Ирма Гринёва
Рондо на тему любви. Ради счастья, ради нашего, если мы хотим его… Любовь стоит того, чтобы ждать
Пётр решил, что примчаться к нему на спектакль в такую даль от Москвы, невозможно только из чувства благодарности за его гостеприимство в Питере. Да и те чувства, которые накопились в нём за то время, пока они не виделись, а только изредка перезванивались, требовали немедленного выхода, из которого поцелуй казался самым естественным. Он только немного удивился, что Маша не сразу ему ответила, но, когда её губы дрогнули, размягчились и загорелись, Пете стало уже не до анализа – отчего и почему…
16 – ежегодное международное соревнование среди 16-ти лучшихбибоев мира, организованное компанией энергетических напитков Red Bull. Соревнования проводятся по системе «1 на 1», победителя выбирают 5 судей, сидящих в зале (из Википедии)
17 – обращение к незамужней девушке у немцев
2
Петя проснулся первым, осторожно повернулся на бок и стал с умилением рассматривать девушку. Во сне у неё было совершенно детское выражение лица и в тоже время Маша кого-то ему напоминала. Но эта «кто-то» не была из его прошлой жизни, не какая-то его знакомая или одноклассница, а откуда-то не отсюда… «Мистика какая-то, – подумал Пётр, – вчера мы вполне
по-земному любили друг друга, а она мне кажется существом с другой планеты…» При воспоминании о сегодняшней ночи в Петре опять зазвенело желание и почти одновременно с этим он вспомнил, где видел Машино лицо…
Маша открыла свои небесно-голубые глаза, счастливо заулыбалась и сказала:
– Привет!
– С добрым утром, красавица! – ответил Петя и нежно поцеловал девушку, а потом отклонился и с тревогой спросил, – А я смогу пожелать тебе «Спокойной ночи!»? Или ты исчезнешь также неожиданно, как появилась?
Маша ласково провела рукой по уже слегка заросшей щетиной щеке Петра:
– Сегодня вечером мне надо вернуться в Берлин.
– Берлин? Почему в Берлин?
– У нас сегодня и завтра выступления в клубе, – и увидев непонимание в глазах мужчины, пояснила, – Я буду со своими ребятами выступать с брейком в клубе «Таре» в Берлине. Хозяин клуба увидел нас на соревнованиях и пригласил к себе. Представляешь, даже наши билеты ради этого сам обменял!
– Ничего себе! А у меня следующий спектакль только завтра и сегодня я совершенно свободен… Слушай, а во сколько тебе надо быть в клубе?
– Часам к десяти вечера, не раньше.
– Так у нас с тобой весь день впереди! И я знаю, куда мы пойдём в первую очередь…
– И куда?
– А это пока секрет. Сама увидишь!
– Секрет для маленькой такой компании, – пропела Маша
– Огромный такой секрет! – закончил Петя, – Только для нас двоих!
Ах, как сладко это было слышать Маше…
3
А через 2 часа Петя разрешил Маше открыть глаза (они пошли в Дрезденскую картинную галерею и там он осторожно вёл её по залам, а она честно выполняла данное ему обещание не открывать глаза, пока он не разрешит), встал за её спиной, прижал к себе и они так и застыли в этой позе, оба потрясённые величием и простотой, спокойствием и тревогой, одухотворённостью и приземлённостью, земной красотой и одновременно нездешностью лица Сикстинской Мадонны Рафаэля.
– Ты очень на неё похожа. Просто одно лицо. Только у тебя глаза голубые, как небо, а у неё карие – как земля. И я вполне могу представить тебя с ребёнком…
Маша смутилась, а вслух произнесла:
– Нет, Петя, я не такая. Ты совсем меня не знаешь…
– Так позволь мне тебя узнать…
Маша заколебалась, ведь что сможет лучше охарактеризовать человека, чем среда, в которой он варится, друзья, с которыми он общается? Так может пригласить Петю на их сегодняшнее выступление? Тут тебе и среда, и друзья! Но это может стать началом конца их отношениям, которые только-только начали завязываться, как это случилось с ней и Виктором относительно недавно… А, может, и к лучшему? Пока не проросла в человека? Одним махом? Чтобы не было так больно…И будь, что будет! И Маша решилась:
– А ты сможешь сегодня вечером поехать со мной в Берлин?
