Коллектив авторов
Семья, брак и родительство в современной России

Материнская культура и структура интеллекта

В. А. Буров (Москва)

Неотделимое некодифицируемое знание в структуре интеллекта имеет основания в получаемом человеком опыте, который начинается еще до рождении. Мир внутриутробного развития и мир младенчества, мир детства формируют свою составляющую опыта, которая остается вне поля зрения человека, но не менее важна, чем его последующие приобретения.

В [1] мы рассмотрели роль зеркальной системы в передаче неотделимого знания, легко отслеживаемые и измеряемые проявления работы этой системы – подстройки в общении, нейробиологический резонанс. Сегодня мы еще не можем определить масштабы таких подстроек и резонансов. Но совершенно очевидно, что подстройки и резонансы младенца с матерью (бондинг), опыт детства являются исходным первичным опытом человека. Вытесняется ли этот опыт более поздним или управляет человеком на протяжении всей его жизни, передаваясь ему от предков, а далее от него через поколения как программы активности?

Мы полагаем, что такие программы становятся культурно-антропологическими особенностями активности человека. Есть целый ряд индикаторов того, что материнская культура как опыт этих первичных миров оказывается некоторым культурно-антропологическим ядром неотделимого знания человека, действующим всю его жизнь.

Например, естественно предположить, что техногенная цивилизация усиливает актуальную для этой цивилизации работу систем зрительного восприятия и слуха, но ослабляет восприятие человеком его активного движения и работы внутренних органов. Сравнение особенностей восприятия у студентов, представляющих народы техногенного мира, и студентов, представляющих народы традиционных культур, полностью подтверждают это предположение.

Мир младенчества, когда руками матери все дается как по мановению волшебной палочки, позже закрепляется в сказках и мифах, где чудо является нормальной реальностью. Эта детская вера в чудо, в возможность оказаться в мире, где действуют желаемые тебе правила, заложена в ранний опыт в самых разных формах и руководит людьми в самых различных ситуациях более позднего взрослого мира и профессиональной деятельности. Попадая в ситуацию высокого уровня сложности, человек редуцирует ее и принимает решение, управляемое опытом его детского мира, близкого к «золотому веку». Такой опыт нейронально закладывается в миндалевидное тело и действует мгновенно, минуя неокортекс – осознание ситуаций.

Материнская культура как исходный опыт становится культурно-антропологическим фактором развития общества, экономики и производства. В Америке европейцам для репродукции своей модели экономики пришлось заменить коренное население африканцами. В СССР на предприятия, создаваемые на территориях народов с традиционными культурами, приходилось завозить рабочих из европейской техногенной зоны. Арабские страны, даже имея высокие доходы от продажи нефти, и даже создав условия всеобщего высшего образования, не могут перейти к современному технологическому укладу. Культурно-антропологический разрыв во всех этих случаях оказывается непреодолимым. Население свой жизненный уклад буквально получает с молоком матери.

Сегодня, когда мы ставим задачу перехода к новой модели экономики и производства, важно учесть этот многовековой и общемировой опыт. Надо очень задуматься над тем, какое исходное культурно-антропологическое ядро неотделимого знания получает человек с молоком матери, задуматься о формировании необходимой для становления новой модели экономики и производства исходной материнской культуры и культуры семьи. Инвестиции в такой проект могут дать эффект формирования человеческого капитала, превосходящий эффект от вложений в профессиональное образование. Что это действительно так, мы можем видеть по положению в богатых странах с сырьевой экономикой, где отсутствие потенции к новому технологическому укладу можно объяснить только антропологически.

Но можно ли как-то компенсировать неэффективные для вхождения в новую модель экономики установки культурно-антропологического ядра неотделимого знания?

Что это вполне достижимо, нам показывает приводимый нами в [1] опыт А. В. Куликовской работы с младшими подростками, приведенный в этой книге опыт школьного психолога Г. Коноваловой, многочисленные опыты трансляции неотделимого знания в резонансе зеркальных систем.

Но лучше было бы не корректировать, а исходно закладывать в структуру интеллекта будущего специалиста нужный исходный опыт.

