Ирина Снегирева
Гостья лесного князя. Падение с небес. Том 1
Глава 11. Колесо для белочки
Ярослава, четыре года спустя. Белогория
– Ма- а- м, м- а- ам! – раздался встревоженный голосок Ксюши, и я бросила мокрое белье в таз, спешно вытирая вспотевший лоб рукой.
Ну конечно, опять мальчишки Олёны устали от её затей и убежали, оставив малышку одну! Но Ксюшке скучать или мирно играть не захотелось – она начала голосить, дабы привлечь моё внимание. Мы редко надолго оставляем детей без присмотра, да и спокойно тут, в Осинках и окрестностях. А сейчас ещё и Марфуша ушла к доктору – попросить отправить письмо в Тарсманию, больной маме. Доктор собирается в город, там заодно и отправит, так быстрее и надежнее, чем ждать, когда почтальон сам приедет сюда к нам.
– Пошли со мной, – я правила на головке дочки тонкий желтенький платочек, вытерла все еще сырой рукой пятно на любимой щечке и вместе со своим сокровищем мы пошагали стирать в баню.
– Мам, а мам? – произнесла Ксюша серьезным тоном спустя десять минут, когда ей довольно быстро надоело мне помогать, а так же спокойно сидеть на скамеечке и болтать ножками.
– Что, солнышко? – я повернулась, с умилением глядя на это серьёзное личико родной дочки.
– А папа, он где?
Простынь выскользнула из рук, и мне пришлось снова отжимать её, нарочно прикладывая к этому делу чуть больше усердия, чем за минуту до неприятного вопроса.
– А его нет, – отозвалась я избитой фразой, – с нами его нет.
– Он что, умер? – допытывалась маленькая умница, затрудняюсь сказать уже в который раз.
А мне стало досадно. Гринвич, ну неужели так сложно было выполнить роль согласно слов дитя! Ведь врать о том, что отец геройски погиб это в любом случае ложь. Не погиб, да и от героя там штаны да отцовский кошелек. В последнее время для меня Дан больше походил на обаятельного нахала, от чьих чар, кажется, всё-таки удалось освободиться. А вопросы малышки…что же, они будут, непременно. И когда-нибудь я ей расскажу всю нашу историю, чтобы не строила напрасных иллюзий относительного своего отца. Да и мало ли что случится в жизни, вдруг этот человек нас всё-таки станет разыскивать и разыщет (в чем я все же сомневаюсь) дочь, то лучше рассказать ей прилизанную правду, чем выслушивать обвинения, что я лишила её родителя и его любви и заботы по своей воле.
– Не умер, маленькая.
Ох, как больно все переживать заново! А еще и пытаться донести до ребенка простую истину – Даниэлю мы не нужны, плюс он не хотел быть отцом. Но разве такое скажешь маленькой девочке!
Но фамилию мы носим Якоба Хадерсона, то есть мне надо что-то еще и тут придумывать.
А что делать?! Кому легко?!
– А что? Заболел? – продолжила допытываться моя девочка, заматывая ручонку в подол платьица.
– Не знаю, как сказать, родная, но только мы с ним не смогли жить вместе, – попыталась вывернуться я из плена этого вопроса.
Пока Ксюша маленькая, а там будет видно по обстановке и ситуации.
– А со мной он тоже не жил? – родные глазки, по- прежнему имеющие сине- голубой цвет как у отца, безотрывно смотрели за моими действиями.
– А ты хотела бы без меня там остаться?
– Нет, только с тобой, – пискнула девочка, и тут же её внимание переключилось на большую пёструю бабочку, что залетела в баню через открытую настежь дверь. – Мама! Смотри!
Вот так время и шло. Я уже давно сама себе не напоминала ту прежнюю изнеженную белоручку, которой ежедневно прислуживают люди. Скорее сама являлась заботливой мамой и служанкой, и даже учительницей для собственной дочери. У меня осталась последняя цепочка, плюс та, что всегда была на мне. Изделия были недешевыми и в Тарсмании, но тут все же приходилось продавать не так уж и выгодно – документов, подтверждающих покупку украшений, у меня естественно не было, чем и пользовался алчный владелец ломбарда. Но это были деньги к существованию, которые рано или поздно все равно закончатся. А если так, то всё чаще я задумывалась о дальнейшем нашем обеспечении.
