Карл Генрих Маркс
Капитал. Том первый

Поэтому капиталист и его идеолог, экономист, рассматривают как производительное потребление лишь ту часть индивидуального потребления рабочего, которая необходима для увековечения рабочего класса, которая действительно должна иметь место, чтобы капитал мог потреблять рабочую силу; а всё, что рабочий потребляет сверх того, ради своего собственного удовольствия, есть непроизводительное потребление.^[1021] Если бы накопление капитала вызвало повышение заработной платы и, следовательно, возрастание количества средств потребления рабочего, не приводя к увеличенному потреблению рабочей силы капиталом, то добавочный капитал был бы потреблён непроизводительно.^[1022] В самом деле, индивидуальное потребление рабочего непроизводительно для него самого, так как оно воспроизводит лишь индивидуума с его потребностями; оно производительно для капиталиста и для государства, так как оно есть производство силы, создающей чужое богатство.^[1023]

Итак, с общественной точки зрения класс рабочих – даже вне непосредственного процесса труда – является такой же принадлежностью капитала, как и мёртвое орудие труда. Даже индивидуальное потребление рабочих в известных границах есть лишь момент в процессе воспроизводства капитала. И уже самый этот процесс, постоянно удаляя продукт труда рабочих от их полюса к противоположному полюсу капитала, заботится о том, чтобы эти одарённые сознанием орудия производства не сбежали. Индивидуальное потребление рабочих, с одной стороны, обеспечивает их сохранение и воспроизводство, с другой стороны, уничтожая жизненные средства, вызывает необходимость их постоянного появления на рынке труда. Римский раб был прикован цепями, наёмный рабочий привязан невидимыми нитями к своему собственнику. Иллюзия его независимости поддерживается тем, что индивидуальные хозяева-наниматели постоянно меняются, а также тем, что существует fictio juris [юридическая фикция] договора.

В прежние времена капитал там, где ему представлялось нужным, осуществлял своё право собственности на свободного рабочего путём принудительного закона. Так, например, до 1815 г. машинным рабочим Англии эмиграция была воспрещена под угрозой сурового наказания.

Воспроизводство рабочего класса включает в себя также передачу и накопление искусства от поколения к поколению.^[1024] Насколько капиталист склонен причислять наличие такого искусного рабочего класса к принадлежащим ему условиям производства и на деле рассматривать его как реальное существование своего переменного капитала, обнаруживается с особенной яркостью, когда какой-нибудь кризис начинает грозить утратой этого условия производства. Как известно, вследствие Гражданской войны в Америке и сопровождавшего её хлопкового голода большинство рабочих хлопчатобумажного производства в Ланкашире и других местах было выброшено на улицу. Из среды самого рабочего класса и из других слоёв общества раздался призыв организовать с помощью государства или добровольных национальных сборов эмиграцию «избыточных» рабочих в английские колонии или Соединённые Штаты. «Times» опубликовала тогда (24 марта 1863 г.) письмо Эдмунда Поттера, бывшего президента Манчестерской торговой палаты. В палате общин письмо это было справедливо названо «манифестом фабрикантов».^[1025] Мы приведём здесь из этого письма несколько характерных мест, в которых взгляд на рабочую силу как на собственность капитала высказан с полной откровенностью.

«Рабочим хлопчатобумажного производства говорят, что предложение их труда слишком велико… что его следует уменьшить, быть может, на одну треть, чтобы затем мог установиться здоровый спрос на остальные две трети… Общественное мнение настаивает на эмиграции… Хозяин» (т. е. хлопчатобумажный фабрикант) «не может добровольно согласиться на то, чтобы предложение рабочих рук было уменьшено; он придерживается того взгляда, что это было бы столь же несправедливо, сколь и неправильно… Если эмиграция поддерживается за счёт общественного фонда, он имеет право требовать, чтобы его выслушали, и, быть может, протестовать».

