Ирина Ярич
Командировка в Рим
IV
Наконец, мы подъехали к дворцу, остановились у огромных резных дверей. Тетр назвал «моё» имя и добавил, что привезены товары из Карфагена, которые заказывала госпожа. Через несколько минут нас впустили в приёмный зал, украшенный фресками, барельефами, колоннами из розового мрамора и статуями. Скажу честно, в этих покоях, окуренных благовониями, меня объяла какая-то нервная дрожь. Шутка ли – я в императорском дворце при живом императоре, и хоть он ещё ребёнок, но сейчас мне предстояла встреча с его матерью, известной личностью в истории Рима. Тетр говорил, что она всегда сама выходит вместе с женщинами своего двора выбирать новые товары. От волнения у меня леденели кисти рук и ступни, а голова горела. Чтобы отвлечься, стал помогать Тетру. Мы раскладывали стеклянные сосуды на мраморные столы с фиолетовыми прожилками; баночки и пузырьки с маслами, духами, благовониями, мазями – на изящные столики с тонкими гнутыми ножками. Все ножки в столах и креслах сделаны в виде ног и лап разных животных. Тюки с тканями уложили на длинные резные лавки с инкрустациями из слоновой кости и перламутра.
На удивление быстро послышались шаги и шуршание шелковой ткани. В зал вошла женщина лет тридцати восьми в пурпурном платье. Голову покрывал пурпурный платок с кистями, обмотанный вокруг шеи. За ней шла толпа женщин в цветных одеждах. Сквозь большие окна свет хорошо проникал в просторную залу, придавая блеск золотым украшениям: на каждом пальце женщин по два, а то и по три перстня, на руках изумительные золотые и серебряные браслеты, на шеях разнообразные ожерелья, на головах ажурные золотые ободки и сетки. Среди женщин больше половины золотоволосых, причём, все темнобровые и кареглазые. Но внимательно присмотревшись, я слегка удивился, потому что понял – волосы у них окрашены, так как виднелись тёмные отрастающие корни волос.
Я приветствовал их, как мне «напомнил» Тетр, сам же он склонился в глубоком поклоне. Они ответили, улыбаясь, как старому знакомому и живо принялись разглядывать новинки. Дама в пурпурном хороша, но какая-то печать усталости лежала на её красивых чертах, словно она несёт непосильный груз или утомлена безвыходностью неразрешимых проблем. Эта женщина вместе с другими рассматривала ткани и сосуды, принюхивалась к баночкам и склянкам. Выбрав немало, дала распоряжение евнуху, чтобы товары отнесли в её покои, а также чтобы он расплатился со мной. Потом она предложила мне пройти с ней в другую комнату.
Мы вошли в небольшую залу также роскошно обставленную и украшенную.
– Максим, я слышала, твой корабль попал в бурю и разбился, и рада видеть тебя живым и невредимым.
– Нам повезло, что шторм настиг нас почти у берега.
– Ты только что избег несчастья, а у меня к тебе новая важная просьба, которая снова выгонит тебя в море. Тебе нужен отдых, я понимаю, и если не согласишься – это твоё право… Но тут государственное дело…
«Просьба у власть имущих равносильна приказу, и значит, надо соглашаться», – подумал я.
– Госпожа, я в отдыхе не нуждаюсь и могу снова отправиться в путь.
– Спасибо, Максим, я на тебя надеялась и верила, что ты не подведёшь свою госпожу. Просьба вот какая: мне нужен Бонифаций.
Видимо, удивление и непонимание очень явно изобразилось на моём лице.
– Да, – повторила она. – Мне срочно нужен Бонифаций. Я посылала к нему курьеров, но он в Рим не возвращается! Поэтому я и решила послать к нему тех, кого он давно знает и кому доверяет, чтобы поверил через них, что я ему желаю добра, а зла не замышляю. Но он мне нужен здесь, а Карфаген… там по сравнению с другими провинциями тихо и спокойно. Бонифаций нужен Италийской земле. Хочу, чтобы был защитой нам от необузданных варваров.
– Так мне ехать в Карфаген за Бонифацием?
Она кивнула.
– Конечно, я отправлюсь туда в самое ближайшее время и вашу волю передам ему. Но, если Бонифаций снова воспротивится и не выполнит наказ?
– О, умоли его самыми сладчайшими речами, скажи, что я клянусь не причинять ему вреда, и это на самом деле так!