С Марфой мы сажали огород, держали кур, козу, но все это было не тем, чего бы я хотела своей дочери. Искренние отношения простых людей важны и гораздо приемлемее для меня, чем фальшивые аристократы. Но всё же не хотелось, чтобы девочка прожила половину жизни на огороде и на скотном дворе, а вторую – в бесконечных заботах о деньгах на пропитание и одежду. Одно плохо – работы для людей моего уровня образования в Осинках не было, а с ребенком сразу устроиться на работу не получится. Но бросить дочку на Марфушу ни за что поднимется рука, да и как жить без своей кровиночки?
Я рассуждала так, однако жизни внесла свои коррективы и попросту говоря, не оставила мне особого выбора.
Засушливое лето измотало всех. Людей, вынужденных чаще поливать свои обширные огороды, животных, уставших от непомерного зноя и насекомых, так же кусавших скотину и людей от злости. Жара выматывала настолько, что не хотелось выходить на улицу, даже местные жители старались лишний раз не высовываться на солнце без необходимости. Ну, а вечером Осинки оживали, появлялся народ, повсюду слышалась речь и смех.
Как- то вечером мне не спалось и я, не зная, куда себя деть, осторожно сняла с себя ручку обнимавшей меня Ксюши, подоткнула ей под бочок игрушку, чтобы дочка не свалилась с кровати, и осторожно ступая, босиком вышла на улицу. Трава была мягкой, приятной, ласкающей пятки. Я сравнила с поцелуями, но тут же заставила выкинуть эту идею из головы. Не скажу, что местные мужчины мне не нравились. Нравились, ведь я не слепая и видела, что кто- то из них хорош, а кто- то скотина изрядная. Про то, что понравившиеся мужчины не пара по статусу, не задумывалась – отношений- то всё равно нет. И по части обманутых девиц у меня уже имелся кое-какой опыт, что фору даст почти любому. Да и не видела я никого такого, кого бы сердце захотело принять. Глядя на сильные мужские руки, примечала, что такими и объятия крепче…
Но только сердце молчало при взгляде на обладателей или веселого нрава, или этих самых сильных рук.
Запах гари и треск заметила почти сразу, кинулась за дом и там увидела....Улица, на которой стоял дом Степана и Олёнки полыхала, озаряя всю ночную деревню.
Я вся словно похолодела, но заставила себя как можно тише зайти в свой дом и растолкать крепко спящую Марфушу.
– Марфа, вставай, пожар!
Мы выскочили из дома, а навстречу нам уже бежала растрёпанная, с совершенно безумным видом Олёнка, держа за руки испуганных сыновей.
– Барынька Ярослава разрешите их оставить у вас, мне тушить надобно бы, пожар почти до нас добрался. А ваш дом хорошо – через широкую дорогу, значит, огонь не подойдёт.
Я и сама об этом думала – обычная проселочная утоптанная дорога, что шла через деревеньку на этот аз могла сослужить мне хорошую службу- встать на пути возможного распространения огня.
Мы быстро вернулись, оставили у нас детей, а потом едва не возникла заминка – кто должен был бежать на помощь ,помогать в тушении- я или Марфуша. Мне хотелось сделать это самой, очень, но оставлять детей в такой обстановке всё-таки небезопасно. Стоит искорке перелететь через дорогу и вспыхнет трава, а там уж и до дома недалеко.
– Барышня, – произнесла Марфуша, – у вас дочка, а у меня никого, так что вам за детьми следить.
– А у меня муж там и имущество, скотина, – всхлипнула Олёнка и тут же замолчала, поглядывая на дверцу Марфиной комнаты, в которой мы оставили её сыновей.
– Хорошо, – согласилась я чисто из соображения безопасности для малышей. Одних их оставлять нельзя, однозначно, – но если кто устанет, я сменю.
Так и договорились.