Неотделимое знание специалиста является высокопроизводительной составляющей интеллектуального капитала современной экономики. Оно проявляется в многомерном видении специалистом профессиональных ситуаций, в различениях этих ситуаций, транзакциях (единицах коммуникативного взаимодействия) профессиональной коммуникации, которые не поддаются представлению в действующей модели науки и образования.

В своих исследованиях мы структурировали неотделимое знание на основе новых открытий когнитивных наук и в этой структуре выделили нейрональный формат: паттерны активности мозга. Эти паттерны являются частью культуры, входят и в материнскую культуру, передаются ребенку.

Используемая в образовании удобная для социальной коммуникации модель объективного знания стороннего наблюдателя имеет особенности задействуемых ею паттернов активности мозга. Транслируемые образованием редукции к этой модели знания (нормы эффективной социальной коммуникации, образования и науки) оказывают на развитие психики человека детерминирующее воздействие. Доминирование этой модели знания в социальной коммуникации привело к формированию культурно-антропологического типа человека с определенными доминирующими паттернами активности мозга и связанными с этими паттернами доступной сложностью знания, эмпирическими (опыта), перцептивными (восприятия) и транзактными (коммуникативного взаимодействия) базами.

Произошло выведение за скобки развития других паттернов активности мозга, других эмпирических, перцептивных и транзактных баз. Важнейшая, наиболее производительная часть профессионального знания была признана «неотделимым знанием», передача которого технологически невозможна.

Недостаточный уровень доступной сложности знания и затруднения трансляции неотделимого знания мы определяем как критическую когнитивную проблему образования и технологического развития.

Мы обнаруживаем нейрональный культурно-антропологический кризис: препятствием для дальнейшего развития экономики становится доступная сложность знания, ограниченная доминирующими паттернами активности мозга.

Разблокировать проблему позволяет обращение к открытой нейробиологами зеркальной системе человека. Зеркальная система – это нейрональный механизм непроизвольного повторения форм активности другого.

Нейробиологический резонанс определяется нами как феномен обеспечиваемой зеркальной системой человека передачи паттернов активности мозга: повышение активности мозга обучаемого, повторяющего картину активности мозга обучающего.

Мы разработали нейропсихологические методики косвенного (по активизируемым психическим функциям) отслеживания этого резонанса в профессиональной коммуникации и методики формирования специальных эмпирических (опыта), перцептивных (восприятия) и транзактных (коммуникации) баз специалиста для работы с транзакциями зеркальных систем. Опыты такого расширения транзактной базы специалиста определили возможность резкого повышения доступности обучающемуся сложного неформализуемого многозначного знания.

Покажем работу этих транзакций, используя представление об автопоэзисе – постоянном самосоздании.

В 1974 г. чилийские нейробиологи Матурана, Варела и Урибе сформулировали представление о том, что общий текущий продукт активности живой клетки не меньше, чем сама клетка, – продолжающееся создание самой себя. Они назвали данный процесс autopoiesis, или самосозданием.

Новое понятие сразу получило большой резонанс в научном мире. Стали говорить об автопоэзисе человека и общества, социальных систем и систем знания, общий текущий продукт активности которых теперь представлялся не меньшим, чем они сами.

Открытие автопоэзиса радикально переворачивает представление об объемах нашей активности и объемах управляющего этой активностью неотделимого знания.

До него выделяли и рассматривали осознанную целенаправленную деятельность и скрыто управляющие нами неосознаваемые установки. Однако, хотя термин автопоэзис или аутопоэзис замелькал на страницах научных журналов, осознание новой открывающейся картины мира нашей активности и практическое освоение этого открытия происходило медленно. Надо сказать, что в биологии Матурана видел автопоэзис весьма ограниченно – без осознания субъектом и осознанного им управления, а более широкое понимание было сформировано уже в результате дискуссии с этим биологическим пониманием автопоэзиса социологом Луманом.

