Ирина Ангелова
Слои

Глава 2: Стены говорят

– Вас будет двое, – сказала Элла, открывая дверь в одну из комнат на втором этаже. – Паша с нами уже полгода. Вам необязательно ладить, но драки здесь запрещены, учти.

Элла вздохнула, оглядывая кровать, заваленную вещами – очевидно, Пашину. Затем достала из кармана яркую пачку бумажек, которые оказались наклейками, и нарочито громко налепила её на дверь снаружи, добавляя:

– Бардак тоже не приветствуется.

Стикер гласил: “уборка или трофей”. Что это значит, Никита спросить не успел, ведь Элла стала показывать ему, где он будет жить. Вторая половина комнаты так и напрашивалась быть заполненной вещами. Пустая кровать, тумбочка, шкаф, и даже сейф. Сейфов в его распоряжении раньше не было.

– Это чтобы тебе спалось спокойно, – пояснила она и кивнула на его рюкзак. – Можешь запирать туда свой ноутбук, телефон или тро…, – она откашлялась. – Или другие ценные вещи, когда спишь или отсутствуешь.

Элла хоть и была на вид хрупкой дамой с тонкой, почти прозрачной кожей, во всех её движениях и словах угадывалась сила. Неясно, только где в таком субтильном теле ей находилось место.

– Туалет и душ там.

В каждой комнате своя ванная? Вот это поворот. Всё это напоминало больше номер в отеле из фильмов про богачей, чем спальню в приюте.

– А… можно вопрос? – неуверенно спросил Никита.

– Ну, наконец-то ты подал голос! – бордовые губы Эллы тронула улыбка. – Спрашивай.

– Сколько всего детей здесь живёт?

– Тринадцать, ты четырнадцатый. Шесть девочек и восемь мальчиков.

– Где они все?

– Хм…, – она взглянула на тонкие золотые часы на запястье, – наверное, по комнатам, готовятся к обеду. Ты можешь разложить вещи. Услышишь звонок в коридоре – это приглашение на обед. Пожалуйста, не опаздывай, на еду даётся час. Опоздаешь – следующий приём пищи только в шесть вечера. Я думаю, ты не откажешься от спагетти болоньезе, верно?

Ещё бы. Это вам не пачка чипсов на ужин.

Никита коротко кивнул. Завтрак он пропустил, и желудок уже напоминал о себе неловким урчанием.

– Оставлю тебя осмотреться. Располагайся.

Дверь за Эллой закрылась. Парень постоял несколько минут, не зная, с чего начать, пока не понял, что сейчас распаковывать вещи ему совсем не хочется. Он забрался на кровать, которая пахла свежим постельным бельём, и стал осматривать комнату с этой точки – именно отсюда ему предстоит на неё смотреть чаще всего. Вон там будет спать Паша, туалет здесь, совсем рядом, обувь будет стоять там…

Никита вздохнул и потёр лицо руками. Стены давили, он вдруг понял, что хочет быть где угодно в мире, лишь бы не в этой комнате. Обои… Эти извилистые узоры цветов и листьев, переплетающихся в коричневую паутину, словно пробирались к нему в мозг.

Он уже видел такие цветы раньше.

Ему лет пять, дома холодно. Родители дома, но в квартире очень-очень тихо, даже когда Никита просит есть, и желудок предательски урчит, как сейчас, и когда он переходит на крик и плач, и зовёт свою маму – всё равно дома невыносимо тихо. И тогда он поворачивается к стене и засыпает, глядя на извилистые узоры цветов и листьев, переплетающихся в коричневую паутину…

Сердце застучало быстрее, и Никита похолодел оттого, что воздух в комнате загустел, вот-вот превратится в кисель, и он утонет. Сцены из детства заполонили ум, стены наклоняются, дом рушится, заваливая Никиту кирпичами и балками, он застрял в теле маленького мальчика, и никогда ему не вырасти, и никогда мама не услышит его, как бы громко он ни кричал…

– Эй, ты чего? – вдруг раздаётся голос, и Никита открывает глаза, тяжело дыша. Это тот рыжий снизу, Паша, кажется. Они ведь соседи по комнате.

Никита вдруг понимает, как жалко выглядит, и присаживается в кровати, пытаясь выровнять дыхание.

– Паническая атака? – догадался Паша. – У меня тоже такие были, когда я въехал.

Он закрыл дверь и прошёл к своей кровати.

– Ненавижу это место, – буркнул рыжий, роясь в вещах, разбросанных по его половине комнаты. На нём была мокрая одежда, и Никита вспомнил сцену внизу, и что Элла наказал всем переодеться к обеду.

– Ненавижу, аж блевать охота, – бормотал Паша.

– Так плохо, а?

– Само место норм, но эти придурки просто бесят!

– Ты про того главного?

– Марьян? – Паша обернулся к Никите, позволяя обиде сверкнуть в карих глазах желтизной. – Никакой он не главный! Он просто старше всех, и возомнил себя главарём банды. Он никто, ясно?!

Никита промолчал. Паша переоделся, с силой швыряя мокрые вещи в кучу на полу, и с каждым броском он освобождался от слоя гнева.

– Слушай, забей, – наконец, сказал он, садясь на кровать и неуклюже натягивая носки. – Везде есть имбецилы, детдом есть детдом, и неважно, какая здесь мебель и как здесь кормят. Ты же опытный, да?

Никита кивнул.

– Значит, выдержишь. Сколько тебе лет?

– Семнадцать.

– О, так тебе скоро на свободу, братуха, – присвистнул он, и в его глазах не осталось и следа от той злости.

– А тебе нескоро?

– Мне ещё два года здесь тупить, – вздохнул Паша. Его лицо было покрыто крупными веснушками, глаза близко посажены, тонкие губы смыкались в почти невидимую линию.

