Коллектив авторов
Остановить мгновенье. Секреты осознанной жизни

Но я помнила, что показывать боль и страх нельзя. И, чтобы не расстраивать воспитателей, молча, без единого звука, без единой слезинки терпела всевозможные манипуляции по изъятию головы. Спасением стало ведро воды, совершившее чудо. И маме, которая в эту минуту шла за мной, выдали дочь мокрой, но целой и невредимой. Еще один случай (хотя далеко не единственный) приключился уже в семь лет, в лето перед школой. Я сломала руку, опять же из любопытства пытаясь пройти из конца в конец по качелям-весам. Дойдя почти до финиша, я вдруг резко взлетела и приземлилась… Осуществиться этому трюку помогла смелая девочка, прыгнувшая на другой край. В итоге я упала, очнулась – гипс.

Правда, в моем случае до гипса дошло не так быстро. В «скорой» воспитатель всю дорогу переживала за меня и плакала. В больнице она, не переставая всхлипывать, каждые пять минут спрашивала: «Алла, тебе больно?» «Не больно», – мужественно, сдерживая слезы, отвечала я, чтобы успокоить ее. Но после моих слов воспитатель почему-то плакала сильнее. В жизни еще много раз случалось «мне не больно», когда было больно, когда и тело страдало, и душа. Это стало своего рода программным шаблоном для меня – не позволять себе признаваться в слабости и не показывать эту слабость другим. Весь ужас проблемы я осознала, когда дочь в пятилетнем возрасте попала в инфекционную больницу. Ситуация было тяжелая. Ей кололи шесть уколов в день с несколькими антибиотиками от всех предполагаемых инфекций. И ни разу она, как и прежде при таких процедурах, не произнесла ни звука, чем привела в восторг весь медперсонал и других матерей. Я заложила дочери программу терпения и чувства стыда от признания боли. Я восхищенно восклицала: «Какая ты сильная, моя девочка! Какая смелая! Горжусь тобой!» А на десятый день, уже перед выпиской, после заключительного укола, как только медсестра вышла из палаты, она так отчаянно заплакала – Мама, мне так больно! Все эти уколы такие болючие! Я не могу больше терпеть! – Почему же ты не сказала мне об этом? Почему не плакала, если тебе было больно? – в потрясении спросила я. – Ты так радуешься, что все дети плачут, а я нет. Думала, ты за это любишь меня сильнее, и тебе будет стыдно, если я заплачу, – как бы извиняясь, ответила дочь. Не передать словами, как заныло у меня сердце в этот момент и всколыхнуло массу эмоций, от чувства вины до проклятий моей глупости и даже жестокости по отношению к собственному ребенку! Дети – наше отражение. Я заложила дочери программу терпения и чувства стыда от признания боли. Нелепые подбадривания и похвалы в терпеливости и смелости создали у нее представление, что за это я люблю ее больше, чем если бы она плакала, как все дети. В 42 года я наконец позволила себе, не стыдясь, говорить: «Мне больно». И я сказала ей то, что работает до сих пор, три года спустя: «Никогда не терпи боль, никакую! Если тебе больно – говори об этом. Не стыдись признаться, что тебе больно. Не бойся быть слабой. Я люблю тебя разную, потому что ты – моя девочка!» Я была счастлива, что услышала своего ребенка и смогла вовремя отключить эту программу, занесенную собственным вирусом. Моя личная перезагрузка произошла только в 42 года, когда я наконец позволила себе не стыдясь говорить: «Мне больно», если больно. И это не слабость, как я думала раньше, это необходимая реакция, чтобы спасти себя от еще большей боли и душевных ран. Этот опыт научил меня тому, как важно услышать внутреннего ребенка, когда-то давно задавленного взрослыми установками и обидами. Это позволяет в будущем понять и услышать своего ребенка, уберечь от необходимости проходить долгий путь исцеления.