Открытие в конце 20-го века в биологии и социологии гигантской ненаблюдаемой сферы активности – автопоэзиса можно сравнить с открытием в начале 20-го века в психологии столь же значительной сферы бессознательного. Сопоставляя такие формы активности, как автопоэзис и деятельность, в параллель с этим открытием в психологии, мы при использовании классических моделей науки можем сказать, что деятельность находится у нас на виду и наблюдается самим ее субъектом, а автопоэзис скрыт от субъекта в глубинах сложнейших процессов, не наблюдаемых без научных приборов. Но психологические и изучаемые антропологией традиционные практики показывают, что эти глубины не так уж и скрыты от человека, а даны ему в его переживаниях своего состояния. Более того, в основном для всего живого кондиционном общении – общении путем обмена не словами, а состояниями, оперируя сформировавшимися в культуре с древних времен образами этих состояний, человек получает реальный доступ к этой гигантской сфере скрытой от него его активности.

Системы, осуществляющие свой автопоэзис, сами определяют свою границу, отделяющую их от мира, в который они погружены. По словам У. Матурана, они «сами себя вытягивают за волосы». Поэтому возникает ситуация изменения этих границ при управлении автопоэзисом – переопределение своего выделения человеком себя из мира. Для человека в таком определении участвуют культурные коды общества, и, работая с культурными кодами, мы можем получать значительные жизненные и социальные результаты.

Обращаясь к когнитивному ракурсу автопоэзиса, можно сказать, что социальный системный уровень знания и нейробиологический уровень внутреннего знания человека являются его социальным и внутренним знанием своего автопоэзиса и могут участвовать в управлении автопоэзисом.

Рассмотрим когнитивный ракурс опыта нейробиологических резонансов как вмешательства в управление автопоэзисом – постоянным самосозданием человеком реальности себя и своего мира.

Во время экзамена очень сильно заикающаяся студентка третьего курса психологического факультета попросила меня поставить ей тройку без выслушивания ее мучительного ответа. Но я сказал ей, что оставаться заикой на третьем курсе психологического факультета просто непрофессионально. Я предложил ей изменить ее больное самоощущение на здоровое и запомнить это нормальное состояние. Для этого прямо на экзамене помог ей выстроить переживание возникающего от макушки ощущения раскрытия замкнувшего ее пространства отчуждения от других и переживание соединения через это раскрытие с сущностно связанным с нами миром, с миром Святой Руси и Богом, опираясь здесь на образ известной картины Ильи Глазунова. Тогда речь девушки сразу стала свободной, и сама она прямо-таки освободилась от чего-то, и стала очень красивой, по Р. Бендлеру и Д. Гриндеру, превратилась «из лягушки в принцессу».

Приведем еще один пример работы на занятиях со слушателями-психологами.

Объясняя свой метод работы с резонансами и состояниями в собственных онтологиях миров активности, я предложил обучающимся у меня психологам попробовать отследить свое субъективное чувствование реальности в форме репрезентаций образов, как это делают сегодня многие в психотерапии, и произвольно трансформировать возникающий образ до достижения ощущения позитивной трансформации репрезентированной образом ситуации. Так как работали по курсу психологии общения, предложил использовать эту методику в общении. Опробовав методику, слушатели оценили ее как удивительно эффективную по воздействию на поведение партнера и коммуникативную ситуацию.

Одна из слушательниц воспользовалась методикой во время конфликта с сыном – старшим школьником. Юноша вел себя недопустимо грубо. Она репрезентировала ситуацию в визуальный образ. Получилась разделявшая их черная гора. Она стала наполнять ее золотым солнечным светом. Когда цвет горы изменился, возникло явное ощущение упавшей преграды. Сын бросился на колени, обнял ноги матери и стал извиняться.

Мы видим, что нейробиологические резонансы у человека могут вмешиваться в управление автопоэзисом и связаны с культурой (действием культурных медиаторов), включая культуру семьи и материнскую культуру.

Литература

1. Буров В. А. Когнитивные коммуникации в онтологии сложности. Передача неотделимого знания. М.: ООО НИЦ «Инженер», 2014. 128 с.

Роль личностных ресурсов приемных родителей (матерей) в преодолении психологических трудностей

О. В. Варламова (Москва)

Автор выражает благодарность своему научному руководителю Бариновой О. В.

Сложности интеграции в семью приемного ребенка, а также специфика психологических трудностей принимающих родителей видятся актуальными проблемами в силу распространенности случаев ухудшения отношений между членами семьи в результате приема и даже возврата детей в учреждения.