Тот же самый Поттер рассказывает далее, как полезна хлопчатобумажная промышленность, как она «несомненно оттянула избыточное население из Ирландии и английских земледельческих округов», как велики её размеры, как она в 1860 г. дала ⁵/₁₃ всего английского экспорта и как она через пару лет снова увеличится благодаря расширению рынка, особенно индийского, и обеспечению «достаточного ввоза хлопка по 6 пенсов за фунт». Он продолжает:

«Время – один, два, быть может, три года – создаст необходимое количество… Я хотел бы поэтому поставить вопрос, не стоит ли эта промышленность того, чтобы её сохранить? Не стоит ли труда содержать в порядке машины» (имеются в виду живые рабочие машины) «и не является ли величайшей глупостью мысль расстаться с ними? Я думаю, что это так. Я готов согласиться, что рабочие не собственность („I allow that the workers are not a property“), не собственность Ланкашира и хозяев, но они сила их обоих; они – интеллектуальная и обученная сила, которой не заместить в течение жизни одного поколения; напротив, другие машины, – те, на которых они работают („the mere machinery which they work“), можно в значительной их части с выгодой заместить и даже улучшить в течение двенадцати месяцев.^[1026] Если эмиграция рабочей силы будет поощряться или даже просто разрешаться (!), то что станется с капиталистом? («Encourage or allow the working power to emigrate, and what of the capitalist?») Этот крик сердца напоминает гофмаршала Кальба.^[1027] «…Снимите сливки рабочих, – и основной капитал будет в значительной степени обесценен, оборотный капитал не выдержит борьбы при недостаточном предложении труда ухудшенного сорта… Нам говорят, что рабочие сами желают эмигрировать. Это очень естественно с их стороны… Сократите, подавите хлопчатобумажное производство, отняв у него его рабочую силу (by taking away its working power), уменьшите, скажем, на ¹/₃, или на 5 миллионов, сумму уплачиваемых им заработных плат, и что станется тогда с ближайшим классом, стоящим над рабочими, с мелкими лавочниками? Что станется с земельной рентой, с квартирной платой за коттеджи?.. С мелкими фермерами, лучшими домовладельцами, земельными собственниками? Итак, скажите, может ли быть более самоубийственный план для всех классов страны, чем этот проект ослабить нацию путём экспорта её лучших фабричных рабочих и обесценения части её наиболее производительного капитала и богатства?» «Я рекомендую заём в 5–6 миллионов, разложенный по времени на два или три года; деньги должны расходоваться под наблюдением особых комиссаров, подчинённых администрации призрения бедных в хлопчатобумажных округах; следует урегулировать это дело специальным законом, установив известный принудительный труд для поддержания моральной ценности рабочих, получающих милостыню… Может ли быть что-либо худшее для земельных собственников и хозяев („can anything be worse for landowners or masters“), чем лишиться своих лучших рабочих и посеять деморализацию и недовольство среди остальных путём широкой опустошительной эмиграции и обесценения капитала в целой провинции?»

Поттер, этот несравненный представитель хлопчатобумажных фабрикантов, различает два вида «машин», одинаково принадлежащих капиталисту: одни постоянно находятся на его фабрике, другие на ночь и на воскресенье перемещаются в коттеджи. Первые – мёртвые, вторые – живые. Мёртвые не только с каждым днём ухудшаются и обесцениваются, но благодаря постоянному техническому прогрессу значительная часть их наличной массы устаревает настолько, что может быть с выгодой замещена более новыми машинами в продолжение нескольких месяцев. Живые машины, наоборот, тем лучше, чем дольше они служат, чем больше искусства, накопленного поколениями, они впитали в себя. «Times» в своём ответе этому фабричному магнату между прочим писала:

«Г-н Э. Поттер настолько проникся сознанием чрезвычайной и абсолютной важности хозяев хлопчатобумажных предприятий, что он для поддержания этого класса и увековечения его промысла готов насильственно запереть полмиллиона рабочих в огромный нравственный работный дом. Достойна ли эта промышленность того, чтобы её поддерживать? – спрашивает г-н Поттер. Конечно, – отвечаем мы, – всеми честными средствами. Стоит ли труда содержать в порядке машины? – снова спрашивает г-н Поттер. Здесь мы останавливаемся в недоумении. Под машинами г-н Поттер разумеет человеческие машины; он уверяет, что не рассматривает их как безусловную собственность хозяина. Мы должны сознаться, что считаем „не стоящим труда“ и даже невозможным содержать человеческие машины в порядке, т. е. запирать их и смазывать, пока не появится в них надобность. Человеческие машины имеют свойство ржаветь от бездействия, сколько бы их ни смазывали и ни чистили. К тому же человеческие машины, как мы уже видели, способны самопроизвольно разводить пары и неистовствовать на улицах наших больших городов. Может быть, г-н Поттер и прав, утверждая, что для воспроизводства рабочих требуется более значительное время, но, имея под руками опытных механиков и деньги, мы всегда найдём достаточно усердных, упорных, трудолюбивых людей, из которых можно сфабриковать больше фабричных мастеров, чем может понадобиться… Г-н Поттер болтает о новом оживлении промышленности через 1, 2, 3 года и требует от нас не поощрять эмиграции рабочей силы или даже не разрешать её! Что рабочие желают эмигрировать, это, по его мнению, естественно; но он полагает, что нация должна запереть полмиллиона этих рабочих и 700 000 человек, принадлежащих к их семьям, вопреки их желанию, в хлопчатобумажных округах и, – неизбежное следствие, – подавляя силой их недовольство, поддерживать их существование раздачей милостыни, – всё это с учётом того, что может наступить день, когда они снова понадобятся хлопчатобумажным фабрикантам… Настало время, когда великое общественное мнение этих островов должно сделать что-нибудь, чтобы спасти эту „рабочую силу“ от тех, кто хочет обращаться с ней так, как обращаются с углём, железом и хлопком» («to save this „working power“ from those who would deal with it as they deal with iron, coal and cotton»).^[1028]

Статья «Times» была только jeu d'esprit [игрой ума]. «Великое общественное мнение» в действительности разделяло мнение г-на Поттера, что фабричный рабочий есть лишь движимая принадлежность фабрики. Эмиграции рабочих воспрепятствовали.^[1029] Их заперли в «нравственном работном доме» хлопчатобумажных округов, и они по-прежнему составляли «силу (the strength) хлопчатобумажных фабрикантов Ланкашира».

Итак, капиталистический процесс производства самим своим ходом воспроизводит отделение рабочей силы от условий труда. Тем самым он воспроизводит и увековечивает условия эксплуатации рабочего. Он постоянно принуждает рабочего продавать свою рабочую силу, чтобы жить, и постоянно даёт капиталисту возможность покупать её, чтобы обогащаться.^[1030] Теперь уже не простой случай противопоставляет на товарном рынке капиталиста и рабочего как покупателя и продавца. Механизм самого процесса постоянно отбрасывает последнего как продавца своей рабочей силы обратно на товарный рынок и постоянно превращает его собственный продукт в средство купли в руках первого. В действительности рабочий принадлежит капиталу ещё раньше, чем он продал себя капиталисту. Его экономическая несвобода^[1031] одновременно и обусловливается и маскируется периодическим возобновлением его самопродажи, переменой его индивидуальных хозяев-нанимателей и колебаниями рыночных цен его труда.^[1032] Следовательно, капиталистический процесс производства, рассматриваемый в общей связи, или как процесс воспроизводства, производит не только товары, не только прибавочную стоимость, он производит и воспроизводит само капиталистическое отношение, – капиталиста на одной стороне, наёмного рабочего – на другой.^[1033]

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
ПРЕВРАЩЕНИЕ ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ В КАПИТАЛ

1. КАПИТАЛИСТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС ПРОИЗВОДСТВА В РАСШИРЕННОМ МАСШТАБЕ. ПРЕВРАЩЕНИЕ ЗАКОНОВ СОБСТВЕННОСТИ ТОВАРНОГО ПРОИЗВОДСТВА В ЗАКОНЫ КАПИТАЛИСТИЧЕСКОГО ПРИСВОЕНИЯ

Раньше мы исследовали, каким образом прибавочная стоимость возникает из капитала, теперь посмотрим, каким образом капитал возникает из прибавочной стоимости. Применение прибавочной стоимости в качестве капитала, или обратное превращение прибавочной стоимости в капитал, называется накоплением капитала.^[1034]