Олёнка и Марфа ушли, а я припасла лопату, ведро оставила около бочки с водой. Треск от горящей древесины стоял на всю деревню, перемежаемый человеческим криком. Это там, в столице Тарсмании при сильном возгорании работали несколько пожарных команд. А в нашем загородном замке надеялись на несколько бочек с чудо- насосами, специально приготовленными для пожаротушения, которые в случае опасности можно было бы использовать. Но тут ничего не было кроме ведер с водой и лопат. А ещё багры и топоры, при помощи которых ломались сараи, заборы, дабы воспрепятствовать дальнейшее распространение огня.
К сожалению, природная стихия не выбирает, на кого плюнуть огнём, а кого и вовсе обойти стороной. Дом Лисовых сгорел почти полностью, но осталась в живых вся скотина – две коровы, куры, овцы и лошадь.
Но и это не самое большое бедствие, что коснулось не чужих теперь для меня людей. Я с радостью пригласила их жить к нам, пусть наша избушка не такая и просторная, а когда у них появится новый дом, да и появится ли вообще – неизвестно.
Обгоревшего Степана принесли к нам на носилках. Как оказалось, он пытался спасти кое-какие вещи и сбережения из дома, но потолочная балка едва не придавила мужчину. Как он умудрился выбраться или ему помогли, пока не всё ясно, но главное- он будет жить, а остальное это дело наживное, пусть и не такое простое. Доктор, добрейшей души человек, метался между ним и еще несколькими страдальцами, раненными в этой борьбе с огнём.
– Барынька, – проскрипел пострадавший мужчина, стиснув зубы, – вы уж простите нас, – начал он извиняться, но я не дала.
– Всё в порядке, Степан, что вы! – тут же отозвалась я, чувствуя смущение перед этим могучим человеком, который наверняка сейчас чувствует себя беспомощнее котенка, – всем места хватит. Вы с семьёй в комнате Марфуши, а мы втроём у нас. Зато веселее. Помните, как раньше, когда мы только приехали?
– Спасибо вам, – крепкая мужская рука легла на мою ладонь и я покраснела.
Нет, к Степану я не испытывала ничего кроме дружбы и уважения, даже в мыслях ничего подобного не было. Но меня так давно не касался другой мужчина, даже нечаянно, что сама эта мысль ввела в смущение.
– Всё будет в порядке, вот увидите, – попыталась успокоить я его, а заодно и всех нас, одновременно уступив место Олёнке, вернувшейся из бани.
***
Мне не спалось, и я ворочалась на неширокой кровати около Ксюшки, беззаботно раскинувшей во сне руки, словно легкокрылая птица. А Марфуша кинула матрас на пол и улеглась, прикрывшись стеганым одеялом. Но стресс после прошедших событий выбил нас из колеи и, похоже, ей тоже не спалось, как и мне.
– Марфуш, – позвала я шепотом девушку, – на неделе съезжу в город в ломбард, продам цепочку. Нам теперь много чего нужно, да и дом Олёнке со Степаном восстанавливать нужно, поможем.
– Барынька, – всхлипнула девушка, и я свесилась с кровати, уставившись на свою подругу по несчастьям, – а как я испугалась, когда дядьку- то увидела окровавленного. Думала всё, мертвого несут.
Я осторожно слезла с кровати, боясь разбудить Ксюшку, и прижала дрожащую Марфу к себе.
– Ну что ты, всё будет хорошо, вот увидишь. Он сильный и главное – живой. Доктор сказал, что сломано бедро, но так оно на месте, а там срастётся. Помнишь, как твой отец за нами мелкими на дерево полез, да не удержался и свалился? Его нога недолго всего месяц- полтора и зажила. Степан не слабее на вид будет, так что все наладится.
Сколько бы всего не происходило, но еще никогда не видела подобных слез от своей подруги, служанки. Да и трудно её было не понять.