– Даже если бы не пригласила – сам бы напросился!
– Только имей в виду: всё это может закончиться далеко за полночь, и живём мы с ребятами в общей комнате общежития.
– По времени – не страшно, выспимся утром, а общагу заменим на отель. Ты не против? Мне всё-таки надо отдохнуть перед выступлением, – и добавил на ушко, – и побыть с тобой наедине!
На том и порешили. А оставшееся до вечера время провели шатаясь по центру Дрездена в блаженном ничегонеделании. Единственно, куда съездили – в молочный магазин Пфунда, похожий на музей керамики, где выпили нежнейшего йогурта с обалденно вкусной сырной тарелкой. Ну, не мог Петя не поделиться с любимой таким изумительным местом.
Берлин
1
Пётр с интересом рассматривал зеленые стены внутреннего помещения клуба, увешанные фотографиями музыкантов и танцоров (на многих виднелись автографы). Выглядело всё вполне стильно, что абсолютно не ожидалось, когда они подошли к зданию то ли бывшего ангара, то ли гаража. Маша убежала переодеваться для выступления, а с ребятами обещала познакомить его после.
В зале неожиданно для Петра заиграла классическая музыка, в которой он с удивлением узнал
звуки Баха из его знаменитого цикла «Хорошо темперированный клавир», но для битком набившейся в клуб публики, видимо, это не было неожиданностью, поскольку она бурно отреагировала: в зале захлопали, затопали, засвистели. И не удивительно, ведь зал был заполнен поклонниками брейк-данса, которые уже видели выступление удивительной группы русских на Red Bull BC One и теперь пришли посмотреть на это чудо вживую (предприимчивый герр Борк за один день не только успел обменять ребятам билеты на самолёт, но и распространил информацию об их выступлении у себя в клубе). А потом на небольшую круглую сцену выскочили, как черти из табакерки, 5 одинаковых ребят в свободных мешковатых одеждах и кепках на голове. И началось светопреставление. Они не давали зрителям даже вздохнуть, взяв с разгону бешеный темп, который выдержали до самого конца. Их извивающиеся тела, лёгкие ноги, едва касающиеся пола, умопомрачительные вращения на голове, локтях, согнутой под немыслимым углом руке, спине абсолютно заворожили и подчинили публику. А Пётр думал ещё и о том, что ребята умудряются танцевать настолько музыкально, (но – как? как это возможно под классическую музыку?), а музыка приобрела невероятную свежесть, энергию, мощь. Танцоры то работали по одному, то в паре, то все вместе, то опять рассыпались на более мелкие группы, а в самом конце выстроились в линию, удивительно синхронно, как отражение одного человека во множестве зеркал, закончив композицию, поклонились, сняв кепки, и у пацана, стоявшего в центре, выскочили на волю пышные волосы. Публика просто взвыла, а Петя, наконец, узнал в центровом Машу.
Что творилось в зале – не описать словами! Петр отбил себе все руки, выпил залпом огромную кружку пива и немного пришёл в себя только когда вылил себе на голову целую бутылку минеральной воды. И всё равно во всём теле звучал ритм, заряженный ребятами, хотелось выплеснуть его наружу в неистовом танце.
Когда Маша вернулась, уже переодевшись обратно в цивильную одежду, Пётр подхватил её на руки, закружил от восторга, не смотря на толчею в клубе, а потом страстно поцеловал. Вокруг них захлопали и одобрительно заулюлюкали.
Петр с таким искренним восторгом выражал ребятам свои чувства по поводу их выступления, что их настороженность по отношению к Машкиному новому кавалеру, как человеку из чуждого им мира балета, растаяла без следа, тем более, что он жал им руки вполне по-мужски (была у них такая проверочка «на вшивость», когда обычное рукопожатие быстренько перерастает в жёсткие тиски. Но у Петра не дрогнул на лице ни один мускул, только лукавая искорка промелькнула в глазах.) Муха даже демонстративно потряс своими ладонями и подул на них после обмена рукопожатиями с Петром, ребята засмеялись, и сразу приняли его в свой круг.