Приемный ребенок – зона повышенной внутренней ответственности принимающих родителей, их повышенных опасений, неуверенности в перспективах. У родителей отмечается диссонанс в представлениях, теоретических знаниях и тем, с чем они сталкиваются при появлении приемного ребенка дома. Психологическими трудностями замещающих родителей часто отмечаются такие, как «преувеличение своей ответственности за то, что происходит с ребенком, не всегда адекватное использование методов наказания и поощрения, отсутствие эмпатийно-эмоционального контакта» [2, с. 3] – все это осложняет становление эффективных и позитивных взаимоотношений, дисбалансирует развитие всей семьи. Таким образом, процесс интеграции приемного ребенка в семейную систему замещающих родителей является стрессовым, что отражается в ощущениях усталости, раздражительности, чувстве непонимания со стороны супруга или значимых близких.

Принимая во внимание системность факторов семейного функционирования, тем не менее, при исследовании данной проблемы нам хотелось отметить и проанализировать именно индивидуально-психологические особенности, прежде всего, замещающих матерей – как наиболее значимых взрослых при построении детско-родительского взаимодействия, – поскольку успешность и сглаженность процесса «встраивания» нового члена в семью, эффективность и позитивность ее функционирования будет напрямую зависеть от возможностей матери для преодоления психологических трудностей, ее толерантности к стрессовым ситуациям.

С целью исследования причин психологических трудностей матерей при установлении отношений с приемным ребенком были исследованы особенности семейного взаимодействия по основным характеристикам, таким как: особенности межличностной коммуникации и родительских установок, способы разрешения конфликтов, их субъективная оценка удовлетворенности жизнью в целом, а также воспринимаемой социальной поддержки.

Было выявлено, что значимые различия между группами испытуемых, имеющих и не имеющих психологических трудностей с принятием ребенка существуют по следующим признакам: индексу жизненной удовлетворенности, по воспринимаемой социальной поддержке, по предпочтению ассертивной стратегии преодоления стрессовых ситуаций – у группы, не имеющей трудностей, показатели выше.

Данные результаты можно интерпретировать так, что дефицит навыков ассертивного преодоления трудных ситуаций, приводит к тому, что «работает» привычная, неэффективная, стратегия реагирования, которая не приводит к удовлетворительному разрешению ситуации и поддержанию позитивных внутрисемейных отношений. Помимо этого, субъективные переживания по поводу недостаточной поддержки окружения также создают в целом повышенный негативно-эмоциональный фон, что делает матерей более раздражительными, менее самоуверенными, менее оптимистично настроенными, снижается их удовлетворенность жизнью.

Для анализа причин восприятия ситуации как стрессовой, а также анализа адаптивных возможностей приемных матерей в стрессогенных ситуациях, представилась перспективной основой концепция, предложенная С. Хобфоллом (Теория сохранения ресурсов, ТСР). Согласно данной концепции, стресс возникает в ситуациях, представляющих угрозу потери ресурсов, или фактической потери ресурсов, или отсутствия адекватного возмещения истраченных ресурсов, когда вложение личных ресурсов для достижения желаемого значительно превышает результат [4]. Потеря ресурсов, а тем более нарушение баланса между приобретаемыми и теряемыми ресурсами в сторону бо́льших потерь влечет за собой утрату субъективного благополучия, переживается как состояние психологического стресса и негативно сказывается на состоянии личности [3]. Н. Е. Водопьяновой была произведена адаптация перечня ресурсов, предложенного С. Хобфоллом, в результате он был сокращен с 74 до 30 пунктов для российской выборки.

И действительно, по результатам исследования были выявлены значимые различия между группами испытуемых, имеющих и не имеющих психологических трудностей с принятием ребенка по индексу субъективной оценки потери/дефицита ресурсов – по этому признаку показатели были значимо выше в группе, имеющей трудности.

Теория сохранения ресурсов связывает адаптационные возможности человека с наличием у него личностных внутренних и внешних ресурсов. При этом успешность совладания зависит как от знания собственных возможностей (ресурсов), так и от умения правильно их использовать.