В Осинки давно пришло письмо, что отец Марфы умер, а мать осталась инвалидом в очень тяжелом положении. Правда слуги забрали её в замок, что очень хорошо- люди у нас там отзывчивые, а пожилая женщина человек незлобный, да и проработала с ними много лет, вот и платят ей добром. И хотелось написать о нас, а вдруг дядька её потом и вовсе со света сживёт от злости? Да и Ксюшка у меня теперь, за неё тоже страшно. Мы тогда выслали деньги от имени Степана для пожилой кухарки, в ответ опять же на имя дяди девушки пришло благодарственное письмо с описанием болячек пожилой женщины. С тех пор стараемся все время что-то отправлять, точнее я в приказном порядке даю Марфуше. Та иногда плачет, непременно краснеет, но всегда соглашается. Ведь будь её воля – полетела бы и забрала мать сюда или жила бы с ней там, да только нельзя нам возвращаться особенно после того, что случилось с родителями моей подруги- служанки, просто никак нельзя. Письма от имени матери Марфы пишет кто- то из слуг, а мы каждый раз сидим и гадаем, кто именно под диктовку написал ответ. И пусть эти болезненные весточки редкие – пара штук в году, не больше, но мы и им рады, хоть потом ревем обе как провинившиеся.
– Барынька, вы добрая, как же я с вами рассчитаюсь то, – заголосила тихо Марфуша, уткнувшись ко мне в плечо.
– Это ты брось, – осадила я её, не знаю, уже в который раз, – а мне с тобой как рассчитываться?
– Да за что же?
– За то, что за Ксюшей присматриваешь, как за родной дочкой, за то, что любишь её. За то, что в трудную минуту со мной оказалась, не бросила свою опальную барышню.
– Та как же Ксюшеньку- то не любить? Она как маков цвет для меня. Своих деток нет, а может и не будет уже, так хоть её приголубишь и сердцу легче.
– Будут у тебя свои детки, ты это напрасно так говоришь, – улыбнулась я словам Марфуши.
Красавица, да не какая- то, как я, а самая настоящая. Только не ладится у неё с парнями. То кузнец, то еще один, решивший, что городская девка дура, деревенских хитростей не знает. Марфа его граблями огрела, когда он попытался подкрасться к ней в низине и на траву повалить. И может быть справился бы с ней, если бы тот же кузнец не шел к Степану этой стороной и не оттащил нахала. Рожу ему разукрасили тогда лихо, да только кроме благодарностей кузнецу больше ничего не видать, как он на Марфу не заглядывается. А может быть именно он парней от неё и отгоняет? Да так, незаметно! Ведь с тех пор не то что бы пристать, а и погулять и на деревенские посиделки не один не позвал Марфушу, хоть глаз с нее многие не сводят.
Так, вздыхая и успокаивая друг друга, мы уснули. Поутру я проснулась от осознания, что сплю на голом полу. Повернулась – так и есть. Ксюшка прилезла к нам, втиснулась в середку, растолкала, продолжая сопеть.
Лежать и предаваться лени времени больше не было, и я потихоньку встала, накинув одеяло на своих девчонок…Мы теперь не одни, потому отправилась готовить завтрак, ну, а там как все проснутся, решим, что дальше делать и как быть.
После обеда к нам пришел заспанный доктор, осмотрел Степана, прописал какие-то лекарства и удалился.
– Иван Кузьмич, подождите, пожалуйста, – крикнула я мужчину как раз в тот момент, когда он пересекал наш двор.
– Да, леди, вы что-то хотели? – он близоруко прищурился, посматривая то на меня, то на ярко палящее солнышко.
– Как дела у Степана? Вы его очень подбодрили, но что на самом деле с ним?
– Ну, – доктор поскреб свою бороду указательным пальцем, – все зависит от него. Но сразу скажу – этот перелом бедра так просто ему не дастся. Лечение долгое и по- хорошему дорогое. Плюс не забудьте, леди, – внимательный взгляд красных усталых глаз, – питание улучшенное. Молоко, творог, сыр. И никакой физической нагрузки в самые первые месяцы.
– Хорошо, – улыбнулась я, – никакой нагрузки и только лучшие лекарства.