Рассмотрим сначала этот процесс с точки зрения отдельного капиталиста. Пусть, например, прядильный фабрикант авансирует капитал в 10 000 ф. ст., в том числе ⁴/₅ в виде хлопка, машин и т. д. и ¹/₅ в виде заработной платы. Допустим, что ежегодно он производит 240 000 ф. пряжи стоимостью в 12 000 фунтов стерлингов. При норме прибавочной стоимости в 100 % прибавочная стоимость заключена в прибавочном, или чистом, продукте, составляющем 40 000 ф. пряжи, или одну шестую валового продукта, стоимостью в 2 000 ф. ст., которая будет реализована при продаже. Сумма стоимости в 2 000 ф. ст. есть сумма стоимости в 2 000 фунтов стерлингов. Ни по виду, ни по запаху этих денег нельзя узнать, что они – прибавочная стоимость. Тот факт, что данная стоимость является прибавочной стоимостью, указывает лишь, каким путём она попала в руки своего собственника, но нисколько не меняет природы стоимости или денег.

Таким образом, прядильный фабрикант, чтобы превратить в капитал эту вновь поступившую к нему сумму в 2 000 ф. ст., должен при прочих равных условиях авансировать ⁴/₅ её на закупку хлопка и т. д. и ¹/₅ на закупку новых рабочих-прядильщиков, причём последние найдут на рынке жизненные средства, стоимость которых он им авансировал. Тогда этот новый капитал в 2 000 ф. ст. будет функционировать в прядильном деле и, со своей стороны, принесёт прибавочную стоимость в 400 фунтов стерлингов.

Капитальная стоимость была первоначально авансирована в денежной форме; напротив, прибавочная стоимость вначале существует как стоимость определённой части валового продукта. Если этот последний продаётся, превращается в деньги, то капитальная стоимость снова приобретает свою первоначальную форму, а прибавочная стоимость изменяет свою первоначальную форму бытия. Однако, начиная с этого момента, обе они, и капитальная стоимость и прибавочная стоимость, суть денежные суммы, и их обратное превращение в капитал происходит совершенно одинаковым способом. И ту и другую стоимость капиталист затрачивает на покупку товаров, которые дают ему возможность снова начать изготовление своего продукта и на этот раз уже в расширенном масштабе. Но чтобы закупить эти товары, он должен найти их на рынке.

Его собственная пряжа обращается лишь потому, что он выносит свой годовой продукт на рынок, как это делают со своими товарами и все другие капиталисты. Но прежде чем эти товары попали на рынок, они уже заключались в фонде годового производства, т. е. в общей массе всякого рода предметов, в которые превращается в течение года сумма отдельных капиталов, или совокупный общественный капитал, лишь какая-то доля которого находится в руках каждого отдельного капиталиста. Процессы, совершающиеся на рынке, осуществляют лишь обращение этих отдельных составных частей годового производства, посылают их из рук в руки, но не могут ни увеличить суммы годового производства, ни изменить природы произведённых предметов. Какое употребление может быть сделано из совокупного годового продукта, это зависит, таким образом, от собственного состава последнего, а отнюдь не от его обращения.

Прежде всего годовое производство должно доставить все те предметы (потребительные стоимости), за счёт которых могут быть возмещены вещественные составные части капитала, потреблённые в течение года. За вычетом этой части остаётся чистый, или прибавочный, продукт, в котором заключается прибавочная стоимость. Но из чего состоит этот прибавочный продукт? Быть может, из предметов, предназначенных для удовлетворения потребностей и прихотей класса капиталистов, – предметов, входящих, таким образом, в их потребительный фонд? Если бы это было так, то прибавочная стоимость была бы прокучена вся без остатка, и имело бы место всего лишь простое воспроизводство.

Для того чтобы накоплять, необходимо часть прибавочного продукта превращать в капитал. Но, не совершая чуда, можно превращать в капитал лишь такие предметы, которые могут быть применены в процессе труда, т. е. средства производства, и, далее, такие предметы, которые способны поддерживать жизнь рабочего, т. е. жизненные средства. Следовательно, часть годового прибавочного труда должна быть употреблена на изготовление добавочных средств производства и жизненных средств сверх того их количества, которое необходимо для возмещения авансированного капитала. Одним словом, прибавочная стоимость лишь потому может быть превращена в капитал, что прибавочный продукт, стоимостью которого она является, уже заключает в себе вещественные составные части нового капитала.^[1035]

