Иван Александрович Мордвинкин
Обмен
Для крестного хода Владик чистил снег вокруг храма, потом помогал с ремонтом мебели и надраивал подсвечники. Делал он все старательно, как с детства был приучен. И вопросов не задавал. А батюшка, вопреки ожиданиям, сам ничего не говорил, не агитировал и пропаганды не вел. Хотя уже разрешалось по новым временам.
Так исправно он отработал в церкви целых две недели. И был даже немного разочарован, потому как надеялся, что поп станет его в церковную жизнь втягивать силком и убеждать, а он будет перечить ему наукой, Гагариным и материализмом. А там, глядишь, у батюшки найдутся доводы ему неизвестные, и будет за что ухватиться. А ухватиться хотелось. Понравилась ему церковь какой-то своей таинственной загробностью, в которой мог быть до того глубокий смысл, что и сами церковники его не различали. И Владу захотелось эту тайну разузнать.
Но батюшка только улыбался, кланялся неловко и благодарил даже там, где оно не стоило никаких слов.
А потому, предоставленный сам себе, Владислав познакомился со всеми местными старушками и батюшкиным помощником Дмитрием, который оказался таким же как и он – двуруким и двуногим человеком с головой и житейской мелочью, которой всякая жизнь наполняется. В общем – обыкновенным. Чем Влада удивил и обнадежил.
Когда закончилась работа, Владислав даже расстроиться не успел – впереди предстоял праздник, к которому-то они и готовились так напряженно. И на праздник этот его, конечно, пригласили.
Он согласился нехотя по виду, но душа его ликовала, сама не зная отчего.
Церковь та, как он потом узнал, была великомученицы Варвары. И, как сказали, ей молятся при угрозе внезапной смерти. Это весьма удивило Владика, потому что именно неожиданная смерть нападала на него с детства и перебаламутила ему всю его жизнь. Правда, со времен последней, самой тяжелой попытки ее, уж больше десяти лет прошло, и жизнь постепенно вошла в тихое русло без всяких нападок. А в церковь эту он пришел только сейчас. И, сколько ни крутил он в голове это совпадение, а никакой в нем не нашел великой таинственной связи со своим мнимым проклятием. В которое уже, наверное, поверил.
На праздник собралось народу куда больше, чем ожидал Владик, и служба в храме великомученицы Варвары захватила его своей многолюдностью.
Так Владислав стал "церковником".
Вначале он цеплялся за общее и странное. Ему хотелось прибегнуть к защите святой Варвары с ее даром. Или иметь больше дружбы с вежливым батюшкой и его помощником Димкой. Или раскрыть таинственную тайну, которая хранилась в церкви, ее убранстве и самом духе, в ней витающем.
Но потом он шаг за шагом проникся богослужением, и оно вовлекло Влада целиком, впервые в жизни питая его испуганную душу надеждою. Потому что пелось оно каким-то особым пением, которое входило во Владика не через уши, а напрямую сквозь грудную клетку, и за нею, внутри Владовой души, что-то смело и властно шевелило, перестраивало, как захочет, по-новому.
Целый год он ходил на службы, стараясь не пропускать ни одной, а в свободное время читал Евангелие и Псалтирь по правилу. И на русском и на церковно-славянском.
Потом он уж заменял Дмитрия в алтаре, деля с ним послушание, и помогал батюшке Макарию. Или пел на клиросе, правя хором старушек, если монахине Александре нездоровилось.
Так он открыл для себя неисчерпаемый новый мир, который, несмотря на его безграничность и непостижимость, в человеческом сердце умещался целиком.
И пошли годы страничками в церковных календарях, а дух, во Владиславе буйствующий и сдавливающий его всю жизнь, утих. Видно, исшел без пропитания страхом. Потому что теперь Влад знал ответ на свой главный вопрос. И не просто знал, а хотел о нем петь. Нести в мир, людям, чтобы и они хотели петь.
А когда ему доводилось бывать с Дмитрием в Оптиной, в Дивеево, в Почаеве, Владик и вовсе ходил по земле, как по небу, будто ногами почвы не касаясь, а зато касаясь сердцем небесной воздушной синевы, за которою почти слышался ему хор ангелов, воспевающих Богу славословия.