Это было проще сказать, чем сделать. Но мы старались. Я никого не послушалась, отвезла свою цепочку, что осталась от мамы в ломбард, а на вырученные деньги привезла своим погорельцам одежды, дополнительных одеял, запасла круп на всех нас. Пострадавших в деревне было много, а потому ждать помощи от кого- то со стороны не приходилось.
Степан хмурился, потому что не привык быть обузой всем, к тому же он прекрасно понял, кто занимался материальными делами все это время. Однажды отодвинул тарелку со щами, сказавшись сытым, а потом и вовсе повернулся на бок и прикрыл глаза.
– Как это сытый? – возмутилась я, едва не подпрыгнув от досады на месте, – ничего подобного! Доктор что сказал? Чем лучше питание, тем быстрее выздоровление.
Олёнка пошла доить коров, Марфа тоже суетилась во дворе, а готовка, дети и Степан сегодня были под моим присмотром.
– Барышня, да я отлежусь, и все в порядке будет, вот увидите!
– Непременно увижу, – соглашалась я с ним, словно с малым ребенком, одновременно пододвигая тарелку, – и чем скорее наберетесь сил, тем скорее поправитесь.
Так дни и шли, пока не стало понятно, что вырученные деньги (это я- то рассчитывала на них еще и дом для Лисовых поставить?) таяли, хоть и не быстро.
Однажды я пришла к доктору за очередной порцией лекарств для нашего больного. Иван Кузьмич регулярно ездил в город, а заодно захватывал нам то, что считал необходимым для Степана. Я была ему за это благодарна – ведь мне не нужно было трястись на лошади почти половину дня туда, а потом обратно.
– Иван Кузьмич, спасибо вам большое, – поблагодарила я мужчину, а у самой в голове вертелась одна мысль.
Что же делать, ведь нам нужны деньги?
Я уже давно не отделяла ни местных Лисовых, не своей подруги- служанки, а потому чувствовала себя ответственной за них. Наверное, это передается по наследству. Папа всегда заботился о своих слугах, в своём доме. Так и у меня само собой сформировалось чувство ответственности за близких мне людей, особенно маленькую Ксюшу или двойню мальчишек Олёнки.
Как мы все переживём зиму?
– Да что вы, леди, – улыбка мужчины, которому на вид дашь лет пятьдесят, кажется, была искренней, – вы и сама печётесь о больном, как о родном. А ведь, кажется, родства- то у вас нет вовсе, простите меня за любопытство.
– Нет, – согласилась я, да и не было в этом никакой тайны, – но они очень близкие для Марфы люди, а значит и для меня. И плохого ничего мы от них не видели.
– Я понял, – кивнул доктор какой-то одному ему понятной мысли и грустно улыбнулся, – вы просто хотите взвалить на себе решение чужих проблем. Я ведь прав, леди?
– Правы, только они мне не чужие.
– Ну, тут я, наверное, не так выразился, простите меня. Устал, понимаете ли, – он потер руками выбеленные сединой виски, – кроме раненых сегодня у одной женщины роды были. Распереживалась бедная от пожарищ, вот и вышло так.
– Да уж, – только им могла добавить я, собираясь духом.
Мне нужно было спросить что-то очень важное, из-за этого не спалось уже какую ночь. Но каждый из нас должен сделать шаг, который во многом определит его жизнь. Примешь ли ты то, что на тебя свалилось или попытаешься что-то наладить, как- то облегчить существование рядом находящихся с тобой людей.
– Скажите, – находиться в кабинете врача еще дольше, можно было бы считать это неприличным и пришлось решиться, – нет ли где работы для такой, как я? Вы не слышали?
Он внимательно посмотрел на меня, положив локти на стол, одновременно натирая фланелевой тряпочкой круглые стёкла очков.
– Знаете, я все понимаю, вы не думайте, что старый или выжил из ума, – он убрал тряпочку в футляр для очков, а потом нахмурился, – обещаю, что- нибудь найду. Вы смелая, а это в женщинах вашего положения нынче редко.
– Моего положения? – вот теперь я нахмурилась, не понимая, о чем он говорит.