Но чтобы заставить эти элементы фактически функционировать в качестве капитала, класс капиталистов нуждается в добавочном количестве труда. Если эксплуатация уже занятых рабочих не может быть увеличена экстенсивно или интенсивно, то должны быть применены добавочные рабочие силы. И об этом также позаботился самый механизм капиталистического производства: он воспроизводит рабочий класс как класс, зависящий от заработной платы, обычный уровень которой достаточен не только для его самосохранения, но и для его размножения. Эти добавочные рабочие силы различных возрастов ежегодно доставляются капиталу самим рабочим классом, так что остаётся только соединить их с добавочными средствами производства, уже заключающимися в продукте годового производства, и превращение прибавочной стоимости в капитал готово. Итак, накопление капитала, рассматриваемое конкретно, сводится к воспроизводству его в расширяющемся масштабе. Кругооборот простого воспроизводства изменяется и превращается, по выражению Сисмонди,^[1036] в спираль.^[1037]

Вернёмся теперь опять к нашему примеру. Это – старая история: Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова^[1038] и т. д. Первоначальный капитал в 10 000 ф. ст. приносит прибавочную стоимость в 2 000 ф. ст., которая капитализируется. Новый капитал в 2 000 ф. ст. приносит прибавочную стоимость в 400 ф. ст., эта прибавочная стоимость также капитализируется, т. е. превращается во второй добавочный капитал, который опять-таки приносит новую прибавочную стоимость в 80 ф. ст., и т. д.

Мы отвлекаемся здесь от той части прибавочной стоимости, которая проедается самим капиталистом. Столь же мало интересует нас в настоящее время вопрос, присоединяется ли добавочный капитал к первоначальному или же отделяется от него с тем, чтобы самостоятельно увеличивать свою стоимость; использует ли его тот же самый капиталист, который его накопил, или же он перейдёт в руки другого капиталиста. Мы не должны только забывать, что наряду с новообразованными капиталами первоначальный капитал продолжает воспроизводить себя и производить прибавочную стоимость и что то же самое можно сказать о каждом накопленном капитале в его отношении к созданному им добавочному капиталу.

Первоначальный капитал образовался путём авансирования 10 000 фунтов стерлингов. Откуда их достал их владелец? Они созданы его собственным трудом и трудом его предков! – единодушно отвечают нам представители политической экономии,^[1039] и это их предположение действительно кажется тем единственным предположением, которое согласуется с законами товарного производства.

Совершенно иначе обстоит дело с добавочным капиталом в 2 000 фунтов стерлингов. Процесс его возникновения нам известен с полной точностью. Это – капитализированная прибавочная стоимость. С самого своего рождения он не заключал в себе ни единого атома стоимости, который бы возник не из чужого неоплаченного труда. Средства производства, к которым присоединяется добавочная рабочая сила, как и жизненные средства, при помощи которых она поддерживает самое себя, есть не что иное, как составные части прибавочного продукта, – той дани, которая классом капиталистов ежегодно вырывается у класса рабочих. Если класс капиталистов на часть этой дани закупает добавочную рабочую силу, даже по полной цене, так что эквивалент обменивается на эквивалент, то всё же он поступает в этом случае по старому рецепту завоевателя, покупающего товары побеждённых на их же собственные, у них же награбленные деньги.

Если добавочный капитал даёт занятие тому самому рабочему, который его произвёл, то этот последний должен прежде всего продолжать увеличивать стоимость первоначального капитала и, кроме того, должен обратно покупать продукт своего прежнего неоплаченного труда при помощи большего труда, чем ему стоил этот продукт. Раз мы рассматриваем это как сделку между классом капиталистов и классом рабочих, то суть дела нисколько не изменится от того, что за счёт неоплаченного труда рабочих, занятых до того времени, получат занятие новые рабочие. Ведь возможно также, что капиталист превратит добавочный капитал в машину, которая выбросит производителя этого добавочного капитала на мостовую и заместит его несколькими детьми. Во всяком случае, рабочий класс своим прибавочным трудом в течение данного года создал капитал, который в следующем году даст занятие добавочному количеству труда.^[1040] Вот в чём суть того, что называют: «порождать капитал капиталом».