Они уселись все вместе за один столик и к ним то и дело стали подходить немцы, хлопали то одного, то другого по плечу (только Машу не трогали – Петр ясно показал с кем она здесь), заговаривали, приглашали пересесть к ним, и постепенно Маша, Пётр и Микель остались за столом одни. Публика потихоньку начала расходиться, ведь кульминация сегодняшней ночи уже прошла, и хозяин объявил, что завтра гости из России выступят с сольными номерами и приглашают смельчаков принять участие в батлах один на один.
Как-то незаметно атмосфера в клубе изменилась. За соседним столиком уселась группа из четырёх явно агрессивно настроенных молодых немцев. Они о чём-то громко разговаривали, нарочито смеялись и показывали пальцами на их стол. Маша не знала немецкий, но и без перевода было понятно, что немцы пытаются их задеть грубостью и насмешкой. На одной из фраз их заводилы, вызвавшей бурный хохот остальных, Петр напрягся и резко выпрямился, а Микель, понявший, что русская звезда владеет языком, предостерегающе сказал:
– Не связывайтесь с ними, это фашисты. Давайте лучше уйдём и отыщем ребят…
– А о чем они говорят? – тревожно спросила Маша.
– Тебе лучше не знать, – откликнулся Микель.
А Пётр, между тем, уже начал подниматься со своего места, и Маша схватила его за руку:
– Не ходи!
Но Пётр поднёс её вцепившуюся в него руку к своим губам, нежно поцеловал и сказал:
– Не волнуйся! Всё будет хорошо!
А потом решительно отцепил её руки, взял свой стул, развернул его к соседнему столику, загораживая своей спиной их столик от немцев, уселся на него верхом, как на лошадь, и о чём-то тихо заговорил с агрессивными соседями.
Микель напряжённо вслушивался в их диалог, готовый в любой момент подхватить Машу и кинуться за помощью к хозяину, а Маша отчаянно думала: «Где же ребята?! Неужели не видят, что у нас здесь не ладно? Скорей бы пришли!»
Но вскоре напряжение спало, Маша это ясно почувствовала, и спросила Микеля, который выглядел очень озадаченным:
– Что происходит?
– Они договорились о батле…
– О каком батле? Между кем и кем?
– Между Петром и ими…
– Каким образом? Я не понимаю…
– Я тоже. Только сейчас у них будет батл и, если Пётр выиграет, то они извинятся перед тобой, а. если проиграет, то… нет, не скажу.
– Да не надо мне никаких извинений…
И Маша попыталась рвануть к Пете, но Микель удержал её:
– Сейчас тебе лучше не вмешиваться, поверь.
А Пётр уже вышел на центр сцены и что-то начал говорить с радостным выражением лица, немцы вокруг рассмеялись и стали подтягиваться ближе к сцене, а некоторые из них снимали свою обувь и показывали Петру. Маша ничего не понимала и в отчаянии развернулась к Микелю, и тот, сам крайне удивленный, ей пояснил:
– Петр объявил о батле между ним и теми немцами: балет против брейка, и попросил, чтобы ему помогли с обувью и одеждой.
– Сумасшедший! У него же завтра спектакль! И не какой-нибудь, а «Спартак»! Три часа на сцене в главной роли!
Пётр, между тем, уже забрал подошедшие ему мягкие туфли и уходил, о чем-то оживлённо беседуя с хозяином. Маша почувствовала чей-то взгляд, сверлящий ей в затылок, и обернулась – на неё в упор, со злорадной ухмылкой на лице, смотрел глава зачинщиков смуты. Маша побелела, как снег, а Микель непроизвольно сжал кулаки и двинулся уже было в сторону гада, но тут на его плечо легла рука Мухи (Маша не успела заметить момент, когда ребята собрались вокруг неё и окружили плотным кольцом):
– Погоди, рыло мы им всегда успеем начистить! Давай посмотрим, что будет дальше!