– Не уверен, что смогу убедить его, а если он не согласится?
– Максим, ты поедешь не один. Присоединятся и другие приятели Бонифация. И вы, клянясь старой дружбой, уговорите его в несколько голосов. К тебе и к ним он благосклонен и должен понять и поверить, что мы не заманиваем в ловушку, а лишь хотим видеть его подле нас.
Похоже, что она говорила искренно, во всяком случае, я поверил и согласился на её просьбу, а что мне ещё оставалось делать…
– Я знал её раньше? – спросил у слуг, когда вышли из дворца.
– Конечно, господин, – ответил Фиделис, влезая в повозку.
– Галла Плацидия, господин, − ваш главный заказчик, – дополнил Тетр. – Товары-то в основном для семьи императора, ну, если они позволят, другим тоже что-нибудь достанется.
– А что же император не вышел к нам?
– Да, что ему, он ещё мальчик, что он в этом понимает. К тому же, этим должна заниматься женщина, мать или жена, – ответил Тетр, и мы тронулись в обратный путь.
– Тетр, а сколько лет императору?
– Девять исполнилось, пошёл десятый – всем известно.
«Значит фактическая власть у его матери», – подумал я, а вслух спросил.
– Тетр, ты что-нибудь знаешь о Галле Плацидии?
– Как не знать, женщина известная – дочь императора, сестра императоров. Два раза была отдана замуж против своей воли, два раза овдовела. Жила в Константинополе, была в плену у варваров.
– Да, жизнь её легкой и беззаботной назвать нельзя. Расскажи подробней.
Мимо не спеша проплывали грандиозные постройки Великого Рима. Куда-то беспрестанно шли люди, сторонясь и пропуская повозки, продавцы зазывали покупателей в лавки, кто-то с кем-то спорил, иногда проходили воины и проезжали всадники, несли рабы носилки с хозяевами, бегали полуголые мальчишки. Чужая жизнь окружала меня со всех сторон. Тем временем Тетр рассказывал.
– Великий Феодосий, богобоязненный император, покинул этот свет рано, – начал вспоминать Тетр. – Его младшей дочери, Галле Плацидии тогда минуло всего лишь шесть лет. Юными были и её братья, между которыми венценосный отец разделил империю. Видимо, заметил он слабость их и враждебность друг к другу. Дабы не погубили себя и великое государство, определил им отдельные владения. Но семью не соединил, и любви между братьями не породил. Видимо, такими они уродились. Жили далече друг от друга. Гонорий двор держал в Равенне, Аркадий правил в Восточной империи, а их младшая сестра жила в Риме. Прошло пятнадцать лет, и Риму стал угрожать дерзкий готский вождь. Аркадий в далёком Константинополе к тому времени уж второй год, как умер, его наследник – малолетний император, совсем крошка − сирота, мать скончалась ещё раньше. Гонорий из близкой Равенны спасать Галлу не спешил. Алариху удалось взять Рим. Среди награбленных сокровищ варвары увозили и сестру императора.
– Бедняжка угодила в плен, представляю, каково ей было: из хозяйки дворца − в пленницы, − посочувствовал я.
– Но готов хулить нельзя, они с ней обращались уважительно. Аларих умер, его место занял Атаульф. Молодой вдовец желал взять Галлу в жёны. Она не хотела замуж, но пленница свою судьбу решать не могла. Говорят, свадьба была царская. Пятьдесят юных воинов преподнесли ей дар от жениха – сто чаш наполненных золотыми изделиями, монетами и драгоценными камнями. Награбленное в Риме вернулось к прежней хозяйке.
Хоть и вначале Галла сопротивлялась замужеству с варваром, но полюбился ей Атаульф. Красотой, умом и щедростью покорил её сердце. Да и как устоять девушке против такого молодца. Уж как был хорош собой!
– Тетр, ты, что его видел?
– Видел. Он был роста небольшого, но строен и лицом пригож, в теле чувствовалась сила. Мужественная красота и благолепие во взоре. К тому же, выдающегося ума, что очень важно для правителя. Воевать с империей отказался, решил быть союзником римлян и с помощью своих воинов укрепить Римское государство, тем самым добыть себе славу. Так, без усилий императоров готы усмирились, и Галла Плацидия стала их правительницей.