Предпосылкой накопления первого добавочного капитала в 2 000 ф. ст. была сумма стоимостей в 10 000 ф. ст., авансированная капиталистом и принадлежащая последнему в силу его «первоначального труда». Напротив, предпосылкой второго добавочного капитала в 400 ф. ст. является не что иное, как предшествующее накопление первого, этих 2 000 ф. ст., капитализированную прибавочную стоимость которых и представляют собой 400 фунтов стерлингов. Собственность на прошлый неоплаченный труд оказывается теперь единственным условием текущего присвоения живого неоплаченного труда во всё возрастающем объёме. Чем больше капиталист накопил, тем больше он может накоплять.

Поскольку прибавочная стоимость, из которой состоит добавочный капитал № I, есть результат покупки рабочей силы на часть первоначального капитала, – покупки, которая вполне соответствует законам товарного обмена и с юридической точки зрения предполагает лишь, что рабочий свободно распоряжается своими собственными способностями, а владелец денег или товаров – принадлежащими ему стоимостями; поскольку добавочный капитал № II и т. д. является простым результатом добавочного капитала № I, т. е. следствием тех же самых отношений; поскольку каждая отдельная сделка постоянно совершается здесь в полном согласии с законом товарного обмена, т. е. поскольку капиталист всегда покупает рабочую силу, а рабочий всегда её продаёт, – и можно даже допустить, что по её действительной стоимости, – постольку очевидно, что закон присвоения, или закон частной собственности, покоящийся на товарном производстве и товарном обращении, превращается путём собственной, внутренней, неизбежной диалектики в свою прямую противоположность. Обмен эквивалентов, каковым представлялась первоначальная операция, претерпел такие изменения, что в результате он оказывается лишь внешней видимостью; в самом деле, часть капитала, обменённая на рабочую силу, во-первых, сама является лишь частью продукта чужого труда, присвоенного без эквивалента; во-вторых, она должна быть не только возмещена создавшим её рабочим, но возмещена с новым избытком. Отношение обмена между капиталистом и рабочим становится, таким образом, только видимостью, принадлежащей процессу обращения, пустой формой, которая чужда своему собственному содержанию и лишь затемняет его. Постоянная купля и продажа рабочей силы есть форма. Содержание же заключается в том, что капиталист часть уже овеществлённого чужого труда, постоянно присваиваемого им без эквивалента, снова и снова обменивает на большее количество живого чужого труда. Первоначально право собственности выступало перед нами как право, основанное на собственном труде. По крайней мере, мы должны были принять это допущение, так как друг другу противостоят лишь равноправные товаровладельцы, причём средством для присвоения чужого товара является исключительно отчуждение своего собственного товара, а этот последний может быть создан лишь трудом. Теперь же оказывается, что собственность для капиталиста есть право присваивать чужой неоплаченный труд или его продукт, для рабочего – невозможность присвоить себе свой собственный продукт. Отделение собственности от труда становится необходимым следствием закона, исходным пунктом которого было, по-видимому, их тождество.^[1041]

Таким образом, как бы ни казалось, что капиталистический способ присвоения противоречит первоначальным законам товарного производства, тем не менее этот способ присвоения возникает не из нарушения этих законов, а, напротив, из их применения. Беглый ретроспективный взгляд на последовательные фазы движения, заключительным пунктом которых является капиталистическое накопление, ещё раз ясно покажет нам всё это.

Сперва мы видели, что первоначальное превращение суммы стоимости в капитал совершалось в полном согласии с законами обмена. Один контрагент продаёт свою рабочую силу, другой покупает её. Первый получает стоимость своего товара и тем самым отчуждает его потребительную стоимость, т. е. труд, в руки другого. Затем второй превращает средства производства, уже принадлежащие ему, при помощи этого также принадлежащего ему труда, в новый продукт, который точно так же принадлежит ему по праву.

Стоимость этого продукта заключает в себе, во-первых, стоимость потреблённых средств производства. Полезный труд не может потребить эти средства производства, не перенося в то же время их стоимости на продукт; но рабочая сила может быть предметом продажи лишь в том случае, если она способна доставить полезный труд той отрасли промышленности, где имеется в виду её применить.