Таким образом, при оказании психологической помощи, осуществлении психологического сопровождения семей, воспитывающих приемных детей, при подготовке кандидатов в приемные родители необходимо уделять особое внимание работе с субъективными ресурсами – анализу ресурсного запаса, повышению ресурсных свойств, навыков и способностей: ассертивного поведения, навыков психической саморегуляции, поиска социальной поддержки – все это будет способствовать как личностному росту приемных родителей, так и повышению у них родительских компетенций, способностей к позитивному принятию приемных детей, тесному эмоциональному контакту.

Литература

1. Водопьянова Н. Е. Психодиагностика стресса. Серия «Практикум». СПб.: Питер, 2009.

2. Герасимова Е. В. Социально-психологические особенности формирования гуманных взаимоотношений в приемной семье: автореф. дис. … к. п. н. М., 2009. 24 с.

3. Калашникова С. А. Личностные ресурсы как интегральная характеристика личности // Молодой ученый. 2011. № 8. Т. 2. С. 84–87.

4. Калашникова С. А. Оценка личностных ресурсов как детерминант субъективного качества жизни человека // Академия Естествознания. 2011. URL: http://www.rae.ru/monographs/138–4555 (дата обращения: 20.10.2014).

Динамика протекания кризиса трех лет и характеристики материнского отношения к ребенку

В. Е. Василенко, А. В. Воробьева (Санкт-Петербург)

Исследование поддержано грантом РГНФ, проект № 13–06-00480 на тему «Семья как ресурс психического развития детей в стабильные и критические периоды онтогенеза», 2013–2015.

Семья имеет огромное значение для психического развития ребенка в различные периоды онтогенеза, но особенно важна ее роль в период возрастных кризисов. Как отмечает К. Н. Поливанова [8], возрастной кризис связан с кризисом системы отношений, которая должна перестроиться в связи с новым поведением ребенка. Необходимость изучения динамики родительского отношения в разные периоды онтогенеза подчеркивают Е. О. Смирнова и М. В. Соколова [9]. Уязвимость ребенка во время кризиса возлагает на родителей особую ответственность – от того, насколько успешно будет реализовано взаимодействие со значимыми взрослыми, зависит не только протекание кризиса, но и психическое развитие ребенка в целом.

Наиболее актуальной эта проблема становится в период «больших кризисов», «кризисов эмансипации» по Д. Б. Эльконину [10], к которым относится кризис трех лет. К настоящему времени достаточно подробно изучены его основные симптомы и новообразования. Так, Л. С. Выготский описал «семизвездье» негативистских симптомов и второй пояс симптомов – невротические реакции [4]. К конструктивной составляющей кризиса трех лет Л. И. Божович относит «систему Я» [1], Д. Б. Эльконин – личное действие и сознание «Я сам» [10], Т. В. Гуськова – «гордость за достижение» [6], К. Н. Поливанова – возникновение «Я-действующий» [8]. В западной психологии распространена концепция Э. Эриксона, где в качестве основного новообразования этого периода рассматривается появление у ребенка автономии [11].

Эмпирические данные на основе поперечных срезов позволяют выделить микровозрастной период наиболее яркого протекания кризиса у детей – от 2 лет 10 мес. до 3 лет 6 мес. [6, 3]. Однако, учитывая условность границ возрастного кризиса и индивидуальный характер его проявлений [4, 10, 6, 8], необходимо их уточнение с помощью лонгитюда. Также актуальным является изучение протекания кризиса трех лет у детей в связи с особенностями родительских отношений к ребенку. Отметим, что понятие «родительское отношение» используется и как обобщающий конструкт и как эмоциональный компонент системы отношений «родитель – ребенок» [5]. В данной работе мы будем использовать его в первом значении.

Цель нашего исследования – выявление динамики кризисных проявлений, материнского отношения к ребенку и взаимосвязи кризисных проявлений с материнским отношением в период кризиса трех лет.

Задачи исследования

1. Изучить проявления кризиса трех лет у детей в период раннего детства – от 2 лет 3 мес. до 2 лет 8 мес.

2. Выявить особенности и динамику кризисных проявлений у детей через полгода – в период от 2 лет 9 мес. до 3 лет 4 мес.