– А Элла? Она нормальная?

Паша подался вперёд, как будто собираясь раскрыть секрет бытия:

– Она здесь главная сектантка. Манипуляторша и стерва. От неё ничего не скроешь – всё про тебя узнает и использует это против тебя.

А вот это проблема. Последнее, что нужно Нику – чтобы кто-то узнал его маленький секрет.

Никита вздрогнул от раздавшегося в коридоре звонка.

– О! – воскликнул Паша. – Обед! Пойдём, а то тебя голодным оставят, а я твой живот отсюда слышу.

***

“Шесть девочек”, говорила Элла, и вот они все сидят вместе за одним столом. Остальные ребята разбились на небольшие группы по трое, а некоторые и вовсе едят по одному.

Паша и Никита сели за свободный столик. Такого красивого кафетерия Никита никогда не видел: мебель, как в ресторане, лепнина и шведский стол. И аромат!

– Тётя Маша постаралась в этот раз! – заметил Паша, набивая рот спагетти в красном соусе.

– Это повариха? Тётя Маша?

– Мы её никогда не видели – кто-то оставляет здесь котелки и посуду и уходит до того, как нам открывают двери. Мы решили, что это будет тётя Маша, – говорил он с полным ртом. – Надо же кого-то хвалить, когда вкусно, и ругать, когда отстой…

Никита хмыкнул и продолжил разглядывать ребят, стараясь не сталкиваясь не сталкиваться ни с кем глазами. Не то, чтобы ему нужна была чья-то дружба, скорее наоборот – чем меньше людей будут совать нос в его дела, тем меньше шансов раскрыть то, что раскрывать ни в коем случае нельзя. Никита скорее пытался определить местную фауну, чтобы знать, чего ждать от жизни здесь и какую роль предстоит играть ему, чтобы оставаться наименее заметным.

Со стороны стола, за которым сидел Марьян, раздался смех.

– Дебилы, – буркнул Паша, а потом переключился на другой столик и заметил, – о, смотри, девчонки пялятся на новенького!

Все шесть женских глаз рассматривали Никиту, среди них была и Влада, ярко выделяясь на общем фоне. Неформалка: колючий взгляд, чёрная подводка, байкерские ботинки. Как будто её выдернули из уличной банды и запихнули в элитную школу. “Наверняка и кастет при ней”, – хмыкнул Никита.

– Чего ты ухмыляешься? – заметил Паша, но Ник покачал головой. Не будет же он признаваться, что вспомнил, как углядел в её лице тогда в фойе беззащитную нежность, и как это не вписывалось в этой грубый фасад сейчас. Но стоило ему вспомнить, кровь снова прилила к лицу, и он тут же заметил на себе недовольный взгляд Марьяна. Как будто тот видел его насквозь. И ведь тогда в холле Марьян, кажется, заступался за Владу! Как там он сказал Паше? “Ты чуть её не утопил”. Надо бы потом спросить соседа, о чём там шла речь.

Чья-то рука коснулась его плеча.

– Ты уже здесь, Никит! – тихо сказала Элла, появившаяся как будто ниоткуда, а потом посмотрела на рыжего. – Паша, ты мой стикер видел?

– Угу, – отозвался тот. – А что я с новеньким таскаюсь, это не считается за поблажку?

– Не мечтай, – ответила женщина и прочистила горло. – Всем внимание! К нам сегодня присоединился Никита. Он будет постепенно вливаться во все наши занятия, – она прохаживалась между столами. – Марьян, после обеда отведи Никиту и остальных ребят поработать на свежем воздухе.

– Есть, сэр, – кисло ответил Марьян, Влада его передразнила, и под задорный смех остальных он строго покосился на неё, а та в ответ показала язык. Ну, точно она его девушка… Теперь надо следить за собой, чтобы не дай бог не глянуть на Владу лишний раз.

– Завтра утром кто-то из вас будет на занятиях, – продолжала Элла, – другие отправятся в… поход. Обновлённые списки групп для… походов я вывесила на доске в холле. Те из вас, кто отправляются сегодня, не забудьте, что нужно быть дома в девять, иначе это будет ваш последний поход. Всем всё ясно?

Народ гулко отозвался: “ясно”, и только Влада прокомментировала более развёрнуто:

– Не волнуйся, Элла, мы походы любим и ни за что их не променяем!

– Я тебя пущу в свою палатку, Влада, – вдруг подал голос Паша, смеясь, а “неформалка” парировала:

– Ты теперь в палатке не один, Паш! Не посмею вас разлучить с твоим кавалером!

По помещению разнёсся гогот и свист, Элла только покачала головой и, по пути к выходу наклонилась к Никите, чтобы добавить:

– Завтрак в семь тридцать. Занятия в восемь тридцать, аудитория здесь недалеко, думаю, разберёшься.

Когда управляющая ушла, Ник повернулся к Паше:

– Это что ещё за походы такие?

– Скоро узнаешь. А пока пойдём на стройку. Работа зовёт!

***

В этой колонии ещё и общественно-принудительный труд есть. Стройка, надо же – такого Никита не ожидал. Хотя здесь вообще всё кверху задом: богатое убранство, шведский стол на обед, предупреждающие стикеры за бардак, походы какие-то…

И стройка.

Никита чувствовал себя так, будто все вокруг живут в аниме, а он один в реальности, и всё бред и сюр. Не бывает таких приютов – и точка.

Он следовал за парнями, которые направлялись “на стройку”, как оказалось, на задний двор. На улице было слишком тепло для февраля, и по всему периметру зеленела трава. Повсюду валялись кирпичи, песок, лопаты и шпатели, бетономешалка крутилась, и некоторые ребята уже вовсю работали: выкладывали кирпичи и набрасывали цемент, как заправские шабашники.