Иван Кузьмич как все приличные эскулапы был несколько странен, что не мешало ему пользоваться уважением у нас и в соседних деревнях тоже. Этакий образец порядочности интеллигентного разлива нашей местности. Вот только понять его иногда удавалось с трудом. То латинскую фразу в разговоре ввернёт, и уйдет, а ты думай, то ли стих из книги прочитал, то ли про чьи- то болячки рассказал.
– Я хотел сказать, леди Ярослава, что брать ответственность это удел смельчаков, а такую – инвалида и троих детей- тем более.
– Да не одна я, Иван Кузьмич, со мной Марфа и Олёнка. Ну, так что, поможете? – переспросила я, собираясь, домой.
– Постараюсь, – заверил меня мужчина и я ушла.
Наступил август, принёсший с собой падение температуры, то есть долгожданное похолодание. Детки стали веселее, не надо было их бесконечно загонять домой, боясь перегрева на солнышке, мы практически запасли на зиму сено, плюс начался сбор урожая.
Вот таким теплым вечерком к нам постучался Иван Кузьмич, проверил лежачего Степана, а только после отозвал меня в сторонку.
Я обрадовалась, а сердце замерло. Неужели это и есть то, о чем я просила.
– Скажите, а какое у вас образование?
– Домашнее, мне учителей приглашали, – призналась я впервые, ведь до этого момента о подобном проговаривала только про себя, не вслух. – А еще и два года института благородных девиц. У меня и документы на это имеются. А что такое?
– Городской аптекарь, весьма солидный человек со средствами хочет нанять для своего сына учительницу.
– Учительницу или гувернантку? – переспросила я, переходя на шёпот, и у меня все оборвалось.
Нам очень нужны были деньги, но мысль о том, что мне придется на какое- то время расстаться с Ксюшей была ужасной. Я подозревала, да и просто предчувствовала, что работа и постоянное нахождение рядом со своим маленьким сокровищем – это совершенно разные вещи, но когда пришло время…. Сердце словно оборвалось, и тоска как серый туман стала заполнять его. Но ведь нужно искать выход, нужно помогать, содержать эту большую (по моим меркам) семью.
А еще дети, их у нас на трое, плюс пока совершенно больной и беспомощный взрослый человек.
Я пришла домой и скрепя сердце поставила всех в известность, не рыдая и не делая из этого трагедию. Это мои люди, моя семья, если так угодно, а потому я просто обязана о них заботиться. Конечно, все были против, но, несмотря на возражения, думаю, что каждый понимал- в нашей ситуации это был хоть какой-то выход. Сгорело имущество, сгорели деньги, пострадал скот, а впереди зима, которая длится совсем не месяц не два. А ещё есть Степан, лишенный сил и от этого чувствующий себя иждивенцем на трёх женщинах.
Это потом, ночью я лежала и тихо давилась слезами, прижимая к себе сонную Ксюшу. Мне не хотелось тревожить Марфу, вызывать в ней хоть каплю вины, поэтому собственной ладонью зажала рот, а слёзы все текли и текли…
На другое утро я уехала, вскочив на коня, и уже во второй половине дня была на месте. Конечно, знатной даме полагается подъехать в карете или экипаже, непременно с кучером. Но если ты планируешь занять место учительницы, то сойдёт и пешком, в крайнем случае, на коне, как я. На мой взгляд, это некрасиво – приезжать на собеседование, одетой по- походному. Поэтому прямо в лесу переоделась и уже в платье въехала в город, остановившись на окраине, чтобы не скакать в мужском седле по Кудеяру.
Двухэтажное здание, этот дом, принадлежавший семье известного на всю округу аптекаря, я узнала сразу. Светло- серое, с побеленными окошечками, оно словно говорило
само за себя, что тут занимаются медициной и ничем другим.
Звякнул колокольчик, когда я проходила сквозь стеклянные двери. Всё казалось таким лёгким, не массивным, что я поневоле сравнила с родным домом. И пусть конкретно в этом не было ничего общего, но красивые солидные аптеки видела и у нас, конечно же.
– Что вам угодно, леди? – произнёс седовласый мужчина за прилавком. На вид ему можно было дать лет пятьдесят пять- шестьдесят. Округлый живот и полное лицо нисколько не портили добродушного человека, по крайней мере, таким он мне показался с самого первого взгляда.