3. Изучить особенности материнского отношения к ребенку: стилевых характеристик воспитания и эмоционального взаимодействия матерей с детьми в период раннего детства – от 2 лет 3 мес. до 2 лет 8 мес.

4. Выявить особенности и динамику эмоционального взаимодействия матерей с детьми через полгода – в период от 2 лет 9 мес. до 3 лет 4 мес.

5. Выявить взаимосвязи между показателями проявлений кризиса трех лет и материнского отношения к ребенку, а также их динамику.

Гипотезы исследования

1. Кризис трех лет более выражен в период от 2 лет 9 мес. до 3 лет 4 мес.

2. Проявления кризиса трех лет тесно взаимосвязаны с особенностями материнского отношения к ребенку, прежде всего с эмоциональной стороной взаимодействия матерей с детьми.

Исследование проводилось в два этапа: в июне-июле 2013 года и январе – феврале 2014 года в городе Санкт-Петербурге. В исследовании приняло участие 50 человек: 25 матерей и 25 детей (12 мальчиков и 13 девочек) в возрасте 2 лет 3 мес. – 2 лет 8 мес. на первом этапе исследования и в возрасте 2 лет 9 мес. – 3 лет 4 мес. на втором этапе.

Методы исследования

1. Опросник выраженности симптомов кризиса трех лет В. Е. Василенко [2].

2. Анкета проявлений кризиса трех лет у детей Т. В. Гуськовой [6] в модиф. В. Е. Василенко, А. В. Воробьевой.

3. Опросник детско-родительского эмоционального взаимодействия (ОДРЭВ) Е. И. Захаровой [7].

4. Опросник для родителей детей в возрасте 3–10 лет «Анализ семейных взаимоотношений» (АСВ) Э. Эйдемиллера и В. Юстицкиса [7].

Математическая обработка данных осуществлялась с помощью программы IBM SPSS Statistics 20. Использовались описательная статистика, критерий Вилкоксона – Манна – Уитни, корреляционный анализ по Спирмену.

Результаты

Проведенное исследование выявило, что общий показатель выраженности симптомов кризиса трех лет (по данным опросника) у детей в возрасте от 2 лет 3 мес. до 2 лет 8 мес. находится на уровне ниже среднего (41 %). При этом больше всего представлена конструктивная составляющая кризиса (61 %). Негативистские симптомы выражены на среднем уровне (55 %) и менее всего выражены симптомы невротической категории (17 %).

Второй этап лонгитюдного исследования (через полгода) выявил значимые приросты в общем показателе кризиса (на 15 %) и в общем показателе негативистских симптомов (на 17 %) [p<0,001], в общем показателе невротических реакций (на 13 %, p<0,01) и в общем показателе конструктивных симптомов (на 11 %, p<0,05). В период от 2 лет 9 мес. до 3 лет 4 мес. наиболее выражена категория негативистских симптомов. Так, существенно обострились протест-бунт, симптом обесценивания (p<0,001), строптивость (p<0,01). На уровне статистической тенденции выросли показатели негативизма и своеволия. Из конструктивных симптомов достоверно изменилось отношение к себе (p<0,001) – у детей появилось обостренное чувство собственного достоинства, что выражалось в повышенной обидчивости, эмоциональных вспышках по пустякам, некотором преувеличении своих успехов. Значимо увеличились показатели невротических реакций: эмоциональная возбудимость (p<0,001), затруднения в речи (p<0,01), психосоматические реакции – встречаются проявления энуреза, дрожь от возбуждения и волнения (p<0,05). На уровне статистической тенденции увеличились беспокойный сон и страхи.

Исследование кризисных проявлений с помощью анкеты подтверждает их увеличение в период от 2 лет 9 мес. до 3 лет 4 мес. Выявлены значимые приросты в общем показателе кризиса (p<0,01) и в общих показателях негативистских и конструктивных симптомов (p<0,05). Из отдельных проявлений на втором этапе у детей стали более выраженными эмоциональные реакции (p<0,01), увеличилась их частота (p<0,05), выросли показатели развития речи (появление «я», «хочу – не хочу», «буду – не буду», p< 0,05) и стремления к самостоятельности (0,05<p<0,1).