Когда Атаульф узнал, что империя может потерять одну из обширных провинций – Испанию, то немедля бросился туда. Захватил мятежную Барцелону и усмирил провинцию. Бог дал Атаульфу и Галле сыночка, которого они назвали в честь последнего императора единой Римской империи. Но недолго длилось счастье родителей. В одной из церквей Барцелоны покоится маленький Феодосий. Бог прибрал его, быть может, спасая от худшей участи. Недолговечным было и семейное счастье Галлы. Успех и власть не бывают без завистников. Вот и у Атаульфа оказался тайный враг – Сингерих. Сообщники злодея убили любимого мужа Галлы, славного и мудрого правителя западных готов. Вероломный узурпатор приказал умертвить шестерых детей Атаульфа от первого брака. А Галлу Плацидию лишил всех её привилегий и выгнал из дворца, построенного Атаульфом. Спустя пять лет снова стала пленницей, но на этот раз у жестокого и грубого Сингериха. Мстительный правитель погнал пленников из Барцелоны… – Тетр говорил, а мне представлялось…
По грунтовой дороге плетётся группа невольников. Руки каждого из них связаны. Среди мужчин есть несколько женщин. Одежда многих мужчин местами порвана и запачкана пятнами запёкшейся крови. На лицах и открытых участках тел синяки, ссадины и порезы от многочисленных ударов во время схватки с приверженцами Сингериха. Мужчины – соратники покойного Атаульфа, побеждённые коварным врагом. Женщины, поникшие и испуганные, прижимаются и стараются поддержать хрупкую темноволосую даму, которая стремится идти ровно, несмотря на встречный ветер, что пытается их сбить. Вихри поднимают пыль, бросают в лица путникам, песок забивается под ступни их лёгкой обуви, густая трава хлещет ноги. Они идут, идут, потому что иначе − смерть. Идут, потому что так хочет враг, который оказался изворотливым хитрецом. Он сейчас рядом с ними, гарцует на коне вместе с приспешниками, что большим отрядом идут вслед. Сингерих доволен и не скрывает торжествующей улыбки. Он на вершине славы! Одолел самого Атаульфа! Храбрый и доверчивый Атаульф повержен, и истреблено его семя. В его, Сингериха руках, женщина из могущественного римского императорского рода! И она полностью в его власти! Никто не помешает ему править готами!.. Невольники, не ведающие своей судьбы, терпеливо идут…
– Но век злодея недолог, – продолжал Тетр. – Всего лишь семь дней Сингерих упивался властью. Вождём готов стал Валлий. Очередной узурпатор видел в Галле Плацидии ценный товар и решил сбыть с пользой. По требованию Валлия за свободу сестры Гонорий выдал шестьсот тысяч мер пшеницы. Когда зерно привезли готам, тогда пленницу отпустили, отправили ко двору её брата в Равенну.
– И, наконец, несчастная молодая вдова обрела свободу, – заключил я.
– Женская свобода коротка, – печально изрёк Тетр. – Куда денешься из-под воли отца? Отца нет – так мужа. Мужа нет – так брата. А уж, если брат император, то сестра, всё равно, что раба. Возвращению Элии Галлы больше всех обрадовался Констанций Флавий – умнейший муж и полководец, каких мало! Родом был он иллириец из красивого, но далёкого дакийского городка Наиса. Уж много лет мечтал о браке с сестрой Гонория. Ещё до замужества и пленения просил её руки. Но, увы, Элия Галла его не любила. Констанция отказ любимой не остановил, и он не раз обращался с этой просьбой к Гонорию. Император не прочь избавится от хлопот, связанных с сестрой, за которую пришлось так дорого заплатить. Да и как он мог отказать столь надёжному защитнику от неистовых варваров и самовольных тиранов, претендующих на престол. И ещё Гонорию хотелось, чтобы государством правили потомки их рода, но ни Мария, его первая жена, умершая совсем юной, ни Терманция, её сестра и его вторая жена не родили ему, не обрадовали наследником. Осталась надежда на сестру, её надо поскорее выдать замуж, и все проблемы будут решены.