Главарь фашистов презрительно сплюнул через губу на пол, и четвёрка двинулась к сцене.
Когда Петя появился на сцене, в зале раздался хохот, даже напряжённые ребята не смогли сдержать улыбок, только Маше было не до смеха: Петя стоял на сцене в простой майке, в чьём-то растянутом стареньком трико, которое, видимо, использовалось последнее время при ремонте, поскольку всё было заляпано мелкими капельками разноцветной краски, да к тому же и коротком, едва доходящем ему до середины икры, и в лёгких спортивных кедах. Впрочем, мировую звезду балета реакция зала ничуть не смутила. Наоборот, он раскланялся с самым серьёзным видом, как будто его встретили громом аплодисментов. И это вызвало одобрение зала, так что аплодисменты всё-таки состоялись, что ещё больше разозлило его оппонентов.
Первым на сцену к Петру поднялся рыжеволосый пацан, на что Микель не выдержал и прокричал что-то возмущенно по-немецки, ему с ехидной улыбочкой ответил главарь, а Пётр примирительно поднял руку и сказал по-русски:
– Пусть будет так! Не спорь! Мы, действительно, это не оговорили. Чем быстрее начнём – тем быстрее закончим!
– Вот гады! – продолжал клокотать Микель, – будут выступать друг за другом! Они, видите ли, не оговорили, что должны обязательно выступать вместе!
– Так Пётр должен перетанцевать всех не одновременно?! А четверых? Друг за другом? Но это же не реально! Дыхалки не хватит или ноги сведёт!
– Ребятки! Милые! Сделайте что-нибудь! – уже готовая разрыдаться, попросила Маша.
Но в этот момент заиграла музыка, и Пётр начал крутить пируэты, а рыженький пацан закружился вокруг него в вертушках на спине и руках…
Через 3 минуты его сменил следующий…
Потом следующий…
А Петр всё продолжал и продолжал своё вечное вращение.
В зале всё стихло. Даже далёкие от балета зрители понимали сложность и опасность того, что делает на сцене этот высокий красивый русский танцовщик. Последним на сцену поднялся главарь и, хотя уже чувствовал, что они проигрывают это сражение, продержался на сцене дольше всех – почти 5 минут. Но и он, в конце концов, рухнул. А Петр, прокружившись ещё три оборота, завершил выступление нарочито изящной балетной позой. Гром аплодисментов, которым наградила танцора публика, был едва ли не более сильным, чем тот, который достался ребятам, как будто все те, кто уже ушёл из клуба, вернулись, да ещё и друзей с собой привели.
Хозяин увёл со сцены Петра, по дороге что-то сказав понуро сидящему на краю сцены главарю. Тот нехотя кивнул головой, и четвёрка позорно покинула клуб. Маша с ребятами протиснулись в комнатку за стойкой, куда герр Борк увёл Петра.
– Машенька, дай мне, пожалуйста, мою сумку, – сказал тот, когда ребята вошли.
Достал из сумки шприц и быстро сделал себе укол, а потом, превозмогая боль, разулся и поставил голые ступни на холодный кафельный пол.
– Свело всё-таки? – сочувственно спросил Муха.
– Ничего, бывает! Десять минут и смогу идти. А в номере горячая ванна – и буду, как огурчик!
Этот оптимистичный «огурчик» окончательно сломил Машу и она разрыдалась. Петя притянул её к себе, обнял за талию и начал успокаивающе поглаживать по спине. Ребятам неудобно было наблюдать эту интимную картину, и они бочком вышли из комнатки, чтобы дождаться эту парочку голубков на улице.
– А нормальный мужик этот балерун, да, пацаны?
Но вопрос остался без ответа. Да и вопросом-то, по сути, и не был, а, скорее, утверждением, с которым все были согласны.
2
На следующее утро, когда они спускались по лестнице отеля, Маша первая заметила поджидавшего явно их главаря фашистской четверки, и ринулась, уже было, в праведном гневе налететь на него, но Петя успел среагировать, поймал Машину руку и оттащил себе за спину.