Среди стилевых характеристик воспитания и личностных особенностей у матерей нашей выборки больше всего выражены гиперопека, потворствование и минимальность санкций. Большинство показателей эмоционального взаимодействия матерей с детьми на обоих этапах исследования находятся на уровне выше среднего, но снижены показатели блока чувствительности. Значимых различий в показателях эмоционального взаимодействия с детьми за полгода не выявлено.

Корреляционный анализ показал, что симптомы кризиса взаимосвязаны со стилевыми характеристиками воспитания и личностными особенностями матерей. Так, негативизм у детей более выражен при недостаточности требований-обязанностей и в то же время менее выражен при гиперпротекции. Строптивость расцветает при расширении сферы родительских чувств, деспотизм/ревность – при недостаточности требований-запретов в воспитании. Упрямство ниже при игнорировании потребностей ребенка. Конструктивная составляющая кризиса более сформирована при более низких показателях гиперпротекции, гипопротекци и проекции на ребенка собственных нежелательных качеств. Невротические реакции в период кризиса усиливаются при попустительском стиле воспитания, при неразвитости родительских чувств и при конфликтной обстановке в семье.

Кризисные проявления также взаимосвязаны со стилевыми характеристиками воспитания и личностными особенностями матерей. При гиперпротекции у детей чаще обнаруживаются новые формы поведения, при потворствовании отмечена большая потребность в оценке взрослого. Игнорирование потребностей ребенка отрицательно сказывается на развитии речи. Чрезмерность требований-обязанностей и проекция на ребенка собственных нежелательных качеств увеличивает интенсивность эмоциональных реакций ребенка и замедляет проявление новых форм поведения.

Количество взаимосвязей симптомов кризиса с показателями эмоционального взаимодействия матерей с детьми увеличивается от первого ко второму этапу исследования. В период от 2 лет 3 мес. до 2 лет 8 мес. в центре этих взаимосвязей находятся способность воспринимать состояние ребенка, чувства, возникающие у матери при взаимодействии с ребенком, и стремление к телесному контакту. В период от 2 лет 9 мес. до 3 лет 4 мес. больше всего взаимосвязей с симптомами имеют безусловное принятие ребенка и стремление к телесному контакту. Выявлено, что некоторые негативистские симптомы кризиса трех лет (строптивость, протест-бунт, деспотизм) могут быть выражены и при благополучии в эмоциональной стороне взаимодействия (способность воспринимать состояние ребенка, понимание причин состояния ребенка, безусловное принятие ребенка и стремление к телесному контакту).

Взаимосвязи проявлений кризиса с показателями эмоционального взаимодействия также увеличиваются с возрастом ребенка. На первом этапе тесная эмоциональная связь с матерью оказалась взаимосвязана с ограничением социальных контактов ребенка с другими детьми. На втором этапе с новыми формами поведения более всего связаны способность воспринимать состояние ребенка и его безусловное принятие.

Заключение

Таким образом, проведенное исследование в целом подтвердило выдвинутые гипотезы. Выявлено, что у большинства детей в возрасте от 2 лет 3 мес. до 2 лет 8 мес. кризис трех лет еще не выражен, не вошел в активную фазу протекания, т. е. ребенок находится скорее в «предкритической фазе». При этом уже выражены признаки появления конструктивной составляющей кризиса «гордость за достижение». Через полгода кризисные проявления у детей увеличиваются и можно говорить о том, что большинство детей вступает в острую фазу кризиса трех лет. Так, наблюдается обострение негативистских симптомов, невротических реакций, более выражена «гордость за достижение».

Негативистские и невротические симптомы кризиса трех лет более выражены у детей при неблагоприятных тенденциях воспитания (недостаточность требований-запретов, расширение сферы родительских чувств, их неразвитость, конфликтная обстановка в семье). В то же время они могут проявляться и при благополучии в эмоциональных характеристиках детско-родительского взаимодействия, что подтверждает нормативность кризиса. Конструктивная составляющая кризиса более сформирована при более низких показателях гиперпротекции, гипопротекции и проекции на ребенка собственных нежелательных качеств. При переходе кризиса в активную фазу количество взаимосвязей кризисных проявлений с характеристиками эмоционального взаимодействия увеличивается.