Далее, стоимость нового продукта заключает в себе эквивалент стоимости рабочей силы и прибавочную стоимость. И это как раз потому, что рабочая сила, проданная на определённый срок – на день, на неделю и т. д., – обладает меньшей стоимостью, чем та стоимость, которую создаёт её потребление в течение этого срока. Но рабочему оплачена меновая стоимость его рабочей силы, и тем самым от него отчуждена её потребительная стоимость, – как это имеет место при каждой купле и продаже.

Общий закон товарного производства ничуть не затрагивается тем обстоятельством, что этот особенный товар – рабочая сила – имеет своеобразную потребительную стоимость, которая состоит в его способности доставлять труд и, следовательно, создавать стоимость. Итак, если сумма стоимости, авансированная в заработной плате, не только просто вновь оказывается в продукте, но оказывается в нём увеличенной на сумму прибавочной стоимости, то это проистекает отнюдь не из того, что продавца надувают, – он ведь получил стоимость товара, – а лишь из потребления этого товара покупателем.

Закон обмена обусловливает равенство лишь для меновых стоимостей обменивающихся друг на друга товаров. Он даже с самого начала предполагает различие их потребительных стоимостей и не имеет ничего общего с их потреблением, которое начинается лишь тогда, когда акт торговли вполне закончен и завершён.

Следовательно, первоначальное превращение денег в капитал совершается в самом точном согласии с экономическими законами товарного производства и вытекающим из них правом собственности. Несмотря на это, в результате его оказывается:

1) что продукт принадлежит капиталисту, а не рабочему;

2) что стоимость этого продукта, кроме стоимости авансированного капитала, заключает в себе ещё прибавочную стоимость, которая рабочему стоила труда, а капиталисту ничего не стоила и тем не менее составляет правомерную собственность последнего;

3) что рабочий сохранил свою рабочую силу и может снова продать её, если найдёт покупателя.

Простое воспроизводство есть лишь периодическое повторение этой первой операции; при этом каждый раз деньги снова превращаются в капитал. Таким образом, здесь закон отнюдь не нарушается, – напротив, он получает лишь возможность постоянного осуществления.

«Несколько последовательных обменов лишь сделали из последнего представителя первого» (Sismondi. «Nouveaux Principes d'Économie Politique», t. I, p. 70).

И тем не менее простого воспроизводства, как мы видели, достаточно для того, чтобы этой первой операции, – поскольку мы рассматривали её как изолированный процесс, – придать совершенно иной характер.

«Среди лиц, между которыми распределяется национальный доход, одни» (рабочие) «ежегодно приобретают на него новое право при помощи затраты нового труда; другие» (капиталисты) «уже раньше приобрели на него постоянное право при помощи первоначальной затраты труда» (там же, стр. 111).

Область труда, как известно, не единственная область, где первородство творит чудеса.

Дело ничуть не изменится, если простое воспроизводство будет заменено воспроизводством в расширенном масштабе, или накоплением. В первом случае капиталист прокучивает всю прибавочную стоимость, во втором – он обнаруживает свою гражданскую добродетель в том, что проедает лишь часть прибавочной стоимости, превращая остальное в деньги.

Прибавочная стоимость есть его собственность, она никогда не принадлежала кому-либо другому. Если он авансирует её на производство, то делает это авансирование из своего собственного фонда совершенно так же, как в тот день, когда он впервые вступил на рынок. Что на этот раз его фонд происходит из неоплаченного труда его рабочих, не имеет абсолютно никакого значения. Если рабочий B нанимается за счёт прибавочной стоимости, произведённой рабочим A, то, во-первых, A создал эту прибавочную стоимость, получив до последней копейки всю справедливую цену за свой товар, во-вторых, это дело вообще ничуть не касается рабочего B. Всё, чего B требует и имеет право требовать, – это чтобы капиталист уплатил ему стоимость его рабочей силы.

«Оба ещё даже выиграли: рабочий потому, что ему были авансированы плоды его труда» (следовало сказать: неоплаченного труда других рабочих) «раньше, чем последний был выполнен» (следовало сказать: раньше, чем его труд принёс свои плоды); «хозяин потому, что труд этого рабочего стоил больше, чем его заработная плата» (следовало сказать: произвёл больше стоимости, чем стоимость заработной платы) (Sismondi, «Nouveaux Principes d'Économie Politique», t. I, p. 135).