Но Элия Галла Плацидия всё ещё помнила и любила покойного мужа. Невольно сравнивала Констанция с покойным Атаульфом, первый явно проигрывал последнему. Варвар был краше римлянина и телом, и лицом. Коренастый Констанций казался ниже своего роста, а невысокий Атаульф был мускулист, но строен и изящен. Галла помнила и тосковала по сильным и нежным рукам мужа, его объятьям и ласкам. И, глядя на пучеглазого Констанция, она не могла забыть смеющихся выразительных серых глаз Атаульфа, его милой улыбки. Ей нравилось гладить мужа по шелковистым длинным волосам, расчёсывать их, любоваться его профилем. Плоская голова с толстым затылком Констанция и его взгляд исподлобья лишь вызывали горькие воспоминания безвозвратно потерянного счастья. Но с императором не поспоришь. Ему надоело слушать её доводы. Однажды, когда в очередной раз пришёл к нему Констанций всё с той же просьбой, Гонорий вызвал сестру, взял её руку и передал Констанцию. И вот не прошло и полутора лет после смерти любимого мужа, как снова стоит она у алтаря и произносит брачную клятву. В тот же год, девять месяцев спустя, родила дочку. А через год с небольшим появился и наследник, нынешний император.
– И в новой семье забылись прошлые тревоги?
– Не совсем. Как ни хорош и полезен был для государства Констанций, но любви у Галлы не было к нему, хоть и уважала. А для супруга это важно. Прошло четыре года после заключения их брака и бездетный Гонорий, ещё совсем не старый, но уже больной, объявил своим соправителем Констанция и дал ему титул августа. Вскоре они оба объявили августой и Галлу.
– Прекрасно! Вот теперь уж должна начаться счастливая жизнь!
– Совсем наоборот, – грустно продолжил Тетр. – Придворная жизнь и этикет не по нраву пришлись Констанцию. Из щедрого дарителя он превратился в скупого сребролюбца. Он привык отчитываться только в государственных делах, а в личных имел полную свободу, но теперь почувствовал себя рабом правил и указаний. Придворный этикет связал пылкую натуру, привыкшую к походам и сражениям. Лев в золоченой клетке затосковал и стал чахнуть. Стало ему тяжело дышать. В лёгких развилась болезнь, и он скоро умер. Всего семь месяцев правил Констанций вместе с Гонорием. А об императоре поползли глупые слухи. Не только в Равенне, но и в Риме худо толковали о нём. Говорили, будто бы он воспылал страстью к своей сестре. Император то ли от греха, то ли, чтоб унять глупые словеса, отослал сестру с детьми в Константинополь. А через два года, в тридцать девять лет умер от водянки.
В то время в Рим вернулся молодой офицер гвардии Аэций, честолюбивый сверх меры. Завидная судьба Стилихона ему не давала покоя. Хотел править империей, как Стилихон правил, помогая Гонорию. Только лишь поэтому поддержал кандидатуру Иоанна, ничем особо не выдающегося государственного служащего. Иоанна провозгласили императором, который назначил Аэция смотрителем дворца. Некоторые называли Иоанна узурпатором. Он не соответствовал этому злому слову. Наоборот, имел кроткий и терпеливый нрав, но мог при необходимости действовать решительно. В своих поступках руководствовался разумом и государственной пользой. Я ни от кого не слышал, чтобы за время его правления кто-либо был лишён имущества, а тем более казнён. Нет, о, боже мой, он даже доносчиков не слушал. Но Феодосий, сын Аркадия, брата Галлы считал законным наследником Валентиниана, сына Галла и Констанция III, поэтому выслал войско свергнуть Иоанна. Тогда Иоанн прибег к помощи Аэция и упросил его отправиться к гуннам за помощью. Аэций несколько лет до того прожил заложником в степях Паннонии, где располагались три улуса гуннов, у их главного хана Роила. Там он подружился со степняками, и они по его зову, а вернее сказать за привезённое Аэцием золото, двинулись в тыл константинопольского войска. Иоанн собирался ударить им в лоб. Но подмога не успела. Феодосий отправил ещё отряд во главе с аланами Аспаром и его сыном Ардабуром. Варвар с варваром договорится, так и здесь произошло: через связи и других алан, давних союзников гуннов, они, не вступая в бой, заключили соглашение с Роилом. Благоразумного Иоанна схватили и передали на суд малолетнего императора. И это семилетнее чадо отомстило ему прежестоко. По приказу Валентиниана устроили кровавое и унизительное для гражданина зрелище. Несчастного Иоанна привезли на ипподром Аквилеи, там ему отрубили руку, которой он подписывал указы и покалеченного посадили на осла. В сопровождении мимов, которые кривлялись и потешались над ним, оскорбляли, унижали постыдными словами и телодвижениями, повезли по арене вдоль скамей зрителей. Вдоволь насладившись мучениями своего противника, юный победитель повелел его казнить. Аэция же простили и допустили в Рим. Так Галла вернулась на родину, говорят, что в Константинополе ей тоже жилось не сладко… – Тетр прервал свой рассказ, потому что мы подъехали к дверям «моего» дома. Теперь нам предстояли большие хлопоты и расходы.