Разговаривали мужчины по-немецки, и Маша ничего не понимала, а только недоумевала, поскольку разговор этот по тону был вполне мирным. А в конце они обменялись какими-то бумажками и даже… пожали друг другу руки.
– Entschuldigung, – сказал немец Маше, уходя, и она без перевода поняла, что он, наконец, извинился перед ней. Петя так и не рассказал ей, из-за каких слов немца он вскипел и заставил его извиняться, но она не оставляла надежду выпытать правду у Микеля.
– Что он от тебя хотел? – спросила Маша, когда они остались с Петей вдвоём.
– Представляешь, напросился ко мне на спектакль сегодня! Проняло-таки! Даже не ожидал.
– И ты дал ему приглашение?!? А если он тебя со своей бандой подкараулит после спектакля?
– Машенька, успокойся! Ничего такого не будет. У него даже глаза совсем другие стали, не заметила?
– Буду я ещё его глаза рассматривать! – буркнула Маша, – Ты из-за него стонал всю ночь…
– Тогда смотри в мои и верь, что всё будет хорошо!
– Как же ты сегодня три часа выдержишь? – спросила Маша, прижавшись к Пете.
– Ещё как выдержу! На прошлом спектакле летал от любви, а сегодня на энтузиазме, чтоб не ударить в грязь лицом перед Фрицем.
– Его ещё к тому же и Фрицем зовут? Вот, уж, в яблочко!
– Ну, что, успокоилась? Поехали на вокзал. Будешь провожать меня на фронт военных действий по укреплению российско-немецкой дружбы.
Маша невольно заулыбалась, а потом добавила:
– Только ты мне обязательно позвони, как доберёшься до отеля после спектакля, ладно?
– Так у вас уже к тому времени выступление, наверное, начнётся.
– Я на пилоны без твоего звонка вообще не пойду…
– О, пилон! Мой любимый твой номер! Слушай, а у меня же в студии вполне можно его установить! Представляешь, ты в центре зала на пилоне, а вокруг – зеркала, зеркала, зеркала… И тут я такой сижу, как султан, на тебя гляжу, глаз не отвожу…
– Ага, а на отборочном туре говорил, что тебе мой вог понравился…
– О, вог, это что-то! Но знаешь, я тут подумал, стрип-пластика ещё круче…
… Так по-дружески подкалывая друг друга, они и двигались по направлению к вокзалу…
Герр Борк заметил, что русская девушка нервничает и то и дело достаёт из сумки телефон, а потому подозвал Микеля и попросил его передать ей, что Фриц и его команда и пальцем не тронут её молодого человека, а иначе он пообещал не пускать их больше на порог своего заведения, а это для Фрица самый лучший сдерживающий фактор…
Москва
1
Вернувшись домой, Маша первым делом полезла в компьютер почитать немецкую прессу о выступлении Пети. Поняла уже, что правды о его состоянии от него не добиться, будет отшучиваться, как всегда. Надо же, «как всегда»! Всего-то и провели вместе 2 дня (Питер можно не считать, там она была отдельно от него, просто в гостях у знакомого), а как будто уже стали родными людьми.
В немецких газетах были сплошь восторженные отклики, но особенно Машу заинтересовала статья одного критика, который побывал на обоих спектаклях и на одном из предыдущей серии (Петя приезжал в Дрезден 1 раз в полгода на 2 спектакля «Спартака»). Так вот, критик очень точно подметил разницу в трактовке танцовщиком главной роли: от безрассудства молодости в первых спектаклях к вдохновению любовью к борьбе за независимость и, наконец, к осмыслению свободы, как неотъемлемой потребности и права любого человека. Надо же, как тонко подмечено! А Маша немцев всегда считала толстокожими и чванливыми.
О том, что со здоровьем русской звезды что-то не так, ни в одной статье упоминания не было, и Маша, успокоившись, открыла свою почту в надежде увидеть там письмо от Пети. А увидела… от Виктора. Сердце кольнуло – они не общались с тех пор, как он уехал из Москвы домой в Барнаул, хлопнув дверью.