– Добрый день. Мне бы хотелось увидеть хозяина этой аптеки, господина Марлена Радкевича, – поздоровалась я в ответ и слегка улыбнулась. Всё как положено, ни больше, ни меньше.
– Это я, а вы кто, леди? – мужчина достал из кармашка круглые очки, ловко протер их носовым платочком, и водрузил на нос, – кажется, мы не знакомы.
– Я ..Ярослава Хадерсон. Мне на счёт работы порекомендовал обратиться к вам Иван Кузьмич.
– А, припоминаю, – довольно закивал аптекарь, словно наш деревенский доктор был для него ровней и вообще светилом. Впрочем, на счет мастерства он и в самом деле был весьма способным человеком. Наверное, он родился в одной руке исключительно с стереоскопом, в другой с пинцетом. – И что вы умеете? Какое образование?
Я тут же достала все свои документы, а точнее диплом из института, на девичью фамилию и заодно свидетельство о браке, дабы мужчина не сомневался в принадлежности моего документа.
– Леди, на мой взгляд, все замечательно, но воспитанием сына занимается непосредственно моя жена. Подождите, пожалуйста, сейчас она спустится, и вы пообщаетесь, – извинился передо мной мужчина и позвонил в колокольчик, на звук которого спустя пять минут появилась немолодая, но вполне привлекательная женщина. Высокая, черноволосая, с пышными формами, она словно сошла с холста какого-то художника, изображавшего исключительно пышущих здоровьем дам.
– О! – произнесла супруга аптекаря, вытянув губы трубочкой в то время, как её глаза бегали по строчкам диплома. – Это как раз то, что нам нужно, – заявила она. – Вы нам подходите! Но обязательное условие – испытательный срок. И никаких шашней в пределах наших стен и за ними тоже, а еще- трезвость, трезвость и еще раз трезвость!
Эти слова я встретила достойно, без лишних прыжков по коридору, без возгласов восторга. Но при замечании о трезвости, вопрос об учителях- алкоголиках так и вертелся на языке, но я его задушила на корню. Мне очень нужда эта работа, а уж свои остроты попросту придержу при себе.
Мы договорились о весьма неплохой по здешним меркам оплате, о количестве занятий, что я должна буду проводить с девятилетним ребёнком- единственным наследником аптекарей Радкевичей. А самое главное, о том, что с субботы по воскресенье могу быть совершенно свободной, то есть фактически есть возможность видеться с дочкой каждый выходной. Оставлять тут Ксюшу госпожа Марго не разрешила, назвав одну причину- всё внимание учителей должно быть направлено исключительно на её сына, а не на собственных детей. Я вполне понимаю её, и всё же..Учить свою дочь предпочла бы тоже сама.
Радкевичи (думаю, дело исключительно в матери) решили, что когда мальчик вырастет, то ему обязательно следует поездить по миру, а, может и поселиться за границей. Ведь, как известно, у других и воздух свежее и солнце ярче. В любом случае, мне до чужих причуд не было абсолютно никакого дела, а если есть возможность заработать, то я этому была только рада. Писать на родном тарсманском языке умею, разговаривать тоже, с мировой литературой очень даже знакома, так что оказалось, как учитель я вполне востребована. Только осталось доказать и показать всем свою профессиональную пригодность.
***
Я уехала к себе, чтобы поделиться этой новостью с родными, чтобы уже ровно через неделю приступить к новым обязанностям. И последнюю ночь проплакала, потому как расставаться с Марфущей тяжело, а с дочерью хуже еще раз в сто или двести. Она моя жизнь, я сама хочу её воспитывать, сама заплетать косички и завтракать вместе с ней, сама хочу рассказывать на ночь сказки о влюбленных принцессах, или плести веночки для кукол.
Но ведь сама вызвалась помогать людям, сама знаю, что я больше чем кто бы то ни был из нас, могу заработать, чтобы поддержать наши семьи, поддержать больного Степана, а тем самым, возможно, продлить его жизнь.
