годы я был председателем этого колхоза. Был молод. До этого был управляющим того села за маром. … Потом меня избрали в правление, … а затем колхозники меня выбрали председателем. В девяностые годы, когда нас целенаправленно банкротили, мы смогли построить дорогу и протянуть газопровод. Планировали, сколько заработаем денег на газ, то есть нужно провести газовые коммуникации по колхозу. Дорога нам нужна была, твёрдая асфальтовая дорога, по которой мы ездим в райцентр и сейчас. Премии колхозниками.
– Выходит, советская плановая модель экономики была правильной? – спросил его Сила, посматривая в лобовое окно автомобиля фермера.
– На Западе, между прочим, – каждый президент корпорации имеют планы на десять лет вперёд. Фирма поменьше руководствуются пятилетним наброском, директор завода мыслит трёхлетним планом. Ежегодный план, как правило, сверстан, скажем, в Японии и для простого рабочего. Между прочим, это всё они переняли у нас, у советской системы… И мы, когда газифицировали деревню, провели и дорогу за мар, крепко привязали то село к центральной усадьбе. … В бандитские девяностые … – дядя Коля хотел продолжить, но его перебил Сила.
– Вы были председателем колхоза? – уставился он на дядю Колю.
– …!? Да. Что, не похож … я на председателя? Моё отделение было одним из лучших.
– Я почему-то думал, что фермеры другие, – сказал он, рассматривая его загорелое, с лёгкой щетинкой овальное лицо, с чистой зелёной радужкой глазных яблок.
– Какие это другие российские фермеры, … вроде американских ковбоев? …
– Ну, если не американских, то что-то типа французских или английских, или … мексиканских. Нет, наверное, канадских.
– А ты видел канадских?
– Если честно, я не видел и не знаю ни тех, ни других, ни третьих. Только в американских фильмах.
– А, всё понятно…
– После того как Ельцин стал президентом. … Ты хоть знаешь, кто такой Ельцин? – спросил дядя Коля.