«Машка! Мне плохо без тебя. Приезжай. Виктор», – было написано в его письме, как в телеграмме, и на Машу опять накатила волна горечи и боли от воспоминаний…
… Она присоединилась к ребятам в середине гастролей. Они искренне ей обрадовались, а Виктор сразу же «загрёб» её себе, как будто это было само собой разумеющееся. Это время по накалу счастья Маша могла сравнить только с первыми месяцами любви с Антоном, только тогда это было восторженное чувство незрелой девочки, а сейчас – соединение двух половинок одного целого, так Маша, по крайней мере, думала в тот момент.
Виктор был открытым и уверенным в себе лидером их группы. Они с Машей быстро подготовили её номер, который она на конкурсе танцевала с Олегом – о Добре и Зле, а в качестве сольника выступала либо на пилонах, если таковые обнаруживались на концертной площадке, что было, прямо скажем, не часто (не везде находились предприимчивые «герры Борки») или со своим коронным – «Рождение-Смерть-Возрождение», благо, что для него никакого реквизита не требовалось, кроме платья.
А когда гастроли завершились, они вернулись в Москву вместе и, естественно, поселились у Маши. К этому времени Антон уже нашёл для Маши работу на телевидении – статистом на съёмках различных шоу. Работа не пыльная, только утомительная – полдня сидеть под жарким светом софитов и изображать заинтересованного зрителя. Платили, конечно, копейки, но на жизнь хватало. Надо было, в конце концов, как-то продержаться оставшихся 3 месяца до октября!
Виктор мотался по разным инстанциям, оформляя получение денег за выигрыш в шоу, и попутно искал работу. С каждой неделей его энтузиазм и уверенность в себе таяли на глазах. Да никому он не был нужен в Москве, будь он хоть трижды победителем какого угодно конкурса! Конкуренция среди танцоров была жёсткая, и никто не хотел уступать своё место под солнцем. Виктор стал раздражительным, его ужасно напрягало жить за счёт своей девушки. И тратить призовой фонд на житьё-бытьё не хотелось. Это в Москве почти 3 миллиона рублей были не деньгами, а в его родном Барнауле он мог спокойно купить себе достойную квартиру на эту сумму и ещё бы и осталось.
С Машиной тусовкой у Виктора тоже не сложились отношения. На первом же их сейшене он, не понятно почему, надулся и поторопился уйти. А дома устроил ей сцену ревности. И больше туда не ходил. Маше неудобно было оставлять его одного, она коротенько забегала к ребятам, но полноценно тренироваться уже не могла. Ведь для поддержания формы брейк-дансеров, оттачивания техники, занятий хореографией и постановку новых номеров требовалось 3-6 часов ежедневного каторжного труда. Маша понимала, что она подводит ребят, но надеялась, что Виктор, в конце концов, оттает, поверит ей и всё как-то само собой устаканится.
Ребята терпеливо ждали, с уважениям относясь к Машиным чувствам, а вот Антоха молчать не стал и поставил вопрос ребром:
– Малыш, ты решила порвать с танцами?
– Нет, конечно! Просто, понимаешь, у Вити сейчас трудный период, никак на работу не устроится. Не могу я его сейчас бросить одного…
– Он что – маленький мальчик? И чем это мешает твоим занятиям в клубе? Ты уж определись, чтоб ребята знали – рассчитывать им на тебя или перестраиваться.
– Ну что ты на меня наезжаешь? Я дома занимаюсь, а на постановку буду забегать…
– Мне что тебе, как новичку, надо объяснять, что при этом взаимодействие теряется?
– Ну, не могу я пока подолгу быть в клубе… Витя идти вместе не хочет, а меня одну к ребятам ревнует… Дайте нам время, всё устроится…
– Да не к ребятам он тебя ревнует, а к тому, как ты танцуешь! Зависть его гложет, вот что!
– Что ты такое говоришь?!?
– Говорю, что знаю! Да мне и ребята рассказывали, как он вёл себя на гастролях…
– Не забывай, пожалуйста, что я сама была на этих гастролях, в отличие от тебя, – сухо перебила Антона начинавшая закипать Маша, – И с каких это пор ты стал петь с чужих слов?