***
Жилые комнаты аптекаря располагались как раз над торговым и складским помещением, то есть на втором этаже, что мне очень нравилось. Городской особняк или загородный замок не были одноэтажными, а наблюдать с высоты всегда гораздо интереснее, чем на уровне своего роста, или из подвальных помещений. Моя комната небольшая, но довольно светлая, была угловой, так что из обоих окон было видно не только проезжую часть, но и сад, так же принадлежавший Радкевичам.
Я приехала, оставила своего коня Быстрого в конюшне, принадлежащей доктору, о цене за пребывание мы уже договорились – будут вычитать из моей оплаты, что впрочем, меня устраивало, потому что ходить пешком на такие расстояния это не по мне, а надо чем- то жертвовать. Так сказать плата за проезд в натуральном виде. После поднялась к себе, быстро ополоснулась под небольшим душем(он был общим для меня и гувернантки и находился как раз посередине между нашими комнатами), разложила вещи и отправилась знакомиться с местной прислугой. Это было не так уж и трудно, ведь в позднее вечернее время все собираются на кухне, за чашкой чая или молока, поговорить, что-то обсудить, да и просто расслабиться. Так было у нас с папой, так есть и тут, у Радкевичей. Дичиться простой прислуги или делать вид, что я гораздо выше их не собиралась. Высокое положение и происхождение еще не знак того, что человек непременно благороден или умён, мой опыт – тому самое прямое подтверждение. Мне предстоит провести длительное время в этом доме, а значит, я должна подружиться или, по крайней мере, не конфликтовать не только с аптекарем и его женой, но и с местной прислугой. А кто знает хозяев лучше, чем слуги?
– Здравствуйте, – я переступила порог, огляделась и не сразу увидела двух женщин, что сидели за столом и с не меньшим интересом уставились на меня. – Давайте знакомиться, я учительница…
Так мы и познакомились. Обеим женщинам было чуть больше тридцати лет. Одна из новых знакомых оказалась кухаркой, а вторая прачкой. Оказывается, есть и еще слуги, вот только некоторые из них приходящие, а кто- то занят, как например, гувернантка Натали, что неотрывно находится при хозяйском мальчике.
– Скажите, а много до меня было учителей? – такой невинный вопрос, но он для меня действительно много значит. Я пододвинула чашку с чаем, зачерпнула ложечку варенья и приготовилась ждать. Удивительно, но меня эта компания приняла почти сразу. Правда сохранялась какая- то легкая настороженность, но ведь это нормально. Никто не побежит к чужому человеку с распростертыми объятиями, никто не будет рассказывать ему о странностях или темных историях хозяев.
– Натали, гувернантка, его сначала учила, чему могла, – поделилась со мной прачка, макая одновременно сушку в чай, – а теперь новый учитель нужен, мальчик- то у господ вырос.
– А до вас иностранец был, франк какой-то, Жульеном кликали, – стала рассказывать кухарка, а я прислушалась. –Но всё, неделю отбыл и уехал.
– Почему? Не понравилось? – осторожно допытывалась я, заранее гадая, что за ребенок, почему учитель уехал? Хотя может быть дело совсем в другом? Не стала пугать себя раньше времени и приготовилась ждать, что еще расскажут словоохотливые женщины.
Большой плюс этим женщинам- они не сплетничали, а знакомили меня с тем, что я итак могла узнать без их участия. Хорошая прислуга, умеющая держать язык за зубами, и у нас ценилась, уж я- то знаю.
– А не получилось у него. С виду вроде как иностранец, – объясняла прачка, но мне сразу показалось, что хочет рассказать что-то смешное, – штаны одеты, словно барское исподнее. Тонкие, прилегающие к тощим кривеньким ножкам. А гольфы- исключительно красный цвет, словно он не мужчина, а петух с ярмарки..Ну, леди вы может быть видели?
– Ага, видела, – отозвалась я своим новым знакомым, а сама подумала, что они меня назвали леди. Выходит, действительно не отмоешь, не сотрёшь. Но я- то не возражаю, мне стыдиться нечего, а вот как к этому отнесется аптекарша?