V
После обеда мы с Фиделисом и Тетром обсуждали предстоящее моё отплытие в Карфаген.
По правде сказать, мне не хотелось никуда ехать. И сначала, когда Галла Плацидия произнесла имя Бонифация, я не понял, о ком речь, и первое, что мне пришло в голову, это лев Бонифаций из мультфильма «Каникулы Бонифация», так как я совершенно забыл о некоем деятеле Бонифации, который управлял провинцией Северная Африка и был замешан в каком-то конфликте. Я никак не мог себе представить, как мне с ним говорить и был уверен, что он меня не послушает, к тому же, что-то припоминал, что невольно именно Бонифаций стал причиной вторжения вандалов. Не хотелось ввязываться в конфликтные ситуации, тем более, когда знаешь, что это бесполезно, уже всё свершилось, и я, как песчинка, носимая ветром, которая только ударяется и отскакивает без пользы для себя и результата для других. И, несмотря на бесполезность моей миссии, ехать придётся, что меня особенно удручало.
Утром следующего дня Фиделис отправился в имение. Надо было предупредить команду и гребцов. Несколько дней, в течение которых я ждал прибытия триерарха, ответственного за плавание и навигацию, посвятил, вместе с Тетром, отбору товаров, которые мы возьмём с собой. Хоть цель поездки – выполнение поручения высокой особы, но не гнать же корабль порожним. Когда приехал триерарх, а попросту и привычнее говоря, капитан разбитого штормом корабля, мы занялись покупкой нового судна, потому что прежнее отремонтировать так быстро нет никакой возможности. Я в этом деле ничего не смыслю, поэтому полностью доверился ему, а именно Флору Фиску Донату, он служил ещё «моему» отцу. Выглядел, несмотря на худощавость, крепким и сильным. Спокойный взор его темно-карих блестящих глаз говорил об уравновешенном характере. Черные волосы немного спускались на лоб, прикрывая глубокие борозды морщин. В одежде и во всём его облике ощущалась аккуратность и основательность. Ходил он большими шагами уверенной походкой. Он очень сожалел, что разбился корабль, Флор плавал на нём восемнадцать лет.
Мы объездили с ним несколько судоверфей. Донат придирчиво и тщательно осматривал только что построенные галеры. Часто ворчал, недовольный работой: «этот и пяти лет не прослужит», «дрянь, в первом же шторме развалится», «слабый, не выдержит натиск пиратов» и так далее и тому подобное. Я понимал, что Флор прав и хочет выбрать надёжное судно, чтобы уверенно себя чувствовать в море. Но я уже начинал терять терпение, время шло, а у нас ещё далеко не всё готово к отплытию и нет самого главного – корабля. Я Флора не торопил, он сам знал, что нам медлить нельзя, и как бы в своё оправдание говорил: «Раньше суда по двадцать-тридцать лет служили, а теперь мастера не те». А я мысленно отвечал: «Хотя бы на год, а там видно будет», вслух же говорил: «Важно, чтобы шторм выдержал». «Вот это-то и главное», – подхватывал Флор Донат.
Наконец, нам удалось отыскать галеру, которая отвечала всем требованиям моего капитана. На мой взгляд, она почти ничем не отличалась от тех, которые забраковал. Но Флор видел в них существенную разницу.
К округлым бокам судна крепились вёсла, по одиннадцать с каждого. К двум съёмным мачтам: высокой в центре и на носу – пониже, уже прикреплены паруса. По обеим сторонам перед кормой − по лопасти-веслу. Трюм довольно вместительный.
Теперь, когда есть корабль, и значит моё отплытие совсем скоро, через несколько дней, мне снова стало не по себе. Только я начал привыкать, и нужно ехать. Опять новые для меня люди, не знаю, как себя с ними вести, о чём разговаривать. Там и родственники «мои» живут. Надо и с ними встретиться. Беспокоило то, как они меня примут? Не хотелось впутываться в политику, но ослушаться правителя государства без риска для своей жизни невозможно. С приближением дня отъезда усиливалось моё волнение.