На этом они с Антохой поссорились, пожалуй, впервые за 6 лет их знакомства. Как Маша ни зла была на него, но семена сомнения он в ней всё-таки посеял. Она стала вспоминать то один, то другой эпизод во время гастролей, когда Виктор вёл себя, пожалуй, несколько высокомерно, немного свысока по отношению к другим ребятам… Да и его наставник, Глеб, не спешил помочь ему с трудоустройством в Москве. А ведь ей он сходу предложил кучу возможностей, хотя конкуренция среди девушек-танцоров была в несколько раз выше, чем среди ребят… И в клубе, когда она танцевала, практически, для него единственного, она так и не дождалась не то что восторгов, но даже и обыкновенной похвалы, а встретила только его насупленное лицо…
Виктор, действительно, чувствовал себя уязвлённым, когда наблюдал за выступлением Маши в клубе. Он так гордился собой, когда на батле во время съёмки финала конкурса справился с брейком не хуже тех, для кого этот труднейший стиль был родным. И это всего за неделю репетиций! А, оказывается, это просто был постановочный танец, в котором Маша танцевала даже не в полноги, а в четверть. А то, как она виртуозно танцует сейчас, ему не то что за неделю, но и за месяцы не добиться! Паршиво было чувствовать себя королём в, всего лишь, позолоченной короне…
Ещё больше Виктор отдалился, когда Маша поделилась с ним радостной новостью, что их команду приглашают в Берлин на международные соревнования Red Bull BC One. Не поздравил, а только спросил:
– И ты поедешь?
А когда она кивнула, ничего не сказал, пожал плечами и ушёл курить на балкон. Больше они об этом не разговаривали.
Они стали реже видеться: Маша то была на съёмках, то пропадала в клубе на репетициях. Ей пришла в голову шальная идея станцевать брейк под классическую музыку. Ребята сначала покрутили пальцем у виска, а потом, когда она поставила им запись "Хорошо темперированного клавира" Баха, пришли в полный восторг, все их недомолвки были тут же забыты и они с утроенным энтузиазмом приступили к репетициям. И с Антоном Маша помирилась, он больше не наезжал на Виктора, они просто не говорили на эту тему…
Фактически, они и с Виктором перестали разговаривать. С работой у него по-прежнему было ноль, и Маша боялась об этом расспрашивать, чтобы лишний раз не ранить его самолюбие. А своей радостью от творчества тоже делиться не могла по той же причине. Так что всё их общение свелось к ночному сексу, где Виктор из нежного любовника всё больше превращался в агрессивного скорострела…
А в начале сентября, за неделю до Машиного отлёта в Берлин, она застала Виктора сидящем на чемодане в пальто:
– Я уезжаю домой. Лучше быть королём маленького государства, чем посудомойкой в большом
королевстве. А ты, как определишься, что тебе важнее – я или танцы, приезжай! Адрес знаешь.
Положил ключи от её квартиры на тумбочку в коридоре, обошёл застывшую от неожиданности Машу, как фонарный столб, и ушёл, хлопнув дверью, как будто она в чём-то была виновата. Не обнял на прощанье, не поцеловал, даже не взглянул…
Ну, в чем она перед ним виновата? Неужели нельзя было по-человечески поговорить, а не замыкаться в своей гордыне? И как можно так ставить вопрос: «я» или «танцы»? Танцы – это и есть суть Маши, с ними она связана на всю жизнь. Когда не сможет танцевать брейк в силу возраста – будет танцевать что-нибудь другое, да хоть бальные танцы! Или заниматься постановками для других. И если не танцы, то – что? Готовить Виктору обеды, стирать рубашки, убираться в квартире? Так это всё жена делает, а он её замуж пока не звал.
Маше было так больно, как будто с неё содрали кожу, и даже лёгкое прикосновение ветерка ранило и жгло. Забывалась она, только танцуя. Ребята ни о чём не спрашивали – и так всё было понятно без слов. Только Антоха подошёл, обнял и тихо сказал: «Всё образуется, малыш! Вот увидишь! Отойдешь немножко от ситуации, съездите в Берлин, посмотришь на всё издалека и примешь правильное решение»…
…А в Германии Маша встретила Петра, и ситуация закрутилась совсем в другую, совершенно неожиданную сторону. Да ещё и с какой скоростью! Петя за 2 дня влил столько любви в её скукоженную душу, что она напрочь забыла – из-за чего была так несчастна… И вот, только она ощутила себя в полёте, как снова возник Виктор, и Маша ясно поняла, что не всё ещё к нему перегорело… А как же Петя? Она не может его обманывать, никак не может. А, значит, придётся ему рассказать про Витю… И, чтобы не струсить и обрубить дорогу к отступлению, Маша набрала смс Пете с просьбой выйти в скайп.
И вечером получила ответную: «Тук-тук! Я уже здесь!». Перешла в скайп, и на экране монитора перед ней возникло улыбающееся лицо Пети:
– Как ты, Машенька? Фурор произвела? Небось, немцы со стульев попадали, когда ты над ними летала?
– Петя, мне надо с тобой поговорить…, – не поддержала его шутливого тона Маша.
– Что-то случилось? – встревожился Пётр.
– Мне надо тебе признаться кое в чём… У меня были отношения с Виктором, ну, ты знаешь, победителем «Танцев до упаду»… Это когда мы были в гастрольном туре… И ещё потом здесь, в Москве… А потом он уехал, вернулся домой, в Барнаул… А я полетела в Берлин… Ну, и вот… Встретила там тебя…
– Но сейчас же у вас с ним всё?
– Я тоже так думала… Он мне письмо прислал, что я ему нужна… И я не знаю…
Даже на искажённом скайпом изображении было видно, как изменился в лице Петя. Он отодвинулся от монитора, помолчал, а потом произнёс:
– Придётся решать – я или он. И сделать это можешь только ты сама.
И отключился.
2
Маша промучилась всю ночь. Как говорят в таких случаях? «Слушай своё сердце». Но чем больше она пыталась вслушиваться в себя, тем больше запутывалась. Сердце и душа разрывались и за Петю, и за Витю. Единственное, что Маша поняла под утро, это то, что не ехать в Барнаул она не может.
В Домодедово Машу провожал Антон. Билет на самолёт оказался дешевле билета на поезд и её премиальных, на которые расщедрился герр Борк, как раз на него хватило. Маша посчитала это знаком того, что она приняла правильное решение. Только вот эту её убеждённость явно не разделял Антон. Он хмурился и сердито сопел всю дорогу. И раскрыл рот уже только тогда, когда Маша подошла к паспортному контролю, где им надо было расстаться:
– Ну, и дуры же вы, бабы! А ты, Машка, в квадрате!
Маша смотрела на его сгорбленную удаляющуюся спину и до неё, наконец, дошло, что он до сих пор любит её… И она тоже его любит… как брата, как друга, который и порадуется её успехам и поможет в трудную минуту и советом и делом. А вот кто для неё Виктор было пока не ясно… Если она ещё и об этом будет переживать, так можно и умом тронуться. И она поспешила на посадку, решив вообще ни о чём не думать… Будет день – будет пища для размышлений…
Барнаул
Виктор тепло встретил Машу, как будто вернулись те дни в мае, когда они были на гастролях, и не было между ними месяцев напряжённости и отчуждения. И погода в Барнауле стояла хоть и прохладная, но солнечная.
Дома Виктор был совсем другим, чем в Москве. Он щедро дарил Маше свой родной город, как когда-то это делал Пётр (Нет-нет, сейчас не надо об этом вспоминать… Надо сосредоточиться на здесь и сейчас…) Они бродили от современных зданий порта на берегу реки Барнаулки, очень напоминающие небоскрёбы Москва-Сити, до исторически-основательного Знаменского женского монастыря. От забавных памятников Влюблённому и Скамье желаний до философских Василию Шукшину, родившемуся в Алтайском крае, и Виктору Цою, который здесь никогда не был, а поклонники были, есть и будут (они-то и собрали деньги на установку ему памятника). Маше прямо в сердце запали слова, выбитые на памятнике: «Смерть стоит того, чтобы жить, а любовь стоит того, чтобы ждать…»18
